Обострение или кризис русофобии?
Поговорка о том, что лучше там, где нас нет, которая так активно используется в России, во многих других странах, что характерно, не используется вовсе, и даже более или менее идентичных аналогов нередко найти для нее не просто. В чем выражается такое скептическое отношение к себе со стороны россиян, и в чем причина некой показной гордости целого ряда зарубежных народов – интересный психосоциологический вопрос, ответ на который лежит глубоко в истории. По правде сказать, в мире найдется далеко не много наций, которые готовы относиться к себе с известной долей самоиронии и скептицизма. Русские – одна из таких наций. Мы готовы самым серьезным образом говорить о своей избранности в этом мире, заявляя, что у России свой путь развития, но в то же время большинство склонно подвергать свои же слова жесточайшей критике. Мол, мы, конечно, многое можем, но вот дождаться светлого будущего нашему поколению никак не удастся, зато наши потомки сполна ощутят наше радение. Мы на самом деле удивительный народ, который готов находить позитив даже там, где находить его крайне сложно, и в то же время мы можем обрушить весь свой негатив туда, где он не всегда бывает уместным.
Часто именно эта черта нашего национального характера приводит к появлению некого недоверия к русским. Мол, от этих русских можно ожидать чего угодно. Мы на самом деле понимаем, что, действительно, от нас можно ожидать чего угодно, в некоторой степени стараемся воспротивиться такому положению вещей и несколько улучшить свой имидж, однако в силу исторических факторов у нас ничего не выходит, и это вызывает очередную волну негатива. Тогда на первый план выходит классическая психологическая защита, которая называется выстраиванием своеобразной стены между собой и оппонентом. Оппонент при виде наших «строительных» действий начинает еще меньше нам доверять, мы в свою очередь воспринимаем эту как очередную провокацию с его стороны и усиливаем стену еще одним рядом кирпичей.
Далее ситуация докатывается до того, что принято называть русофобией в самых негативных ее проявлениях. Русофобия – это целое явление, которое нередко возникает там, где мы его меньше всего ждем. Русофобия сегодня во многих странах превратилась буквально в государственную идеологию, которая является своеобразным механизмом для дальнейшего развития. Правда нередко бывает так, что развитием это назвать чрезвычайно сложно. По крайней мере, о развитии на базе русофобии никто открыто не говорит, ведь русофобия не декларируется, но вместе с тем, активно используется для проведения в жизнь тех целей и задач, которые ставят перед собой определенные силы.
Самое негативное в том, что и внутри России хватает таких сил, которые всеми стараниями пытаются превратить общепринятый, даже чрезмерно фольклорный образ русского в провокацию по отношению к представителям других государств. Эти силы, безусловно, никогда не станут открыто говорить о своей искусственной культивации русофобии как за рубежом, так и внутри России, ведь это станет для них настоящим выстрелом себе же в висок. А кто же готов взять на себя ответственность за то, что готов получать сомнительные политические дивиденды на основе довольно грязных технологий.
Есть даже целые государственные сообщества, которые уже не в состоянии отказаться от пластинки, на которой крупным шрифтом написано слово «Русофобия». Одним из таких сообществ безо всякого сомнения являются Прибалтийские государства. Здесь сложились буквально тепличные условия, для того чтобы создавать негативный поток в адрес России. Мало того, что это подогревает внутренний ажиотаж, так это еще и определенным силам позволяет достигать своих политических целей. Слова о том, что во всех прибалтийских бедах виновата исключительно Россия, на протяжении двух десятилетий не сходят с уст прибалтийских политиков.
Русофобия здесь приобрела по-настоящему извращенные формы, когда большинство норм демократии превращаются в очередное средство для того, чтобы показать, что, мол, мы окончательно и бесповоротно порвали в Россией и готовы чувствовать «теплое» дыхание Запада. В Прибалтийских государствах уже который год не могут отказаться от наделения людей таким унизительным статусом как негражданин, и при этом пытаются демонстрировать свои демократические достижения. Это напоминает сказку о «добром» барине, который жалел крепостных крестьян своего соседа, но при этом своих с завидным постоянством клал под розги. Так и здесь: прибалты столь активно пытаются защищать права сирийцев и ливийцев, но вот о сотнях тысяч людей, которых сами же лишили всех прав в своих странах, говорить уже который год отказываются. Да и так называемая «единая Европа» на потуги своих молодых членов смотрит сквозь пальцы. А если называть вещи своими именами – то просто негласно поддерживает те же латвийские и эстонские власти, ведь они получили карт-бланш только из-за того, что сохранили курс на русофобию.
Видимо решила не отставать от своих ближайших северных соседей и Литва. Недавно в Литве одной из инициативных групп было решено еще раз доказать, что их страна дальше всех ушла от своего недавнего прошлого, чтобы заработать новую похвалу от своих западных спонсоров. Дело в том, что в литовской столице решили выступить с инициативой, вернуть Литве прежнее название – Великое Княжество Литовское и вспомнить о «славных победах литовцев над русскими». Дело с переименованием Литвы в Великое Княжество сегодня, конечно, для литовцев гораздо важнее, нежели то, что за последние двадцать лет население страны сократилось почти на 12%, важнее того, что масштабы литовской эмиграции в западные страны остаются одними из самых больших в Восточной Европе.
Безусловно, поднимать вопросы демографического характера может себе позволить не всякий политик, так или иначе близкий к власти, зато затеять разговор о том, что Литва в славные годы удачно ходила на Русь – это вопрос, куда более привлекательный. Сложно заставить себя решать вопросы экономического характера, из-за которых уже через 20 лет население страны может сократиться еще на 15%. Зато так легко заявлять о том, что вот, дескать, назовем себя Великим Княжеством, и проблемы уйдут сами собой – от России отдалимся еще больше, а за то даст нам Евросоюз новый кредит для выживания.
Только вот уже далеко не всякий евросоюзный лидер с большим воодушевлением воспринимает русофобию и откровенное политиканство как истинное стремление подойти вплотную к демократическим нормам Старого Света. Все-таки финансы и здесь играют не последнюю роль. Вряд ли позволят себе немцы или французы за свой счет содержать тех, кто сам трудиться не желает, а пытается выехать с помощью той самой заезженной пластинки, о которой речь велась выше.
Вопрос о поиске новых форм для русофобии часто выливается в своеобразные клинические случаи, которые явно нуждаются в лечении. При этом лечение для таких государств должно идти изнутри. Хочется верить, что старых методов, когда во всех смертных грехах (от экономических неурядиц до демографических ям) виноватым объявляется наследие советского прошлого, все же надолго не хватит. Ведь, в конце концов, в любом обществе, в котором есть хоть какое-то зерно адекватности, должна возобладать мысль, что виноватые во всех неурядицах находятся далеко не по ту сторону границ, а сидят во властных кабинетах столицы.
Поэтому при всей кажущейся оголтелости русофобии в целом ряде стран она явно испытывает свой собственный кризис. Слов о том, что мы такие бедные, потому что нас 70 лет держали «на цепи» русские, уже явно не достаточно для получения финансовых и политических бонусов. Именно поэтому одни ищут пути выхода из кризиса в новых финансовых инструментах, а другие упражняются в том, кто изящнее укусит Россию и выставит свой укус на всеобщее обозрение.
Информация