Воспоминания о службе на корабле радиотехнической разведки «Вертикал»
КРТР «Вертикал» пр. 393А
В очередной поход мы вышли в начале марта. Целью похода было наблюдение за учениями НАТО в средней Атлантике. На подходе к району учений, на дистанции 90 км, я обнаружил английский (американский?) противолодочный авианосец «Эссекс» по его приводному УКВ-радиомаяку. Помогла моя новая антенна. Мы сблизились с эскадрой. В ней оказалось семь кораблей. Противолодочный авианосец «Эссекс», фрегат «Фарагат» и пять эсминцев. Один из них оказался старым знакомым моего командира – эсминец «Кортни». Про него я услышал от командира историю их знакомства.
Оказывается, год назад командир был в таком же походе и встретил этот эсминец. Тот подошёл к нашему кораблю и их командир в мегафон прокричал: «Рашен, чейндч! Рашен чейндч!». Наш командир неплохо знал английский, и вскоре они договорились об обмене сувенирами. В качестве наших сувениров была водка и папиросы «Беломорканал». Со стороны американцев были предложены пиво, банки с ананасами и журналы «Плейбой». Два корабля сошлись бортами, выбросили за борт кранцы и двигались малым ходом. Начался интенсивный обмен, который продолжался минут двадцать. Замполит Армаш не присутствовал при этом (отсиживался в каюте) и командира не заложил. Они были друзьями.
Вообще-то, этот замполит оказался неплохим мужиком. Высокий, физически очень крепкий, он занимался вольной борьбой и был чемпионом Северного флота. Однажды мы с ним в шутку схватились в его каюте, и он тут же положил меня одной левой, хотя и я не был слабаком.
С неделю мы ходили за авианосцем, писали и анализировали излучения, снимали на плёнку корабли, противолодочные самолёты «Треккер» и пытались понять, как они ищут и обнаруживают подводные лодки.
Они давно уже поняли, что мы разведчики и от них не отстанем. Нам удалось перехватить их радиограмму, в которой они запрашивали у Пентагона кто такой «Вертикал»? И вскоре получили ответ: «Вертикал» - русское разведывательное судно, командир Леонид Шульпин.
Противолодочный авианосец «Эссекс», 1967г.
Эсминец «Кортни», 1967 г.
Как выяснилось, ПЛ было две – одна норвежская, другая английская. Эскадра маневрировала, и мы часто мешали их кораблям.
Через неделю мы им надоели и после одного неудачного маневрирования, когда мы чуть-чуть не столкнулись с авианосцем, они уступили нам место в походном ордере, по корме, слева от авианосца. Мы поняли это, когда увидели их перестроение на экране РЛС. Командир занял отведённое нам место, и следующую неделю мы ходили в их ордере и вместе совершали все манёвры.
Наблюдали заправку авианосца в море. Судно-заправщик шло рядом с авианосцем на расстоянии 20 – 30 метров. С него на авианосец были поданы шланги и натянута канатная дорога, по которой вверх – вниз ползли ящики со всевозможными продуктами. Вскоре мы узнали, что это за продукты. С авианосца ежедневно летели в море пустые ящики из под пива, ананасов, апельсинов, бананов. Мы с завистью смотрели на негров, которые обслуживали самолёты, а в свободную минуту стояли у борта и ели свежие ананасы, бананы. Нам стало очень жаль «бедных» негров, которых так «угнетали» белые (об этом не раз говорила советская пропаганда).
У нас же в трюмах не было ничего кроме ржавой воды, а в холодильнике лежала уже почерневшая рыба и такое же тёмное мясо. Хлеб и батоны хранились в полиэтиленовой упаковке, пропитанные спиртом. Они не черствели, но горчили даже после тепловой обработки в печи на камбузе.
Однажды над нами завис противолодочный вертолёт и стал нас фотографировать. Он висел над кораблём так низко, что можно было разглядеть лицо фотографа. Штурман Бутурлин вышел на крыло ходового мостика и погрозил ему кулаком. В ответ, англичанин достал откуда-то апельсин и запустил в штурмана. Я стоял рядом и, поймав апельсин, кинул его обратно в фотографа, но промахнулся. Потом я пожалел об этом. Надо было просто съесть апельсин, ведь у нас не было никаких фруктов, кроме яблочного сока. Моряки без витаминов покрывались прыщами, дёсна кровоточили. Доктор делал им переливание крови из вены на ноге в вену на руке. Это почему-то помогало, прыщи проходили.
Вообще говоря, никакой враждебности со стороны англичан и американцев мы не заметили. Это на уровне правительств была «холодная война», а со стороны простых людей, даже военных, не чувствовалось никакой враждебности. Было только любопытство.
Меня поразили дисциплина и выучка на кораблях НАТО. Всё делалось очень чётко и быстро. Самолёты взлетали с интервалом в полминуты. Садились один за другим. При этом иногда казалось, что самолёт летит слишком высоко, что он не сядет. Но самолёт камнем падал вниз с высоты 6-7 метров, цеплялся задним крюком за трос и останавливался через пару секунд. Как лётчик выдерживал такие перегрузки, я не знаю.
Перед самым концом учения мне пришлось наблюдать катастрофу нашего турбовинтового самолёта - разведчика ТУ-95 (был сделан на базе дальнего стратегического бомбардировщика) (Ту-16Р Плиева?). Наши самолёты почти ежедневно облетали авианосец, проходя на уровне его борта на самой малой скорости. Жутко было смотреть, как громадная машина летит так низко. Пилоты, переговариваясь по УКВ, шутили: «Давай пугани их, посрезай им мачты!». Конечно, надо было иметь огромное мастерство, чтобы так вести машину. И вот в один, не очень прекрасный день, этот трюк закончился катастрофой. Наш самолёт, как обычно, прошёл над бортом авианосца и стал разворачиваться у него по носу. Но скорость видно была недостаточна, самолёт, скользнул на крыло, зацепил волну и рухнул в воду, подняв тучу брызг. Пока мы пытались осмыслить происшедшее и что-то предпринять, я увидел, как авианосец «Эссекс» лёг в дрейф, в борту авианосца открылась ниша и вывалилась площадка, на которую тут же выбежала аварийная команда. Все в оранжевых спасательных жилетах. Откуда-то сверху, со шлюпбалок полетел вниз катер. Именно полетел, и, подняв тучу брызг, закачался рядом с площадкой. Аварийная команда попрыгала в катер, тут же были отданы гини, взревел мотор и катер помчался к месту катастрофы. Из-за другого борта авианосца выскочил точно такой же катер и сделал то же самое.
Мы остановились и стали ждать. Никакой реальной помощи мы оказать не могли. Наши спасательные катера можно было спустить на воду в течение получаса, ещё с полчаса мы бы заводили моторы и, если бы завели, то шли бы со скоростью в 8 узлов. Но мы бы их не завели, поскольку аккумуляторы давно сели. Механик за катерами не следил и аккумуляторы не заряжал.
А англичане вскоре привезли на своих катерах семь трупов. Это был экипаж разбившегося самолёта. Оказывается, при ударе о воду, кабина оторвалась, и лётчиков выбросило в море. Все они были одеты в высотные костюмы и потому не утонули. Через два дня мы получили их с авианосца, запаянными в цинковые гробы, и поместили в холодильник. После этого команда отказалась есть мясо и рыбу. Пришлось перейти на консервы. Командование приказало прервать поход и возвращаться в базу. Мы снова вернулись в Горячие ручьи и занялись ремонтом.
[...]
В сентябре мы стали готовиться к новому походу. В заводе на корабль установили теплопеленгатор МИ-110К и загрузили гидроакустический буй МГ-409 для шумопеленгования ПЛ. В лаборатории установили приёмник гидроакустических сигналов и новый магнитофон. А ещё дали три комплекта ртутно-цинковых батарей для питания гидроакустического буя. Аналогичное радиотехническое вооружение было установлено на КРТР «Буй» и «Гироскоп». Всё это было окружено тайной, и мы терялись в догадках, каково будет следующее задание на поход.
Тайна открылась в ноябре. Нас послали искать позиции боевого патрулирования американских атомных ракетных ПЛ в северной Атлантике. МИ-110К была новейшая секретная теплопеленгаторная аппаратура для обнаружения теплового кильватерного следа ПЛ. Гидроакустический буй нужен был для подтверждения контакта. К тому времени «Гироскоп» уже вернулся из похода и доложил о нескольких контактах с ПЛ.
Поиск лодок в северной Атлантике занял два месяца. За это время я вполне освоил новую аппаратуру и понял, что искать лодки, имея максимальную скорость хода в 16 узлов, – гиблое дело. Нам приходилось двигаться зигзагом, пересекая кильватерный след ПЛ много раз. (Только так можно было определить след это или температурная неоднородность воды, вызванная нагревом от солнца или выбросом струи с глубины). Но это снижало нашу среднюю скорость до 10 – 12 уз. Догнать лодку при такой скорости было весьма проблематично. Кроме того, в районе было очень много помех. Постепенно я нанёс на карту все постоянные струйные течения и стал ориентироваться в них. Несколько раз я получал отметку на самописце похожую на след лодки, но подтвердить контакт с помощью гидроакустического буя не удавалось. Пока мы спускали буй с помощью шлюпбалки, лёжа в дрейфе, лодка уходила от нас. Я разработал целую теорию поиска кильватерного следа ПЛ, и доказал, что надо иметь скорость не менее 20 уз, чтобы догнать лодку и зайти в голову кильватерного следа, а также нужна хорошая корабельная ГАС (гидроакустическая станция), чтобы обнаружить лодку в режиме «эхо». И всё-таки в двух контактах я был уверен. Один на позиции боевого патрулирования ПЛ, и другой, когда ПЛ возвращалась в базу, проходя Шотландский пролив.
Новый 1968 год мы встретили в море. Вскоре нас перенацелили в район английской ВМБ Холи-Лох (вблизи Лондондери, Северная Ирландия). Там мы простояли ещё месяц, засекая локатором выходящие из базы атомные ПЛ. Они шли в надводном положении из-за малых глубин. Мы сопровождали их до точки погружения и передавали координаты в штаб Северного флота. Потом на их лодку наводилась наша ПЛ. Мы видели английский берег, но не могли подойти к нему. Тогда мы очень завидовали гражданским морякам, которые заходили во все иностранные порты и отдыхали от моря, от ржавой воды в трюмах и от протухшей рыбы в холодильнике.
Только через три с половиной месяца мы вернулись в свою базу. Это был самый длительный поход в моей жизни.
На обратном пути возле мыса Нордкап (Норвегия) мы повстречали КРТР «Буй». Он шёл на смену нам в Северную Атлантику.
Когда «Буй» вернулся из похода, оказалось, что он намного опередил нас и «Гироскоп» по количеству обнаруженных подлодок. Их было больше двадцати. Я понимал, что искать лодки с помощью теплопеленгатора, установленного на таком тихоходном корабле как «Буй» (полный ход 12 уз.) - абсурд!
Как-то я зашёл на корабль и спросил у начальника РТС, моего сокурсника по ВВМУРЭ, Женьки Горчакова, как это он умудрился обнаружить столько лодок?
В ответ Женька хитро улыбнулся и сказал:
- Уметь надо! Командир мне говорит: «Женя, нужна лодка». «Есть, - отвечаю я. – Сейчас будет». И с помощью нехитрых манипуляций с ручками настройки аппаратуры получаю скачёк на самописце МИ-110К. Затем точно так же получаю запись шумов «лодки» на магнитофоне.
- Но ведь это же шумы моря, а не лодки! - возражаю я.
- А мне по барабану. В штабе в этом не разбираются. Я действую по принципу «хх-хп» (х..ню хотят - х..ню получат).
Мне всё стало ясно.
Вскоре КРТР «Буй» объявили победителем соревнования среди кораблей выполнявших особо важное задание командования, и наградили орденом «Боевого красного знамени». Потом мы, не без издёвки, называли этот корабль «Краснознамённый «Буй».
Меньше чем за сутки до возвращения в базу мы потеряли моряка, сигнальщика матроса Тувалова из БЧ-1. Вообще гибель людей на Севере была обычным явлением. Незадолго до моего прихода на нашем корабле повесился матрос Ершов. Он совершенно не переносил качку и не раз просил списать его на берег. Но командование заупрямилось. «Пусть служит как все, пусть привыкает, становится настоящим мужчиной». Поняв, что стену равнодушия и демагогии ему не пробить, он покончил с собой.
Уже при мне два береговых мичмана напились антифриза (жидкость для тормозов), в состав которого входит метиловый спирт – очень ядовитая штука. Вскоре они ослепли, а затем скончались в госпитале.
Мичман спортсмен-перворазрядник по лыжам во время тренировки заблудился, попав в снежный заряд. Долго плутал в сопках, свалился с обрыва, с трудом выбрался из снежного заноса и замёрз в трёх метрах от дороги.
Пятеро моряков-спортсменов решили сбегать в посёлок Ретинское за водкой. (В Полярном водку не продавали - сухой закон). До этого рыбацкого посёлка 9 км по плохой дороге. Туда добежали нормально. На обратном пути выпили «для сугрева», после чего двое с большим трудом добрались до Горячих ручьёв порядком обмороженные, а трое упали и замёрзли.
Одного моряка съели крысы. Произошло это так. Он возвращался из Полярного в Горячие ручьи. Большой участок дороги проходил мимо городской свалки. Я прекрасно помню эту свалку с полчищами вечно копошащихся крыс. Зачем он полез на свалу – не понятно. Может быть увидел что-нибудь интересное, нужное. Крысы набросились на него. Он побежал, упал, ударился головой о кусок бетона, потерял сознание. Крысы обглодали его до костей.
С матросом Туваловым же вот что случилось. Мы были уже в своих территориальных водах и все считали часы до возвращения в базу, когда командир приказал сколоть лёд на палубе, чтобы швартовная команда могла нормально работать. Моряки надели спасательные жилеты, вооружились инструментом и стали колоть лёд. Тувалов работал на корме. Там в леерном ограждении, в одном месте, не хватало средней перекладины.
Утомившись, он прислонился спиной к лееру и стал отдыхать. Корабль покачивало. Вдруг ноги у него поскользнулись, он сел и опрокинулся на спину. А поскольку средней перекладины там не было, то матрос упал за борт. Это заметили другие. Закричали «Человек за бортом!», побежали на ГКП. Но пока они бежали, корабль прошёл метров 300 – 400. Пока мы развернулись, пошли назад, место падения матроса было потеряно. Спасательный жилет у него (как и у остальных матросов) не был надут и не мог поддерживать его на плаву. Видимость была плохая (полярная ночь). Искали мы целый час, но безрезультатно. В такой ледяной воде человек может продержаться максимум минут двадцать.
Записали в вахтенный журнал о гибели матроса Тувалова и пошли в базу.
С месяц нам дали отдохнуть в Горячих ручьях, потом послали в короткий двухнедельный поход на Белое море. Целью похода была заготовка брёвен для строительства УБЦ (учебно-боевого центра). Дело в том, что по Северной Двине сплавляли плоты из мест заготовки древесины. Плоты часто разваливались и брёвна уносило в море. Потом, во время штормов прибоем их выбрасывало на берег. Вдоль всего восточного побережья Белого моря образовались огромные завалы, высотой метров в пять. Внизу брёвна были уже гнилые, но сверху - вполне пригодные для строительства.
Второй нашей задачей было проверить, насколько защищены от средств визуальной и радиотехнической разведки наши северные базы и береговые объекты. На корабль посадили двух «диверсантов» (офицеров КГБ) и мы должны были постараться забросить их незаметно в Северодвинск, на завод, где строились наши самые современные ракетные атомные ПЛ.
В середине марта мы вышли в море и пошли вдоль побережья Кольского полуострова. Убрали флаг, сняли с рубки надпись «VERTIKAL» и шли, не отвечая ни на какие запросы береговых пограничных постов. Подходили близко к берегу, писали все излучения РЛС, переговоры по УКВ, фотографировали. Всё наносили на карту и отправляли в штаб разведдонесения. В результате нами была вскрыта вся инфраструктура военных объектов северного побережья, береговые ракетные части ПВО, противокорабельные БРАЧ (береговые ракетно-артиллерийские части) и пункты базирования ПЛ.
В Белом море мы зашли в полигон, где проходила заводские испытания стратегическая ракетная ПЛ, затем засняли РЛС обнаружения космических объектов на мысе Толстик (РЛС входила в систему противоракетной обороны «Голубой пояс»), и направились в устье Северной Двины. Там встретили заводской буксир, беспрепятственно посадили на него «диверсантов» под видом работяг, и пошли за брёвнами для УБЦ.
Встали на якорь возле берега и в первый же вечер устроили грандиозную пьянку. Открыли стрельбу из ракетниц, зажигали фальшфейеры и переполошили пограничников. Те подошли к нам на катере выяснить, в чём дело и остались с нами пировать. Потом пригласили нас к себе с ответным визитом. У них было много сёмги и икры, а у нас много спирта.
Для похода за брёвнами спустили катера. Подошли к берегу, моряки высадились и стали стаскивать брёвна в воду. Делали плот из трёх брёвен и тащили его к кораблю. Там с помощью шлюпбалок поднимали брёвна и укладывали вдоль бортов и на полубаке. Пару дней погода была хорошая, потом заштормило. Сидели на корабле и ждали пока утихнет море.
Как только стало стихать, вновь принялись за работу. Я был старшим на катере и сидел у руля. Сидел на планшире. При подходе к берегу нас развернуло волной (был сильный накат). Следующая волна ударила в борт, катер сильно накренился, моряки попадали со скамеек, а меня выбросило за борт. Катер прибило к берегу и стало бить о камни. С большим трудом нам удалось развернуть катер носом в море. Все промокли до нитки в ледяной воде. Командир приказал всем морякам принять горячий душ и по сто граммов спирта. Я сделал то же самое. В результате никто не заболел.
Через две недели мы вернулись в Горячие ручьи с тридцатью тоннами брёвен и хорошими запасами солёной сёмги (дар пограничников).
[...]
30 октября корабли «Вал» и «Вертикал» вышли в море, чтобы больше уже никогда не возвращаться на Север. Шли со скорость 14 узлов на двух исправных дизелях. Погода нам благоприятствовала. Море было спокойным. Обогнули Норвегию и пошли на Юг. С каждым днём становилось всё теплее и светлее.
Вошли в Средиземное море. Погода стояла прекрасная. Моряки разделись и загорали на палубе, обливались из шланга тёплой забортной водой. Вечером устроили концерт художественной самодеятельности. С гитарой, с баяном. Пели, плясали. Настроение у всех было приподнятое. Ещё бы! После холодных ветров и дождей, после мрака Севера вдруг оказаться на средиземноморском курорте! Под ласковым южным солнцем. И служить им предстояло теперь на тёплом Чёрном море.
Турецкие проливы Дарданеллы и Босфор проходили днём. Моряков закрыли в кубриках и на боевых постах. Был приказ Малышева, на палубу ни ногой. Все офицеры получили оружие (пистолеты ПМ) и каждому был отведён свой сектор на палубе. В случае чьей-нибудь попытки бегства, приказано было стрелять на поражение. Про себя я подумал: «Если что, буду стрелять мимо. Не могу я убить человека, тем более своего сослуживца». Турки тепло приветствовали наши корабли со своих рыбацких лодок и баркасов.
В Босфоре я любовался Стамбулом и прекрасным константинопольским собором, который словно вырастал из воды со своими высокими минаретами. А вокруг кипела жизнь, на воде и на суше. Чужая, яркая, непривычная.
15 ноября мы прибыли в Севастополь. Встали в Угольной гавани. Вскоре на корабль пожаловало командование. Доложили результаты перехода, проехали с документами в штаб флота. Потом опять бесчисленные комиссии, осмотры, проверки. По вечерам ресторан, городские парки и скверы, музыка, толпы отдыхающих. Но всеми мыслями я был уже дома, в Ломоносове.
Через две недели корабль был принят в состав Черноморского флота. А ещё через пару дней я получил проездные документы и предписание убыть в 40 Институт МО для дальнейшего прохождения службы.
- капитан 2 ранга Берков Ю.А.
- http://lib.gendocs.ru/docs/198500/index-565-1.html?page=4
- Изображаю ПЛ «противника»
Информация