Ликвидатор
Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт» 12 апреля этого года отметил 75-летний юбилей, а 29 сентября прошлого года исполнилось 60 лет со дня аварии на ПО «Маяк» в Челябинской области.
Между этими событиями существует тесная связь. Три четверти века назад в секретной Лаборатории №2 Академии наук СССР было положено начало советскому атомному проекту, в рамках которого в кратчайшие сроки была решена одна из важнейших задач обеспечения военной безопасности Советского Союза, а затем и России — создано ядерное оружие.
Возможно, мы, современники этой огромной работы, пока еще не вполне представляем ее значение для нашей страны. Но то, что это событие позволяет нам не только жить в суверенном государстве, но и жить вообще, — факт бесспорный. Как бесспорно и то, что создание ядерного оружия дало толчок развитию атомной отрасли в СССР, причем как ее военной, так и гражданской составляющих, привело к строительству предприятий, входящих теперь в госкорпорацию «Росатом».
Одно из них, производственное объединение «Маяк», сегодня является ведущим в оружейном комплексе России. Продукция «Маяка» широко известна и в нашей стране, и за рубежом. Это реакторное, радиохимическое, химико-металлургическое, радиоизотопное и приборостроительное производства.
Но есть у комбината и другая «слава» — он стал предшественником Чернобыльской АЭС. Правда, источники радиации были разные: в Чернобыле — ядерный энергетический реактор, на «Маяке» — емкость с радиоактивными отходами.
Место, где произошла эта первая крупная ядерная катастрофа, долгое время было засекречено, у него не было даже официального названия, а само событие за годы замалчивания обросло слухами. Многим эта авария известна как «Кыштымская», по названию небольшого города Кыштым на севере Челябинской области, недалеко от Озёрска, ранее чрезвычайно секретного Челябинска-65.
Те, кто бывал в этих местах, согласятся, что трудно вообразить себе более «неподходящее» для такой катастрофы место. Красота кругом потрясающая: горы, покрытые сосновым лесом, родники, речушки и множество озёр, соединенных между собой протоками. Мне довелось бывать недалеко от Озёрска, в небольшом городке Касли, известном своим художественным литьём из чугуна. На окраине города, на берегу озера Иртяш, стоят дачки горожан, а на противоположном берегу – Озёрск. Его многоэтажки хорошо видны со стороны Каслей. Сам же комбинат находится в 25 километрах от города.
Завеса тайны над такими объектами приоткрылась у нас только в 90-е годы, когда вышло постановление Верховного Совета Российской Федерации о распространении действия закона «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС, на граждан из подразделений особого риска». Это постановление коснулось и непосредственных участников ликвидации радиационных аварий на ядерных установках. Их стали называть «ликвидаторами».
С одним из них, генерал-майором внутренних войск в отставке Сергеем Георгиевичем Селивёрстовым, мне довелось познакомиться и записать его воспоминания о «Кыштымской аварии». Думаю, рассказ очевидца трагических событий, начало которым было положено 29 сентября 1957 года, будет и сегодня интересен многим. К сожалению, его актуальность в наше время не уменьшается, а, напротив, возрастает.
Сергей Георгиевич родился и вырос в городе Усть-Катаве, известном в России своими трамваями и участием в проекте возвращаемого космического аппарата «Буран». Многим коренным устькатавцам и приезжим специалистам «путевку в жизнь» дал Усть-Катавский вагоностроительный завод. Этой дорогой вначале пошел и Селивёрстов: «Я рос в семье младшим, и когда отец умер, остался в доме единственным «мужиком». К этому времени окончил только семь классов и хотел учиться дальше, но нужно было кормить семью. Пошёл на завод, освоил профессию электромонтёра. В то же время поступил на вечернее отделение механического техникума и вскоре стал работать конструктором. Работа мне нравилась, я всегда мечтал стать инженером и был уверен, что моя мечта исполнится».
Сергей Селивёрстов был уверен: его будущее крепко связано с заводом, но судьба распорядилась иначе. В 1952 году его призвали в армию: «В марте был объявлен спецпризыв в войска госбезопасности. Нас отправили на Западную Украину для ликвидации банд националистов-бендеровцев. Обстановка там была очень сложная, шли настоящие бои, хотя война закончилась». Селивёрстову в этих боях участвовать не пришлось. Его в числе многих уральцев отобрали для службы в министерстве госбезопасности Украины: «Я попал в Правительственный полк. Служба шла спокойно, но однажды моя жизнь резко изменилась».
Сергея Селивёрстова неожиданно вызвали к начальству и предложили поступить в военное училище, где были нужны курсанты, успевшие послужить в армии. Сергей Георгиевич подходил «по всем статьям»: имел стаж работы, отличные характеристики, окончил техникум. Но возникла проблема: «Мне хотелось быть инженером, карьера военного не привлекала, поэтому я категорически отказался. Сначала меня уговаривали, а потом сказали просто: «Так надо». Пришлось согласиться».
Приглашение на Лубянку
Вскоре устькатавец Сергей Селиверстов был принят на учебу в Саратовское военное училище внутренних войск Министерства государственной безопасности: «Меня, уже имеющего опыт военной службы, сразу же после поступления в училище назначили командиром отделения. Учился я, как и многие курсанты, отлично. Вскоре получил рекомендации и был принят в партию. Тогда принадлежность к коммунистической партии была необходимым условием дальнейшего успешного продвижения по службе. А через три года нам присвоили звание лейтенантов».
После окончания училища выпускникам дали отпуск, и Сергей Георгиевич провёл его в Усть-Катаве. Одно только обстоятельство удивляло и беспокоило молодого лейтенанта: в отличие от своих товарищей, он не получил распределения: «Я долго гадал, что бы это значило, но ничего так и не смог понять». После отпуска Сергею Георгиевичу было приказано прибыть в Москву, на Лубянку: «На Лубянку, помню, шел с опаской. В учреждение это по собственной воле тогда мало кто приходил. Зачем вызвали? Непонятно. Но мое дело военное: приказано прибыть — прибыл. А мне и говорят: «Будете служить в Москве». Конечно, я растерялся».
Молодому лейтенанту, выпускнику военного училища предложили стать секретарем комсомольской организации ОБОНа — отдельного батальона особого назначения, который охранял Центральный комитет партии. К великому удивлению московского начальства, Селивёрстов решительно отказался от этой должности, объяснив свой отказ так: «Я не политработник, окончил командное училище, хочу служить по своей специальности». Тогда ему дали три дня на размышление, пригрозив в случае несогласия отправить куда-нибудь в «тьмутаракань». Через три дня Селивёрстов снова пришёл на Лубянку: «Говорю: «Посылайте меня, куда хотите, я уралец, трудностей не боюсь». Дали мне назначение в Челябинск. «Ну, думаю, напугали. В Челябинск — это почти домой! Если бы я тогда знал…»
На самом деле Сергея Георгиевича направили в «Сороковку» или Челябинск-40. Так до 1966 года назывался Озёрск. Затем город стал Челябинском-65, и только в 1994 году получил современное название. До страшной осени 1957 года оставалось совсем немного времени: «Я тогда ничего не слышал о «Сороковке», поэтому поехал туда со спокойной душой. Служил, конечно, не в самом городе. Приходилось сутками дежурить на промплощадке, которая находилась в 25 километрах от Челябинска-40».
«Промплощадка» — так кратко называли радиохимический завод по производству оружейного плутония. О том, что производят на этом заводе, знали только те, кто был непосредственно занят на производстве или обеспечивал охрану строго засекреченного объекта: «На «Промплощадке» природный уран-235 обогащали, очищали и получали жидкий плутоний. Весь процесс был чрезвычайно вреден и опасен. Конечно, меры для защиты персонала принимались, но тогда было мало известно, как радиация действует на людей. Приведу такой пример. По долгу службы мне нередко приходилось встречаться с академиком Курчатовым. Так вот, он никогда не переодевался в санпропускнике, хотя мы ему об этом напоминали. Махнет рукой, и весь разговор! А заставить его мы не могли. Вообще, Игорь Васильевич был очень скромным человеком: запрещал, чтобы его охраняли, сопровождали, здоровался со всеми за руку. Часто отдавал свою заработную плату молодым физикам, которые работали вместе с ним». Игорь Васильевич Курчатов умер, не дожив даже до 60 лет. Количество рентген, полученных людьми во время работы на промплощадке и при прохождении военной службы на этом объекте, по словам Сергея Георгиевича, никто тогда не замерял и не считал. Как говорит Селивёрстов, долгое время справку о лучевой болезни вообще было невозможно получить. Её выдавали только тем, кому оставалось жить считанные недели.
29 сентября 1957 года на химическом комбинате «Маяк» произошёл взрыв в подземном хранилище радиоактивных отходов производства. Как выяснилось впоследствии, из-за несоблюдения технологии их хранения. Взрыв был не слишком мощным, но радиоактивное облако накрыло большую площадь. Жителей «Сороковки» тогда спасло только то, что ветер унес продукты выброса в сторону от города. В отходах были в основном радиоактивные цезий и стронций. «В воскресенье, 29 сентября 1957 года, мой начальник Платон Афанасьевич Синебрюхов после долгих уговоров отпустил меня в город на один день, — вспоминает Селивёрстов. — Я уехал в «Сороковку». Это спасло мне жизнь. Именно в этот страшный день произошла авария, масштаба последствий которой тогда никто себе даже представить не мог. Платон Афанасьевич Синебрюхов вскоре погиб из-за полученной во время аварии большой дозы облучения, погиб и капитан Васильев, дежуривший на объекте в это время. Многие умерли позже. Я был потом в Озёрске, как теперь называют «Сороковку», ездил туда в гости. В это время из всех моих сослуживцев в этом городе в живых оставался только один – Николай Иванович Коннов. Остальных уже не было.
Только в 1994 году Селивёрстову выдали удостоверение участника ликвидации последствий аварии на производственном объединении «Маяк» и сбросов радиоактивных отходов в реку Теча. Сделано это было после его неоднократных требований и обращений в архивы: он случайно узнал, что вышло закрытое правительственное постановление о льготах, положенных ликвидаторам. «Если бы я сам не поднял шум, никто обо мне и не вспомнил бы. После страшных событий 1957 года был объявлен мораторий на 30 лет: об аварии нельзя было ни рассказывать, ни писать», — говорит Сергей Георгиевич.
Жителям «Сороковки действительно повезло тогда: радиоактивная туча прошла мимо города, но многочисленные деревни, над которыми по воле ветра пролег её путь, были обречены. «После аварии на «Маяк» приехал министр среднего машиностроения Михаил Георгиевич Первухин, чтобы успокоить население. Но паники и не было: мы не знали, чем все это может грозить. Догадались позже, когда стали умирать облучённые люди, а мы приступили к ликвидации последствий, — вспоминает Селивёрстов. — Всё происходило как в кошмарном сне, казалось нереальным. Жителей зараженных деревень заставляли полностью раздеться и мыться, забирали всю одежду, выдавали новую. Дома сносили бульдозерами, ровняли их с землей. Весь скот загоняли в ямы и расстреливали. Было жутко, но другого выхода не существовало. К этому времени пришли эшелоны со сборно-щитовыми домами. До наступления зимы их собрали на «чистых» территориях, расселили пострадавших, выдали каждому по 15 тысяч рублей».
Сейчас уровень радиации в реке Теча составляет около четырёх рентген в час. Это много, однако жители деревень, расположенных по ее берегам, продолжают брать из реки воду, ловят рыбу, пасут на берегах скот. Но время идет, оно постепенно стирает из памяти страшные события, и они становятся прошлым, историей. Людей, пострадавших во время аварии расселили по многим населённым пунктам: так они стали менее заметны. И когда облучённые болели и умирали, это не отражалось на благополучной статистике. Многим, очень многим радиация напомнила о себе только спустя несколько лет.
На «Маяке» Селивёрстов прослужил с 1954 по 1962 год и решил продолжать учёбу – поступить в юридический институт, но медицинская комиссия его «забраковала». Как оказалось, из-за недостатка лейкоцитов в крови. Это было результатом повышенных доз радиации. Учиться его все-таки приняли – в военно-политическую академию им. В. И. Ленина. Четыре года учебы прошли незаметно. На третьем курсе Сергею Георгиевичу присвоили звание майора, а после окончания учёбы он вновь получил назначение на Урал, где занимался охраной всех закрытых объектов Челябинской области.
В 1974 году Селивёрстова неожиданно для него вызвали в Москву, к министру внутренних дел Н. А. Щелокову. Он получил новое назначение — должность заместителя командира части — начальника политотдела дивизии, в Горький (теперь Нижний Новгород). Кроме того, от Щелокова Селивёрстов узнал, что очередное звание (полковник) присвоено ему досрочно: «Приехал я в Горький. Командиром дивизии там был тогда Николай Семенович Орлов, карел по национальности, фронтовик, человек очень опытный и знающий, с непростым характером. Он сразу заявил: «Со мной работать трудно». А я отвечаю: «Я уралец, видел всякое, трудностей не боюсь». Вначале — точно, «искры высекали», было дело. Но потом ничего, сработались».
Здесь же, в Горьком, в 1976 году Сергея Георгиевича наградили орденом Красной Звезды: «Подвигов я, конечно, не совершал, но работал очень много. Вскоре в Горький приехал заместитель министра внутренних дел — генерал-лейтенант Юрий Михайлович Чурбанов. Он предложил мне служить в Москве, в одном из отделов Министерства внутренних дел. Вначале я отказался: назначение никому неизвестного полковника с периферии на такую должность никого в столице не обрадовало бы, но Чурбанов все-таки смог отстоять мою кандидатуру. В министерстве я занимался кадровой работой. В моём ведении были все политработники внутренних войск Советского Союза, выпускники академий. С Юрием Михайловичем Чурбановым мы, можно сказать, дружили, вместе ездили в командировки. Часто встречался я тогда и с министром внутренних дел Николаем Анисимовичем Щёлоковым».
Дальнейшая жизнь Сергея Георгиевича была не менее богата на события. Его вскоре направили охранять «стройку века» — БАМ, затем назначили заместителем командующего Западного военного округа по политчасти, выбрали делегатом XXVI съезда КПСС, присвоили звание генерал-майора.
В прошлом году исполнилось 60 лет со дня аварии на «Маяке». Итоги пока неутешительные: 60 лет – слишком малый срок для того, чтобы полностью были преодолены последствия радиоактивного взрыва, оставившего страшный след на уральской земле. Свидетелей, переживших те трагические дни, становится всё меньше. И тем ценнее для нас воспоминания очевидцев этой катастрофы. Сергей Георгиевич Селивёрстов оказался одним из тех, кому в 1957 году «выпало жить». Так распорядилась судьба.
Между этими событиями существует тесная связь. Три четверти века назад в секретной Лаборатории №2 Академии наук СССР было положено начало советскому атомному проекту, в рамках которого в кратчайшие сроки была решена одна из важнейших задач обеспечения военной безопасности Советского Союза, а затем и России — создано ядерное оружие.
Возможно, мы, современники этой огромной работы, пока еще не вполне представляем ее значение для нашей страны. Но то, что это событие позволяет нам не только жить в суверенном государстве, но и жить вообще, — факт бесспорный. Как бесспорно и то, что создание ядерного оружия дало толчок развитию атомной отрасли в СССР, причем как ее военной, так и гражданской составляющих, привело к строительству предприятий, входящих теперь в госкорпорацию «Росатом».
Одно из них, производственное объединение «Маяк», сегодня является ведущим в оружейном комплексе России. Продукция «Маяка» широко известна и в нашей стране, и за рубежом. Это реакторное, радиохимическое, химико-металлургическое, радиоизотопное и приборостроительное производства.
Но есть у комбината и другая «слава» — он стал предшественником Чернобыльской АЭС. Правда, источники радиации были разные: в Чернобыле — ядерный энергетический реактор, на «Маяке» — емкость с радиоактивными отходами.
Место, где произошла эта первая крупная ядерная катастрофа, долгое время было засекречено, у него не было даже официального названия, а само событие за годы замалчивания обросло слухами. Многим эта авария известна как «Кыштымская», по названию небольшого города Кыштым на севере Челябинской области, недалеко от Озёрска, ранее чрезвычайно секретного Челябинска-65.
Те, кто бывал в этих местах, согласятся, что трудно вообразить себе более «неподходящее» для такой катастрофы место. Красота кругом потрясающая: горы, покрытые сосновым лесом, родники, речушки и множество озёр, соединенных между собой протоками. Мне довелось бывать недалеко от Озёрска, в небольшом городке Касли, известном своим художественным литьём из чугуна. На окраине города, на берегу озера Иртяш, стоят дачки горожан, а на противоположном берегу – Озёрск. Его многоэтажки хорошо видны со стороны Каслей. Сам же комбинат находится в 25 километрах от города.
Завеса тайны над такими объектами приоткрылась у нас только в 90-е годы, когда вышло постановление Верховного Совета Российской Федерации о распространении действия закона «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС, на граждан из подразделений особого риска». Это постановление коснулось и непосредственных участников ликвидации радиационных аварий на ядерных установках. Их стали называть «ликвидаторами».
С одним из них, генерал-майором внутренних войск в отставке Сергеем Георгиевичем Селивёрстовым, мне довелось познакомиться и записать его воспоминания о «Кыштымской аварии». Думаю, рассказ очевидца трагических событий, начало которым было положено 29 сентября 1957 года, будет и сегодня интересен многим. К сожалению, его актуальность в наше время не уменьшается, а, напротив, возрастает.
Сергей Георгиевич родился и вырос в городе Усть-Катаве, известном в России своими трамваями и участием в проекте возвращаемого космического аппарата «Буран». Многим коренным устькатавцам и приезжим специалистам «путевку в жизнь» дал Усть-Катавский вагоностроительный завод. Этой дорогой вначале пошел и Селивёрстов: «Я рос в семье младшим, и когда отец умер, остался в доме единственным «мужиком». К этому времени окончил только семь классов и хотел учиться дальше, но нужно было кормить семью. Пошёл на завод, освоил профессию электромонтёра. В то же время поступил на вечернее отделение механического техникума и вскоре стал работать конструктором. Работа мне нравилась, я всегда мечтал стать инженером и был уверен, что моя мечта исполнится».
Сергей Селивёрстов был уверен: его будущее крепко связано с заводом, но судьба распорядилась иначе. В 1952 году его призвали в армию: «В марте был объявлен спецпризыв в войска госбезопасности. Нас отправили на Западную Украину для ликвидации банд националистов-бендеровцев. Обстановка там была очень сложная, шли настоящие бои, хотя война закончилась». Селивёрстову в этих боях участвовать не пришлось. Его в числе многих уральцев отобрали для службы в министерстве госбезопасности Украины: «Я попал в Правительственный полк. Служба шла спокойно, но однажды моя жизнь резко изменилась».
Сергея Селивёрстова неожиданно вызвали к начальству и предложили поступить в военное училище, где были нужны курсанты, успевшие послужить в армии. Сергей Георгиевич подходил «по всем статьям»: имел стаж работы, отличные характеристики, окончил техникум. Но возникла проблема: «Мне хотелось быть инженером, карьера военного не привлекала, поэтому я категорически отказался. Сначала меня уговаривали, а потом сказали просто: «Так надо». Пришлось согласиться».
Приглашение на Лубянку
Вскоре устькатавец Сергей Селиверстов был принят на учебу в Саратовское военное училище внутренних войск Министерства государственной безопасности: «Меня, уже имеющего опыт военной службы, сразу же после поступления в училище назначили командиром отделения. Учился я, как и многие курсанты, отлично. Вскоре получил рекомендации и был принят в партию. Тогда принадлежность к коммунистической партии была необходимым условием дальнейшего успешного продвижения по службе. А через три года нам присвоили звание лейтенантов».
После окончания училища выпускникам дали отпуск, и Сергей Георгиевич провёл его в Усть-Катаве. Одно только обстоятельство удивляло и беспокоило молодого лейтенанта: в отличие от своих товарищей, он не получил распределения: «Я долго гадал, что бы это значило, но ничего так и не смог понять». После отпуска Сергею Георгиевичу было приказано прибыть в Москву, на Лубянку: «На Лубянку, помню, шел с опаской. В учреждение это по собственной воле тогда мало кто приходил. Зачем вызвали? Непонятно. Но мое дело военное: приказано прибыть — прибыл. А мне и говорят: «Будете служить в Москве». Конечно, я растерялся».
Молодому лейтенанту, выпускнику военного училища предложили стать секретарем комсомольской организации ОБОНа — отдельного батальона особого назначения, который охранял Центральный комитет партии. К великому удивлению московского начальства, Селивёрстов решительно отказался от этой должности, объяснив свой отказ так: «Я не политработник, окончил командное училище, хочу служить по своей специальности». Тогда ему дали три дня на размышление, пригрозив в случае несогласия отправить куда-нибудь в «тьмутаракань». Через три дня Селивёрстов снова пришёл на Лубянку: «Говорю: «Посылайте меня, куда хотите, я уралец, трудностей не боюсь». Дали мне назначение в Челябинск. «Ну, думаю, напугали. В Челябинск — это почти домой! Если бы я тогда знал…»
На самом деле Сергея Георгиевича направили в «Сороковку» или Челябинск-40. Так до 1966 года назывался Озёрск. Затем город стал Челябинском-65, и только в 1994 году получил современное название. До страшной осени 1957 года оставалось совсем немного времени: «Я тогда ничего не слышал о «Сороковке», поэтому поехал туда со спокойной душой. Служил, конечно, не в самом городе. Приходилось сутками дежурить на промплощадке, которая находилась в 25 километрах от Челябинска-40».
«Промплощадка» — так кратко называли радиохимический завод по производству оружейного плутония. О том, что производят на этом заводе, знали только те, кто был непосредственно занят на производстве или обеспечивал охрану строго засекреченного объекта: «На «Промплощадке» природный уран-235 обогащали, очищали и получали жидкий плутоний. Весь процесс был чрезвычайно вреден и опасен. Конечно, меры для защиты персонала принимались, но тогда было мало известно, как радиация действует на людей. Приведу такой пример. По долгу службы мне нередко приходилось встречаться с академиком Курчатовым. Так вот, он никогда не переодевался в санпропускнике, хотя мы ему об этом напоминали. Махнет рукой, и весь разговор! А заставить его мы не могли. Вообще, Игорь Васильевич был очень скромным человеком: запрещал, чтобы его охраняли, сопровождали, здоровался со всеми за руку. Часто отдавал свою заработную плату молодым физикам, которые работали вместе с ним». Игорь Васильевич Курчатов умер, не дожив даже до 60 лет. Количество рентген, полученных людьми во время работы на промплощадке и при прохождении военной службы на этом объекте, по словам Сергея Георгиевича, никто тогда не замерял и не считал. Как говорит Селивёрстов, долгое время справку о лучевой болезни вообще было невозможно получить. Её выдавали только тем, кому оставалось жить считанные недели.
29 сентября 1957 года на химическом комбинате «Маяк» произошёл взрыв в подземном хранилище радиоактивных отходов производства. Как выяснилось впоследствии, из-за несоблюдения технологии их хранения. Взрыв был не слишком мощным, но радиоактивное облако накрыло большую площадь. Жителей «Сороковки» тогда спасло только то, что ветер унес продукты выброса в сторону от города. В отходах были в основном радиоактивные цезий и стронций. «В воскресенье, 29 сентября 1957 года, мой начальник Платон Афанасьевич Синебрюхов после долгих уговоров отпустил меня в город на один день, — вспоминает Селивёрстов. — Я уехал в «Сороковку». Это спасло мне жизнь. Именно в этот страшный день произошла авария, масштаба последствий которой тогда никто себе даже представить не мог. Платон Афанасьевич Синебрюхов вскоре погиб из-за полученной во время аварии большой дозы облучения, погиб и капитан Васильев, дежуривший на объекте в это время. Многие умерли позже. Я был потом в Озёрске, как теперь называют «Сороковку», ездил туда в гости. В это время из всех моих сослуживцев в этом городе в живых оставался только один – Николай Иванович Коннов. Остальных уже не было.
Только в 1994 году Селивёрстову выдали удостоверение участника ликвидации последствий аварии на производственном объединении «Маяк» и сбросов радиоактивных отходов в реку Теча. Сделано это было после его неоднократных требований и обращений в архивы: он случайно узнал, что вышло закрытое правительственное постановление о льготах, положенных ликвидаторам. «Если бы я сам не поднял шум, никто обо мне и не вспомнил бы. После страшных событий 1957 года был объявлен мораторий на 30 лет: об аварии нельзя было ни рассказывать, ни писать», — говорит Сергей Георгиевич.
Жителям «Сороковки действительно повезло тогда: радиоактивная туча прошла мимо города, но многочисленные деревни, над которыми по воле ветра пролег её путь, были обречены. «После аварии на «Маяк» приехал министр среднего машиностроения Михаил Георгиевич Первухин, чтобы успокоить население. Но паники и не было: мы не знали, чем все это может грозить. Догадались позже, когда стали умирать облучённые люди, а мы приступили к ликвидации последствий, — вспоминает Селивёрстов. — Всё происходило как в кошмарном сне, казалось нереальным. Жителей зараженных деревень заставляли полностью раздеться и мыться, забирали всю одежду, выдавали новую. Дома сносили бульдозерами, ровняли их с землей. Весь скот загоняли в ямы и расстреливали. Было жутко, но другого выхода не существовало. К этому времени пришли эшелоны со сборно-щитовыми домами. До наступления зимы их собрали на «чистых» территориях, расселили пострадавших, выдали каждому по 15 тысяч рублей».
Сейчас уровень радиации в реке Теча составляет около четырёх рентген в час. Это много, однако жители деревень, расположенных по ее берегам, продолжают брать из реки воду, ловят рыбу, пасут на берегах скот. Но время идет, оно постепенно стирает из памяти страшные события, и они становятся прошлым, историей. Людей, пострадавших во время аварии расселили по многим населённым пунктам: так они стали менее заметны. И когда облучённые болели и умирали, это не отражалось на благополучной статистике. Многим, очень многим радиация напомнила о себе только спустя несколько лет.
На «Маяке» Селивёрстов прослужил с 1954 по 1962 год и решил продолжать учёбу – поступить в юридический институт, но медицинская комиссия его «забраковала». Как оказалось, из-за недостатка лейкоцитов в крови. Это было результатом повышенных доз радиации. Учиться его все-таки приняли – в военно-политическую академию им. В. И. Ленина. Четыре года учебы прошли незаметно. На третьем курсе Сергею Георгиевичу присвоили звание майора, а после окончания учёбы он вновь получил назначение на Урал, где занимался охраной всех закрытых объектов Челябинской области.
В 1974 году Селивёрстова неожиданно для него вызвали в Москву, к министру внутренних дел Н. А. Щелокову. Он получил новое назначение — должность заместителя командира части — начальника политотдела дивизии, в Горький (теперь Нижний Новгород). Кроме того, от Щелокова Селивёрстов узнал, что очередное звание (полковник) присвоено ему досрочно: «Приехал я в Горький. Командиром дивизии там был тогда Николай Семенович Орлов, карел по национальности, фронтовик, человек очень опытный и знающий, с непростым характером. Он сразу заявил: «Со мной работать трудно». А я отвечаю: «Я уралец, видел всякое, трудностей не боюсь». Вначале — точно, «искры высекали», было дело. Но потом ничего, сработались».
Здесь же, в Горьком, в 1976 году Сергея Георгиевича наградили орденом Красной Звезды: «Подвигов я, конечно, не совершал, но работал очень много. Вскоре в Горький приехал заместитель министра внутренних дел — генерал-лейтенант Юрий Михайлович Чурбанов. Он предложил мне служить в Москве, в одном из отделов Министерства внутренних дел. Вначале я отказался: назначение никому неизвестного полковника с периферии на такую должность никого в столице не обрадовало бы, но Чурбанов все-таки смог отстоять мою кандидатуру. В министерстве я занимался кадровой работой. В моём ведении были все политработники внутренних войск Советского Союза, выпускники академий. С Юрием Михайловичем Чурбановым мы, можно сказать, дружили, вместе ездили в командировки. Часто встречался я тогда и с министром внутренних дел Николаем Анисимовичем Щёлоковым».
Дальнейшая жизнь Сергея Георгиевича была не менее богата на события. Его вскоре направили охранять «стройку века» — БАМ, затем назначили заместителем командующего Западного военного округа по политчасти, выбрали делегатом XXVI съезда КПСС, присвоили звание генерал-майора.
В прошлом году исполнилось 60 лет со дня аварии на «Маяке». Итоги пока неутешительные: 60 лет – слишком малый срок для того, чтобы полностью были преодолены последствия радиоактивного взрыва, оставившего страшный след на уральской земле. Свидетелей, переживших те трагические дни, становится всё меньше. И тем ценнее для нас воспоминания очевидцев этой катастрофы. Сергей Георгиевич Селивёрстов оказался одним из тех, кому в 1957 году «выпало жить». Так распорядилась судьба.
Информация