Раковорская битва. Забытая победа
Раковорская битва состоялась 18 февраля 1268 г. между объединенным войском Северо-Восточной Руси с одной стороны и силами Ливонского отделения Тевтонского ордена, католических епископов восточной Прибалтики и датского короля с другой.
Мало кому из тех, кто не является профессиональным историком, известно о раковорской битве больше, чем то, что она «когда-то была». А между тем, это одно из крупнейших сражений за всю историю средневековой Европы, как по числу участников, так и по числу погибших в ней воинов. Несмотря на то, что раковорский поход русской армии и сама битва тщательно и скрупулезно описаны как в русских, так и в немецких источниках, несмотря на крайнее ожесточение самой битвы, яркость и незаурядность личностей ее участников как с одной, так и с другой стороны, по непонятным мне причинам это событие до настоящего времени самым прискорбным образом игнорируется популяризаторами отечественной истории. В художественной литературе описание раковорского похода и битвы встретилось мне только в повести Д.М.Балашова «Господин Великий Новгород», все остальные жанры популярного искусства это событие игнорируют начисто. Текст, следующий ниже, является выражением моего личного мнения о событиях раковорского похода, не всегда совпадающего с «каноническим», как в плане хода и результата самого сражения, так и в плане оценки политической обстановки накануне и после него.
После практически одновременной смерти Александра Невского и литовского короля Миндовга в 1263 г. распался начавший оформляться союз Владимирской Руси и Литвы против Тевтонского ордена, основательно закрепившегося к тому времени в Восточной Прибалтике и серьезно угрожавший самому существованию последнего.
В Литовском государстве после гибели Миндовга начались военные столкновения между его наследниками и соратниками, в результате которых большая их часть погибла, а например, нальшанский князь Довмонт (Даумантас), вынужден был покинуть родину и вместе с семьей и дружиной отправился в Псков, где был принят на службу в качестве воеводы. В целом же, молодое Литовское государство, лишившись центральной власти, вновь распалось на отдельные княжества и не проявляло себя на внешнеполитической арене еще длительное время, ограничиваясь обороной собственной земли и эпизодическими набегами на территорию соседей. Впрочем, политических целей эти набеги не преследовали.
Русь, в отличие от Литвы, после смерти Александра Невского избежала серьезных усобиц. Новгород безропотно принял на княжение Ярослава Ярославовича, ставшего великим князем Владимирским, несколько успешных походов псковского воеводы Довмонта, крещенного по православному обряду под именем Тимофея, на Литву (1265 – 1266 г.г.) окончательно устранили литовскую угрозу западным границам Руси. Наиболее серьезную опасность на севере для Руси теперь представлял католический анклав на землях Ливонии и Латгалии (совр. Эстонии и Латвии).
Структура этого анклава была достаточно сложной. Север Ливонии занимали подданные короля Дании «мужи короля», им принадлежали города Ревель (Колывань, Таллин) и Везенберг (Раковор, Раквере), а также все земли от реки Нарва до Рижского залива вдоль южного берега Финского залива на глубину до 50 км. В центральной и южной Ливонии, а также Латгалии владения Ордена и ливонских архиепископов, номинальной главой которых был Рижский архиепископ, представляли собой изрядную чересполосицу. Например, Рига, Дерпт (Юрьев, Тарту), Оденпе (Медвежья Голова, Отепя), Гапсаль (Хапсалу) с окрестностями, принадлежали архиепископу, а Венден (Цесис), Феллин (Вильянди) и другие области – Ордену. Между датчанами и Орденом, а также между орденом и архиепископом периодически возникали противоречия, доходившие даже до вооруженных стычек, однако именно к середине 1260-х годов эти противоречия были преодолены и все три политические силы оказались способны выступить единым фронтом. Было бы, по меньшей мере, странно, если бы анклав не воспользовался таким обстоятельством и не попытался расширить свои пределы на восток.
Со времени захвата в 1226 г. крестоносцами Юрьева, переименованного оккупантами в Дерпт или Дорпат, ими неоднократно предпринимались попытки подчинить своему влиянию земли, лежащие восточнее Чудского озера и реки Нарва, то есть территории, занимаемой племенами ижора и водь, к тому времени, в основном, уже христианизированных по православному обряду. Однако при этом каждый раз они наталкивались на пусть иногда неорганизованное, но всегда упорное и яростное сопротивление своих восточных православных соседей – Великого Новгорода и его форпоста на западных границах – Пскова. В тех случаях, когда на помощь этим городам приходили князья Владимирской Руси, предприятия крестоносцев заканчивалось тяжелыми военными поражениями (битва под Юрьевом 1234 г., Ледовое побоище 1242 г. и др.). Поэтому очередная попытка продвинуть свое влияние на восток готовилась особенно хитро и тщательно.
Когда и где именно – в канцелярии Рижского архиепископа или Ордена возник план нанесения военного поражения Новгороду путем провокации его конфликта с датчанами и последующим вмешательством в этот конфликт, остается загадкой. Если исходить из того, чья роль в осуществлении этого плана была наиболее активной, то его инициатором следует признать Орден. Однако, сам почерк, стиль, с которым этот план был задуман, характерен, скорее, для папской канцелярии. Как бы то ни было, план был создан, согласован и утвержден всеми заинтересованными сторонами. Суть его заключалась в том, что датская сторона, как наиболее слабая в военном отношении провоцирует своими агрессивными действиями Новгород на военный поход ограниченными силами в северную Ливонию. В Ливонии новгородцев будут поджидать объединенные силы анклава, следует неминуемый разгром ядра новгородского войска, после чего, пока новгородская община приходит в себя и собирает новые силы, следует серия молниеносных захватов укрепленных пунктов на территории восточнее Нарвы и Чудского озера.
Формальным поводом для конфликта послужили усилившиеся притеснения новгородских купцов в Ревеле, столице «земли короля». Имели место также пиратские нападения на торговые суда в финском заливе. Для Новгорода торговля была основным источником дохода, поэтому на подобные события новгородская община реагировала крайне болезненно. Внутренние разногласия в таких случаях отходили на второй план, община консолидировалась, требуя от своих руководителей немедленной и жесткой реакции.
Так произошло и в конце 1267 г. Новгородцы стали готовиться к походу. Великий князь Ярослав Ярославович попытался воспользоваться этими обстоятельствами и хотел повести собранное новгородцами войско на Полоцк, который планировал подчинить своему влиянию. Под давлением великокняжеского наместника, князя Юрия Андреевича, объединенные дружины вышли в поход в направлении на Полоцк, но в нескольких днях пути от Новгорода новгородская дружина устроила стихийное вече. Новгородцы объявили наместнику великого князя, что на Полоцк или в Литву не пойдут. Надо полагать, что Юрий Андреевич был крайне недоволен таким поворотом дел, однако новгородским воеводам все-таки удалось убедить княжеского наместника присоединить свою дружину к общему походу, целью которого на том же вече были избраны, казалось бы, слабые и беззащитные в военном отношении Раковор и Ревель. Русские заглотили приманку, заботливо подброшенную им Орденом и Ригой.
Русское войско не было подготовлено для штурма хорошо укрепленного каменного замка, каким в то время являлся Раковор. Русские опустошили окрестности, подступили к замку, но потеряв при попытке взять город неожиданным штурмом, «изгоном», семь человек, отступили. Для успешного планомерного штурма необходимы были соответствующие осадные приспособления, которыми русское войско, собиравшееся изначально грабить полоцкую и литовскую земли, не запаслось. Русские отступили, войско вернулось в Новгород.
Неожиданная смена направления похода, отсутствие обозов с осадной техникой и, как следствие, высокая скорость передвижения, а также то, что под Раковором русское войско практически не задержалось – все это сыграло для русских неожиданно спасительную роль – католики не успели перехватить русское войско. Казалось, что тщательно выверенный план анклава сорвался, но тут же из Новгорода от имевшихся там постоянных торговых миссий в Ливонию стали поступать сообщения о готовящемся новом походе против Раковора и Ревеля. План не сорвался, просто его выполнение было отсрочено.
Во втором походе на Раковор планировалось участие значительно больших сил. В Новгороде усиленно ковалось оружие, во дворе новгородского архиепископа мастера монтировали осадную технику. Новгородцам удалось убедить великого князя Ярослава Ярославовича в необходимости и выгоде похода именно в Ливонию. В походе также решили принять участие другие князья владимирской земли: Дмитрий Александрович Переяславский (сын Александра Невского), Святослав и Михаил Ярославичи (сыновья великого князя) с тверской дружиной, Юрий Андреевич (сын Андрея Ярославовича, брата Невского), а также князь Довмонт с псковской дружиной. Без непосредственного одобрения великого князя такая коалиция состояться, конечно, не могла. Кроме этого как участники похода в летописи поименованы князья Константин и Ярополк, но с уверенностью об их происхождении можно говорить лишь то, что они были рюриковичами. Сила собиралась весьма внушительная.
В разгар сборов в Новгород прибывают послы от Рижского архиепископа с просьбой о мире в обмен на неучастие в военных действиях Новгорода против датчан. «И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци, и изъ инех городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ, перемогаитеся съ колыванци и съ раковорци а мы к ним не приставаемъ, а крест целуемъ». И целоваша послы крестъ; а тамо ездивъ Лазорь Моисеевич водил всехъ ихъ къ кресту, пискуповъ и божьихъ дворянъ, яко не помогати имъ колыванцем и раковорцем;». (цитата из летописи). Руководители новгородской общины не были людьми наивными и заподозрили послов в неискренности. Чтобы удостовериться в честности их намерений в Ригу был послан полномочный представитель общины боярин Лазарь Моисеевич, который должен был привести высшее руководство Ордена и Рижского архиепископства к присяге, что он успешно проделал. А тем временем в северную Ливонию из всех подконтрольных анклаву земель стягивались войска. Ловушка для русских готова была захлопнуться.
23 января 1268 г. русское войско в полном составе с обозом и осадными приспособлениями вышло из Новгорода, вскоре русские переправились через Нарву и вступили в ливонские владения датского короля. На этот раз русские не торопились, разделившись на три колонны, они планомерно и целенаправленно занимались разорением враждебной территории, медленно и неотвратимо приближаясь к первой цели своего похода – Раковору.
В летописи подробно описывается эпизод с обнаружением русскими пещеры, в которой укрылись местные жители. Три дня русское войско стояло возле этой пещеры, не желая ее штурмовать, пока «мастеръ порочныи» не сумел пустить в пещеру воду. Каким образом эта операция была проведена и где могла бы находиться эта пещера достоверно не известно. Мы знаем только, что «чудь» из пещеры «побегоша» и русские «иссекоша ихъ», а добычу, обнаруженную в этой пещере, новгородцы отдали князю Дмитрию Александровичу. На территории северной Эстонии нет природных пещер, в которых могло бы поместиться больше 20-30 человек. Тот факт, что русское войско потратило на осаду и разграбление убежища, в котором могли скрываться едва ли два десятка человек, свидетельствует о том, что русские действительно никуда не торопились и подошли к процессу разграбления северной Ливонии весьма основательно.
Русское войско продвигалось по враждебной территории, не встречая никакого сопротивления, силы были настолько велики, что военный поход казался увеселительной прогулкой. Тем не менее, вероятно, до руководителей похода дошли сведения о том, что вражеская армия вышла в поле и готовится дать бой, поскольку непосредственно перед боевым столкновением войско снова было собрано в единый кулак.
О том, где именно произошла битва, в историки спорят до сих пор. В летописи сказано, что встреча с объединенным войском анклава произошла на речке Кеголе. Этот топоним до настоящего времени не сохранился, большинство исследователей соотносят его с небольшой речкой Кунда поблизости от Раквере. Однако по этому вопросу существует и другое мнение, которое кажется мне в большей степени обоснованным. Имеется в виду гипотеза о том, что раковорская битва произошла на 9 км северо-восточнее Кунды – на речке Пада возле села Махольм (совр. поселок Виру-Нигула). В литературе приводятся разные доводы как в пользу одного, так и в пользу другого места. Решающим мне кажется довод о том, что именно переправа через Паду являлась наиболее удобным местом для ожидания подхода русского войска. Северная Эстония и в настоящее время изобилует перемежающимися трудно проходимыми болотами и поросшими лесом возвышенностями. Единственным удобным местом для прокладки постоянной дороги как была, так и является до сих пор прибрежная полоса вдоль южного берега Финского залива, по которой и в настоящее время проходит автодорога Таллин – Нарва. Перед тем, как пересечь речку Пада эта дорога выходит из своеобразного «дефиле», шириной в несколько километров, ограниченного с юга лесисто-болотистой местностью, а с севера Финским заливом и миновать это место при движении с востока в сторону Раквере весьма проблематично. Более того, после переправы через Паду дорога сворачивает к югу, удаляясь от берега и, таким образом ожидающему врага войску пришлось бы распылять свои силы на разведку и несение сторожевой службы на широком фронте, в то время, как ожидая противника возле Махольма, военачальник мог позволить себе сосредоточить в этом месте основную массу войск, не распыляя сил.
Кроме того именно в Махольме (Виру-Нигула) на берегу Пады находятся развалины одной из самых древних каменных церквей на территории северной Эстонии – капелла св. Марии. По данным археологических исследований время ее основания – вторая половина XIII в. Многие исследователи, на мой взгляд, небезосновательно, полагают, что эта капелла была построена в память о погибших в раковорской битве на холме, под которым, собственно, эта битва и произошла.
Итак, утром 18 февраля 1268 г. русское войско свернуло лагерь и в полном составе выдвинулось в сторону села Махольм, чтобы переправиться через Паду. До Раковора осталось около 20 километров. Конная разведка уже доложила, что на западном берегу Пады стоит вражеское войско в количестве, явно превышающем возможности «колыванских немецъ», но уверенность русских в своем численном превосходстве, а также скрепленные крестоцелованием договоренности с Ригой и Орденом давали существенные поводы для оптимизма. Русское командование решило дать бой. Полки изготовились, брони вздеты, сулицы насажены, луки натянуты. Ловушка захлопнулась.
Что почувствовали новгородский тысяцкий Кондрат и посадник Михаил Федорович, когда увидели выстроившееся на берегу Пады, изготовившееся к бою совокупное войско всей «земли немецкой»? О чем подумали русские князья, литвин Довмонт? Одно можно сказать точно: несмотря на то, что присутствие во вражеском войске «божьих дворян», «влижанъ», «юрьевцев», всех остальных, чьи предводители еще месяц назад «целовали крестъ» не участвовать в военных действиях, было для них, безусловно, неожиданно, растерянности в русском войске не было.
Немцы и датчане заняли западный берег Пады, встав на склоне холма, на вершине которого, вероятно, расположился командующий. Ровный склон, полого спускающийся в долину, был весьма удобен для атаки тяжелой рыцарской конницы. Было принято решение дать русским переправиться через реку, после чего атаковать сверху вниз. Вдоль западного берега Пады в этом месте и сейчас течет заболоченный ручей, который и стал естественным разделителем двух войск перед сражением. Берега этого небольшого ручейка стали тем самым местом, на котором столкнулись два огромных войска. Старожилы Виру-Нигула до сих пор называют его «злым» или «кровавым»…
О численности участвовавших в раковорской битве войск достоверных сведений нет. В Ливонской рифмованной хронике говорится о тридцати тысячах русских и в шестьдесят раз меньшей (то есть полтысячи) армии союзников. Как первая, так и вторая цифры вызывают более чем серьезные сомнения. Не вдаваясь в подробности дискуссии, развернувшейся по поводу численности участвовавших в битве войск, скажу, что наиболее правдоподобным мне кажется мнение о том, что как русское, так и немецкое войско насчитывало около пятнадцати-двадцати тысяч человек.
Основу боевого порядка войска анклава составляли рыцари Тевтонского ордена, вышедшие на поле боя в своем излюбленном построении – клином или «свиньей», что свидетельствует о наступательном характере боя со стороны немцев. Правый фланг «свиньи» защищали датчане, слева выстроились войска архиепископа и ополчение. Общее руководство войском анклава осуществлял Юрьевский (Дерптский) епископ Александр.
Русское войско построилось следующим образом. На правом фланге встала переяславская дружина князя Дмитрия Александровича, за ней, ближе к центру псковская дружина князя Довмонта, в центре – новгородский полк и наместничья дружина князя Юрия Андреевича, на левом фланге встала дружина тверских князей. Таким образом, против «свиньи» встал самый многочисленный новгородский полк. Основная проблема русского войска заключалась в том, что в нем отсутствовало единоначалие. Старшим по лествичному счету среди князей был Дмитрий Александрович, однако он был молод и не столь опытен. Зрелым возрастом и большим опытом отличался князь Довмонт, но на руководство претендовать не мог, в силу своего положения – фактически он был просто воеводой псковского отряда и он не был рюриковичем. Князь Юрий Андреевич – великокняжеский наместник авторитетом среди соратников не пользовался, руководители же новгородской общины не имели княжеского достоинства и командовать князьями не могли. В итоге русские отряды действовали, не подчиняясь единому плану, что, как мы увидим, пагубным образом повлияло на результат сражения.
Сражение началось атакой немецкой «свиньи», пришедшейся на центр новгородского полка. Одновременно оба фланга союзного войска были атакованы тверскими и переяславскими полками. Войско Дерптского епископа вступило в бой с псковским отрядом. Тяжелее всех пришлось новгородскому полку – бронированный клин рыцарской конницы при ударе накоротке развивал огромную силу. Судя по всему, новгородцы, знакомые с этим строем не понаслышке, глубоко эшелонировали свой боевой порядок, что придало ему дополнительную устойчивость. Тем не менее, давление на новгородский полк было настолько серьезным, что в какой-то момент строй полка распался, началась паника, князь Юрий Андреевич вместе со своей дружиной поддался паническому настроению и бежал с поля боя. Разгром новгородского полка казался неминуемым, но в этот момент самым похвальным образом проявил себя князь Дмитрий Александрович – он бросил преследование разбитого ливонского ополчения, собрал вокруг себя сколько смог воинов и произвел стремительную атаку по флангу наступающего немецкого клина. То, что такая атака оказалась возможной, учитывая первоначальное положение полков, говорит о том, что к этому моменту ополчение и епископский отряд были уже разгромлены и бежали с поля боя, освободив Дмитрию пространство для атаки. Косвенно о быстром разгроме епископского полка свидетельствует также автор Ливонской рифмованной хроники, упомянув о гибели его предводителя, епископа Александра в самом начале сражения. Вероятно, в атаке на «свинью» участвовала далеко не вся переяславская дружина, основная ее часть, по-видимому, увлеклась преследованием отступавших, князь Дмитрий смог собрать только небольшую часть, что и спасло «свинью» от полного уничтожения. Тем не менее, немецкий строй заколебался, что позволило новгородскому полку перегруппироваться и продолжить организованное сопротивление.
Отразив атаку переяславской дружины, тевтонцы продолжили наступление на новгородский полк. Сражение стало приобретать затяжной характер, его эпицентр перемещался то в одну, то в другую сторону, кто-то бежал вперед, кто-то назад, атаки накатывались волнами одна на другую. Дрогнул и сбежал с поля боя датский отряд, тверская дружина бросилась его преследовать.
К концу светового дня через несколько часов после начала сражения новгородский полк окончательно рассыпался, однако, тевтонцы были настолько утомлены, что о преследовании отступавших русских речи быть не могло. Тевтонцы ограничились атакой на русский обоз, который им удалось захватить. Пожалуй, это был ключевой момент всего похода, поскольку именно в обозе находились осадные приспособления, предназначенные для штурма Раковора и Ревеля. Нет никаких сомнений, что эти приспособления были немедленно уничтожены.
С наступлением сумерек начали возвращаться княжеские дружины, преследовавшие разбитые отряды датчан, ливонцев и немцев, снова собрался, перегруппировался и был готов к атаке новгородский полк. В дневном бою погибли новгородский посадник Михаил Федорович, еще пятнадцать новгородских «вятших мужей», перечисленных в летописи поименно, тысяцкий Кондрат пропал без вести. Оставшиеся в живых командиры предлагали провести ночную атаку и отбить у тевтонцев обоз, однако на совете приняли решение атаковать утром. Ночью тевтонцы, осознававшие свое чрезвычайно опасное положение, ушли. Преследовать их русские не стали.
Раковорская битва закончилась. Русское войско еще три дня, подчеркивая свою победу, стояло на поле боя – подбирали раненых, хоронили убитых, собирали трофеи. Вряд ли потери русских были слишком велики – в средневековом сражении «лицом к лицу» основные потери несла проигравшая сторона именно в ходе преследования ее победителями, а не в ходе непосредственного «выяснения отношений». Русские войска с поля боя под Раковором не бегали, чего нельзя сказать о большей части их противников «и гониша их до города въ три пути, на семи верст, яко же ни мочи ни коневи ступити трупием» (цитата из летописи), то есть кони русских воинов не могли передвигаться из-за обилия лежавших на земле трупов. О продолжении похода речи, вероятно, не шло, так как был разгромлен русский обоз, а вместе с этим были утеряны необходимые для осады инженерные приспособления, восстановить которые на месте не представлялось возможным, иначе, зачем их было бы везти из Новгорода. Без штурма Раковора поход терял всякий смысл, превращался, фактически, в повторение осенней вылазки. Не удовлетворился достигнутыми результатами только князь Довмонт, который со своей дружиной продолжил поход, «и плени землю их и до моря и повоева Поморие и паки возвратися, исполни землю свою полона» (цитата из летописи). Некоторые современные исследователи считают (и, может быть, не совсем безосновательно), что дополнительной вылазки Довмонта не было, а в летописной записи идет речь о самом раковорском походе в составе всего русского войска, но их позиция лично меня не убеждает. Довмонт зарекомендовал себя бесстрашным и неутомимым воителем, выдающимся стратегом и тактиком, со своей небольшой, но мобильной и опытной, закаленной в многочисленных походах и боях дружиной, костяк которой составляли выходцы из Литвы, лично преданные своему предводителю, он мог позволить себе пройти огнем и мечем по незащищенной вражеской территории. Косвенным подтверждением того, что вылазка Довмонта все-таки имела место быть, может служить и тот факт, что ответный поход Тевтонского ордена на Русь в июне 1268 г. имел своей целью именно Псков.
Каждая из участвовавших в битве сторон приписывает победу себе. Немецкие источники говорят о пяти тысячах убитых русских, однако как могли они их посчитать, если поле боя осталось за русскими, которые покинули его не раньше, чем похоронили всех убитых? Оставим это на совести хрониста. Единственное, на основании чего условную победу можно было бы присудить анклаву, это отказ русских от штурма Раковора и прекращение ими похода. Все остальные имеющиеся у нас данные – бегство большей части католического войска, огромные потери среди датчан, епископского войска и ливонского ополчения, хотя и организованное, но все-таки отступление орденского отряда с поля боя, которое осталось за русскими, рейд Довмонта – все это свидетельствует о победе именно русского оружия.
Чтобы окончательно поставить точку в вопросе о победителе в раковорской битве необходимо проанализировать события имевшие место после нее. Событие такого масштаба не могло не иметь последствий, которые не были бы отмечены пером летописца.
После возвращения из раковорского похода русское войско было распущено. Дмитрий Александрович, и остальные князья разошлись по своим уделам, уведя с собой дружины. В Новгороде остался только великокняжеский наместник – бежавший с поля боя князь Юрий Андреевич. Не о каких военных приготовлениях в Новгороде не один источник не упоминает, в новгородской земле воцарилось полное спокойствие.
Абсолютно противоположную картину мы наблюдаем в землях Тевтонского ордена. Уже с начала весны начинаются мелкие набеги немцев на территорию, подконтрольную Пскову – немцы грабят приграничные деревни, уводят людей «в полон». Один из таких набегов закончился боем на речке Мироповне, в ходе которого князь Довмонт разгромил значительно превосходящий по численности отряд немцев. Под прикрытием мелких набегов Орден собирает все возможные силы и уже в начале лета того же 1268 г. организует грандиозный поход на Псков, мотивировав его необходимостью «отмщения» за раковорскую битву. О какой мести может идти речь, если, по их же собственным словам, немцы битву выиграли? Для этого похода Орден собирает все силы, имевшиеся в то время у него в восточной Прибалтике. По свидетельству того же хрониста, автора Ливонской рифмованной хроники, всего было собрано войско в восемнадцать тысяч человек, возглавлял войско сам магистр Отто фон Лютерберг, погибший двумя годами позже в битве на льду у Карузена (Карузина). Если бы внутренне тевтонцы считали себя победителями под Раковором, откуда такая жажда мести?
Немецкие хронисты, чтобы подчеркнуть доблесть и боевое мастерство братьев-рыцарей практически всегда заведомо занижали численность собственных войск и завышали численность войск противника. Возможно, что говоря о численности своих отрядов, немцы специально упоминали только количество конных воинов, «забывая» посчитать ополчение и вспомогательные войска, которые, тем не менее, в сражениях принимали активное участие. Оценивая численность войска, отправившегося в конце мая 1268 г. в поход на Псков сами немцы называют огромную для того времени цифру – восемнадцать тысяч. Напомню, что согласно тому же хронисту в раковорской битве немецкое войско составляло всего полторы тысячи бойцов. Цифры эти, и в первом и во втором случае, полного доверия вызвать не могут, но откуда такая непоследовательность – в одном случае численность войска катастрофически занижать, а в другом с какой-то маниакальной гордостью расписывать многочисленность и великолепие собранных в поход отрядов? Объяснить ее можно только одним: раковорская компания завершилась тяжелым сражением, а псковская – отступлением и перемирием после нескольких стычек и вылазки псковичей за стены города. Читающий хронику должен был понять, что в первом случае немцы ничтожными силами разгромили огромную армию, а во втором до боя даже не дошло, поскольку русские были напуганы тевтонской мощью. Впрочем, обо всем по порядку.
Оборона Пскова в 1268 г. заслуживает отдельного описания, здесь можно отметить только, что даже столь грандиозное предприятие не принесло Ордену какого-либо успеха. После десятидневной осады, заслышав о приближении новгородской дружины, идущей не помощь псковичам, тевтонцы отступили за реку Великую и заключили с прибывшим на помощь псковичам князем Юрием перемирие «на всей воле новгородской». Откуда у «разгромленных» под Раковором новгородцев через три с половиной месяца взялось такое войско, при приближении которого тевтонцы (восемнадцать тысяч, между прочим!) не рискнули оставаться на восточном берегу Великой и отступили? В феврале тевтонцы «одержали победу» под Раковором над совокупной ратью русских князей, а в июне, располагая гораздо более многочисленной армией, не приняли бой с силами только Новгорода и Пскова, которых, кстати, под Раковором в числе прочих они только что «разбили». Попробуем объяснить такое противоречие.
В орденское войско, по сведениям ливонского хрониста, были набраны ливонские и латгальские ополчения, присоединены некие «моряки» (девять тысяч, половина войска, откуда они взялись, историки гадают до сих пор), но «мужи короля», то есть датчане, а также рыцарские отряды и ополчения из папских областей (Рига, Юрьев, т т.п.) как участники похода не упоминаются. Почему же их там не было? Ответ простой. Большинство боеспособных мужчин из этих областей остались «трупием» на поле возле Махольма под Раковором, воевать под Псковом было просто некому. А такой сборный состав орденского войска объясняется тем, что в него набирали всех, кто может носить оружие, не взирая на их боевые качества, просто для объема. Через два года в попытке прервать литовский набег, на битву при Карузене, последнюю свою битву, Отто фон Лютерберг не смог набрать и двух тысяч воинов, хотя готовился к серьезному сражению.
Очевидно, что целью похода на Псков было не достижение каких-либо военных или политических целей, а просто блеф, демонстрация «силы», попытка внушить русским, что Орден может им еще что-то противопоставить. Сражаться по-настоящему Орден не собирался. Сил не было. О низком уровне боевой подготовки немецкого войска после раковорской битвы свидетельствуют также успешные бои, проведенные Довмонтом против немцев в апреле и июне 1268 – на речке Мироповне и под Псковом, где Довмонт нанес крестоносцам два болезненных поражения, одно в ходе преследования отступающего с добычей отряда, второе в ходе вылазки во время осады. При этом следует отметить, что и на Мироповне и под Псковом многократное численное преимущество было именно у немецких отрядов.
И последнее. После неудачной осады Пскова между Новгородом и представителями анклава начался длительный переговорный процесс, по результатам которого был подписан мирный договор. Текст этого договора не сохранился, однако летописи предают его суть: «И уведавше Немци, прислаша послы с мольбою: «кланяемся на всей воли вашеи, Норовы всей отступаемся, а крови не проливаите»; и тако новгородци, гадавше, взяша мир на всеи воли своеи» (цитата из летописи). То есть, представители католического анклава по данному договору отказывались от дальнейшей экспансии на восток за реку Нарва в обмен на прекращение военных действий. Мир этот не нарушался до 1299 года.
Еще раз вспомним последовательность основных событий после окончания раковорского похода: победа русских в небольшом бою с немецким отрядом на Мироповне в апреле, немецкий демонстративный поход на Псков, не преследовавший каких-либо военных или политических целей, окончившийся отступлением при виде новгородской дружины (в июне), мирные переговоры и заключение мирного договора на «всеи воли новгородскои» (февраль 1269) и длительный мир. На мой взгляд последовательность этих событий ясно указывает на отсутствие после раковорской битвы у немцев и датчан возможностей к серьезному вооруженному сопротивлению.
Таким образом, по итогам раковорской битвы и последовавших за ней событий, мы можем уверенно констатировать, что на берегах реки Пада 18 февраля 1268 г. русское войско одержало тяжелую, но бесспорную победу, остановившую крестоносную экспансию в восточной Прибалтике более чем на тридцать лет.
Информация