Наследие вождя народов: с кем они, мастера культуры
Русофилы и русофобия
После кончины Сталина 5 марта 1953 года его преемники в верхах, не дожидаясь партийного
«развенчания культа личности»,
взялись за кардинальный пересмотр идеологической политики в СССР. И первым делом это коснулось искусства и литературы.
Но, как это и бывает в подобных случаях, с грязной водой выплеснули и младенца...
Пересмотр культурной политики, которую на местах обычно именовали культурно-массовой работой, периода «культа личности» вольно или невольно охватил практически все сферы советского искусства. С театральных подмостков и со страниц литературных журналов удалялись многие произведения и постановки с преобладанием идеологии русского и советского патриотизма.
Особенно доставалось произведениям, где сюжеты хотя бы минимально – «пересекались» с деятельностью или просто с упоминанием Сталина. И такой подход был не только рекомендован «сверху», это была своего рода самостраховка театральных дирекций и чиновников от культуры. По принципу –
«лучше перебдеть, чем недобдеть».
Впрочем, такой подход проистекал также из интеллектуального уровня многих чиновников от культуры. Показательна характеристика, данная советской партийно-государственной номенклатуре середины 50-х Альфредом Мейером, профессором, руководившим Русским исследовательским центром при Гарвардском университете.
В вышедшей в 1965 году в США книге «Советская политическая система: её истолкование» он писал:
«Руководство в центре (и особенно на местах) имеет происхождение, главным образом, из низших классов и с относительно недостаточным образованием.
Можно предположить, что они мало ценят или вовсе не ценят интеллектуальные качества, в том числе интеллектуальную честность и независимость.
Особенно подчинённых».
Можно предположить, что они мало ценят или вовсе не ценят интеллектуальные качества, в том числе интеллектуальную честность и независимость.
Особенно подчинённых».
Как отмечает А.Мейер,
«можно сделать вывод и о том, что партийно-государственные руководители такого уровня не желают, хотя это не афишируя, – иметь «под собой» образованные, «впередсмотрящие» кадры».
Некультурная революция
После XX съезда КПСС процесс и вовсе набрал обороты.
В рамках новой культурной политики решениями тогдашнего ЦК в 1957–1959 гг. были официально осуждены прежние постановления ЦК партии (1946–1948 гг.) о необходимости преодоления в советском искусстве космополитизма, явного или «подспудного» преклонения перед образцами массовой «культуры» послевоенного Запада.
А в тех документах не зря отмечалось, что всё это когда-то внедрялось
«с целью духовной, интеллектуальной деградации общества и, в целом, населения».
И
«для опошления и фальсификации дружбы русского народа с другими советскими народами».
Скажем, в постановлении ЦК (10 февраля 1948 г.) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» было отмечено
«пренебрежение лучшими традициями и опытом русской классической оперы в особенности, отличающейся внутренней содержательностью, богатством мелодий и широтой диапазона, народностью, изящной, красивой, ясной музыкальной формой».
Кроме того,
«из оперы создаётся неверное представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины, находились в 1918–1920 годах во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым».
Но такие оценки отвергли в постановлении ЦК 28 мая 1958 года «Об исправлении ошибок в оценке оперы «Великая дружба»:
«Неверные оценки оперы в указанном постановлении отражали субъективный подход к отдельным произведениям искусства и творчества со стороны И.В. Сталина.
Что было характерным в период культа личности Сталина».
Что было характерным в период культа личности Сталина».
То есть эта критика распространялась и на упомянутую развернутую характеристику русской музыки, как и на её роль для повышения культурного уровня и укрепления дружбы народов СССР.
И естественно, что, в связи с этой «вышестоящей» оценкой, стали активно выискиваться и удаляться из театральных репертуаров и литературных журналов произведения 30-х — первой половины 50-х годов, что называется, с
«излишним русофильством».
Это был пусть неофициальный, но чётко рекомендованный «сверху» курс в сфере культуры.
«Не равный Ленину»
Впрочем, в театральной среде начала 60-х ходили упорные слухи о некой директиве минкультуры СССР (1961 г.) о нецелесообразности демонстрации в театральных постановках И.В. Сталина,
«тем более, в качестве фигуры, равной В.И. Ленину».
Но также и атрибутики царской России, равно как и
«чрезмерного акцентирования» роли русского народа
и,
«тем самым, фактического или косвенного умаления роли других братских народов в создании советского государства, победе над фашизмом».
С этими предписаниями вполне перекликается также справка КГБ в отдел культуры ЦК партии 15 июля 1960 года, посвященная настроениям советской интеллигенции.
Здесь отмечена
«повысившаяся сознательность, больший уровень политической зрелости творческой интеллигенции»,
проявляющийся
«в оценке линии партии, проводимой в области литературы и искусства».
проявляющийся
«в оценке линии партии, проводимой в области литературы и искусства».
В то же время отмечается
«проявляющаяся групповщина среди драматургов».
В частности, говорится о том, что
«Арбузов, Розов, Штейн, Зорин, Шток, Шатров и некоторые другие драматурги сплочены на основе «борьбы» с драматургией, по их словам, «сталинского режима» – с так называемыми «правоверными лакировщиками» периода культа личности (например, Коваль, Леонов, Погодин, Софронов).
Хотя последних наблюдается уже меньшинство».
Хотя последних наблюдается уже меньшинство».
Как отмечает историк и филолог Полина Резванцева (г. Санкт-Петербург), по Хрущеву, история, литература и другие виды искусства должны были отражать роль Ленина, «десталинизировать» произведения и постановки по российской и советской исторической тематике.
Директивы
«были таковы: интеллигенция должна была приспособиться к новому идеологическому курсу и служить ему».
Но решения по преодолению «культа личности», как справедливо отмечает историк, привели
«к деморализации значительной части работников искусства: так, спустя лишь два месяца после съезда покончил с собой Александр Фадеев, первый секретарь Союза писателей СССР, осудив в своей предсмертной записке пагубные, по его оценке, идеологические виражи бывших «соратников» и «учеников» Сталина».
Тем временем под флагом борьбы со сталинским «культом» фактически ставилась задача пересмотра прежних личностных (в отношении Сталина) и в целом идеологических акцентов в сфере культуры.
Заглянем в докладную записку Отдела культуры ЦК КПСС в Президиум ЦК КПСС «О некоторых вопросах развития современной советской литературы» от 27 июля 1956 года:
«Преодоление культа личности и связанных с ним навыков и традиций расценивается писателями как важнейшее условие успешного развития литературы и искусства по пути жизненной правды и народности.
Многие честные литераторы, которые на своем примере чувствовали сковывающее влияние культа личности, высказывали горячее одобрение доклада Н.С.Хрущева и постановления ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».
Видя в этих документах выражение ленинского духа партийного руководства».
Многие честные литераторы, которые на своем примере чувствовали сковывающее влияние культа личности, высказывали горячее одобрение доклада Н.С.Хрущева и постановления ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».
Видя в этих документах выражение ленинского духа партийного руководства».
Хрущёв разбирался в кукурузе и в культуре
Сам Хрущёв, разумеется, тоже прозрачно намекал на актуальность произведений, в коих будут пересмотрены прежние идеологические установки. Скажем, в выступлении Хрущева на торжественном собрании в честь 10-летия победы над фашизмом (1955 г.) не было даже намёка на известный тост Сталина в честь русского народа 24 июня 1945 года. Хотя до XX съезда КПСС было ещё больше восьми месяцев.
Но более предметно выступил тогдашний глава партии на III съезде советских писателей (май 1959 г.):
«Горький хорошо сказал:
«Если враг не сдаётся, его уничтожают».
Это глубоко правильно. Но теперь эта борьба осталась позади.
Носители антипартийных взглядов потерпели полный идейный разгром, и теперь идёт, если можно так выразиться, процесс зарубцевания ран».
«Если враг не сдаётся, его уничтожают».
Это глубоко правильно. Но теперь эта борьба осталась позади.
Носители антипартийных взглядов потерпели полный идейный разгром, и теперь идёт, если можно так выразиться, процесс зарубцевания ран».
По факту, «рубцевание ран» означало удаление из всех сфер искусства того, что в них поощрялось и пропагандировалось в последнее сталинское десятилетие: величие и историческая роль России, исключительная роль русской нации в формировании российского, советского государства и дружбы народов СССР.
Также примечательно, в этой связи, письмо аспирантки филологического факультета МГУ Г.М. Щегольковой Хрущёву в мае 1962 г.:
«…В 1956 году после Вашего доклада о культе личности Сталина легко было потерять веру во всё.
Но к чему Вы призываете художников?
– «Ищите новое, но только так, чтобы всем нравилось».
Атмосфера, создающаяся сейчас в культуре, есть атмосфера администрирования, необоснованных обвинений, шельмования, искажения недавнего прошлого, демагогии и декламации самых высоких слов.
Страшно тяжело осознавать всё это».
Но к чему Вы призываете художников?
– «Ищите новое, но только так, чтобы всем нравилось».
Атмосфера, создающаяся сейчас в культуре, есть атмосфера администрирования, необоснованных обвинений, шельмования, искажения недавнего прошлого, демагогии и декламации самых высоких слов.
Страшно тяжело осознавать всё это».
Не «Русский лес» и не «Русское поле»
Однако столь комплексная кампания стартовала задолго до XX съезда.
Так, ещё в конце августа 1954 года в ЦК партии «организовали» письмо от профессоров-лесоводов П. Васильева, В. Тимофеева, члена-корреспондента АН СССР Н. Баранского и академика-аграрника В. Сухачева с предложением… убедить выдающегося писателя и историка Леонида Леонова… переделать его роман «Русский лес», опубликованный еще при жизни Сталина в 1953 году и получивший Сталинскую премию.
Прежде всего, изъять из этого романа якобы
«…напоминания о буржуазных теориях некоего «постоянства» леса, преувеличение его социально-культурной значимости».
Дескать, автор
«излишне драматизирует, особенно в РСФСР, последствия расширяющихся лесозаготовок, необходимых стране».
А началась эта обструкция с «Резолюции конференции работников и студентов Ленинградской лесотехнической академии имени Кирова» от 23 марта 1954 года:
«Автор Л. Леонов не разобрался в проблеме леса.
В романе нет не только производственников в лесу, нет и коллектива, нет партии.
...Конференция высказывается за решительное исправление романа в части литературных приемов, тематики, языка и стиля.
Без такой переработки роман не должен переиздаваться».
В романе нет не только производственников в лесу, нет и коллектива, нет партии.
...Конференция высказывается за решительное исправление романа в части литературных приемов, тематики, языка и стиля.
Без такой переработки роман не должен переиздаваться».
Напомним, что именно в тот период правительство предписало массовую вырубку лесов не только в обширных целинных регионах страны для большей площади их распашки. Но и в
«лесах защитных лесополос вдоль рек и озёр, железных и шоссейных дорог»
(совместное постановление ЦК КПСС и союзного Совмина 7 февраля 1955 г. «Об увеличении ведения лесного хозяйства СССР»). Очевидно, что леоновский «Русский лес» не вписывался в эту кампанию.
Правда, ЦК партии первой половины 50-х ещё не был целиком «прохрущевским». Но Л. Леонова всё же вынудили доредактировать тот роман – с включением в него темы растущих нужд советской экономики в древесине. За что в 1957 года отблагодарили, присудив автору за «Русский лес» Ленинскую премию.
Но уже в 1959 году роман всё равно раскритиковали (в журнале «Знамя», М., 1959, № 2) за
«сохранение части прежних ошибок».
И вскоре прекратили ставить эту пьесу в театрах. Но не только.
Сообразно с вышеупомянутыми постулатами и рекомендациями, со второй половины 50-х – середины 60-х из репертуара театров удалялось множество советских произведений 40-х – первой половины 50-х, пропагандирующих ещё и единство славянских народов или «чрезмерно» упоминающих Православие. Или даже вскользь припоминающих Сталина…
Кстати, тогда же – со второй половины 50-х – Хрущев и иже с ним инициировали общесоюзную кампанию и против религии, но прежде всего – против Православия. Сам Никита Сергеевич пообещал в 1961-м
«показать по телевидению последнего попа».
Что тоже отражало русофобский характер искоренения
«последствий культа личности».
Огласите весь список
А в результате...
Вот лишь неполный перечень удаленных из репертуаров (из-за упомянутых идеологических установок) произведений:
Борис Асафьев – оперы «Минин и Пожарский» (поставлена в театрах в 1939-м), «1812 год», «Под Москвой в сорок первом», «Славянская красавица» (1941–1944), балеты «Суламифь» (1941), «Леда» (1943), «Милица» (1945);
Мариан Коваль – оратории «Народная священная война», «Валерий Чкалов» (1941–1942), оперы «Емельян Пугачёв» (1942), «Севастопольцы» (1946);
Лев Степанов – оперы «Пограничники» (1939), «Гвардейцы» (1947), «Иван Болотников» (1950), «Во имя жизни» (1952), балет «Родной берег» (1941);
Борис Лавренёв – пьесы-спектакли «Песнь о черноморцах» (1943), «За тех, кто в море!» (1945), «Голос Америки» (1949), «Лермонтов» (1953);
Павел Маляревский – пьесы-спектакли «Сильнее смерти» (1946), «Канун грозы» (1950);
Константин Симонов – пьеса-спектакль «Русские люди» (1943);
Борис Горбатов – пьеса-спектакль «Непокорённые» (1944);
Юрий Шапорин – симфония-кантата «На Поле Куликовом» (1939).
В том же реестре оказалась и пьеса Л.Леонова «Нашествие» 1942 года.
Мариан Коваль – оратории «Народная священная война», «Валерий Чкалов» (1941–1942), оперы «Емельян Пугачёв» (1942), «Севастопольцы» (1946);
Лев Степанов – оперы «Пограничники» (1939), «Гвардейцы» (1947), «Иван Болотников» (1950), «Во имя жизни» (1952), балет «Родной берег» (1941);
Борис Лавренёв – пьесы-спектакли «Песнь о черноморцах» (1943), «За тех, кто в море!» (1945), «Голос Америки» (1949), «Лермонтов» (1953);
Павел Маляревский – пьесы-спектакли «Сильнее смерти» (1946), «Канун грозы» (1950);
Константин Симонов – пьеса-спектакль «Русские люди» (1943);
Борис Горбатов – пьеса-спектакль «Непокорённые» (1944);
Юрий Шапорин – симфония-кантата «На Поле Куликовом» (1939).
В том же реестре оказалась и пьеса Л.Леонова «Нашествие» 1942 года.
Вместо P. S.
Отец автора этих строк, пианист А.А. Чичкин, в конце 40-х – середине 50-х годов директор студии звукозаписи Московской консерватории, участвовал в подготовке клавиров (переложениях для фортепиано) некоторых из упомянутых произведений Асафьева и Коваля. Но в 1958 году эту работу прекратили по устной директиве «сверху».
Что ж, с тех пор все вышеупомянутые произведения и поныне не ставятся в театрах – теперь уже в РФ и почти во всех других странах экс-СССР.
Кроме Белоруссии, где эти произведения периодически включаются в театральные репертуары...
Информация