Армия нацелена на Европу
Начальник Генштаба Николай Макаров: «Пока не изменишь службу изнутри, своих сыновей в армию отдавать добровольно никто не захочет»
Обычно, обсуждая проблемы армии, мы сразу вспоминаем о ракетах, самолетах, танках и подлодках…
Но в преддверии праздника 23 февраля «МК» хотел бы поговорить о людях, которые в этой армии служат.
В последние годы им пришлось многое преодолеть, вынеся на своих плечах тяготы армейских реформ такого масштаба, который армия России не помнит с середины прошлого века.
О том, каким видится будущее всех этих людей — солдат, контрактников, офицеров — нынешнему руководству Вооруженных сил, как будет дальше реформироваться Российская армия, нам рассказал начальник Генерального штаба ВС России генерал армии Николай МАКАРОВ.
— Николай Егорович, Российская армия за последние годы пережила массу различных экспериментов. Ее резали, сокращали, создавали ей «новый облик»... Оцените, пожалуйста, их итоги как военный профессионал.
— Слово «эксперимент» в этом контексте мне не нравится. Нам надо не экспериментировать, а делать свое дело. Поэтому лично я никаких экспериментов не провожу. Что же касается реформы Вооруженных сил, то начать ее мы были просто вынуждены. В условиях, когда в мире роботизация и внедрение оружия на новых физических принципах, мы не имеем права отставать и должны иметь армию, способную противостоять любым современным угрозам.
Прошло уже 3,5 года с тех пор, как стартовала наша военная реформа. Не буду скрывать, что поначалу объем задач просто захлестывал, так что и мне, и министру спать иногда приходилось по 2–3 часа в сутки. При этом все, что нами делалось, вызывало широкий резонанс и активное обсуждение в обществе, у руководства страны, за рубежом. Масса оценок делалась Западом, в том числе разведывательным сообществом стран НАТО. Мы все это внимательно отслеживали и анализировали. И сейчас я могу с уверенностью сказать: нравится это кому-то или не нравится, но российские Вооруженные силы стали абсолютно другими. И теперь надо смотреть вперед, развивать их дальше, а не спорить о том, что сделано так, а что не так. Это все равно уже сделано.
— И вы, и президент, и премьер в последнее время все чаще говорите, что наша армия должна стать со временем полностью контрактной. Однако эксперимент по переводу ее на контракт, как известно, у нас провалился. Что же армию ждет теперь?
— Я с самого начала докладывал и министру, и руководству страны о том, что переход на контракт, который проводился у нас до 2008 года, нам не нужен. Когда мы брали солдата, прослужившего полгода, и уговаривали его стать контрактником и тот соглашался, только чтобы больше получать, но ни за что не отвечать, — это не контракт, а разбазаривание средств! В результате на что ушли миллиарды рублей? Мы получили контрактников, молодых ребят, которые просто отбывали время, не имея мотивации к службе. Но ради необходимой численности командиры на это закрывали глаза.
— Мы, журналисты, когда только объявили о начале этого эксперимента по переводу армии на контракт, сразу же буквально вашу сегодняшнюю позицию и озвучивали. Но нас в Минобороны тогда никто не слышал.
— Знаете, могу вам только сказать, что тогда, будучи командующим войсками Сибирского военного округа, я запретил командирам частей переводить солдат, прослуживших полгода, в контрактники. Это был единственный округ, где такого не делали. Подписывали контракт только с теми, кто приходил с «гражданки». Но значимых результатов я тогда тоже не добился. Из-за низкого денежного довольствия и отсутствия жилья в контрактники тогда шли далеко не лучшие. Бывало, приходит такой «доброволец», получает денежную ссуду, форму одежды и через неделю исчезает. А у нас никаких прав, чтобы его вернуть, нет. Мы через такой «контракт» чуть ли не полстраны провели. Поэтому, будучи уже начальником Генштаба, я твердо заявил: таких экспериментов нам не нужно, и выслушал массу претензий в свой адрес. В то же время я понимал, что необходимо кардинально изменить подходы к данному вопросу, и тогда у нас появятся настоящие контрактники. В первую очередь мы должны были изменить саму систему отбора и обучения таких специалистов. Для этого мы в том числе изучали опыт ведущих западных стран, где, я скажу, на контрактника просто любоваться можно. Это опрятный, интеллигентный солдат, в рамках армейской жизни ни в чем себе не отказывающий, живущий полноценной жизнью. И главное — удовлетворяющий военное ведомство. Нам тоже нужен именно такой контрактник. И мы этой цели добьемся.
Вы знаете, что к 2017 году мы поставили задачу иметь в армии 425 тысяч контрактников. То есть мы должны их набирать примерно по 50 тысяч в год.
— А сколько сейчас солдат-контрактников?
— На сегодняшний день в армии 186 тысяч контрактников. Но из них те требования, что мы прописали под нового контрактника, смогут выполнить не все. Поэтому в этом году вместо тех, кто не будет соответствовать, мы подпишем контракт с таким количеством граждан, сколько понадобится, чтобы остаться на цифре 186 тысяч. При этом одновременно будем апробировать ту систему набора и подготовки, которую хотим внедрить. А уже со следующего года начнем планово набирать по 50 тысяч, а может, и больше. Цифра 425 тысяч контрактников для нас не окончательная. Мы сегодня готовы пойти на соотношение 80% к 20% и даже больше: 90% к 10%. Мы уверены, что это правильно. Однако малая прослойка солдат срочной службы должна быть. Это резерв для последующего набора военнослужащих по контракту. Но лично для меня понятно: наша армия, чтобы быть постоянно боеспособной, должна стать полностью контрактной.
— И ради этого вы в перспективе даже планируете отказаться от казармы?
— А почему нет?
— Во что же она превратится: в кубрик, общежитие?
— Я смотрел, как обстоят дела с этим на Западе. Так там кубриков нигде нет. В основном, как у нас, — обычные казармы. У кого из солдат нет поблизости родных или имеется служебная необходимость, могут там переночевать. Питание у них тоже свободное. Солдатам выдают талоны для питания на месяц. Позавтракал — отдал талончик. На обед не пошел, талончик оставил у себя. В конце месяца лишние талоны сдает, и ему возвращают деньги. В смысле быта там все очень демократично, и я считаю, это правильно. В то же время демократия кончается, как только дело касается службы.
Каждые полгода контрактник сдает серьезные тесты и проверки на профпригодность. Прошел — служи, не прошел — свободен. Поэтому интенсивность занятий там очень высокая, я видел, как они выкладываются. Каждый понимает, что, если через полгода экзамен не сдашь, никто тебя в армии держать не будет: в спину еще 15–18 желающих дышат.
— Что нужно сейчас сделать, чтобы и у нас создать подобную армию?
— Главное, придется изменить систему самой службы внутри армейского организма. Пока не изменишь службу изнутри, своих сыновей в армию отдавать добровольно никто не будет. Только когда люди пойдут к нам сознательно, с желанием, армия станет престижной. Тогда все проблемы и с дедовщиной, и с дисциплиной сразу же решатся.
Конечно, все, о чем я сейчас говорю, произойдет не завтра. Это планы на будущее. Однако подход уже сегодня должен быть таким: рабочий работает 40 часов в неделю, солдат тоже должен служить 40 часов.
Приходит, к примеру, на службу к 8.30 утра, затем 8 часов плотных занятий, после чего он имеет право распоряжаться своим временем как хочет: идет с девушкой в театр, с друзьями в кафе. Но все это, конечно, при условии обязательного соблюдения жесткой армейской дисциплины.
— Вашим планам может помешать наш российский менталитет. Что, если вечером вы всех солдат распустите, а к утру никого уже не соберете?
— Именно этого многие как раз и опасаются...
— Так, может, не рисковать? Сейчас и так довольно много сделано в плане гуманизации воинской службы: призывников стараются не отправлять далеко от дома, у них есть час дневного отдыха, разрешено пользоваться мобильником...
— Да, но это всего лишь первые изменения. Они, конечно, облегчают службу, но кардинально проблему уклонения от призыва не решают. А решать ее необходимо. И мы в будущем твердо намерены это сделать. Когда у нас улягутся споры, мы выработаем единую концепцию — а я надеюсь, это произойдет скоро, — мы сразу объявим о том, что готовы изменить саму систему службы в армии.
Мы уже опробовали отдельные новшества на курсантах военных вузов. Всем, кто туда поступил, мы разрешили не жить в казарме, а снимать квартиры. При этом курсант должен вовремя приходить на занятия. Если же малейшее нарушение или «двойка» на экзамене, который пересдавать теперь запрещено, его тут же отчисляют.
Честно говоря, еще год назад мы думали, что так потеряем всех курсантов. Но, к всеобщему удивлению, этого не произошло. Когда человек хочет служить, мотивирован к службе, он со всем справится. Более того, только так из него может получиться настоящий офицер.
Сегодня все изменилось. Это уже не 90-е годы, когда в мое родное московское училище на 1-й курс набирали порядка 120 человек, а приходили учиться из них только 60. Притом сдавали чуть ли не на все «двойки». Иногда парнишка думал: все, засыпался. Заходил сдать вещи, а ему говорили: нет, ты зачислен в училище.
Неудивительно, что общий уровень подготовки офицеров за эти годы снизился.
Вот вы часто пишете про учения: дескать, многое у нас не так. Конечно, не так! Мы сами это видим. Но для того учения и проводятся, чтобы учить людей. И тот воинский организм, который мы сегодня создали, надо тоже поставить на ноги и научить действовать. Вот мы и учим. Причем учим не так, как раньше.
Раньше, к примеру, как действовала пехота? Бежала цепью, атаковала, впереди танки... Ну и где за последние 10 лет вы видели такую войну? Нигде. Или, допустим, мы отрабатывали оборонительную операцию, контрнаступательную. А сейчас понимаем, что в чистом виде ничего этого уже не будет, потому заглядываем вперед, моделируем те моменты, которые могут сложиться в реальной жизни.
Для этого надо не только учиться, но и мыслить по-новому. А переломить сознание людей как наверху, так и внизу крайне сложно. До такой степени в наших вузах и академиях укрепилось традиционное понимание войны, что иногда слушаешь лекцию преподавателя и думаешь: «Вроде молодой подполковник, доктор наук, но такое впечатление, что его только-только вытащили из окопов Великой Отечественной, и он пытается свой опыт передать курсантам».
И что делать? Одномоментно все решить тяжело, поэтому если раньше мы проводили сборы с каждой группой офицеров по 5 дней в году, то сейчас — ежемесячно. Время бежит быстро, а каждому в голову нужно вложить новые знания. К сожалению, в такой ситуации иногда приходится резать и по живому: есть люди, которые не приемлют современные требования. И действительно, от них легче освободиться, чем пытаться в очередной раз убеждать идти в ногу со временем.
— Кроме проблем обучения у вас все еще не снята и проблема жилья?
— Да, но мы ее решаем.
— Тоже по-новому?
— Вот именно. Раньше у нас было более 22 тысяч военных городков. Сейчас мы их сократили. Диспозиция такая: все воинские городки предстоит укрупнить. В каждом должно жить не 200–300 человек и даже не 5–6 тысяч, как сейчас, а хотя бы тысяч 50–80, а то и 100. Причем там должна быть создана инфраструктура, которая могла бы удовлетворить всех его жителей: дети должны учиться в нормальных школах, жены — найти хорошую работу, чтобы центры культуры были, спортзалы... А значит, находиться эта воинская часть должна или в крупном областном центре, или в его пригороде. И у нас есть деньги, чтобы строить такие городки.
— Так чего ж не строите?
— Почему? Уже начали. Правда, и тут всплыли проблемы российского менталитета. Вот мы знаем, какой нам нужен городок. Нарисовали, отдали архитекторам, те крутят-вертят, а все получается гарнизон 50-х годов: казарма, клуб, столовая — ничего нового. Посылаем их учиться в Финляндию, Германию, США, Канаду, Италию, Францию — всюду ведь есть свои особенности, надо только взять лучшее. Ну что, спрашиваем, посмотрели? Теперь понятно как? Понятно, говорят. Проходит три месяца — а на выходе опять советская казарма 50-х годов.
— Да это нормально. Не зря же говорят: не заставляй русского собирать машину, у него все равно автомат Калашникова выйдет.
— Нет, это надо менять... Мне вот, к примеру, очень понравилось в Финляндии. Там подходишь к общежитию, где находятся контрактники и срочники (хотя они там практически не бывают, живут дома или снимают квартиру, так как им платят приличные деньги), и уже начиная с порога все по уму сделано. У входа что-то вроде небольшой поливомоечной машины: военнослужащего отряхнула, ботинки ему обмыла, и он чистый идет в казарму. У нас же солдаты какими-то вениками или лопатками чистятся, сделанными еще при царе Горохе...
Так нельзя. Нам тоже надо все по уму делать. Обустраивать современные военные городки, какие мы уже начали строить в Калининградской области, под Нижним Новгородом, в Ростовской области, в Сибири... Легче построить заново, чем то, что у нас сейчас есть, в очередной раз переоборудовать и назвать это новым.
— А как же это строительство соотносится с вашей любимой теорией сетецентрических войн? Ведь в случае чего одной высокоточной ракетой ба-бах — и нет воинской части в 50–100 тысяч человек?
— Знаете, внезапно такие вещи не происходят. Все равно какой-то период, когда явно вырисовывается опасность, существует. Эту опасность только надо постоянно мониторить и вовремя обнаружить. В стратегическом отношении ни одна война внезапно не начиналась. В тактическом — да, внезапность достигалась.
Поэтому в угрожаемый период надо рассредоточить войска, а в отдельных ситуациях постоянно менять район их дислокации, чтобы, допустим, такие городки, как наши, не могли быть использованы в качестве целей.
— Если бы вы сегодня были лейтенантом, хотелось бы вам жить в таком городке?
— Знаете, я 18 лет прослужил в Забайкалье. В Москве окончил школу, училище и снова попал в столицу только через 42 года службы. Проехал за это время все мыслимые и немыслимые места. Дети у меня учились в школе, где преподавали мои же солдаты — в поселке не было учителей. Мне иногда казалось, что я над своими детьми просто издеваюсь. Сегодня такое издевательство над семьями военных пора прекращать. Люди, где бы они ни служили, должны жить достойно. И мы для этого сделаем все возможное.
Обычно, обсуждая проблемы армии, мы сразу вспоминаем о ракетах, самолетах, танках и подлодках…
Но в преддверии праздника 23 февраля «МК» хотел бы поговорить о людях, которые в этой армии служат.
В последние годы им пришлось многое преодолеть, вынеся на своих плечах тяготы армейских реформ такого масштаба, который армия России не помнит с середины прошлого века.
О том, каким видится будущее всех этих людей — солдат, контрактников, офицеров — нынешнему руководству Вооруженных сил, как будет дальше реформироваться Российская армия, нам рассказал начальник Генерального штаба ВС России генерал армии Николай МАКАРОВ.
— Николай Егорович, Российская армия за последние годы пережила массу различных экспериментов. Ее резали, сокращали, создавали ей «новый облик»... Оцените, пожалуйста, их итоги как военный профессионал.
— Слово «эксперимент» в этом контексте мне не нравится. Нам надо не экспериментировать, а делать свое дело. Поэтому лично я никаких экспериментов не провожу. Что же касается реформы Вооруженных сил, то начать ее мы были просто вынуждены. В условиях, когда в мире роботизация и внедрение оружия на новых физических принципах, мы не имеем права отставать и должны иметь армию, способную противостоять любым современным угрозам.
Прошло уже 3,5 года с тех пор, как стартовала наша военная реформа. Не буду скрывать, что поначалу объем задач просто захлестывал, так что и мне, и министру спать иногда приходилось по 2–3 часа в сутки. При этом все, что нами делалось, вызывало широкий резонанс и активное обсуждение в обществе, у руководства страны, за рубежом. Масса оценок делалась Западом, в том числе разведывательным сообществом стран НАТО. Мы все это внимательно отслеживали и анализировали. И сейчас я могу с уверенностью сказать: нравится это кому-то или не нравится, но российские Вооруженные силы стали абсолютно другими. И теперь надо смотреть вперед, развивать их дальше, а не спорить о том, что сделано так, а что не так. Это все равно уже сделано.
— И вы, и президент, и премьер в последнее время все чаще говорите, что наша армия должна стать со временем полностью контрактной. Однако эксперимент по переводу ее на контракт, как известно, у нас провалился. Что же армию ждет теперь?
— Я с самого начала докладывал и министру, и руководству страны о том, что переход на контракт, который проводился у нас до 2008 года, нам не нужен. Когда мы брали солдата, прослужившего полгода, и уговаривали его стать контрактником и тот соглашался, только чтобы больше получать, но ни за что не отвечать, — это не контракт, а разбазаривание средств! В результате на что ушли миллиарды рублей? Мы получили контрактников, молодых ребят, которые просто отбывали время, не имея мотивации к службе. Но ради необходимой численности командиры на это закрывали глаза.
— Мы, журналисты, когда только объявили о начале этого эксперимента по переводу армии на контракт, сразу же буквально вашу сегодняшнюю позицию и озвучивали. Но нас в Минобороны тогда никто не слышал.
— Знаете, могу вам только сказать, что тогда, будучи командующим войсками Сибирского военного округа, я запретил командирам частей переводить солдат, прослуживших полгода, в контрактники. Это был единственный округ, где такого не делали. Подписывали контракт только с теми, кто приходил с «гражданки». Но значимых результатов я тогда тоже не добился. Из-за низкого денежного довольствия и отсутствия жилья в контрактники тогда шли далеко не лучшие. Бывало, приходит такой «доброволец», получает денежную ссуду, форму одежды и через неделю исчезает. А у нас никаких прав, чтобы его вернуть, нет. Мы через такой «контракт» чуть ли не полстраны провели. Поэтому, будучи уже начальником Генштаба, я твердо заявил: таких экспериментов нам не нужно, и выслушал массу претензий в свой адрес. В то же время я понимал, что необходимо кардинально изменить подходы к данному вопросу, и тогда у нас появятся настоящие контрактники. В первую очередь мы должны были изменить саму систему отбора и обучения таких специалистов. Для этого мы в том числе изучали опыт ведущих западных стран, где, я скажу, на контрактника просто любоваться можно. Это опрятный, интеллигентный солдат, в рамках армейской жизни ни в чем себе не отказывающий, живущий полноценной жизнью. И главное — удовлетворяющий военное ведомство. Нам тоже нужен именно такой контрактник. И мы этой цели добьемся.
Вы знаете, что к 2017 году мы поставили задачу иметь в армии 425 тысяч контрактников. То есть мы должны их набирать примерно по 50 тысяч в год.
— А сколько сейчас солдат-контрактников?
— На сегодняшний день в армии 186 тысяч контрактников. Но из них те требования, что мы прописали под нового контрактника, смогут выполнить не все. Поэтому в этом году вместо тех, кто не будет соответствовать, мы подпишем контракт с таким количеством граждан, сколько понадобится, чтобы остаться на цифре 186 тысяч. При этом одновременно будем апробировать ту систему набора и подготовки, которую хотим внедрить. А уже со следующего года начнем планово набирать по 50 тысяч, а может, и больше. Цифра 425 тысяч контрактников для нас не окончательная. Мы сегодня готовы пойти на соотношение 80% к 20% и даже больше: 90% к 10%. Мы уверены, что это правильно. Однако малая прослойка солдат срочной службы должна быть. Это резерв для последующего набора военнослужащих по контракту. Но лично для меня понятно: наша армия, чтобы быть постоянно боеспособной, должна стать полностью контрактной.
— И ради этого вы в перспективе даже планируете отказаться от казармы?
— А почему нет?
— Во что же она превратится: в кубрик, общежитие?
— Я смотрел, как обстоят дела с этим на Западе. Так там кубриков нигде нет. В основном, как у нас, — обычные казармы. У кого из солдат нет поблизости родных или имеется служебная необходимость, могут там переночевать. Питание у них тоже свободное. Солдатам выдают талоны для питания на месяц. Позавтракал — отдал талончик. На обед не пошел, талончик оставил у себя. В конце месяца лишние талоны сдает, и ему возвращают деньги. В смысле быта там все очень демократично, и я считаю, это правильно. В то же время демократия кончается, как только дело касается службы.
Каждые полгода контрактник сдает серьезные тесты и проверки на профпригодность. Прошел — служи, не прошел — свободен. Поэтому интенсивность занятий там очень высокая, я видел, как они выкладываются. Каждый понимает, что, если через полгода экзамен не сдашь, никто тебя в армии держать не будет: в спину еще 15–18 желающих дышат.
— Что нужно сейчас сделать, чтобы и у нас создать подобную армию?
— Главное, придется изменить систему самой службы внутри армейского организма. Пока не изменишь службу изнутри, своих сыновей в армию отдавать добровольно никто не будет. Только когда люди пойдут к нам сознательно, с желанием, армия станет престижной. Тогда все проблемы и с дедовщиной, и с дисциплиной сразу же решатся.
Конечно, все, о чем я сейчас говорю, произойдет не завтра. Это планы на будущее. Однако подход уже сегодня должен быть таким: рабочий работает 40 часов в неделю, солдат тоже должен служить 40 часов.
Приходит, к примеру, на службу к 8.30 утра, затем 8 часов плотных занятий, после чего он имеет право распоряжаться своим временем как хочет: идет с девушкой в театр, с друзьями в кафе. Но все это, конечно, при условии обязательного соблюдения жесткой армейской дисциплины.
— Вашим планам может помешать наш российский менталитет. Что, если вечером вы всех солдат распустите, а к утру никого уже не соберете?
— Именно этого многие как раз и опасаются...
— Так, может, не рисковать? Сейчас и так довольно много сделано в плане гуманизации воинской службы: призывников стараются не отправлять далеко от дома, у них есть час дневного отдыха, разрешено пользоваться мобильником...
— Да, но это всего лишь первые изменения. Они, конечно, облегчают службу, но кардинально проблему уклонения от призыва не решают. А решать ее необходимо. И мы в будущем твердо намерены это сделать. Когда у нас улягутся споры, мы выработаем единую концепцию — а я надеюсь, это произойдет скоро, — мы сразу объявим о том, что готовы изменить саму систему службы в армии.
Мы уже опробовали отдельные новшества на курсантах военных вузов. Всем, кто туда поступил, мы разрешили не жить в казарме, а снимать квартиры. При этом курсант должен вовремя приходить на занятия. Если же малейшее нарушение или «двойка» на экзамене, который пересдавать теперь запрещено, его тут же отчисляют.
Честно говоря, еще год назад мы думали, что так потеряем всех курсантов. Но, к всеобщему удивлению, этого не произошло. Когда человек хочет служить, мотивирован к службе, он со всем справится. Более того, только так из него может получиться настоящий офицер.
Сегодня все изменилось. Это уже не 90-е годы, когда в мое родное московское училище на 1-й курс набирали порядка 120 человек, а приходили учиться из них только 60. Притом сдавали чуть ли не на все «двойки». Иногда парнишка думал: все, засыпался. Заходил сдать вещи, а ему говорили: нет, ты зачислен в училище.
Неудивительно, что общий уровень подготовки офицеров за эти годы снизился.
Вот вы часто пишете про учения: дескать, многое у нас не так. Конечно, не так! Мы сами это видим. Но для того учения и проводятся, чтобы учить людей. И тот воинский организм, который мы сегодня создали, надо тоже поставить на ноги и научить действовать. Вот мы и учим. Причем учим не так, как раньше.
Раньше, к примеру, как действовала пехота? Бежала цепью, атаковала, впереди танки... Ну и где за последние 10 лет вы видели такую войну? Нигде. Или, допустим, мы отрабатывали оборонительную операцию, контрнаступательную. А сейчас понимаем, что в чистом виде ничего этого уже не будет, потому заглядываем вперед, моделируем те моменты, которые могут сложиться в реальной жизни.
Для этого надо не только учиться, но и мыслить по-новому. А переломить сознание людей как наверху, так и внизу крайне сложно. До такой степени в наших вузах и академиях укрепилось традиционное понимание войны, что иногда слушаешь лекцию преподавателя и думаешь: «Вроде молодой подполковник, доктор наук, но такое впечатление, что его только-только вытащили из окопов Великой Отечественной, и он пытается свой опыт передать курсантам».
И что делать? Одномоментно все решить тяжело, поэтому если раньше мы проводили сборы с каждой группой офицеров по 5 дней в году, то сейчас — ежемесячно. Время бежит быстро, а каждому в голову нужно вложить новые знания. К сожалению, в такой ситуации иногда приходится резать и по живому: есть люди, которые не приемлют современные требования. И действительно, от них легче освободиться, чем пытаться в очередной раз убеждать идти в ногу со временем.
— Кроме проблем обучения у вас все еще не снята и проблема жилья?
— Да, но мы ее решаем.
— Тоже по-новому?
— Вот именно. Раньше у нас было более 22 тысяч военных городков. Сейчас мы их сократили. Диспозиция такая: все воинские городки предстоит укрупнить. В каждом должно жить не 200–300 человек и даже не 5–6 тысяч, как сейчас, а хотя бы тысяч 50–80, а то и 100. Причем там должна быть создана инфраструктура, которая могла бы удовлетворить всех его жителей: дети должны учиться в нормальных школах, жены — найти хорошую работу, чтобы центры культуры были, спортзалы... А значит, находиться эта воинская часть должна или в крупном областном центре, или в его пригороде. И у нас есть деньги, чтобы строить такие городки.
— Так чего ж не строите?
— Почему? Уже начали. Правда, и тут всплыли проблемы российского менталитета. Вот мы знаем, какой нам нужен городок. Нарисовали, отдали архитекторам, те крутят-вертят, а все получается гарнизон 50-х годов: казарма, клуб, столовая — ничего нового. Посылаем их учиться в Финляндию, Германию, США, Канаду, Италию, Францию — всюду ведь есть свои особенности, надо только взять лучшее. Ну что, спрашиваем, посмотрели? Теперь понятно как? Понятно, говорят. Проходит три месяца — а на выходе опять советская казарма 50-х годов.
— Да это нормально. Не зря же говорят: не заставляй русского собирать машину, у него все равно автомат Калашникова выйдет.
— Нет, это надо менять... Мне вот, к примеру, очень понравилось в Финляндии. Там подходишь к общежитию, где находятся контрактники и срочники (хотя они там практически не бывают, живут дома или снимают квартиру, так как им платят приличные деньги), и уже начиная с порога все по уму сделано. У входа что-то вроде небольшой поливомоечной машины: военнослужащего отряхнула, ботинки ему обмыла, и он чистый идет в казарму. У нас же солдаты какими-то вениками или лопатками чистятся, сделанными еще при царе Горохе...
Так нельзя. Нам тоже надо все по уму делать. Обустраивать современные военные городки, какие мы уже начали строить в Калининградской области, под Нижним Новгородом, в Ростовской области, в Сибири... Легче построить заново, чем то, что у нас сейчас есть, в очередной раз переоборудовать и назвать это новым.
— А как же это строительство соотносится с вашей любимой теорией сетецентрических войн? Ведь в случае чего одной высокоточной ракетой ба-бах — и нет воинской части в 50–100 тысяч человек?
— Знаете, внезапно такие вещи не происходят. Все равно какой-то период, когда явно вырисовывается опасность, существует. Эту опасность только надо постоянно мониторить и вовремя обнаружить. В стратегическом отношении ни одна война внезапно не начиналась. В тактическом — да, внезапность достигалась.
Поэтому в угрожаемый период надо рассредоточить войска, а в отдельных ситуациях постоянно менять район их дислокации, чтобы, допустим, такие городки, как наши, не могли быть использованы в качестве целей.
— Если бы вы сегодня были лейтенантом, хотелось бы вам жить в таком городке?
— Знаете, я 18 лет прослужил в Забайкалье. В Москве окончил школу, училище и снова попал в столицу только через 42 года службы. Проехал за это время все мыслимые и немыслимые места. Дети у меня учились в школе, где преподавали мои же солдаты — в поселке не было учителей. Мне иногда казалось, что я над своими детьми просто издеваюсь. Сегодня такое издевательство над семьями военных пора прекращать. Люди, где бы они ни служили, должны жить достойно. И мы для этого сделаем все возможное.
Информация