Психологические потери войны
Самой первой появилась версия, касающаяся опьянения. Согласно ей, сержант в ту ночь находился в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Конечно, потребление «стимулирующих» веществ не является уникально редкой ситуацией в американской армии, но до сих пор только единицы подобных случаев приводили к стрельбе и трупам. Да и адвокат Бэйлса сомневается в том, что причиной побоища стало употребление алкоголя или наркотиков. Более того, вскоре после появления первых новостей о расстреле мирных жителей в прессу попала информация о некоторых фактах из биографии сержанта Бэйлса. Оказывается, в 2010 году во время службы в Ираке он получил черепно-мозговую травму, которая якобы могла привести к нарушению функций мозга. Однако официального подтверждения или опровержения этим данным до сих пор нет.
В то же время, известно о длительном пребывании Р. Бэйса в Ираке и Афганистане. И этот факт тоже может рассматриваться в качестве предпосылки психических проблем. Известно, что четверть вернувшихся из Вьетнама американских солдат имели проблемы с нервной системой. Жуткие условия той войны буквально ломали их психику и затрудняли адаптацию к мирной жизни. В медицине это называется термином посттравматическое стрессовое расстройство. В случае с ветеранами Вьетнамской войны расстройство окрестили «вьетнамским синдромом». Позже, когда российские солдаты возвращались из Афганистана и Чечни, стали появляться и отечественные термины афганский или чеченский синдром. Тем не менее, несмотря на разное название, все это один и тот же диагноз. Посттравматическое стрессовое расстройство развивалось у американских и советских/российских солдат по одним и тем же причинам. Война сама по себе является стрессом, а постоянный риск, как минимум, получить ранение или даже быть убитым еще более усложнял жизнь бойцов. Наконец, последний фактор, усиливающий и закрепляющий проблемы психологического характера – сроки. Согласно исследованиям американских психиатров, число бойцов с отклонениями достигает доли в 97-98% уже после 35-40 дней пребывания в боевой обстановке.
Для борьбы со стрессами и возможными посттравматическими расстройствами в американских вооруженных силах имеются психологи. Однако, как отмечают их гражданские коллеги, зачастую военный психолог не имеет временных возможностей серьезно заняться проблемой отдельного солдата. Поэтому вся работа с ним заключается в небольшом обследовании, выявлении некоторых проблем и выписывании лекарственных средств. Другие методы психологической реабилитации (поддержание благоприятной среды в коллективе, помощь в адаптации к боевым условиям или к мирной жизни) применяются крайне редко. Вот и выходит, что единственное спасение американских военных – пресловутые антидепрессанты. В качестве альтернативы медикаментам зачастую используется алкоголь или даже наркотики. Вряд ли это все можно назвать нормальным лечением. В коридорах Пентагона уже не первый год выращивается идея увеличения количества военных психологов, чтобы каждый отдельно взятый солдат мог получать больше врачебного внимания, но она пока так и остается идеей. Когда дело дойдет до ее реального воплощения в жизнь – неизвестно. По опубликованным данным о планах американского военного ведомства на этот год, больше психологов в войсках станет не раньше 2013 года, а то и значительно позже.
Так нехорошо обстоят дела у бывшего вероятного противника. А как у нас? Наша страна за последние годы вела несколько войн, прежде всего в Афганистане и в Чечне. Через горнило этих конфликтов прошли десятки тысяч военнослужащих и далеко не все они смогли нормально вернуться к мирной жизни. В разных источниках называется цифра от десяти до двадцати процентов бывших солдат, которые из-за своего пребывания на войне не смогли сохранить психическое здоровье. Это все печально, но на фоне американских 25% военных с «вьетнамским синдромом» не выглядит совсем катастрофически. А ведь четверть американских солдат с проблемами – усредненная цифра. Среди бойцов, получивших ранение или ставших инвалидами, не могли адаптироваться к «гражданке» аж сорок процентов. Среди уцелевших, в свою очередь, посттравматические расстройства развивались у 15-20 процентов. Но это все только цифры, а за ними скрываются сотни живых людей.
Для избежания повторения психологических последствий Афганской войны еще в 90-х у нас был создан институт военных психологов. Долгое время их количество оставляло желать лучшего, но со временем ситуация стала улучшаться. По утверждению начальника главного военно-медицинского управления (ГВМУ) Минобороны России полковника А. Калмыкова, военные психологи должны выявлять случаи стрессовых расстройств у солдат и делать все возможное, чтобы стресс не дошел до той стадии, в которой им нужно будет заниматься уже психиатрам. Возможно именно по этой причине количество заболевших российских солдат, как минимум, не больше, чем американцев с психическими расстройствами. О причинах этого можно долго спорить. Калмыков, к примеру, считает, что наши бойцы более устойчивы в морально-психологическом плане и приводит в качестве примера самого себя. По его словам, половину из 25 лет своего военного стажа по долгу службы он провел в горячих точках и смог сохранить холодную голову и горячее сердце. Следует отдельно отметить, что профессия военного медика является своеобразным «отягощающим фактором» в плане психологии.
Однако и более оптимистичную статистику, касающуюся наших солдат, нельзя воспринимать исключительно как повод для гордости. Задача военных медиков любой страны состоит в том, чтобы доводить цифры психологических проблем своих солдат до минимально возможного уровня. Полностью избавить человека от стресса не удастся никакими методами. Поэтому количество морально пострадавших бойцов должно быть настолько малым, насколько это возможно. И добиваться этого нужно всеми доступными методами, от простых бесед с психологом до специальных лечебных курсов.
Информация