Власть: черни оружие ни к чему
Однако сильное, самоуправляемое правовое общество невозможно без массового гражданского оружия
Спор о легализации гражданского оружия идет в России с 1992 года. Именно тогда впервые появилась оговорка, что наш народ пока не готов к этому. Прошло 20 лет, но с точки зрения правящей элиты, россияне все еще не созрели для такой легализации. Газета «ВПК» уже публиковала интервью с руководителем движения «Право на оружие» Марией Бутиной. Сегодня мы решили вновь обратиться к этой теме и поговорили с Марией о перспективах разрешения на ношение оружия в нашей стране.
– Мария, в чем, на ваш взгляд, основная причина неприятия населением легализации гражданского оружия?
– В неосведомленности и отсутствии оружейной культуры. В тех же США политикам, может, и хотелось бы все запретить, но оружейная культура американского общества столь высока, что выдвигать такие безумные требования, как запрет гражданского оружия, для правящего слоя в США является политическим самоубийством.
В России ситуация противоположна. Большинство нашей элиты понимает, что гражданское оружие не проблема, однако основной аргумент против легализации пистолетов – народ против. Кстати, даже в современных республиках Прибалтики, где уже 20 лет как разрешено гражданским людям владеть пистолетами, до 80 процентов населения, не зная об этом, выступает решительно против возможности легализации.
Если бы в России появилась сплоченная и работоспособная организация владельцев гражданского оружия, объединяющая хотя бы сто тысяч реальных человек, к мнению такой силы политикам пришлось бы прислушаться.
– А сама наша власть является носителем такой оружейной культуры?
– Во власти любят пострелять. У многих представителей элиты есть наградное оружие. Мы, к сожалению, не до конца изжили в себе пережитки феодального общества с его системой сословных привилегий. Многие владельцы оружия искренне считают, что черни эта привилегия ни к чему. Потому большинство крупных противников гражданского оружия – это силовики, люди, напрямую с оружием связанные.
– Движению «Право на оружие» оппоненты упорно пытаются приклеить ярлык проплаченных агентов «кровавого оружейного лобби», но на производстве и торговле боевым гражданским оружием особо не заработаешь. Получается, что для вас важна сама идея? Никакого бизнеса?
– Для большинства успешных бизнесменов идея стоит на первом месте. Деньги нельзя есть, это всего лишь ресурс для реализации тех или иных идеалов и устремлений. Мы энтузиасты и верим в то, что делаем, считаем это необходимым. Надеюсь, со временем мы вырастем из обычного сообщества энтузиастов в настоящий лоббистский механизм защиты прав и интересов владельцев оружия и оружейной индустрии.
В том, чтобы защищать интересы этих налогоплательщиков, заставляя законодателей и исполнителей с ними считаться, нет ничего предосудительного, как нет ничего плохого в труде строителя, адвоката, охотника или охранника. В этом отношении термин «кровавые оружейные лоббисты» для меня не обвинение, а комплимент.
Кровь врагов общества, нарушителей закона, насильников, убийц и грабителей должна литься, если мы не хотим, чтобы лилась кровь законопослушных граждан, ваших жен, детей и стариков. С тем же успехом и хирургию можно назвать кровавой индустрией, в которой между прочим значительно чаще, чем у владельцев оружия, случаются ошибки и сбои.
– Итак, государство не доверяет в России своим гражданам, считая, что им нельзя давать настоящее оружие для самообороны. Почему не всех задевает такое недоверие?
– Задеть достоинство можно, только если оно есть. Нас, владельцев легального оружия, уверенных в себе, берущих на себя ответственность, это задевает. Людей, которые готовы оставить свою семью без защиты и полностью переложить ответственность на плечи полиции, которая почти наверняка не сможет приехать вовремя, нет.
Люди просто не понимают сущности и значения гражданского оружия и живут в своем параллельном измерении, где «изнасилованная и убитая женщина морально выше тетки с дымящимся пистолетом и мертвым насильником у ее ног». Попробуйте добавить в это уравнение своих близких, маленьких детей или престарелых родителей... Те, кто верит, что ненасилие в таких случаях морально выше необходимой обороны, безумны.
– Оппоненты движения говорят, что стоит только разрешить и разоружить людей уже не удастся. Это правда?
– Мы плохо знаем историю. Мы забыли, что до 1918 года боевые пистолеты в России продавались гражданам с правом ношения, забыли, что до 70-х годов прошлого века лицензий на охотничье оружие не существовало. В условиях этого исторического вакуума знаний и возникают идеи о том, что разоружить легально вооруженное население не удастся. Ленин, Гитлер, Пол Пот вполне успешно это делали. С известными последствиями.
– Кое-какие горячие головы предлагают добиваться всероссийского референдума о праве на оружие. Нужно ли это? Возможно ли?
– Референдум актуален прежде всего для преодоления аргумента некоторых политиков о том, что народ против. Апеллируете к воле народной? Хорошо, давайте проводить референдум или не используйте эту отговорку для назревшей реформы.
Референдум пойдет только на пользу оружейному сообществу. Это будет беспрецедентное для новейшей России мероприятие, которое поставит проблему гражданского оружия в центр внимания. В процессе подготовки к референдуму примерно 10–20 процентов россиян перейдут на позицию сторонников легализации пистолетов только на фоне того множества фактов и мнений, которые в ходе обсуждения этой темы всплывут на поверхность.
– А что представляют собой оставшиеся 80 процентов убежденных противников?
– Вы знаете, сознательных противников права граждан на оружие фактически не существует. Есть несколько недобросовестных аппаратчиков, заинтересованных в теневом рынке. Есть реально сумасшедшие, больные люди, которые требуют всеобщего разоружения и верят в пацифизм. И есть запуганное, искалеченное, дезинформированное большинство. На референдум придут не эти аморфные, запуганные противники гражданского оружия, а активное меньшинство сторонников. Так что у нас есть все шансы победить на подобном референдуме. Именно поэтому администрации проще и удобнее реализовать наши требования без всякого референдума, ведь тогда она сможет ограничиваться полумерами и затягивать реформы.
– Сколько нужно времени для того, чтобы сказать, что наш народ готов к легализации гражданского оружия? Кто и по какому плану должен заниматься этой подготовкой?
– «Народ не готов» – это отговорки. Политики понимают, что сторонники возврата полноты прав на оружие становятся все более серьезной силой и уже не могут просто послать нас на все четыре стороны. То, что эта отговорка абсолютно несостоятельна, тоже понятно. Мне в этом отношении больше всего нравится аналогия с завернутым в пеленки ребенком. Вместо того чтобы учить младенца ходить, обезумевший родитель держит его запеленутым, утверждая, что до того как он не научится каким-то мистическим образом ходить, его не распеленают. Рассуждения о том, что наше общество не может получать те или иные права и свободы, поскольку к этому не готово, – из этой же оперы. Это вопиющее надругательство над здравым смыслом и логикой.
Практически все постсоциалистические страны Восточной Европы после крушения Варшавского блока пошли на легализацию пистолетов. Именно благодаря этому они сразу имели приличную, корректную и ограниченную власть без расстрела танками оппозиции, а также низкую преступность и допустимый уровень коррупции. В России из-за беззащитности населения произошел разгул преступности 90-х годов. А потом народ потребовал сильной руки. Если бы в России с 1992 года разрешили пистолеты к гражданскому владению, не было бы такого беспредела криминала, реформы носили бы последовательный и целостный характер и были бы мы сейчас благополучной, динамично развивающейся страной, а не затерянным во времени и пространстве обществом, до сих пор не определившимся, что оно строит, в какую сторону идет, по пути ли ему с Европой. Сильное, самоуправляемое правовое общество невозможно без массового гражданского оружия.
– В 1969 году какой-то армейский офицер, переодевшись в милицейскую форму, стрелял из своего табельного пистолета в правительственный кортеж. После этого офицерам армии и полиции запретили держать постоянно при себе табельное оружие. Строй у нас сменился, целая вереница лидеров ушла в небытие, а запрет этот живет и здравствует. При этом генералы МВД постоянно твердят о том, что оружие должно быть только у людей специализированных и подготовленных. Где тут логика?
– Не следует искать логики там, где есть лишь трусость и коррупционный интерес. Высшие иерархи силовых структур круглосуточно охраняются вооруженной ФСО и не обделяют себя наградным оружием. Проблемы своего низового состава их мало волнуют. Они боятся, что вооруженный полицейский может сделать что-то не то и они за это лишатся постов. Поэтому эта порочная логика продолжает господствовать.
Строго говоря, даже крупные полицейские начальники не сказать, что совсем против. В личных беседах они признаются: им это безразлично, но поскольку на телевидение их зовут как оппонентов, то они и выступают против. Есть буквально несколько параноиков, которые считают, что гражданское оружие несет какую-то революционную угрозу, и несмотря на всю безумность этой идеи, она достаточно укреплена на верхушке ведомств просто потому, что они органически заинтересованы перетягивать всю власть и ресурсы на себя.
Поэтому логично, что силовые ведомства официально стоят на своей старой позиции – все максимально зарегулировать и никого ни до чего не допускать, даже если это им самим вредит, а бандиты убивают полицейских чаще, чем полицейские бандитов.
– В движении широко представлены стрелковые клубы. В других странах в таких клубах можно пострелять из каких душе угодно марок и систем стрелкового оружия. А какое оружие в наших клубах?
– Самый уникальный и представительный в России стрелковый комплекс позволяет стрелять лишь из 21 позиции. Если в московских тирах есть еще относительно небольшой, но все же значительный арсенал доступного для стрельбы оружия, то в провинции ситуация, прямо скажем, критическая. Там доступные в тирах типы оружия ограничиваются порой несколькими спортивными «мелкашками» и пневматическими пистолетами. Это тоже значимый аспект несовершенства существующего правового режима оружия. И если ограничения его ассортимента – это еще полбеды, то куда более вопиющей проблемой является завышенная стоимость стрелковых практик в России в условиях нашего закрытого и недостаточно конкурентного рынка стрелковой индустрии, напрямую определяемой ограниченным характером гражданского оружия в стране, с завышенной стоимостью патронов. Это не просто проблема досуга любителей пострелять, это прямой удар по отечественной оружейной культуре, из-за которого страдают наш стрелковый спорт, наша оружейная промышленность и в конечном итоге подрывается даже наша обороноспособность. Ведь система добровольных и доступных тиров могла бы существенно повысить число высококвалифицированных добропорядочных стрелков, которые являются не только кадровой базой силовых структур, но и основой военного резерва, нашим мобилизационным потенциалом, который подрывается существующими изъянами правового режима оружия в стране.
– Еще оппоненты движения утверждают, что если разрешить короткоствол, то люди массово пойдут в тюрьмы за превышение пределов самообороны. Это так?
– Тут важно не сгущать краски. Дела Иванниковой, Тарасова, Кудрявцевой и Гегама Саркисяна показали, что убив в порядке самообороны преступника, человек необязательно сам становится преступником. Существует много случаев легального применения гражданского оружия, когда никаких репрессивных последствий не последовало. Просто эти дела не получают широкого общественного резонанса. Например, по данным регионального ГУВД, только в 2008 году при помощи травматического оружия было зафиксировано 30 случаев необходимой обороны, каждый из которых был признан законным. Здесь, как и в случае с гражданским оружием самообороны в целом, широко известными становятся прежде всего вопиющие случаи ошибок правоохранительных органов, а не их адекватные реакции. Поэтому сам тезис, что применение оружия самообороны в целях самозащиты в России обязательно приведет к уголовному преследованию, некорректен.
Однако проблема такая, безусловно, есть, да и сам факт того, что защищавшаяся сторона вынуждена доказывать свою добропорядочность и на нее непременно заводят уголовное дело, даже если его потом закрывают, недопустим и не способствует росту гражданской ответственности. С последним постановлением Верховного суда, существенно детализирующим и расширяющим понятие «необходимая самооборона», ситуация улучшилась, но этот успех следует, безусловно, и дальше развивать.
Важно понимать, что лучше сидеть в тюрьме, чем лежать в могиле. 80 процентов случаев успешной самообороны, по мировому опыту, приходится именно на боевые пистолеты. Несмотря на то, что их количество на руках у населения примерно идентично количеству длинноствольного оружия. Поэтому приоритетно все же предоставление гражданам эффективных средств самообороны, даже если это не будет сопровождаться либерализацией правового режима самообороны. Это каждый год будет спасать тысячи невинных жизней и минимизирует насильственную преступность.
– В странах, где право граждан на оружие действует во всей полноте, военная промышленность и экономика в целом имеют известные преимущества. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Мысль, что большие люди вершат судьбы страны, а население где-то в сторонке должно постоять, – это наша основная проблема, обусловленная историческими перипетиями отечественной государственной инерции. Постепенно эта проблема преодолевается, приходит осознание важности частно-государственного партнерства, но до фундаментальных вопросов безопасности и оружия это осознание еще не в полной мере добралось. Именно этим обусловлен столь аномально высокий уровень насильственной преступности в России, в разы превосходящий уровень криминального насилия в соседних странах. По этой же причине наблюдаются системные проблемы в нашем ВПК, переживающем старение кадров и дефицит средств. Отсюда же проблема недобора призывников в Вооруженные Силы, в то время как в некоторых странах добровольцы сами составляют костяк национального вооруженного резерва.
– То есть сложившаяся ситуация прямо угрожает нашей национальной безопасности?
– Да. Ведь если, например, сравнить масштабы боезапасов и производства оружия в России и США, отсутствие баланса сил бросится в глаза. Каждая вторая американская семья сегодня уже вооружена, у них в стране порядка 300 миллионов единиц стрелкового оружия только в пользовании граждан. Есть даже более тысячи боеспособных танков в частной собственности (для сравнения: все вооруженные силы Украины имеют 700 танков, Мексики – 45), ежегодно в Соединенных Штатах производится более 12 миллиардов всевозможных патронов. Местных производственных мощностей не хватает, поэтому в этом году частные оружейные компании из США подписали контракты на поставку для нужд гражданского рынка только из России миллиарда патронов. Парадокс ситуации заключается в том, что сегодня в значительной мере именно американские граждане позволяют держаться на плаву нашим оружейным предприятиям (до 40 процентов гражданской продукции Ижмаша приходится на экспорт в США), особенно если вычесть из расчетов госзаказ – явление нестабильное, зацикливание на которое привело наш ВПК к сильнейшему удару в 90-е годы.
– И все-таки, можно ли сказать, что рынок гражданского оружия малоприбыльный?
– Я бы не бралась это утверждать. До 70 процентов мирового массива стрелкового оружия, насчитывающего почти миллиард единиц, приходится на частных лиц. Этот массив за последние пять лет вырос на 35 процентов, демонстрируя свой рост даже в период кризиса и провала в других сегментах экономики. Так, в 2007–2011 годах натуральный объем продаж гражданского оружия в России вырос на 47,6 процента. Сегодня, например, от 53 до 70 процентов оружейного производства Ижмаша приходится на гражданский рынок и каждый год эта доля возрастает, что является общей закономерностью в этой сфере.
Тем временем в России все запасы стрелкового оружия ограничиваются несколькими десятками миллионов единиц. Число владельцев гражданского оружия у нас – пять миллионов, оружия на руках у населения в десять раз меньше, чем в США, при этом уровень криминальных убийств у нас в три раза выше. Наши мобилизационные потенциалы просто несопоставимы.
– Действительно... Абсолютное большинство лучших советских снайперов во времена Великой Отечественной были до военной мобилизации или охотниками, или спортивными стрелками, или участниками системы ОСОАВИАХИМа.
– Да! А что сейчас происходит? В современной Эстонии, кстати, не только импортные образцы оружия стоят в два-три раза дешевле, чем в России, но даже отечественная продукция, например нашего Барнаульского патронного завода, в разы дешевле. Люди, серьезно занимающиеся стрелковым спортом, вынуждены это делать в других странах или по крайней мере закупать продукцию за границей, сами занятия стрельбами в России являются очень дорогим удовольствием. А теперь еще в разы ужесточили штрафы за стрельбы в неположенных местах, тогда как инфраструктура стрельбищ и тиров в стране находится в зачаточном состоянии, открытие нового стрелкового объекта требует преодоления огромных административных, бюрократических барьеров. О каком развитии оружейной культуры, мобилизационного потенциала и поддержке ВПК при этом можно говорить сегодня?
Важно понять, что вкладывая в эту сферу даже триллионы государственных рублей без привлечения частных инвестиций и инициативы, мы не сможем получить высокой эффективности, а скорее получим новые закупки «Мистралей» и коррупционные скандалы в Минобороны.
Спор о легализации гражданского оружия идет в России с 1992 года. Именно тогда впервые появилась оговорка, что наш народ пока не готов к этому. Прошло 20 лет, но с точки зрения правящей элиты, россияне все еще не созрели для такой легализации. Газета «ВПК» уже публиковала интервью с руководителем движения «Право на оружие» Марией Бутиной. Сегодня мы решили вновь обратиться к этой теме и поговорили с Марией о перспективах разрешения на ношение оружия в нашей стране.
– Мария, в чем, на ваш взгляд, основная причина неприятия населением легализации гражданского оружия?
– В неосведомленности и отсутствии оружейной культуры. В тех же США политикам, может, и хотелось бы все запретить, но оружейная культура американского общества столь высока, что выдвигать такие безумные требования, как запрет гражданского оружия, для правящего слоя в США является политическим самоубийством.
В России ситуация противоположна. Большинство нашей элиты понимает, что гражданское оружие не проблема, однако основной аргумент против легализации пистолетов – народ против. Кстати, даже в современных республиках Прибалтики, где уже 20 лет как разрешено гражданским людям владеть пистолетами, до 80 процентов населения, не зная об этом, выступает решительно против возможности легализации.
Если бы в России появилась сплоченная и работоспособная организация владельцев гражданского оружия, объединяющая хотя бы сто тысяч реальных человек, к мнению такой силы политикам пришлось бы прислушаться.
– А сама наша власть является носителем такой оружейной культуры?
– Во власти любят пострелять. У многих представителей элиты есть наградное оружие. Мы, к сожалению, не до конца изжили в себе пережитки феодального общества с его системой сословных привилегий. Многие владельцы оружия искренне считают, что черни эта привилегия ни к чему. Потому большинство крупных противников гражданского оружия – это силовики, люди, напрямую с оружием связанные.
– Движению «Право на оружие» оппоненты упорно пытаются приклеить ярлык проплаченных агентов «кровавого оружейного лобби», но на производстве и торговле боевым гражданским оружием особо не заработаешь. Получается, что для вас важна сама идея? Никакого бизнеса?
– Для большинства успешных бизнесменов идея стоит на первом месте. Деньги нельзя есть, это всего лишь ресурс для реализации тех или иных идеалов и устремлений. Мы энтузиасты и верим в то, что делаем, считаем это необходимым. Надеюсь, со временем мы вырастем из обычного сообщества энтузиастов в настоящий лоббистский механизм защиты прав и интересов владельцев оружия и оружейной индустрии.В том, чтобы защищать интересы этих налогоплательщиков, заставляя законодателей и исполнителей с ними считаться, нет ничего предосудительного, как нет ничего плохого в труде строителя, адвоката, охотника или охранника. В этом отношении термин «кровавые оружейные лоббисты» для меня не обвинение, а комплимент.
Кровь врагов общества, нарушителей закона, насильников, убийц и грабителей должна литься, если мы не хотим, чтобы лилась кровь законопослушных граждан, ваших жен, детей и стариков. С тем же успехом и хирургию можно назвать кровавой индустрией, в которой между прочим значительно чаще, чем у владельцев оружия, случаются ошибки и сбои.
– Итак, государство не доверяет в России своим гражданам, считая, что им нельзя давать настоящее оружие для самообороны. Почему не всех задевает такое недоверие?
– Задеть достоинство можно, только если оно есть. Нас, владельцев легального оружия, уверенных в себе, берущих на себя ответственность, это задевает. Людей, которые готовы оставить свою семью без защиты и полностью переложить ответственность на плечи полиции, которая почти наверняка не сможет приехать вовремя, нет.
Люди просто не понимают сущности и значения гражданского оружия и живут в своем параллельном измерении, где «изнасилованная и убитая женщина морально выше тетки с дымящимся пистолетом и мертвым насильником у ее ног». Попробуйте добавить в это уравнение своих близких, маленьких детей или престарелых родителей... Те, кто верит, что ненасилие в таких случаях морально выше необходимой обороны, безумны.
– Оппоненты движения говорят, что стоит только разрешить и разоружить людей уже не удастся. Это правда?
– Мы плохо знаем историю. Мы забыли, что до 1918 года боевые пистолеты в России продавались гражданам с правом ношения, забыли, что до 70-х годов прошлого века лицензий на охотничье оружие не существовало. В условиях этого исторического вакуума знаний и возникают идеи о том, что разоружить легально вооруженное население не удастся. Ленин, Гитлер, Пол Пот вполне успешно это делали. С известными последствиями.
– Кое-какие горячие головы предлагают добиваться всероссийского референдума о праве на оружие. Нужно ли это? Возможно ли?
– Референдум актуален прежде всего для преодоления аргумента некоторых политиков о том, что народ против. Апеллируете к воле народной? Хорошо, давайте проводить референдум или не используйте эту отговорку для назревшей реформы.
Референдум пойдет только на пользу оружейному сообществу. Это будет беспрецедентное для новейшей России мероприятие, которое поставит проблему гражданского оружия в центр внимания. В процессе подготовки к референдуму примерно 10–20 процентов россиян перейдут на позицию сторонников легализации пистолетов только на фоне того множества фактов и мнений, которые в ходе обсуждения этой темы всплывут на поверхность.
– А что представляют собой оставшиеся 80 процентов убежденных противников?
– Вы знаете, сознательных противников права граждан на оружие фактически не существует. Есть несколько недобросовестных аппаратчиков, заинтересованных в теневом рынке. Есть реально сумасшедшие, больные люди, которые требуют всеобщего разоружения и верят в пацифизм. И есть запуганное, искалеченное, дезинформированное большинство. На референдум придут не эти аморфные, запуганные противники гражданского оружия, а активное меньшинство сторонников. Так что у нас есть все шансы победить на подобном референдуме. Именно поэтому администрации проще и удобнее реализовать наши требования без всякого референдума, ведь тогда она сможет ограничиваться полумерами и затягивать реформы.
– Сколько нужно времени для того, чтобы сказать, что наш народ готов к легализации гражданского оружия? Кто и по какому плану должен заниматься этой подготовкой?
– «Народ не готов» – это отговорки. Политики понимают, что сторонники возврата полноты прав на оружие становятся все более серьезной силой и уже не могут просто послать нас на все четыре стороны. То, что эта отговорка абсолютно несостоятельна, тоже понятно. Мне в этом отношении больше всего нравится аналогия с завернутым в пеленки ребенком. Вместо того чтобы учить младенца ходить, обезумевший родитель держит его запеленутым, утверждая, что до того как он не научится каким-то мистическим образом ходить, его не распеленают. Рассуждения о том, что наше общество не может получать те или иные права и свободы, поскольку к этому не готово, – из этой же оперы. Это вопиющее надругательство над здравым смыслом и логикой.
Практически все постсоциалистические страны Восточной Европы после крушения Варшавского блока пошли на легализацию пистолетов. Именно благодаря этому они сразу имели приличную, корректную и ограниченную власть без расстрела танками оппозиции, а также низкую преступность и допустимый уровень коррупции. В России из-за беззащитности населения произошел разгул преступности 90-х годов. А потом народ потребовал сильной руки. Если бы в России с 1992 года разрешили пистолеты к гражданскому владению, не было бы такого беспредела криминала, реформы носили бы последовательный и целостный характер и были бы мы сейчас благополучной, динамично развивающейся страной, а не затерянным во времени и пространстве обществом, до сих пор не определившимся, что оно строит, в какую сторону идет, по пути ли ему с Европой. Сильное, самоуправляемое правовое общество невозможно без массового гражданского оружия.
– В 1969 году какой-то армейский офицер, переодевшись в милицейскую форму, стрелял из своего табельного пистолета в правительственный кортеж. После этого офицерам армии и полиции запретили держать постоянно при себе табельное оружие. Строй у нас сменился, целая вереница лидеров ушла в небытие, а запрет этот живет и здравствует. При этом генералы МВД постоянно твердят о том, что оружие должно быть только у людей специализированных и подготовленных. Где тут логика?
– Не следует искать логики там, где есть лишь трусость и коррупционный интерес. Высшие иерархи силовых структур круглосуточно охраняются вооруженной ФСО и не обделяют себя наградным оружием. Проблемы своего низового состава их мало волнуют. Они боятся, что вооруженный полицейский может сделать что-то не то и они за это лишатся постов. Поэтому эта порочная логика продолжает господствовать.
Строго говоря, даже крупные полицейские начальники не сказать, что совсем против. В личных беседах они признаются: им это безразлично, но поскольку на телевидение их зовут как оппонентов, то они и выступают против. Есть буквально несколько параноиков, которые считают, что гражданское оружие несет какую-то революционную угрозу, и несмотря на всю безумность этой идеи, она достаточно укреплена на верхушке ведомств просто потому, что они органически заинтересованы перетягивать всю власть и ресурсы на себя.
Поэтому логично, что силовые ведомства официально стоят на своей старой позиции – все максимально зарегулировать и никого ни до чего не допускать, даже если это им самим вредит, а бандиты убивают полицейских чаще, чем полицейские бандитов.
– В движении широко представлены стрелковые клубы. В других странах в таких клубах можно пострелять из каких душе угодно марок и систем стрелкового оружия. А какое оружие в наших клубах?
– Самый уникальный и представительный в России стрелковый комплекс позволяет стрелять лишь из 21 позиции. Если в московских тирах есть еще относительно небольшой, но все же значительный арсенал доступного для стрельбы оружия, то в провинции ситуация, прямо скажем, критическая. Там доступные в тирах типы оружия ограничиваются порой несколькими спортивными «мелкашками» и пневматическими пистолетами. Это тоже значимый аспект несовершенства существующего правового режима оружия. И если ограничения его ассортимента – это еще полбеды, то куда более вопиющей проблемой является завышенная стоимость стрелковых практик в России в условиях нашего закрытого и недостаточно конкурентного рынка стрелковой индустрии, напрямую определяемой ограниченным характером гражданского оружия в стране, с завышенной стоимостью патронов. Это не просто проблема досуга любителей пострелять, это прямой удар по отечественной оружейной культуре, из-за которого страдают наш стрелковый спорт, наша оружейная промышленность и в конечном итоге подрывается даже наша обороноспособность. Ведь система добровольных и доступных тиров могла бы существенно повысить число высококвалифицированных добропорядочных стрелков, которые являются не только кадровой базой силовых структур, но и основой военного резерва, нашим мобилизационным потенциалом, который подрывается существующими изъянами правового режима оружия в стране.
– Еще оппоненты движения утверждают, что если разрешить короткоствол, то люди массово пойдут в тюрьмы за превышение пределов самообороны. Это так?
– Тут важно не сгущать краски. Дела Иванниковой, Тарасова, Кудрявцевой и Гегама Саркисяна показали, что убив в порядке самообороны преступника, человек необязательно сам становится преступником. Существует много случаев легального применения гражданского оружия, когда никаких репрессивных последствий не последовало. Просто эти дела не получают широкого общественного резонанса. Например, по данным регионального ГУВД, только в 2008 году при помощи травматического оружия было зафиксировано 30 случаев необходимой обороны, каждый из которых был признан законным. Здесь, как и в случае с гражданским оружием самообороны в целом, широко известными становятся прежде всего вопиющие случаи ошибок правоохранительных органов, а не их адекватные реакции. Поэтому сам тезис, что применение оружия самообороны в целях самозащиты в России обязательно приведет к уголовному преследованию, некорректен.
Однако проблема такая, безусловно, есть, да и сам факт того, что защищавшаяся сторона вынуждена доказывать свою добропорядочность и на нее непременно заводят уголовное дело, даже если его потом закрывают, недопустим и не способствует росту гражданской ответственности. С последним постановлением Верховного суда, существенно детализирующим и расширяющим понятие «необходимая самооборона», ситуация улучшилась, но этот успех следует, безусловно, и дальше развивать.
Важно понимать, что лучше сидеть в тюрьме, чем лежать в могиле. 80 процентов случаев успешной самообороны, по мировому опыту, приходится именно на боевые пистолеты. Несмотря на то, что их количество на руках у населения примерно идентично количеству длинноствольного оружия. Поэтому приоритетно все же предоставление гражданам эффективных средств самообороны, даже если это не будет сопровождаться либерализацией правового режима самообороны. Это каждый год будет спасать тысячи невинных жизней и минимизирует насильственную преступность.
– В странах, где право граждан на оружие действует во всей полноте, военная промышленность и экономика в целом имеют известные преимущества. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Мысль, что большие люди вершат судьбы страны, а население где-то в сторонке должно постоять, – это наша основная проблема, обусловленная историческими перипетиями отечественной государственной инерции. Постепенно эта проблема преодолевается, приходит осознание важности частно-государственного партнерства, но до фундаментальных вопросов безопасности и оружия это осознание еще не в полной мере добралось. Именно этим обусловлен столь аномально высокий уровень насильственной преступности в России, в разы превосходящий уровень криминального насилия в соседних странах. По этой же причине наблюдаются системные проблемы в нашем ВПК, переживающем старение кадров и дефицит средств. Отсюда же проблема недобора призывников в Вооруженные Силы, в то время как в некоторых странах добровольцы сами составляют костяк национального вооруженного резерва.
– То есть сложившаяся ситуация прямо угрожает нашей национальной безопасности?
– Да. Ведь если, например, сравнить масштабы боезапасов и производства оружия в России и США, отсутствие баланса сил бросится в глаза. Каждая вторая американская семья сегодня уже вооружена, у них в стране порядка 300 миллионов единиц стрелкового оружия только в пользовании граждан. Есть даже более тысячи боеспособных танков в частной собственности (для сравнения: все вооруженные силы Украины имеют 700 танков, Мексики – 45), ежегодно в Соединенных Штатах производится более 12 миллиардов всевозможных патронов. Местных производственных мощностей не хватает, поэтому в этом году частные оружейные компании из США подписали контракты на поставку для нужд гражданского рынка только из России миллиарда патронов. Парадокс ситуации заключается в том, что сегодня в значительной мере именно американские граждане позволяют держаться на плаву нашим оружейным предприятиям (до 40 процентов гражданской продукции Ижмаша приходится на экспорт в США), особенно если вычесть из расчетов госзаказ – явление нестабильное, зацикливание на которое привело наш ВПК к сильнейшему удару в 90-е годы.
– И все-таки, можно ли сказать, что рынок гражданского оружия малоприбыльный?
– Я бы не бралась это утверждать. До 70 процентов мирового массива стрелкового оружия, насчитывающего почти миллиард единиц, приходится на частных лиц. Этот массив за последние пять лет вырос на 35 процентов, демонстрируя свой рост даже в период кризиса и провала в других сегментах экономики. Так, в 2007–2011 годах натуральный объем продаж гражданского оружия в России вырос на 47,6 процента. Сегодня, например, от 53 до 70 процентов оружейного производства Ижмаша приходится на гражданский рынок и каждый год эта доля возрастает, что является общей закономерностью в этой сфере.
Тем временем в России все запасы стрелкового оружия ограничиваются несколькими десятками миллионов единиц. Число владельцев гражданского оружия у нас – пять миллионов, оружия на руках у населения в десять раз меньше, чем в США, при этом уровень криминальных убийств у нас в три раза выше. Наши мобилизационные потенциалы просто несопоставимы.
– Действительно... Абсолютное большинство лучших советских снайперов во времена Великой Отечественной были до военной мобилизации или охотниками, или спортивными стрелками, или участниками системы ОСОАВИАХИМа.
– Да! А что сейчас происходит? В современной Эстонии, кстати, не только импортные образцы оружия стоят в два-три раза дешевле, чем в России, но даже отечественная продукция, например нашего Барнаульского патронного завода, в разы дешевле. Люди, серьезно занимающиеся стрелковым спортом, вынуждены это делать в других странах или по крайней мере закупать продукцию за границей, сами занятия стрельбами в России являются очень дорогим удовольствием. А теперь еще в разы ужесточили штрафы за стрельбы в неположенных местах, тогда как инфраструктура стрельбищ и тиров в стране находится в зачаточном состоянии, открытие нового стрелкового объекта требует преодоления огромных административных, бюрократических барьеров. О каком развитии оружейной культуры, мобилизационного потенциала и поддержке ВПК при этом можно говорить сегодня?
Важно понять, что вкладывая в эту сферу даже триллионы государственных рублей без привлечения частных инвестиций и инициативы, мы не сможем получить высокой эффективности, а скорее получим новые закупки «Мистралей» и коррупционные скандалы в Минобороны.
Информация