Военной науке нужны творцы, а не исполнители
В последнее время на фоне общего кризиса российской науки наблюдается кризис и военной науки, который проявляется в сокращении числа научных военных школ и военных ученых, снижении качества научно-исследовательских работ и диссертационных исследований, уменьшении количества внедряемых в войсках научных разработок и др. В чем же причины этого явления.Следует сразу подчеркнуть, что для овладения военной наукой мало получить военные знания, стать военным специалистом, необходимо еще обладать аналитическим складом ума, иметь творческие способности. Ведь знания не сводятся к способностям. Способности – это индивидуальные свойства личности, являющиеся субъективными условиями успешного осуществления определенного рода деятельности. Знание – это результаты познания, а способности – свойства психонервной организации человека. У способностей есть естественная база в виде так называемых природных задатков. Способный это не только знающий человек, но и умеющий добывать и использовать в жизни новые знания.
Наука – это творчество. Знания являются лишь предпосылкой творческой деятельности. Творческая натура стремится все увидеть, исследовать, познать, усовершенствовать и выйти за пределы того, что уже известно. Таких людей всегда вдохновляют новые возможности. Они страстно увлечены своим делом.
Характерными чертами творческой личности являются: неудовлетворенность достигнутым; склонность смотреть на одни и те же вещи по-разному; стремление установить взаимосвязь; готовность к эксперименту и к риску.
Творческие способности военных ученых в наше время востребованы необходимостью системного исследования современных сложных проблем войны, коренными качественными преобразованиями в военном деле, изменившимися условиями подготовки и ведения военных действий. Кроме опыта и знаний здесь нужен широкий диапазон военно-политического, оперативно-стратегического и военно-технического мышления.
Но не все военнослужащие, занимающие научные должности, обладают характерными чертами творческой личности. Большинство из них довольствуется уже имеющимися знаниями и не пытается выйти за рамки приобретенного опыта. А для проведения фундаментальных научных исследований необходимо не только постоянно пополнять свои знания, но и выходить за пределы познанного.
ЗАНИМАТЬСЯ ОБЩИМ, А НЕ ЧАСТНЫМ
В настоящее время основные усилия военных ученых направлены на решение прикладных насущных задач. Это проявляется в разработке и издании многочисленных методик, руководства, инструкций, положений и т.п. документов военными научно-исследовательскими и образовательными учреждениями.
Вместе с тем следует учитывать, что в области войны и оборонной безопасности есть не только прикладные, но и фундаментальные проблемы, такие, как исследование сущности и характера военного и невоенного противоборства в современном мире, выявление тенденций развития военных и невоенных средств и способов международного противоборства, закономерности их изменения, определение направлений парирования и нейтрализации военных и невоенных угроз и опасностей, а также прогнозирование научно-технологического и военно-технического развития ведущих государств мира и др.
Эти фундаментальные проблемы играют более важную роль, чем многочисленные прикладные задачи. Поэтому внимание военных ученых должно быть направлено не на прикладные, а на фундаментальные проблемы. «Кто берется за частные вопросы, – указывал Владимир Ленин, – без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя натыкаться на эти общие вопросы».
В отчетах по научным работам, проделанным военными научно-исследовательскими, образовательными учреждениями, обычно перечисляются названия выполненных НИР, количество изданных документов, проведенных конференций и других мероприятий. Но ничего не говорится о новых научных идеях, открытиях, выводах или предложениях, сделанных в ходе научных работ. При этом во многих отчетах по НИР многие выводы и положения повторяются из года в год и перетекают из одного отчета в другое. Дело доходит до того, что некоторые руководители военных научных учреждений и сами военные ученые забывают о смысле научной работы, видя в нем научное обоснование полученных приказов и директив от вышестоящего начальства, хотя в законе о науке четко записано: научная деятельность – это деятельность, направленная на получение и применение новых знаний.
Наука, которая непосредственно служит практике, опускается до ремесла. И необходимо вывести ее из этого состояния. Писать руководство, инструкции, положения и другие административные документы – дело не ученого, а чиновника. Поэтому при приеме научно-исследовательских работ и оценке научной деятельности необходимо осуществлять строгий спрос с руководителей и исполнителей за новизну, научную значимость и ценность проведенных ими исследований.
НЕ РАБОТАТЬ «ПОД ЗАКАЗ»
Следует отметить, что в тех случаях, когда военная теория разрабатывалась и развивалась в процессе практической деятельности руководящих кадров, а ученые лишь обосновывали и формулировали выдвинутые идеи, последствия оказывались весьма печальными.
Можно вспомнить, как «под заказ» военно-политического руководства страны военными учеными научно обосновывалась целесообразность уничтожения ракет средней и меньшей дальности, боевых железнодорожных ракетных комплексов, как проводились научные исследования по созданию в России мобильных сил наподобие американских, как доказывалась необходимость перехода от дивизионно-полковой структуры Сухопутных войск к бригадной, как научно аргументировалось положение о том, что в войне с применением ядерного оружия не будет победителя.
В военном деле вопрос работы по принципу «чего изволите» стоит особенно остро, ибо на военной службе начинать разработку практически любой научной идеи, теории, проводить научные исследования по той или иной проблеме можно только с согласия и одобрения старшего начальника. И с этой точки зрения повышение требовательности к добросовестности и честности научных руководителей всех степеней, их способности отстаивать истинную, а не навязываемую сверху точку зрения имеет огромное значение.
К сожалению, во главе военного ведомства зачастую оказываются дилетанты, которые наносят огромный вред развитию военной теоретической мысли. Можно вспомнить знатока в области налогов, сборов и торговли мебелью Анатолия Сердюкова, возглавлявшего Министерство обороны России, а также специалиста по контролю за оборотом алкогольной продукции Екатерину Приезжеву, руководившую Департаментом образования МО РФ. Благодаря их стараниям система военного образования и науки в России была развалена. В частности, были ликвидированы несколько основных военных академий и вузов, в семь раз уменьшено количество преподавателей. Офицерский состав Минобороны стали обучать по трехуровневой болонской системе (бакалавриат, специалитет и магистратура), что повлекло за собой резкое снижение качества подготовки офицеров.
Беда не в том, что эти никчемные люди стояли во главе военного ведомства, военного образования и военной науки на протяжении нескольких лет. Главная беда в том, что многие военные ученые щелкали перед ними каблуками и наперегонки спешили обосновать необходимость реорганизации и сокращения органов военного управления, в том числе значительного сокращения роли командования и офицерских должностей; реформы системы военного образования и науки; перевода Сухопутных войск на бригадную основу и упразднения дивизионного и полкового звена; перехода на аутсорсинг. При этом все другие, не совпадавшие со взглядами Сердюкова и Ко точки зрения заранее отвергались, противоположное мнение игнорировалось, а военные ученые, имевшие собственное воззрение на решение военных проблем, подвергались гонению.
Маршал Советского Союза Дмитрий Язов так охарактеризовал деятельность Сердюкова на посту министра обороны: «лучший» министр обороны Анатолий Сердюков привел за собой целый гарем и чуть не угробил армию».
В военной науке могут и должны существовать различные и даже противоречащие одна другой точки зрения, различные представления, гипотезы. Наука развивается на основе борьбы мнения. Но вся беда в том, что не все руководители могут это понять и принять.
Поэтому надо бы подумать о том, какими путями в современных условиях лучше воспитывать у военных кадров широту мышления, творчество, умение понимать и воспринимать различные взгляды, суждения, умение иметь и умение отстаивать собственное мнение. Военная наука не должна замыкаться в пределах заранее заданных воззрений и концепций.
НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ
В сфере военной науки чаще, чем в сфере других наук, первооткрывателями новых идей и носителями истинных научных взглядов выступали и выступают руководители самых высоких рангов. Считается, что только крупные военачальники способны охватить и понять существующие проблемы в военном деле и предложить пути их решения на основе собственных обширных знаний и опыта.
Однако для фундаментальных научных исследований надо иметь не только знания и опыт, но и необходимые навыки и способности, о чем уже говорилось. Очень часто офицеры низшего и среднего звена способны генерировать верные идеи, не воспринимаемые высшим руководящим звеном.
Можно вспомнить советского комдива Георгия Иссерсона, опубликовавшего в 1940 году книгу «Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)», в которой он, в частности, предсказал: «Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого».
Однако идеи Иссерсона были отвергнуты, так как не совпадали с идеями высшего военного руководства. Считалось, что в начальный период войны под прикрытием развернутых на границе войск будет проходить мобилизация, о чем писал Маршал Советского Союза Георгий Жуков в своих мемуарах: «Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях».
Вспомним также, что считавшаяся сильнейшей в предвоенной Европе французская армия рассчитывала на первом этапе боевых действий обеспечить безопасность своих границ, опираясь на линию «Мажино», а парижские стратеги полагали, что основной удар, как и в 1914 году, немцы нанесут через Бельгию. Возможность же удара вермахта через покрытые лесом и труднопроходимые Арденны серьезно не рассматривалась.
Можно также привести пример, как в 1912 году высший чиновник военного министерства Австро-Венгрии перечеркнул проект танка, предложенного лейтенантом Буртыном, сопроводив его надписью: «Человек сошел с ума!», а такие видные военачальники, как французский маршал Фош и немецкий генерал Людендорф, хотя и признавали роль танков, но совершенно недооценивали значение самолетов и видели в них лишь средства для спортивных состязаний.
Следует отметить, что пренебрежительное отношение высшего военного руководства к иной точке зрения, к новым идеям, генерируемым офицерами низшего и среднего звена, зачастую приводило к тяжелым последствиям.
Поэтому совершенно недопустимо считать, что только высшее военное руководство является носителем истинного научного знания, и только оно способно генерировать новые научные идеи. И тем более недопустимо пренебрежительное отношение к иной точке зрения и к нестандартным подходам со стороны офицеров низшего и среднего звена.
ПОДРАЖАНИЕ САМОУБИЙСТВЕННО
По утверждению русского военного историка Анатолия Каменева, главным пороком русской стратегической мысли было бездумное копирование чужих образцов и забвение научных разработок отечественных военных теоретиков.
Можно привести пример копирования советским маршалом Михаилом Тухачевским теории ведения скоротечной войны, созданной в начале XX века германским генералом-фельдмаршалом Шлиффеном («доктрина Шлиффена»), в основе которой лежал план молниеносного разгрома противника сокрушающим ударом мощного ударного кулака на одном из флангов стратегического фронта. Взяв за основу доктрину Шлиффена, Тухачевский обосновал наступательную стратегию и разработал теорию глубокого боя, теорию непрерывных операций на одном стратегическом направлении. Разработанная Тухачевским доктрина («воевать малой кровью, большим ударом, на чужой территории»), не предусматривавшая и мысли о возможности обороны, явилась причиной катастрофических поражений советских войск в 1941–1942 годы. Да и сама доктрина Шлиффена потерпела крах в Великой Отечественной войне.
Работа российских военных ученых должна базироваться на основе величайшего и основного военного закона: «Военное искусство национально».
Необходимо разрабатывать и продвигать собственные теории, формы и способы применения группировок войск (сил), а не пытаться использовать западные военные теории в качестве прокрустова ложа для отечественной военной мысли.
В настоящее время в сознание военно-политического руководства России активно внедряется идея о том, что будущие войны будут, как правило, сетецентрическими и бесконтактными с использованием в основном высокоточного оружия. Разработанная в США концепция сетецентрической войны, в основе которой лежит увеличение суммарной боевой мощи воинских формирований путем соединения их в единую сеть, становится в глазах некоторых отечественных военных ученых новой парадигмой вооруженной борьбы.
Однако анализ боевых действий, которые вели США в течение последних 20 лет, показывает, что концепция сетецентрической войны хороша в военных конфликтах малой и средней интенсивности против заведомо слабого противника, не имеющего на вооружении современных средств разведки, в первую очередь спутниковых, мощных средств поражения, в том числе и ВТО большой дальности, а также современных средств автоматизации управления и связи.
Поэтому сетецентризм нельзя рассматривать как панацею решения проблем в Вооруженных силах России. И если преобладающим станет навязанное США положение о том, что будущие войны будут, как правило, бесконтактными с использованием в основном неядерных высокоточных средств, то Вооруженные силы России будут готовиться к войне, в которой у них не будет шансов на победу (запрограммированное поражение).
Но если в качестве «асимметричного ответа» готовить контактную войну с применением всего имеющегося в стране вооружения и военной техники, то характер и финал такой войны будут уже совершенно иными.
Следует также иметь в виду, что задачи ВС США и нашей армии радикально не совпадают. США и их союзники по НАТО на протяжении десятилетий ведут, как правило, наступательные военные действия за пределами своей территории, всегда обладают инициативой в развязывании войны, воюют со слабым противником. Поэтому их опыт нетипичен для нас. Нам прежде всего надо обеспечить защиту своей территории и поэтому в начале войны придется вести оборонительные действия против более сильного, принципиально разного на каждом ТВД противника.
ДЕЙСТВИЯ ВОЙСК ОПРЕДЕЛЯЮТ УСЛОВИЯ ОБСТАНОВКИ«Особенность войн состоит в том, что присущие им закономерности и объективные явления, будучи независимыми от воли и сознания людей, действуют не с неотвратимой стихийностью законов природы, а проявляются и в других общественных явлениях, через деятельность людей, – утверждает президент Академии военных наук РФ генерал армии Махмут Гареев. – Знание законов, принципов, способов ведения вооруженной борьбы облегчает практическую деятельность, дает возможность лучше предвидеть развитие событий, действовать осознанно. Но это знание не может дать ответа на вопрос, как действовать в той или иной конкретной обстановке. Поэтому положения военной науки не могут применяться во всех случаях, независимо от условий обстановки, с таким же постоянством и одинаковым исходом, как законы естественных наук».
В 1911 году вышла книга «Современная война», написанная полковником Генерального штаба, ординарным профессором академии Генерального штаба Александром Незнамовым. Автор труда утверждал, что «теория не может задаваться целью указывать наилучший способ действия во всех случаях. Обстановка на войне так разнообразна и к тому же так быстро меняется, что попытки к установлению подобных, всегда и везде пригодных способов заранее обречены на неудачу».
Военный опыт подтверждает тезис: что было правильно в одном случае, не может быть слепо применимо в другом. В военном деле нельзя исходить из того, что противник будет поступать так, как это подсказывают теория, здравый смысл и логика. На это обращает внимание немецко-фашистский генерал-полковник Рендулич в своем труде «Управление войсками» на примерах времен Первой мировой войны:
«Так, на русском фронте командир одного из наших полков, которому однажды не удалось преодолеть в ходе наступления заболоченную местность, слишком положился на заболоченный участок перед своим полком, а русские именно здесь прорвали оборону.
Особенно ярким примером в этом плане явились в ходе первой мировой войны перед 12-й битвой на Изонцо действия командира 24-го итальянского армейского корпуса, располагавшегося на высотах восточнее Изонцо. Он был уверен, что противник может атаковать только с высот, и строил в соответствии с этим свою оборону. Однако германо-австрийские войска прорвали оборону в долине Изонцо и оказались вскоре в его тылу».
«Каждый бой, операция, война уникальны и неповторимы по условиям обстановки и поэтому творческими, уникальными, неповторимыми должны быть и соответствующие сложившимся условия решения и способы действий», – указывает генерал армии Гареев.
ЧЕГО ОПАСАЛСЯ СВЕЧИН
Самый страшный враг военной науки – это шаблон и догматизм. Военная наука динамична, подвижна. Сила военной науки в творчестве, новаторстве, оригинальности.
«Основным пороком нашей стратегии явилось странное, ничем не оправданное решение командующего Маньчжурской армией и его генерал-квартирмейстера «повторить 1812 год», – утверждает русский историк Антон Керсновский, говоря о русско-японской войне 1904–1905 годов. – Куропаткин и Харкевич с самого начала решили отступать в глубь страны. Они не чувствовали разницы между 1812 и 1904 годом, между Россией и Маньчжурией и серьезно намеревались провести Отечественную войну на китайской земле. Взяв внешние формы кампании 1812 года – отступление, они не потрудились вникнуть в их смысл. Отступление 1812 гола велось к сердцу России, на родной земле, среди восставшего на чужеземного завоевателя русского народа. Русские армии в июле 1812 года были вдвое слабее Наполеона. Отступательный маневр Барклая был единственно возможным средством измотать неприятеля, занять более сосредоточенное расположение и, главное, соединиться с Багратионом. Совершенно иначе обстояло дело в апреле 1904 года. Против трех высадившихся в Корее японских дивизий Куропаткин мог двинуть семь отличных дивизий сибирских стрелков. Положение не имело ничего общего с таковым же 1812 года – двойное превосходство в силах оказалось как раз у нас. Куропаткин и Харкевич полагали, что достаточно применить внешний «шаблон» кампании 1812 года, чтоб получить победу, подобно одержанной в Отечественную войну, при любой политической и стратегической обстановке. Они последовали примеру тех бухарских «батырей», которые, увидев издали, как русские солдаты после переправы вытряхивают воду из голенищ, и не поняв, в чем дело, становились на руки и трясли ногами, думая, что постигли весь секрет русской тактики. «Шаблон» Отечественной войны в обстановке 1904 года был по меньшей мере столь же бессмыслен».
Уместно в этой связи привести слова выдающегося русского военного теоретика Александра Свечина, который еще в 1907 году, характеризуя рутинное мышление некоторых военных, писал: «Нельзя оставаться при старых шаблонах. Если наши понятия не будут изменяться соответственно прогрессу военного дела, если мы остановимся на точке замерзания, то, поклоняясь неизменным законам, мы постепенно упустим из вида всю сущность явлений. Глубокие идеи превратятся во вредные предрассудки: символы наши потеряют внутреннее содержание; останется внешняя пустая оболочка, безжизненный идол».
ЦЕННОСТЬ ВОЕННОЙ НАУКИ В ПРЕДВИДЕНИИ
Выдающийся советский военный ученый генерал-майор Александр Свечин писал: «Обстановку войны... предвидеть необычайно трудно. Для каждой войны надо вырабатывать особую линию стратегического поведения, каждая война представляет частный случай, требующий установления своей особой логики, а не приложения какого-либо шаблона».
«Незначительный промежуток времени вносит существенные изменения в способ ведения операции, – отмечал французский военный теоретик Жюль Луи Леваль. – Усовершенствование оружия, новая техника, иные отношения и другие приемы образуют несходные условия и среду, резко отличающуюся от прошлого времени. Научная работа представляет единственное средство, чтобы оставаться в курсе настоящего и на высоте будущего. Кто начинает кампанию, руководясь устаревшими воспоминаниями и обычаями, тот сразу оказывается отсталым и уступающим противнику. Приобретенный опыт, вместо того чтобы являться источником силы, создает в этих условиях лишь слабые стороны и недостатки».
К примеру, воспитанные на традициях медленных темпов развития военных действий в период Первой мировой войны, французы психологически не могли приспособиться к новым условиям, и это явилось причиной того, что французские войска были так быстро парализованы (в ходе военных действий против немецко-фашистских войск в 1940 году. – В.М.). Наибольшая слабость французов заключалась не столько в недостатке или плохом качестве вооружения, сколько в отсталости их теории. Их взгляды на ведение войны развивались медленнее по сравнению с взглядами их противников. Как часто бывает в истории, победа в одной войне порождала самодовольство и приводила к консервативности во взглядах, что и являлось причиной поражения в следующей войне.
«Тот же Клаузевиц советует нам брать примеры из истории близкой нам эпохи, – пишет Борис Михайлович Шапошников в своей книге «Мозг армии», – а Мольтке говорит: «Нельзя оставлять без внимания опыт прежних войн, но необходимо помнить, что он не может служить масштабом для настоящего времени. От этих войн отделяют десятилетия и даже столетия, в течение которых изменилась как политическая, так и стратегическая обстановка. Поэтому, чтобы достигнуть желательного результата, остается единственное средство, именно – стараться предвидеть ход будущих событий и вникать в современную обстановку».
Есть поговорка – плохие генералы всегда готовятся к прошлой войне. Об американских военных ученых так не скажешь. Они всегда «впереди планеты всей» по части придумывания новых неизвестных военной науке теорий типа «сетецентрической войны», «волчьей стаи», цикла Бойда и др.
Что касается сетецентрической войны, то в добавление к сказанному о ней выше следует добавить, что анализ концепции сетецентрической войны позволяет рассматривать ее как новый способ организации управления войсками и оружием, как инструмент повышения боевых возможностей разнородных сил и средств, но не как теорию. Важнейшее значение в реализации концепции «волчьей стаи» имеет организация взаимодействия различных видов ВС и родов войск различных государств. Однако проблема взаимодействия войск наиболее точно и полно была решена автором этой статьи, а полные результаты исследований изложены в монографии «Теория взаимодействия войск», опубликованной в 2002 году. Весь цикл Бойда (Наблюдение–Ориентация–Решение–Действие) никаких новых принципов, а тем более закономерностей военного искусства, не предлагает, так же, как не опровергает и существующих. Кроме того, цикл Бойда больше применим к тактике, а не к оперативному искусству и стратегии.
К сожалению, некоторые наши военные ученые подхватывают эти и подобные им американские теории, начинают их глубоко анализировать и на основе проведенного анализа развивать их, отбрасывая весь накопленный отечественный, зарубежный научный и практический опыт.
Но означает ли появление новых теорий войны, что следует отказаться от классических теорий, разработанных военными теоретиками прошлого? Безусловно, нет. Хотя классические теории войны и требуют адаптации к изменившимся условиям, фундаментально они остаются справедливыми. Существуют долгосрочные незыблемые уроки прошлого боевого опыта, которые нельзя игнорировать.
Тот факт, что среди американского военного истеблишмента достаточно сильна вера в то, что будущие войны будут уникальными и непохожими ни на одну из прошлых войн, говорит о незрелости военной науки в США. Интеллектуальный вызов, перед которым стоит военная наука в XXI веке, заключается не в том, чтобы отправить военных теоретиков прошлого в мусорной ящик истории. Задача состоит в том, чтобы выучиться тому, как эффективно использовать их творческое наследие применительно к новым условиям.
Информация