Два мира — два кузена
Несмотря на кажущиеся параллели, трудно найти двух столь непохожих людей, чем Николай II и Вильгельм II. Причём эти различия имеют не только личностный, но и другой, глубинный, характер.
Кайзер Вильгельм являлся человеком позы, для него главным было не быть, а казаться. Прекрасно знавший его с самого детства Отто фон Бисмарк крайне аккуратно писал о нём: «Император унаследовал от своих предков некоторое разнообразие в чертах характера. От нашего первого короля он перенял любовь к пышности, пристрастие к великолепию придворного церемониала и к торжественному облачению в праздничные дни и особую чувствительность к тонкой лести». И если старый царедворец всегда чурался резких слов, то другой рейхсканцлер Вильгельма — Бернгард фон Бюлов — оказался более откровенным: «Вильгельм II был тщеславен, он любил дешевую славу. Он всегда хотел стоять на авансцене». И всё это накладывалось и на весьма посредственное воспитание: Вильгельм в ряде случаев высказывался довольно грубо, не брезгуя откровенно площадными выражениями. Его плохие манеры отмечали многие. Например, тот же Николай II после одной из встреч с Вильгельмом в Германии записал в своём дневнике (26 августа 1896 года) с явным осуждением: «Ели, пили кофе, курили и болтали в столовой поезда Вильгельма; как всегда, когда дамы уходят, все начали рассказывать неприличные анекдоты — больше всего он сам…». Неприязнь Николая вполне понятна — даже его явный недоброжелатель граф Сергей Витте был вынужден отметить: «Я редко встречал так хорошо воспитанного молодого человека, как Николай II».
Поведение Николая II было диаметрально противоположным. Он сторонился пышности и публичности, вёл себя предельно корректно. Его воспитатель Пьер Жильяр отмечал: «Наследник Престола обладал сдержанностью и самообладанием и умел управлять своими чувствами». Подобная черта характера сыграла с ним злую шутку. Многие, не встречая с его стороны публичных возражений и считая, что убедили государя в своей точке зрения, позже неожиданно узнавали о принципиально другом решении. Вывод делался однозначный: кто-то другой переубедил монарха, следовательно, у него слабая воля, и он готов подчиниться кому угодно. Именно так оценивал его сам Вильгельм. Кайзер на встречах и в многочисленных пространных письмах постоянно стремился выступать ментором по отношению к более молодому императору, не стеснялся давать советы по любому поводу: как вести войну, какую проводить внешнюю и внутреннюю политику, как править страной и т.д. и т.п. Поскольку со стороны Николая он не встречал открытых возражений — царь предпочитал не ввязываться в дискуссии, тем более что ему не было необходимости в чём-либо убеждать кайзера, — то считал, что сумел его убедить в своей позиции. Когда же оказывалось, что «мудрые советы» кайзера оказались невостребованными, ему не оставалось ничего другого, как записать с раздражением: «Прямой характер Александра III был тому порукой. При его слабовольном сыне (schwachen Sohne) положение изменилось», и далее: «Император Николай был человеком слабовольным и нерешительным».
Ту же ошибку, что совершил Вильгельм, делали многие, для которых главной являлась именно внешняя, показная сторона. Особенно ярко это выглядело в сравнении с самим кайзером, книгу о котором вполне ему симпатизирующий британский историк Джайлз Макдоно назвал «Вильгельм неистовый», пояснив: «Вильгельм считал себя великим актером на сцене мировой политики, но беда была в том, что никто не захотел ему подыгрывать».
На самом деле Николай II был просто другим. «Что бы ни происходило в душе Государя, — вспоминал министр иностранных дел Российской империи Сергей Сазонов, — он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам». Возможно, манеры Вильгельма более соответствовали желаниям подданных нач. ХХ века, которые хотели видеть именно такого монарха: блестящего, пышного, шумного. Хорошее воспитание и тактичность не слишком образованное общество принимало за слабость, перенося на монарха своё собственное отношение к окружающим. Более проницательные политики, лично общавшиеся с Николаем II, высказывали совершенно другое мнение. Вот, например, что писали о нём два совершенно разных человека, которых трудно отнести к почитателям русского царя. Президент Франции Эмиль Лубе считал, что Николай «человек умный и проницательный, он предан своим идеям, он защищает их с терпением и упорством; у него имеются задолго продуманные планы, которые Николай постепенно осуществляет… Под видимостью робости и некоторой женственностью царь обладает сильной душой и мужественным и непоколебимо верным сердцем. Он знает куда идет и чего хочет». Примерно то же писал немецкий дипломат граф Александр фон Рекс: «По личному впечатлению… я считаю императора Николая человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным; его манеры настолько скромны, и так мало проявляет он внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет твердо проводить в жизнь самым спокойным образом».
Вильгельм II увлечённо коллекционировал всевозможные звания и бесконечные мундиры. Тот же Бернгард фон Бюлов отмечал: «Вильгельм II любил пышность, он, как я уже говорил, носил столько орденов, сколько их можно было навесить. Его самочувствие улучшалось, если он мог взять в руку фельдмаршальский жезл или адмиральскую подзорную трубу на борту корабля, которая на воде заменяла фельдмаршальский жезл». Сам себе он присвоил звания генерал-фельдмаршала и гросс-адмирала, а кроме того, он был фельдмаршалом Австрии и Англии, турецким муширом, болгарским маршалом, адмиралом Англии, Австрии, России, Греции, Дании, Швеции, генерал-капитаном Испании… Как тут не вспомнить, что Николай II, даже будучи Верховным главнокомандующим, носил флигель-адъютантские погоны полковника, которые соответствовали званию, полученному им до восшествия на престол.
Несхожесть характеров монархов наложила отпечаток и на их контакты. Кайзер, верный принципу «монархической солидарности», в общении как с Николаем, так и с его отцом — императором Александром III — постоянно пытался вести «семейную» политику. Он старался продвинуть мысль, что в конце XIX века монархи могут вести собственную политику, самостоятельно, без консультаций с дипломатами, определяя, что хорошо, а что плохо. То есть достаточно в ходе эмоциональной беседы убедить своего собеседника в чём-нибудь — и даже наиболее серьёзные международные проблемы будут решены. Самое плохое оказалось в том, что Вильгельм был полностью уверен в этом и всегда принимал кажущееся за действительное. В самом начале своего царствования, после встречи с Александром III, он находился в уверенности, что установил с российским императором тесные, долговременные и благожелательные отношения. Так продолжалось до тех пор, пока Отто фон Бисмарк, видимо, с большой долей язвительности не представил Вильгельму записку, в которой приводились слова, сказанные Александром III о нём в Англии: «Он безумец! Это дурно воспитанный человек, способный на вероломство».
Николай был значительно тактичнее своего отца и считал хорошим тоном не выказывать свои чувства и поддерживать живой разговор. Кайзер же отнёс это на счёт своих выдающегося дипломатического таланта и огромного обаяния. В одном из писем (4 января 1898 года) он с пафосом напоминал царю о прошлой встрече: «С глубоким чувством благодарности я вспоминаю о приятных часах, которые я мог провести с тобой в беседах, выяснивших, что у нас обоих одни и те же основные взгляды на то, как следует выполнять задачу, возложенную на нас царем всех царей». Если Николай и страдал от общения с Вильгельмом, то никогда не показывал этого. Лишь иногда его чувства прорывались в коротких дневниковых записях, да и то исключительно в молодости. Поскольку дневник царя — это просто фиксация событий с минимумом эмоций, можно представить, насколько Вильгельм выводил из себя Николая.
Запись от 18 сентября 1895 года: «Вернувшись домой, принял флиг[ель] адъютанта Императ[ора] — Мольтке с письмом и гравюрой от «нудного господина» Вильгельма».
Запись от 15 октября 1895 года: «Дядя Миша вернулся из-за границы и привез мне опять письмо от Вильгельма!» (огромное письмо с поучениями кайзера о международной политике), через девять дней (24 октября): «После чаю читал и затем трудился над сочинением черного ответа Вильгельму. Несносное занятие, когда столько своего дела и поважнее!».
Запись от 5 октября 1896 года: «Несносный Вильгельм и тут не дает нам покоя и непременно хочет нас позвать к завтраку в Висбаден, на будущей неделе. Чтоб ему пусто было!».
Императоры Николай II, Вильгельм II, принц Альберт с группой офицеров
Запись от 8 октября 1897 года: Вильгельм «вчера пригласил меня приехать к нему к завтраку. Отказаться было трудно, и поэтому вдвоем с Ерни я отправился туда. День был совершенно испорчен этим несносным посещением, и вот уже два года подряд, что эта история повторяется».
Различия между царём и кайзером, конечно же, выходили далеко за рамки личного общения и несхожести характеров. Оба монарха имели принципиально разные подходы к мировой политике и противоположные взгляды на будущее Европы. Хотя позже в своих мемуарах Вильгельм и написал, что «проводившаяся нами политика… последовательно шла по линии сохранения всеобщего мира», в реальности он лишь хотел сохранить лицо и откреститься от обвинений в разжигании мировой войны. На самом деле не он, а именно Николай II был чуть ли не единственным лидером великой державы, который не просто желал, но и делал всё возможное, чтобы предотвратить большую войну. Он не только выступил инициатором созыва в Гааге конференции, призванной хоть как-то упорядочить ситуацию с войнами. Современник событий французский историк Жоффрей де Лапрадель писал: «Мир был уже поражен, когда могущественный монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира… Удивление еще более возросло, когда благодаря русской настойчивости конференция была подготовлена, возникла, открылась». Позиция же кайзера хорошо известна. На докладе Бернгарда фон Бюлова об итогах Гаагской конференции он написал, дав волю чувствам: «Чтобы он не оскандалился перед Европой, я соглашаюсь на эту глупость. Но в своей практике я и впредь буду полагать и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч. И мне […] на все эти постановления!».
Приезд российского императора Николая II и германского императора Вильгельма II на охоту. Боргсдорф
Конечно, не бывает двух одинаковых людей. Но различия между царём и кайзером имели мировоззренческий характер и были заложены в самом смысле их существования. Это различия между яркими представителями двух цивилизаций — православной и протестантской. Без понимания этого невозможно правильно оценить мотивы их поступков и понять, что двигало ими при принятии решений. Это — противоречие между духовностью и рациональным «миром чистогана». В связи с чем интересно проследить поведение обоих монархов в приблизительно одинаковой ситуации. Когда — у Николая в феврале 1917 года, у Вильгельма в ноябре 1918 года — уже свершился государственный переворот и каждый потерял свой трон, перед обоими встал вопрос: как поступить? Выбор был таков: либо попытаться залить страну кровью, сняв с фронта войска и бросив их против собственного народа, либо со смирением принять свою судьбу, отказавшись брать на свою совесть ответственность за массовые убийства. Узнав о событиях в Берлине, Вильгельм заявил: «Я… соберу верные мне войска и разнесу город вдребезги, если потребуется». Когда же армия отказалась ему подчиняться, теперь уже бывший кайзер бросил свите: «Немецкий народ — это стадо свиней!». И, ни на минуту не задумавшись о том, что в Германии остаётся его супруга, умчался по просёлкам на автомобиле к голландской границе, где и сдался первому попавшемуся пограничнику. В той же ситуации Николай II отозвал направленные было на Петроград войска, отправив председателю Государственной думы Михаилу Родзянко телеграмму: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения Родной Матушки России». 8 марта 1917 года царь подписал свой последний приказ по армии, который заканчивался словами: «Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий». После этого он направился не в сторону границы, а в Царское Село, где находились его жена и дети…
ТИТУЛ ВИЛЬГЕЛЬМА II
Император Германский, король Прусский, маркграф Бранденбургский, бургграф Нюрнбергский, граф Гогенцоллерн, сюзерен и первый герцог Силезии, а также граф Глац, великий герцог Нижнерейнский и Позенский, герцог Саксонский, Вестфальский и Энгерский, Померанский, Люнебургский, Шлезвигский и Гольштейнский, Магдебургский, Бременский, Гельдернский, Клевский, Юлихский и Бергский, а также Вендена и Кассубена, Кроссена, Лауэнбурга, Мекленбурга, ландграф Гессенский и Тюрингский, маркграф Верхнего и Нижнего Лаузица, принц Оранский, князь Рюгена, Восточного Фрисланда, Падерборна, Пирмонта, Хальберштадта, Мюнстера, Миндена, Оснабрюка, Хильдесхейма, Вердена, Камина, Фульды, Нассау и Мёрса, владетельный граф Хеннеберг, граф Марки и Равенсберга, Хохенштейна, Текленбурга и Лингена, Мансфельда, Зигмарингена и Ферингена, сеньор Франкфурта и прочая.
ТИТУЛ НИКОЛАЯ II
Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиставский и всей северной страны Повелитель; и Государь Иверской, Карталинской и Кабардинской земель и областей Арменских; Черкасских и Горских Князей и иных Наследных Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, прочая.
РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ ВИЛЬГЕЛЬМА II И НИКОЛАЯ II
По прямой линии Вильгельм II приходился Николаю II троюродным дядей: прабабка Николая и супруга императора Николая I императрица Александра Фёдоровна, урождённая принцесса Шарлотта Прусская, была родной сестрой деда Вильгельма II — императора Вильгельма I.
Брат Вильгельма II Генрих Прусский был женат на принцессе Ирене Гессенской и Прирейнской, родной сестре императрицы Александры Фёдоровны, и таким образом являлся Николаю II свояком.
Сестра Вильгельма II принцесса София вышла замуж за короля Греции Константина I, который по отцу являлся двоюродным, а по матери — троюродным братом Николая II.
Дядя Вильгельма II по матери — герцог Альфред Саксен-Кобург-Готский — был женат на великой княжне Марии Александровне, родной тётке Николая II.
Это связи только по прямым линиям, если же учитывать родство по боковым линиям, не говоря уже о свойстве, то оба императора приходились друг другу многократными кузенами, а их родственниками, и довольно близкими, оказывались практически все владетельные дома Европы.
Во все времена монархи Европы всегда считали друг друга родственниками, но если во времена Петра I они обращались друг другу как «Брат мой», то теперь все стали «кузенами».
Кайзер Вильгельм являлся человеком позы, для него главным было не быть, а казаться. Прекрасно знавший его с самого детства Отто фон Бисмарк крайне аккуратно писал о нём: «Император унаследовал от своих предков некоторое разнообразие в чертах характера. От нашего первого короля он перенял любовь к пышности, пристрастие к великолепию придворного церемониала и к торжественному облачению в праздничные дни и особую чувствительность к тонкой лести». И если старый царедворец всегда чурался резких слов, то другой рейхсканцлер Вильгельма — Бернгард фон Бюлов — оказался более откровенным: «Вильгельм II был тщеславен, он любил дешевую славу. Он всегда хотел стоять на авансцене». И всё это накладывалось и на весьма посредственное воспитание: Вильгельм в ряде случаев высказывался довольно грубо, не брезгуя откровенно площадными выражениями. Его плохие манеры отмечали многие. Например, тот же Николай II после одной из встреч с Вильгельмом в Германии записал в своём дневнике (26 августа 1896 года) с явным осуждением: «Ели, пили кофе, курили и болтали в столовой поезда Вильгельма; как всегда, когда дамы уходят, все начали рассказывать неприличные анекдоты — больше всего он сам…». Неприязнь Николая вполне понятна — даже его явный недоброжелатель граф Сергей Витте был вынужден отметить: «Я редко встречал так хорошо воспитанного молодого человека, как Николай II».
Поведение Николая II было диаметрально противоположным. Он сторонился пышности и публичности, вёл себя предельно корректно. Его воспитатель Пьер Жильяр отмечал: «Наследник Престола обладал сдержанностью и самообладанием и умел управлять своими чувствами». Подобная черта характера сыграла с ним злую шутку. Многие, не встречая с его стороны публичных возражений и считая, что убедили государя в своей точке зрения, позже неожиданно узнавали о принципиально другом решении. Вывод делался однозначный: кто-то другой переубедил монарха, следовательно, у него слабая воля, и он готов подчиниться кому угодно. Именно так оценивал его сам Вильгельм. Кайзер на встречах и в многочисленных пространных письмах постоянно стремился выступать ментором по отношению к более молодому императору, не стеснялся давать советы по любому поводу: как вести войну, какую проводить внешнюю и внутреннюю политику, как править страной и т.д. и т.п. Поскольку со стороны Николая он не встречал открытых возражений — царь предпочитал не ввязываться в дискуссии, тем более что ему не было необходимости в чём-либо убеждать кайзера, — то считал, что сумел его убедить в своей позиции. Когда же оказывалось, что «мудрые советы» кайзера оказались невостребованными, ему не оставалось ничего другого, как записать с раздражением: «Прямой характер Александра III был тому порукой. При его слабовольном сыне (schwachen Sohne) положение изменилось», и далее: «Император Николай был человеком слабовольным и нерешительным».
Ту же ошибку, что совершил Вильгельм, делали многие, для которых главной являлась именно внешняя, показная сторона. Особенно ярко это выглядело в сравнении с самим кайзером, книгу о котором вполне ему симпатизирующий британский историк Джайлз Макдоно назвал «Вильгельм неистовый», пояснив: «Вильгельм считал себя великим актером на сцене мировой политики, но беда была в том, что никто не захотел ему подыгрывать».
На самом деле Николай II был просто другим. «Что бы ни происходило в душе Государя, — вспоминал министр иностранных дел Российской империи Сергей Сазонов, — он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам». Возможно, манеры Вильгельма более соответствовали желаниям подданных нач. ХХ века, которые хотели видеть именно такого монарха: блестящего, пышного, шумного. Хорошее воспитание и тактичность не слишком образованное общество принимало за слабость, перенося на монарха своё собственное отношение к окружающим. Более проницательные политики, лично общавшиеся с Николаем II, высказывали совершенно другое мнение. Вот, например, что писали о нём два совершенно разных человека, которых трудно отнести к почитателям русского царя. Президент Франции Эмиль Лубе считал, что Николай «человек умный и проницательный, он предан своим идеям, он защищает их с терпением и упорством; у него имеются задолго продуманные планы, которые Николай постепенно осуществляет… Под видимостью робости и некоторой женственностью царь обладает сильной душой и мужественным и непоколебимо верным сердцем. Он знает куда идет и чего хочет». Примерно то же писал немецкий дипломат граф Александр фон Рекс: «По личному впечатлению… я считаю императора Николая человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным; его манеры настолько скромны, и так мало проявляет он внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет твердо проводить в жизнь самым спокойным образом».
Вильгельм II увлечённо коллекционировал всевозможные звания и бесконечные мундиры. Тот же Бернгард фон Бюлов отмечал: «Вильгельм II любил пышность, он, как я уже говорил, носил столько орденов, сколько их можно было навесить. Его самочувствие улучшалось, если он мог взять в руку фельдмаршальский жезл или адмиральскую подзорную трубу на борту корабля, которая на воде заменяла фельдмаршальский жезл». Сам себе он присвоил звания генерал-фельдмаршала и гросс-адмирала, а кроме того, он был фельдмаршалом Австрии и Англии, турецким муширом, болгарским маршалом, адмиралом Англии, Австрии, России, Греции, Дании, Швеции, генерал-капитаном Испании… Как тут не вспомнить, что Николай II, даже будучи Верховным главнокомандующим, носил флигель-адъютантские погоны полковника, которые соответствовали званию, полученному им до восшествия на престол.
Несхожесть характеров монархов наложила отпечаток и на их контакты. Кайзер, верный принципу «монархической солидарности», в общении как с Николаем, так и с его отцом — императором Александром III — постоянно пытался вести «семейную» политику. Он старался продвинуть мысль, что в конце XIX века монархи могут вести собственную политику, самостоятельно, без консультаций с дипломатами, определяя, что хорошо, а что плохо. То есть достаточно в ходе эмоциональной беседы убедить своего собеседника в чём-нибудь — и даже наиболее серьёзные международные проблемы будут решены. Самое плохое оказалось в том, что Вильгельм был полностью уверен в этом и всегда принимал кажущееся за действительное. В самом начале своего царствования, после встречи с Александром III, он находился в уверенности, что установил с российским императором тесные, долговременные и благожелательные отношения. Так продолжалось до тех пор, пока Отто фон Бисмарк, видимо, с большой долей язвительности не представил Вильгельму записку, в которой приводились слова, сказанные Александром III о нём в Англии: «Он безумец! Это дурно воспитанный человек, способный на вероломство».
Николай был значительно тактичнее своего отца и считал хорошим тоном не выказывать свои чувства и поддерживать живой разговор. Кайзер же отнёс это на счёт своих выдающегося дипломатического таланта и огромного обаяния. В одном из писем (4 января 1898 года) он с пафосом напоминал царю о прошлой встрече: «С глубоким чувством благодарности я вспоминаю о приятных часах, которые я мог провести с тобой в беседах, выяснивших, что у нас обоих одни и те же основные взгляды на то, как следует выполнять задачу, возложенную на нас царем всех царей». Если Николай и страдал от общения с Вильгельмом, то никогда не показывал этого. Лишь иногда его чувства прорывались в коротких дневниковых записях, да и то исключительно в молодости. Поскольку дневник царя — это просто фиксация событий с минимумом эмоций, можно представить, насколько Вильгельм выводил из себя Николая.
Запись от 18 сентября 1895 года: «Вернувшись домой, принял флиг[ель] адъютанта Императ[ора] — Мольтке с письмом и гравюрой от «нудного господина» Вильгельма».
Запись от 15 октября 1895 года: «Дядя Миша вернулся из-за границы и привез мне опять письмо от Вильгельма!» (огромное письмо с поучениями кайзера о международной политике), через девять дней (24 октября): «После чаю читал и затем трудился над сочинением черного ответа Вильгельму. Несносное занятие, когда столько своего дела и поважнее!».
Запись от 5 октября 1896 года: «Несносный Вильгельм и тут не дает нам покоя и непременно хочет нас позвать к завтраку в Висбаден, на будущей неделе. Чтоб ему пусто было!».
Императоры Николай II, Вильгельм II, принц Альберт с группой офицеров
Запись от 8 октября 1897 года: Вильгельм «вчера пригласил меня приехать к нему к завтраку. Отказаться было трудно, и поэтому вдвоем с Ерни я отправился туда. День был совершенно испорчен этим несносным посещением, и вот уже два года подряд, что эта история повторяется».
Различия между царём и кайзером, конечно же, выходили далеко за рамки личного общения и несхожести характеров. Оба монарха имели принципиально разные подходы к мировой политике и противоположные взгляды на будущее Европы. Хотя позже в своих мемуарах Вильгельм и написал, что «проводившаяся нами политика… последовательно шла по линии сохранения всеобщего мира», в реальности он лишь хотел сохранить лицо и откреститься от обвинений в разжигании мировой войны. На самом деле не он, а именно Николай II был чуть ли не единственным лидером великой державы, который не просто желал, но и делал всё возможное, чтобы предотвратить большую войну. Он не только выступил инициатором созыва в Гааге конференции, призванной хоть как-то упорядочить ситуацию с войнами. Современник событий французский историк Жоффрей де Лапрадель писал: «Мир был уже поражен, когда могущественный монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира… Удивление еще более возросло, когда благодаря русской настойчивости конференция была подготовлена, возникла, открылась». Позиция же кайзера хорошо известна. На докладе Бернгарда фон Бюлова об итогах Гаагской конференции он написал, дав волю чувствам: «Чтобы он не оскандалился перед Европой, я соглашаюсь на эту глупость. Но в своей практике я и впредь буду полагать и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч. И мне […] на все эти постановления!».
Приезд российского императора Николая II и германского императора Вильгельма II на охоту. Боргсдорф
Конечно, не бывает двух одинаковых людей. Но различия между царём и кайзером имели мировоззренческий характер и были заложены в самом смысле их существования. Это различия между яркими представителями двух цивилизаций — православной и протестантской. Без понимания этого невозможно правильно оценить мотивы их поступков и понять, что двигало ими при принятии решений. Это — противоречие между духовностью и рациональным «миром чистогана». В связи с чем интересно проследить поведение обоих монархов в приблизительно одинаковой ситуации. Когда — у Николая в феврале 1917 года, у Вильгельма в ноябре 1918 года — уже свершился государственный переворот и каждый потерял свой трон, перед обоими встал вопрос: как поступить? Выбор был таков: либо попытаться залить страну кровью, сняв с фронта войска и бросив их против собственного народа, либо со смирением принять свою судьбу, отказавшись брать на свою совесть ответственность за массовые убийства. Узнав о событиях в Берлине, Вильгельм заявил: «Я… соберу верные мне войска и разнесу город вдребезги, если потребуется». Когда же армия отказалась ему подчиняться, теперь уже бывший кайзер бросил свите: «Немецкий народ — это стадо свиней!». И, ни на минуту не задумавшись о том, что в Германии остаётся его супруга, умчался по просёлкам на автомобиле к голландской границе, где и сдался первому попавшемуся пограничнику. В той же ситуации Николай II отозвал направленные было на Петроград войска, отправив председателю Государственной думы Михаилу Родзянко телеграмму: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения Родной Матушки России». 8 марта 1917 года царь подписал свой последний приказ по армии, который заканчивался словами: «Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий». После этого он направился не в сторону границы, а в Царское Село, где находились его жена и дети…
ТИТУЛ ВИЛЬГЕЛЬМА II
Император Германский, король Прусский, маркграф Бранденбургский, бургграф Нюрнбергский, граф Гогенцоллерн, сюзерен и первый герцог Силезии, а также граф Глац, великий герцог Нижнерейнский и Позенский, герцог Саксонский, Вестфальский и Энгерский, Померанский, Люнебургский, Шлезвигский и Гольштейнский, Магдебургский, Бременский, Гельдернский, Клевский, Юлихский и Бергский, а также Вендена и Кассубена, Кроссена, Лауэнбурга, Мекленбурга, ландграф Гессенский и Тюрингский, маркграф Верхнего и Нижнего Лаузица, принц Оранский, князь Рюгена, Восточного Фрисланда, Падерборна, Пирмонта, Хальберштадта, Мюнстера, Миндена, Оснабрюка, Хильдесхейма, Вердена, Камина, Фульды, Нассау и Мёрса, владетельный граф Хеннеберг, граф Марки и Равенсберга, Хохенштейна, Текленбурга и Лингена, Мансфельда, Зигмарингена и Ферингена, сеньор Франкфурта и прочая.
ТИТУЛ НИКОЛАЯ II
Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиставский и всей северной страны Повелитель; и Государь Иверской, Карталинской и Кабардинской земель и областей Арменских; Черкасских и Горских Князей и иных Наследных Государь и Обладатель; Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, прочая.
РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ ВИЛЬГЕЛЬМА II И НИКОЛАЯ II
По прямой линии Вильгельм II приходился Николаю II троюродным дядей: прабабка Николая и супруга императора Николая I императрица Александра Фёдоровна, урождённая принцесса Шарлотта Прусская, была родной сестрой деда Вильгельма II — императора Вильгельма I.
Брат Вильгельма II Генрих Прусский был женат на принцессе Ирене Гессенской и Прирейнской, родной сестре императрицы Александры Фёдоровны, и таким образом являлся Николаю II свояком.
Сестра Вильгельма II принцесса София вышла замуж за короля Греции Константина I, который по отцу являлся двоюродным, а по матери — троюродным братом Николая II.
Дядя Вильгельма II по матери — герцог Альфред Саксен-Кобург-Готский — был женат на великой княжне Марии Александровне, родной тётке Николая II.
Это связи только по прямым линиям, если же учитывать родство по боковым линиям, не говоря уже о свойстве, то оба императора приходились друг другу многократными кузенами, а их родственниками, и довольно близкими, оказывались практически все владетельные дома Европы.
Во все времена монархи Европы всегда считали друг друга родственниками, но если во времена Петра I они обращались друг другу как «Брат мой», то теперь все стали «кузенами».
Информация