Лампочка Классона. О человеке, спасшем власть большевиков
Меня, признаться, удручает консистенция сегодняшних дискуссий на многих политических, и не только, страницах Интернета. «Сам казел», «жидяра», «быдло комуняцкое», – вот далеко не самые сильные доводы из арсенала активистов форумов, в какой-то мере авангарда нашего думающего общества. Но публика с таким культурным багажом достойна злобного пророчества поэтессы начала прошлого века Зинаиды Гиппиус:Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь.
Но я нарочно начал от противного, чтобы оттенить нечастую ныне логичность мысли форумчанина Василия, которого позволю себе процитировать:
«Достоевский в "Дневнике писателя" говорит, что ошибки ума излечиваются неотразимой логикой событий. Не то с ошибками сердца. Это зараженный дух, несущий такую слепоту, которая не излечивается никакими фактами. Этой именно слепотою страдало все, что участвовало в белом движении.
Генерал Деникин остался уверенным, что ведет "освободительную войну" и спасает русский народ. От кого спасает? От него самого…
Антибольшевизм был движением реакционным, его участники не желали видеть в революции исторический барьер, за которым начиналась новая эпоха жизни русского народа. И потому в белом стане не было ни идейности, ни любви к родине, ни заботы о будущем…
Чего хотели красные? Победить белых и создать фундамент для строительства своей государственности.
Чего хотели белые? Победить красных. А потом? Ничего, ибо только младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания.
Победа для красных была средством, для белых – целью, и притом единственной, а потому можно безошибочно сказать, что было бы, если бы они одержали победу. Появились бы бесчисленные организации, борющиеся между собой за престол, за Советы без большевиков, за Учредительное собрание и еще многое другое. Хозяйничали бы всякие батьки Махно, Семеновы, Петлюры, все это грабило бы население, насиловало женщин, распространяло сыпной тиф и разруху. И страна представляла бы небывалую по ужасу картину смерти нации.
Из воспоминаний царского полковника. (Фон Раупах).
И еще. Чего это "цвет русской нации" после революции занимался по Европам проституцией, мытьем стаканов в ресторанах, а "вонючие нищеброды" у себя дома начали получать образование, лечение, работу и отдых? Довольно быстро перестали "вонять", начали создавать с нуля науку, промышленность, победили фашизм и покорили космос.
"Когда вонючие нищеброды истребили цвет русской нации…"
А откуда взялись "вонючие нищеброды"? Как раз потому что "цвет русской нации" веками гноил и угнетал народ. Не ударив палец о палец, кутил и праздновал, а трудящиеся на него гнули спину, как и сегодня происходит в России.
"В т.ч. и лучших хозяев на земле и в промышленности…"
Тогда почему при "лучших хозяевах" в России каждые 8-10 лет происходили голодоморы с многомиллионными жертвами? Почему имело место полувековое отставание промышленности России? Почему русский ученый Попов, изобретя радио, умер в безвестности? Почему радио в России не получило никакого развития за все 22 года после его изобретения, вплоть до постановления В.И. Ленина в 1918 году? Почему при "лучших хозяевах на земле и в промышленности" средняя продолжительность жизни в России не достигала и 30 лет?..»
И я в порядке просвещения, развивая мысль Василия, хотел бы рассказать об одном из пламенных творцов, обеспечивших красным победу на главном фронте – созидательном. Одновременно это и красноречивая история зачахшего сегодня, но прежде славного подмосковного города Электрогорска.
Возник он в виде поселка Электропередача в 1912 году среди торфяных болот меж нынешним Ногинском и Орехово-Зуево. Основал же его русский инженер-энергетик Роберт Классон – человек, которому судьба судила стать техническим спасителем большевиков.
Родился Роберт Эдуардович в 1868 году в Киеве в семье врача из обрусевших шведов. Окончив Петербургский технологический институт, он на стажировке в Германии проводил первую в мире линию передачи трехфазного тока. В конце 1890-х по его проектам строились электростанции в Москве и Питере, затем на Бакинских нефтепромыслах. Но за отказ душить забастовавших там рабочих он был уволен из директоров акционерного общества «Электросила».
На заре 20 века Классон стал крупнейшим в России специалистом по электростроительству. Но какая-то, значит, несовместимость со всем тем общественным укладом привела его в марксистский кружок Ленина. И первая встреча того с будущей женой Надеждой Крупской состоялась как раз на квартире Классона. Она пришла туда с подружкой Аполлинарией Якубовой, за которой сперва и ударил Владимир Ильич, да неудачно.
Но суть не в этом, а в том, что Классон, вышедший среди своей технической элиты во что-то вроде нашего Чубайса, удивительно соединил в себе две ипостаси. Одна – блестящий, высокооплачиваемый менеджер, способный плюнуть на любых акционеров: его светлую голову тут же перекупят и в России, и за рубежом. А другая – вкладчик своих средств в акции по свержению того строя, который гарантировал ему весь личный блеск, но препятствовал его кипучим инженерным замыслам.
И все это сфокусировалось как раз в закладке будущего Электрогорска. Классон зажегся сказочной для его времени идеей: получать электричество из подмосковного торфа, чтобы не возить дорогое сырье с Бакинских буровых. Он спроектировал крупнейшую тогда электростанцию с самой дешевой в мире электроэнергией, в ее акционеры вошли знаменитые потом большевики Кржижановский и Красин. Но ни царское правительство, ни бушевавший в кабаках «цвет русской нации» на эту гениальную, как показало будущее, задумку не дали ни копейки. И воплощена она была на зарубежные кредиты.
Запустить эту махину оказалось не так просто. Кто топил печку торфяными брикетами, знает, какой чад идет от них и как мало они греют; куча проблем возникла с промышленной добычей и переработкой торфа. Но Классон мастерски решил их в несколько лет – и в 18-м году его детище, не признанное царской властью, спасло власть большевиков от энергетического коллапса. Когда гражданская война оставила без нефти и угля красную Москву, державшуюся из последних сил, бесперебойный ток давала ей именно торфяная ГРЭС Классона.
То есть большевики выстояли потому, что привлекли к своей идее таких героев труда как Классон, которые в кратчайший срок выстроили им могучую промышленность. И главная заслуга Ленина и Сталина – что на пепелище гражданской войны с ее дикой жестокостью они из таких людских кирпичиков смогли сложить дееспособную державу.
Классон после революции вел личную переписку с Лениным, порой очень резкую, и есть свидетельства, что разозленный им вождь даже порывался применить к нему «оргмеры». Но в результате все-таки признал его изобретение «великим» и ввел неутомимого изобретателя в комиссию по сверстке плана ГОЭЛРО.
Этому делу Классон отдал последние годы своей жизни и умер прямо на скаку – на заседании ВСНХ 11 февраля 1926 года после горячего доклада о преодолении топливного кризиса. Рукотворным памятником ему стала электрогорская ГРЭС его имени, питавшая до самого конца советской власти подмосковную металлургию. А возникший вместе с ней поселок бурно рос и процветал, в 1946 году получил статус города. В нем построили крупную мебельную фабрику, фармацевтический завод-гигант «Антиген» «двойного назначения», открыли несколько научных центров. В городском парке играли духовые оркестры, работали аттракционы, парашютная вышка и лодочная станция; в незамерзающих прудах при ГРЭС разводили рыбу.
Но стоило наследникам белогвардейцев взять реванш в стране, все это стремительно пришло в упадок – и, видимо, уже реанимации не подлежит. Сверхсовременный «Антиген» разграбили до основанья, а затем его купил Брынцалов – разливать там водку и коньяк и фасовать из зарубежного сырья лекарства. Но и все это, занимавшее малую часть огромных цехов, сдохло пару лет назад, так как у нас сегодня курс на производства только с иностранным капиталом. Потому же сдала и мебельная фабрика, а ГРЭС, переведенная в 1985 году на газ, лишилась потребителей промышленного тока, что тоже приказали долго жить.
Таким образом то, что зародили красные с Классоном, похоронили белые с Чубайсом – как в 17-м году похоронил нашу страну царизм. Но тогда у нее нашлась альтернатива в виде этих красных трудоголиков, которых уже не сыщешь днем с огнем. И власть, и оппозиция, как видно все ясней, сейчас дерутся исключительно за саму власть, служащую их главной, подавляющей все остальное целью.
Промышленный неуспех Путина, я думаю, во многом связан с доставшейся ему стихией, к которой он, предав большевиков, не смог найти такого золотого ключика, чтобы настроить ее на созидание. Но главный его грех – в доистреблении самих этих кирпичиков, из которых все можно вновь построить даже на руинах, как это у нас было после гражданской и Отечественной войн. За годы его власти их так приучили за паскудные доходы с головного воровства и нефтяной откачки кланяться и врать, что не узнает и родная мать! И трудовой способности у них, в отличие от наводнивших нас трудовых мигрантов – уже никакой.
При этом нынешний «цвет нации» шумит не за возврат в почет труда, которым живут все порядочные страны, а за развитие свободы – в том числе от ратной и налоговой повинностей. Возможно, что в такой свободе, за которую батька Махно поливал свинцом из своих тачанок города и веси, и есть какой-то идеал. Но там, где он уже достигнут, и я тут возвращаюсь к тем же Интернет-дебатам, вид его довольно непригляден. Свобода без труда и от труда – на мой взгляд самая пустая и дурная вещь. Благо свободного общения и доступа к любой информации в Интернете вылилось для бездельников в дурное слово из трех букв, и их перепалки напоминают мне еще детский стишок:
А у нас сосед соседа
На кухне бил велосипедом.
Велосипедом – ерунда!
Вот мотоциклом – это да!
Хотя причину этого понять нетрудно. Отсутствие какого-то действия, вытекавшего б из слов и мыслей, умных и порой даже блистательных статей, ведет к вырождению самой этой идеи: «Шумим, брат, шумим!» Вспышка свободы слова в Интернете, яркая и пленительная поначалу, не стала делом – обломив порог каких-то заложенных в нас ожиданий. От Грозного до Сталина у нас секли за слово головы, зато за ним всегда и следовало что-то. Но это следствие приказало тоже долго жить, о чем чуть раньше спел русско-еврейский, советско-антисоветский поэт Наум Коржавин:
Можем рифмы нанизывать
Посмелей и попроще,
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь.
Мы не будем увенчаны,
И в кибитках, снегами,
Настоящие женщины
Не поедут за нами!
И к слову же опять о Сталине: он своей деспотической, но словно наделенной чем-то демоническим рукой делал из евреев ученых и поэтов, славных в мире по сей день. А «наша раша» из ученых и поэтов сделала евреев. Интернет в итоге стал глобальной кухней образца еще советского зажима, где можно болтать все что угодно – не выходя при этом «на Сенатскую площадь». Засасывающим праздных юзеров болотом лягушачьих свар и склок.
И из этого болота, где бесплодно булькает: «Всех жидов повесить! Утопить всех коммуняк!» – выход возможен лишь через тот же труд и лампочку Классона. Он, большой, кстати, франт и сердцеед, не гнушался рыться своими холеными руками в торфяниках, выжимая из их вонючей жижи революционное сырье. И без того же погружения в необходимый труд, который всяк на своем месте, от премьера до писателя заборных слов, прекрасно понимает, нам дальше попросту не выжить. Нацию праздных болтунов и прожигателей жизни сама жизнь не будет чересчур долго терпеть.
Информация