Судьба генерала
На самом пике своей карьеры генерал Турапин, командир Отдельной дивизии Оперативного Назначения МВД (бывшей имени Дзержинского), подал рапорт об отставке. Он с честью прошел испытание Чечней, а испытание элитной службой не прошел. Почему?
Отец солдата
Николай Дмитриевич Турапин родился в 1956 году в глуши Моршанского района Тамбовской области. Отец его сломал в детстве хребет и на всю жизнь остался с горбом. Работал бухгалтером в колхозе, мать – чернорабочей. Сыну врезались в память мощные руки отца: чтобы поднять троих детей, он вкалывал как вол и на своем подворье. И залегло в душе желание распрямить родовой хребет, возвысить честь фамилии – нисколько не уроненную и не сдавшимся судьбе отцом.
Стать военным Николай Турапин решил рано:
– Посмотрел кино «Отец солдата» – и сразу понял, кем буду. Родной дядя ушел на войну рядовым, дослужился потом до подполковника. Я к нему все время лез: расскажи про войну, как наши били немцев…
И после школы Николай поехал поступать в Омское Высшее танковое техническое училище:
– Меня там спрашивают: «А почему ты сюда приехал?» – «Люблю технику, в колхозе работал прицепщиком». – «А что будешь делать, если не поступишь?» – «Приеду на другой год». – «А если и тогда нет?» – «Приеду на третий». Страшно боялся провалиться – но приняли, за 4 года ни разу не выпил даже пива, не сбегал в самоволку. Вдруг отчислят, как тогда смотреть в глаза родной деревне?.. Учителя были что надо. Преподаватель по матчасти принес в класс проигрыватель, поставил на двигатель танка, завел пластинку с классической музыкой: «Слышите, как плавно играет скрипка? Вот так же и клапана должны работать!..»
Группа справедливости
После училища лейтенанта Турапина как одного из лучших выпускников послали в группу Советских войск в Германии командовать взводом: 4 танка, 15 бойцов.
– Танк – коллективное оружие. Один за всех, все за одного. И у меня солдаты – чуть не со всех республик бывшего Союза. Русский, грузин, таджик – разъезжались после службы как родные. Переписывались потом, ездили друг к другу в гости. Как же надо было постараться, чтобы все это разрушить!..
Первый выходной после вступления в должность он получил только через полгода. С утра до вечера – подготовка конспектов, занятия по теории и практике, присмотр за всем в своем подразделении. Зато на первую получку, показавшуюся огромной, купил первый костюм, рубашку и ботинки. Какое счастье – зарабатывать своим прямым, а не каким-то левым, как приходилось потом офицерам, унизительным трудом!..
В 1984 году Турапина, уже имевшего медаль «За боевые заслуги», направили на учебу в московскую Академию бронетанковых войск.
– Москву я первый раз увидел в восемь лет. Впечатление неизгладимое. Дрожал от счастья, что стою на Красной площади, где проходили все парады – тогда и в мыслях не было, что сам когда-то буду по ней маршировать. В Академии был потрясен образцами новейшего оружия – гордость за Родину, за наших конструкторов. Преподавали замечательные люди: маршал бронетанковых войск Лосик, участник Отечественной войны, в 27 лет стал полковником. Генерал-полковник Гудзь, в войну лично уничтожил 7 вражеских танков, ему оторвало руку, болталась на лоскуте кожи, он ее сам отрезал, перетянул культю – и продолжил бой. Кого ни взять – герой, живая легенда!
– После Академии меня должны были послать в Тирасполь. Но тут нагрянула комиссия с самого верха, ее называли «группа справедливости». Посмотрели: всех «блатных» сынков распределили за рубеж, остальных – по Союзу. Дают команду:
сделать все наоборот – и меня шлют в Чехословакию командиром танкового батальона…
Там Турапин за год дослужился до начальника штаба полка.
– Мой принцип был всегда – личный пример. Провожу первые стрельбы, надо было пешим строем пройти 6 километров до полигона. Командиры взводов строят солдат, сами садятся по машинам. Молодые офицеры, а уже брюхо над ремнем висит. Командую: всем офицерам выйти из машин – и марш-бросок до полигона! Сам – рядом с ними; ну, я был чемпионом Академии по бегу, мне легко, а они уже задыхаются. Еще взял у одного бойца кувалду, бегу с ней – моим подчиненным уже стыдно. Но только когда ты сам испытал на себе армейский труд, можешь ставить другим реальные задачи, а не требовать неисполнимого и не орать попусту потом.
Беловежский капкан
В 1990 году полк, которым командовал Турапин, переподчинили КГБ и перевели на Украину. В стране все пуще выступали силы национального раздора, фатально близился некий час «Ч» – час схватки меж хранителями старой власти и ее ниспровержителями. Этот час пробил в августе 91-го, когда стряслась неясная до сих пор история с ГКЧП – и в часть Турапина пришел приказ о приведении ее в боевую готовность. Сутки простояли в готовности, ждали приказа выдвигаться, но он так и не пришел. А дальше – дикое для военных зрелище: командующего войсками КГБ Крючкова на глазах всей страны тащат, как преступника, в тюрьму.
– Состояние было хрен знает какое. Мы далеко от Москвы, никто толком ничего не говорит; тот, кому мы подчинялись, арестован; ум за разум…
Затем новый удар: распад страны, на верность которой присягала армия. Военчасть Турапина передается в сухопутные войска Украины, потом – в состав ее национальной гвардии. Все делопроизводство переводится на украинский язык, и русские офицеры, оказавшиеся на территории уже другого государства, попадают в жуткий оборот. На тактических занятиях на картах синим цветом вероятного противника обводится Белгородская область России. Как, даже на условной схеме, это можно уместить в мозгу? Или инспектор-лейтенант спрашивает полковника: «А если война с Россией, вы готовы с москалями воевать?»
– Мне все казалось, что это временно, какое-то затмение нашло – и вот-вот сгинет. Но время идет, а ничего не меняется. Понял, что надо как-то возвращаться в Россию. Связался с нашим командованием, получил добро на приезд. Взял свое личное дело под мышку, семью оставил – и в Москву. Мне предложили должность намного ниже прежней, но я был согласен на любую. Как только смог, сейчас же перевез сюда семью.
Огонь – батарея, огонь – батальон!
В 1995 году Турапина назначили командиром бригады внутренних войск в Чечне. Бригада под его началом провела более 60 боевых операций, штурмовала Грозный, Аргун, Бамут. И потеряла при этом всего одного бойца.
– Это было в августе 96-го при штурме Грозного. Была задача взять Заводской район. Я принял решение: не оставаться в Грозном на ночь. Выводил бойцов на ночевку в поле, ставил охранение, обсуждал задачи на завтра. Входить в город на бронетехнике было нельзя. Боевики били из гранатометов, использовали нефтяные емкости: внутрь залезает снайпер, прорубает дыру и из нее стреляет. Его не видно, вспышки от выстрела не видно, ничего не сделать. Я выдвигал передовой отряд на триста метров вперед, следующий – еще на триста метров, и так далее. Бойцы занимали позиции, вели с них бой, за день удавалось развернуть вглубь города целый батальон.
А в тот день отряд подкрался к воротам окруженного забором двора, солдат ударил из огнемета, и его самого поразило пламенем. Завязался бой, к противнику подошло подкрепление, я дал команду отходить. Еще несколько раз приказал произвести перекличку: «Все здесь?» – «Все». А отошли – одного нет. Получили его труп потом – со следами страшных пыток перед смертью…
– А как вам удалось обойтись такой малой кровью – в сравнении с другими?
– Была, во-первых, отработана тактика. Например выкатились на БТРах на привал, приказ всем – выйти из машин и тут же окопаться. Сперва ворчали от усталость – но потом поняли, что это спасает жизнь. И другое: я всегда старался быть около бойцов, во всякой операции переносил свой КП максимально близко к бою. Солдаты знали, что я тут, что их не брошу, это в трудных ситуациях снимало панику.
– Почему же мы не победили еще в первой кампании в Чечне?
– Наши солдаты воевали хорошо, не было ни трусов, ни равнодушных. Но у нас минометы были образца 1937 года, мины – того же времени: одна стреляет, две выкидывай… Потом и эти минометы вышли из строя – когда стреляли усиленным зарядом. При одной операции не хватало артподдержки, я по рации вызываю смежников-артиллеристов: дайте огня! А мне: Николай, ты что, не понимаешь ничего? Здесь нефть, здесь чьи-то интересы, приостынь!.. Я после этого сказал своим подчиненным: Берлин здесь мы не возьмем, его здесь нет. Все боевые приказы должны выполняться, но главное – беречь солдат… А потом приехал Лебедь, подписал с боевиками мир, который обессмыслил все наши победы и потери. На самом деле это был не мир – а разрешили тем же бандитам красть в рабство людей, взрывать дома, угонять скот и нападать на соседей…
В декабре 1996 года Турапина переводят начальником штаба дивизии оперативного назначения в Новочеркасске. А затем назначают командиром дивизии во Владикавказе. Там снова пахнет порохом: дивизия разбросана по границе с Чечней, Дагестаном и Ингушетией, Турапин учит личный состав отражать бандитские обстрелы, бороться против мин и других диверсий. Там он получает звание генерала.
Страшней Чечни
В 1999 году Турапина, мастера военной подготовки, умеющего главное: беречь жизни солдат, – назначают командиром дивизии Дзержинского. Ее главное назначение: поддержка режима чрезвычайного положения в горячих точках. Но в знаменитой подмосковной части Турапин столкнулся с настоящей дичью:
– Здесь больше половины зданий были постройки 40-50-х годов, в них все прогнило, пришлось заняться сразу же ремонтом. Не хватало денег на элементарные нужды, приходилось выпрашивать помощь у предпринимателей, чаще всего бывших офицеров части. Они, как правило, не отказывают, но каждый раз, когда идешь просить, что-то екает в груди, стыд непереносимый… Из всех СМИ на нас льется грязь, молодым парням внушают, что служить в армии – позор! Насаждается раскол на «белых» и «черных»: «белые» отмажутся от армии, отсидятся от Чечни, дадут обильное потомство подобных себе трутней. А «черные», на чьем труде все держится, погибнут на войне, погрязнут в нищете. У кадрового офицера, полковника, который десять лет только учился его делу, такая зарплата, что стыдно назвать! Любой торгаш, начальник охраны на оптовом рынке получает больше!
Турапин, став командиром ОДОНа, по мере сил стал приводить огромное дивизионное хозяйство, целый город, 10 тысяч человек, в божеский вид. Сразу вывез с территории несколько сотен машин мусора: «Новобранец должен с первого шага увидеть в части порядок – это определит весь ход его службы». И подтянул дисциплину офицеров – и начал выбивать для них жилье.
– Пришел в солдатскую столовую, здоровым парням положено 30 грамм масла в день: вот такая шайбочка в 15 грамм утром и такая же вечером. Ее даже не взвесить – я взял десять таких шайбочек, положил на весы, они показали: 130 грамм. Намылил шею кому надо – и хоть эти граммы стал выдаваться полностью…
– Так что, эти хозяйственные мелочи, занудные, конечно, как клопы, оказались для вас, боевого генерала, страшней Чечни? Они заставили вас подать рапорт?
– Да нет, эти клопы есть везде, к ним я давно привык… Я не привык к другому. Приезжает проверяющий, веду его в штаб, дежурный по всей форме приветствует, а он мне: «Почему не по уставу? Где команда «смирно!»?» Я говорю: «В данном случае эта команда не отдается». – «Ты еще и устав не знаешь!» Заходим ко мне, показываю устав, он: «Надо ж, я и не знал, что уже переделали!» А я за то, что он не знал, схватил при своих офицерах оплеуху. Идем на плац, он: «Произвести всем разборку оружия, засекаю время!» Такого норматива нет, есть только на учебное оружие, а все стоят с боевым, но вынуждены подчиняться самодуру! Давай дальше лезть в вещи к женщинам, демонстрировать свою власть. А мне что делать? Хочется сквозь землю провалиться со стыда – а я обязан крепить в подчиненных уважение к начальству!..
– Или другое. Мы – дивизия особого назначения, прежде всего должны заниматься боевой подготовкой. А от меня требуют: выделить солдат для патрулирования Москвы. Когда бойцов тренировать, если у меня за прошлый год отняли на патруль 250 тысяч человеко-дней? А еще дежурства на стадионах, подметание улиц, чистка снега и так далее. Что мне с этим делать? Докладываю начальству – ноль реакции. Кто-то кому-то оказал любезность, подкинул дармовую силу – а у меня вся учебная программа рухнула. В горячую точку ушли воевать и погибать недоучки, способные только метлой мести. Как мне объяснить это своим солдатам и офицерам? Как им смотреть в глаза?..
– И таких вещей, которые лишают смысла службу, тьма. Передо мной встал выбор: или стать тряпкой, об которую будут вытирать ноги эти паркетные шаркуны – или уйти. Поэтому сел сам, никто меня не принуждал, и написал рапорт об отставке.
Можно представить, чего стоил боевому генералу Турапину этот шаг – перечеркнувший всю его отданную армии жизнь. Он прошел десятилетия скитаний по чужим углам, смотрел смерти в лицо, хранил, как Бог, своих бойцов. Когда командовал бригадой, бившейся в Чечне, слег с тяжелой формой гепатита – но не дал отправить себя в хороший госпиталь и прямо под капельницей проводил оперативные совещания с офицерами. Не построил себе ни дома, ни дачи, за всю жизнь позволил себе единственную роскошь – купил за свои «боевые» «Волгу». Хотя, как говорили влюбленные в него офицеры, воевавшие с ним в Чечне – только мигнул бы глазом, и ему бы все принесли на блюдечке.
Но он, прирожденный воин, выбравший из всех наград любовь бойца, плевал на это блюдечко. Одного не смог снести – несовместимых со святой для него службой повадок этих взявших верх на государственном паркете шаркунов.
Но еще хуже его личной драмы – драма всей страны, где та же напасть поразила все наши силовые органы. Лучшие следователи, прокуроры, опера ушли тем же путем из их профессии – в силу какой-то воцарившейся в государстве общей кривизны, отталкивающей самых честных и прямых служак.
Сам генерал Турапин после его отставки только выиграл в личном благосостоянии, став замом главы подмосковного Реутова. Но все мы, наше государство, при этом проиграли – и будем лишь проигрывать, выкидывая наш самый золотой людской запас на произвол судьбы.
Отец солдата
Николай Дмитриевич Турапин родился в 1956 году в глуши Моршанского района Тамбовской области. Отец его сломал в детстве хребет и на всю жизнь остался с горбом. Работал бухгалтером в колхозе, мать – чернорабочей. Сыну врезались в память мощные руки отца: чтобы поднять троих детей, он вкалывал как вол и на своем подворье. И залегло в душе желание распрямить родовой хребет, возвысить честь фамилии – нисколько не уроненную и не сдавшимся судьбе отцом.
Стать военным Николай Турапин решил рано:
– Посмотрел кино «Отец солдата» – и сразу понял, кем буду. Родной дядя ушел на войну рядовым, дослужился потом до подполковника. Я к нему все время лез: расскажи про войну, как наши били немцев…
И после школы Николай поехал поступать в Омское Высшее танковое техническое училище:
– Меня там спрашивают: «А почему ты сюда приехал?» – «Люблю технику, в колхозе работал прицепщиком». – «А что будешь делать, если не поступишь?» – «Приеду на другой год». – «А если и тогда нет?» – «Приеду на третий». Страшно боялся провалиться – но приняли, за 4 года ни разу не выпил даже пива, не сбегал в самоволку. Вдруг отчислят, как тогда смотреть в глаза родной деревне?.. Учителя были что надо. Преподаватель по матчасти принес в класс проигрыватель, поставил на двигатель танка, завел пластинку с классической музыкой: «Слышите, как плавно играет скрипка? Вот так же и клапана должны работать!..»
Группа справедливости
После училища лейтенанта Турапина как одного из лучших выпускников послали в группу Советских войск в Германии командовать взводом: 4 танка, 15 бойцов.
– Танк – коллективное оружие. Один за всех, все за одного. И у меня солдаты – чуть не со всех республик бывшего Союза. Русский, грузин, таджик – разъезжались после службы как родные. Переписывались потом, ездили друг к другу в гости. Как же надо было постараться, чтобы все это разрушить!..
Первый выходной после вступления в должность он получил только через полгода. С утра до вечера – подготовка конспектов, занятия по теории и практике, присмотр за всем в своем подразделении. Зато на первую получку, показавшуюся огромной, купил первый костюм, рубашку и ботинки. Какое счастье – зарабатывать своим прямым, а не каким-то левым, как приходилось потом офицерам, унизительным трудом!..
В 1984 году Турапина, уже имевшего медаль «За боевые заслуги», направили на учебу в московскую Академию бронетанковых войск.
– Москву я первый раз увидел в восемь лет. Впечатление неизгладимое. Дрожал от счастья, что стою на Красной площади, где проходили все парады – тогда и в мыслях не было, что сам когда-то буду по ней маршировать. В Академии был потрясен образцами новейшего оружия – гордость за Родину, за наших конструкторов. Преподавали замечательные люди: маршал бронетанковых войск Лосик, участник Отечественной войны, в 27 лет стал полковником. Генерал-полковник Гудзь, в войну лично уничтожил 7 вражеских танков, ему оторвало руку, болталась на лоскуте кожи, он ее сам отрезал, перетянул культю – и продолжил бой. Кого ни взять – герой, живая легенда!
– После Академии меня должны были послать в Тирасполь. Но тут нагрянула комиссия с самого верха, ее называли «группа справедливости». Посмотрели: всех «блатных» сынков распределили за рубеж, остальных – по Союзу. Дают команду:
сделать все наоборот – и меня шлют в Чехословакию командиром танкового батальона…
Там Турапин за год дослужился до начальника штаба полка.
– Мой принцип был всегда – личный пример. Провожу первые стрельбы, надо было пешим строем пройти 6 километров до полигона. Командиры взводов строят солдат, сами садятся по машинам. Молодые офицеры, а уже брюхо над ремнем висит. Командую: всем офицерам выйти из машин – и марш-бросок до полигона! Сам – рядом с ними; ну, я был чемпионом Академии по бегу, мне легко, а они уже задыхаются. Еще взял у одного бойца кувалду, бегу с ней – моим подчиненным уже стыдно. Но только когда ты сам испытал на себе армейский труд, можешь ставить другим реальные задачи, а не требовать неисполнимого и не орать попусту потом.
Сборная КВТККУ по спортивному ориентированию. Капитан команды - капитан Николай Турапин (в 1999 году генерал Турапин был назначен командиром Отдельной дивизии Оперативного Назначения МВД (бывшей имени Дзержинского)
Беловежский капкан
В 1990 году полк, которым командовал Турапин, переподчинили КГБ и перевели на Украину. В стране все пуще выступали силы национального раздора, фатально близился некий час «Ч» – час схватки меж хранителями старой власти и ее ниспровержителями. Этот час пробил в августе 91-го, когда стряслась неясная до сих пор история с ГКЧП – и в часть Турапина пришел приказ о приведении ее в боевую готовность. Сутки простояли в готовности, ждали приказа выдвигаться, но он так и не пришел. А дальше – дикое для военных зрелище: командующего войсками КГБ Крючкова на глазах всей страны тащат, как преступника, в тюрьму.
– Состояние было хрен знает какое. Мы далеко от Москвы, никто толком ничего не говорит; тот, кому мы подчинялись, арестован; ум за разум…
Затем новый удар: распад страны, на верность которой присягала армия. Военчасть Турапина передается в сухопутные войска Украины, потом – в состав ее национальной гвардии. Все делопроизводство переводится на украинский язык, и русские офицеры, оказавшиеся на территории уже другого государства, попадают в жуткий оборот. На тактических занятиях на картах синим цветом вероятного противника обводится Белгородская область России. Как, даже на условной схеме, это можно уместить в мозгу? Или инспектор-лейтенант спрашивает полковника: «А если война с Россией, вы готовы с москалями воевать?»
– Мне все казалось, что это временно, какое-то затмение нашло – и вот-вот сгинет. Но время идет, а ничего не меняется. Понял, что надо как-то возвращаться в Россию. Связался с нашим командованием, получил добро на приезд. Взял свое личное дело под мышку, семью оставил – и в Москву. Мне предложили должность намного ниже прежней, но я был согласен на любую. Как только смог, сейчас же перевез сюда семью.
Огонь – батарея, огонь – батальон!
В 1995 году Турапина назначили командиром бригады внутренних войск в Чечне. Бригада под его началом провела более 60 боевых операций, штурмовала Грозный, Аргун, Бамут. И потеряла при этом всего одного бойца.
– Это было в августе 96-го при штурме Грозного. Была задача взять Заводской район. Я принял решение: не оставаться в Грозном на ночь. Выводил бойцов на ночевку в поле, ставил охранение, обсуждал задачи на завтра. Входить в город на бронетехнике было нельзя. Боевики били из гранатометов, использовали нефтяные емкости: внутрь залезает снайпер, прорубает дыру и из нее стреляет. Его не видно, вспышки от выстрела не видно, ничего не сделать. Я выдвигал передовой отряд на триста метров вперед, следующий – еще на триста метров, и так далее. Бойцы занимали позиции, вели с них бой, за день удавалось развернуть вглубь города целый батальон.
А в тот день отряд подкрался к воротам окруженного забором двора, солдат ударил из огнемета, и его самого поразило пламенем. Завязался бой, к противнику подошло подкрепление, я дал команду отходить. Еще несколько раз приказал произвести перекличку: «Все здесь?» – «Все». А отошли – одного нет. Получили его труп потом – со следами страшных пыток перед смертью…
– А как вам удалось обойтись такой малой кровью – в сравнении с другими?
– Была, во-первых, отработана тактика. Например выкатились на БТРах на привал, приказ всем – выйти из машин и тут же окопаться. Сперва ворчали от усталость – но потом поняли, что это спасает жизнь. И другое: я всегда старался быть около бойцов, во всякой операции переносил свой КП максимально близко к бою. Солдаты знали, что я тут, что их не брошу, это в трудных ситуациях снимало панику.
– Почему же мы не победили еще в первой кампании в Чечне?
– Наши солдаты воевали хорошо, не было ни трусов, ни равнодушных. Но у нас минометы были образца 1937 года, мины – того же времени: одна стреляет, две выкидывай… Потом и эти минометы вышли из строя – когда стреляли усиленным зарядом. При одной операции не хватало артподдержки, я по рации вызываю смежников-артиллеристов: дайте огня! А мне: Николай, ты что, не понимаешь ничего? Здесь нефть, здесь чьи-то интересы, приостынь!.. Я после этого сказал своим подчиненным: Берлин здесь мы не возьмем, его здесь нет. Все боевые приказы должны выполняться, но главное – беречь солдат… А потом приехал Лебедь, подписал с боевиками мир, который обессмыслил все наши победы и потери. На самом деле это был не мир – а разрешили тем же бандитам красть в рабство людей, взрывать дома, угонять скот и нападать на соседей…
В декабре 1996 года Турапина переводят начальником штаба дивизии оперативного назначения в Новочеркасске. А затем назначают командиром дивизии во Владикавказе. Там снова пахнет порохом: дивизия разбросана по границе с Чечней, Дагестаном и Ингушетией, Турапин учит личный состав отражать бандитские обстрелы, бороться против мин и других диверсий. Там он получает звание генерала.
Страшней Чечни
В 1999 году Турапина, мастера военной подготовки, умеющего главное: беречь жизни солдат, – назначают командиром дивизии Дзержинского. Ее главное назначение: поддержка режима чрезвычайного положения в горячих точках. Но в знаменитой подмосковной части Турапин столкнулся с настоящей дичью:
– Здесь больше половины зданий были постройки 40-50-х годов, в них все прогнило, пришлось заняться сразу же ремонтом. Не хватало денег на элементарные нужды, приходилось выпрашивать помощь у предпринимателей, чаще всего бывших офицеров части. Они, как правило, не отказывают, но каждый раз, когда идешь просить, что-то екает в груди, стыд непереносимый… Из всех СМИ на нас льется грязь, молодым парням внушают, что служить в армии – позор! Насаждается раскол на «белых» и «черных»: «белые» отмажутся от армии, отсидятся от Чечни, дадут обильное потомство подобных себе трутней. А «черные», на чьем труде все держится, погибнут на войне, погрязнут в нищете. У кадрового офицера, полковника, который десять лет только учился его делу, такая зарплата, что стыдно назвать! Любой торгаш, начальник охраны на оптовом рынке получает больше!
Турапин, став командиром ОДОНа, по мере сил стал приводить огромное дивизионное хозяйство, целый город, 10 тысяч человек, в божеский вид. Сразу вывез с территории несколько сотен машин мусора: «Новобранец должен с первого шага увидеть в части порядок – это определит весь ход его службы». И подтянул дисциплину офицеров – и начал выбивать для них жилье.
– Пришел в солдатскую столовую, здоровым парням положено 30 грамм масла в день: вот такая шайбочка в 15 грамм утром и такая же вечером. Ее даже не взвесить – я взял десять таких шайбочек, положил на весы, они показали: 130 грамм. Намылил шею кому надо – и хоть эти граммы стал выдаваться полностью…
– Так что, эти хозяйственные мелочи, занудные, конечно, как клопы, оказались для вас, боевого генерала, страшней Чечни? Они заставили вас подать рапорт?
– Да нет, эти клопы есть везде, к ним я давно привык… Я не привык к другому. Приезжает проверяющий, веду его в штаб, дежурный по всей форме приветствует, а он мне: «Почему не по уставу? Где команда «смирно!»?» Я говорю: «В данном случае эта команда не отдается». – «Ты еще и устав не знаешь!» Заходим ко мне, показываю устав, он: «Надо ж, я и не знал, что уже переделали!» А я за то, что он не знал, схватил при своих офицерах оплеуху. Идем на плац, он: «Произвести всем разборку оружия, засекаю время!» Такого норматива нет, есть только на учебное оружие, а все стоят с боевым, но вынуждены подчиняться самодуру! Давай дальше лезть в вещи к женщинам, демонстрировать свою власть. А мне что делать? Хочется сквозь землю провалиться со стыда – а я обязан крепить в подчиненных уважение к начальству!..
– Или другое. Мы – дивизия особого назначения, прежде всего должны заниматься боевой подготовкой. А от меня требуют: выделить солдат для патрулирования Москвы. Когда бойцов тренировать, если у меня за прошлый год отняли на патруль 250 тысяч человеко-дней? А еще дежурства на стадионах, подметание улиц, чистка снега и так далее. Что мне с этим делать? Докладываю начальству – ноль реакции. Кто-то кому-то оказал любезность, подкинул дармовую силу – а у меня вся учебная программа рухнула. В горячую точку ушли воевать и погибать недоучки, способные только метлой мести. Как мне объяснить это своим солдатам и офицерам? Как им смотреть в глаза?..
– И таких вещей, которые лишают смысла службу, тьма. Передо мной встал выбор: или стать тряпкой, об которую будут вытирать ноги эти паркетные шаркуны – или уйти. Поэтому сел сам, никто меня не принуждал, и написал рапорт об отставке.
Можно представить, чего стоил боевому генералу Турапину этот шаг – перечеркнувший всю его отданную армии жизнь. Он прошел десятилетия скитаний по чужим углам, смотрел смерти в лицо, хранил, как Бог, своих бойцов. Когда командовал бригадой, бившейся в Чечне, слег с тяжелой формой гепатита – но не дал отправить себя в хороший госпиталь и прямо под капельницей проводил оперативные совещания с офицерами. Не построил себе ни дома, ни дачи, за всю жизнь позволил себе единственную роскошь – купил за свои «боевые» «Волгу». Хотя, как говорили влюбленные в него офицеры, воевавшие с ним в Чечне – только мигнул бы глазом, и ему бы все принесли на блюдечке.
Но он, прирожденный воин, выбравший из всех наград любовь бойца, плевал на это блюдечко. Одного не смог снести – несовместимых со святой для него службой повадок этих взявших верх на государственном паркете шаркунов.
Но еще хуже его личной драмы – драма всей страны, где та же напасть поразила все наши силовые органы. Лучшие следователи, прокуроры, опера ушли тем же путем из их профессии – в силу какой-то воцарившейся в государстве общей кривизны, отталкивающей самых честных и прямых служак.
Сам генерал Турапин после его отставки только выиграл в личном благосостоянии, став замом главы подмосковного Реутова. Но все мы, наше государство, при этом проиграли – и будем лишь проигрывать, выкидывая наш самый золотой людской запас на произвол судьбы.
Информация