Почему Одесса – не Донбасс
Все уже привыкли к сообщениям о взрывах в Одессе. Напрашивается мнение, что в городе действует мощное подполье. Вот только в самой Одессе к этой версии многие – причём как раз не «свидомые» – относятся с большим сомнением, полагая, что за изрядной долей взрывов (если не за большинством) стоят местные силовые структуры.По одной простой причине: ну не хочется местным силовикам ехать в Донбасс и умирать там за «едину Украину» – вот и демонстрируют они Киеву, что в Одессе-де существует такое страшное и активное «сепаратистское подполье», что оставить город без силовиков никак нельзя. Мнение это выглядит разумным: многие взрывы – очень странные. Например, 29 сентября подорвали заброшенный железнодорожный путь, по которому уже много лет поезда не ходят. Местные «подпольщики» уж наверняка об этом должны были бы знать. 24 декабря «пророссийские сепаратисты» вообще взорвали бомбу под российским поездом, как будто других в Одессе нет. Вся «террористическая» кампания, начиная с мая 2014 года (когда произошёл первый взрыв) удивительным образом обошлась без жертв! Единственный убитый – это «террорист», подорвавшийся 27 декабря в четыре часа ночи посреди Сегедской улицы на собственной бомбе. Правда, свидетели, прибежавшие сразу после взрыва, утверждают, что у «подрывника» изначально отсутствовала голова и наблюдались признаки трупного окоченения, то есть «террорист» уже много часов был мёртв…
Так что же, действительно, происходит в Одессе? Где «народные мстители»? Неужели город, который уже 23 февраля ответил на переворот в Киеве 10-тысячной стихийной демонстрацией протеста, а 23 марта собрал 30-тысячный антиправительственный и антифашистский марш и митинг, действительно сдался?
Многие удивляются: неужели одной трагедии 2 мая, «Одесской Хатыни», хватило, чтобы запугать миллионный город? Одесситы – противники киевской власти – на это реагируют болезненно, но толком объяснить ничего не могут. Зато в соцсетях тысячи пользователей написали, что «Одесса слилась» и т.д. в том же духе. Сетевые «стратеги» утверждают, что не может так сильно испугаться город-миллионник. Отчего же нет? Может, и ещё как, потому что Одесса, в самом деле, далеко не Донбасс.
Во-первых, хоть из города и уехало огромное количество евреев, Одесса по-прежнему считает себя «очень еврейской», и, полагаю, именно Всесожжение (Шоа, Холокост) произвело на одесситов особенно травмирующее и парализующее впечатление. Во-вторых, одесситам в значительной мере присущ экзальтированный (и показной) патриотизм. Они настойчиво пытаются всем доказать, что Одесса – это уникальный, чудесный, выдающийся (в том числе, по своему духу) город, родина огромного числа великих писателей, музыкантов, артистов, Беней Криков и анекдотов. «Жемчужина у моря», «город каштанов и куплетистов», «и Молдаванка, и Пересыпь», «всё равно в Одессе будет тесно», «в цветущих акациях город»…
Увы, всё это в прошлом.
Одесса перестала быть «культурной столицей» и уникальным городом. Никакая «Юморина» тут уже не поможет, тем более что выглядит эта «Юморина» – как и вся Одесса – удручающе провинциально.
За 23 года «незалежности» город превратился в заштатный областной центр, заброшенный, деградирующий, но пытающийся ещё что-то изображать из себя. Пылкие патриоты довели ситуацию до того, что город стал выглядеть неприлично запущенным: разбитые в хлам тротуары, огромное количество десятилетиями не ремонтировавшихся и медленно разрушающихся домов.
Поразительна запыленность города. То, что Одесса пыльная и в ней проблемы с водой, это ещё из Пушкина известно. Советская власть – отдадим ей должное! – улицы заасфальтирована, город обильно засадила зеленью, проблему с водой решила. Но одесситы (особенно молодые), похоже, не замечают, что город запылён. И из всех, с кем я разговаривал, непыльной Одессу вспомнил только один дедушка, коренной одессит 1928 г. рождения. Он говорил, что проблема была решена в 1960-е и следующие лет 25 всё было более или менее нормально.
Сегодня в городском бюджете ни на что денег нет. Это последствия экономической катастрофы Украины в 1990-х, от которой больше всего пострадала промышленность, включая, понятно, и Донбасс. Но там было столько предприятий, что сколько бы шахт и заводов не обанкротили и не закрыли, оставалось ещё очень много. А Одесса всегда была торговым, портовым и курортным городом, и деградация промышленности повлекла за собой культурную деградацию. Университеты переориентировались на выпуск «менеджеров». Люди, получившие хорошее высшее техническое образование (а то и два), переквалифицировались во владельцев всяких кафешек, для которых это образование явно избыточно.
Кроме кафе Одесса поражает обилием аптек, банков, маникюрных салонов и мелких, говоря московским языком, риэлтерских контор (в Одессе эти конторы гордо именуют «агентствами недвижимости»). В этих конторах принято вешать объявления прямо в витрине (или на специальном стенде рядом). И все витрины забиты объявлениями «продам квартиру». Ни разу я не видел слова «куплю». Что тоже свидетельствует об упадке города: народ из Одессы разбегается. Моя квартирная хозяйка рассказала: из всей её «параллели» в школе (три выпускных класса) в Одессе осталось четыре человека! Остальные разъехались по миру – от Харькова, Киева и Москвы до Нью-Йорка, Иерусалима и Сингапура.
Похоже, типичному одесситу, как бы сильно он ни бил себя в грудь и ни кричал о любви к городу, на все, что не приносит дохода, наплевать. Именно тут очень хорошо видно отличие Одессы от Донбасса.
Донецкая агломерация возникла в такой же безводной степи, да ещё и усугубленной курящимися серой и прочими «полезными» химическими веществами терриконами. Без канала Северский Донец – Донбасс невозможно было бы жить.
Озеленять и благоустраивать местность начали только с 1926 г. Терриконы методически засаживали лесом, а новые насыпали уже с учётом природоохранных требований. Городские скверы, парки и прочие зелёные насаждения даже в 1990-е поддерживались в очень приличном состоянии. Тот же Ахметов выделял на озеленение деньги. И в июле, и в августе прошлого года в Донбассе с каким-то даже вызовом – уже под обстрелами и бомбёжками – работали коммунальщики-озеленители. В отличие от одесситов, донечане гордились своими парками и скверами и работу в них не считали зазорной, пусть она и не приносила барыши.
Ещё один признак упадка и обнищания города – барахолки. В Одессе, по меньшей мере, их три – у Северного рынка, у Южного и у Староконного. У Староконного – самая большая.
Несчастного вида бабушки и дедушки, алкогольной внешности старьёвщики (в Одессе их зовут «тряпичники») пытаются продать вещи, которые явно никому не нужны и которые в здравом уме никто не купит.
Только полное безденежье может заставить людей стоять долгими часами (иногда на жаре, иногда под дождем и снегом) и пытаться продать за сущие копейки обломки навсегда ушедшего быта. Самое неприятное: множество одесситов не понимает, что эта грандиозная барахолка – свидетельство того, какое количество горожан живёт в бедности и нищете; эти одесситы барахолкой гордятся: дескать, смотрите, какая она, сколько там всего! Люди с таким «менталитетом», подозреваю, как раз и радовались «шашлыку из “колорадов”»...
В Донецке – тоже городе-миллионнике – до нынешней гражданской войны, как и в Одессе, были три барахолки: у Дворца спорта «Шахтёр», у Привокзального рынка и у радиорынка. Но даже все три, вместе взятые, они по размерам и в подметки не годились барахолке на Староконном. И главное, были даже не барахолками, а типичными для Европы «блошиными рынками»: тут продавали в основном то, что называется антиквариатом и винтажем. Скорее, это были «клубы по интересам», где перед каждым продавцом толпились собственные приятели-покупатели: у букинистов – свои, у филателистов – свои, у нумизматов – свои, у ценителей винила – свои. И это не потому, что Донецк был богаче Одессы. Наоборот, экономическая катастрофа 1990-х здесь была «круче», и 90-ми не кончилось. В 2000-х на предприятиях одного только Ахметова сократили свыше 35 тыс. рабочих мест. Дело в другой, «совковой», ментальности: в Донецке торговали, но не гордились этим как в Одессе, и барахолки были не столько отчаянным способом выжить, как толкучки во времена гитлеровской оккупации, сколько стихийным инструментом психотерапии…
Ещё одно свидетельство обнищания и духовного упадка Одессы – огромное количество «комиссионок» и «секонд-хендов». Там всегда есть народ.
В дорогих магазинах в центре города тоже есть, но его меньше, и он другой. Впечатляют, кстати, одесские «новые украинцы». В России таких нет уже лет 10–15 (разве что в глубинке): либо перестреляли друг друга, либо пообтесались. Каких персонажей я наблюдал в Одессе, с какими татуировками, с какими «голдами», с какими «гимнастами»! Ведут себя соответственно – демонстрируют, как полагается «быкам», презрение к окружающим.
Рассказали мне, что на Фонтанах перед одним маленьким кафе есть самодельный памятник Карлсону. Съездил, нашёл, сфотографировал. Внезапно откуда-то вылетел типичной внешности «жлоб» и с характерным западенским акцентом стал кричать, чтобы убирались, потому что тут частная собственность. Эти «понаехавшие» – такой же важный фактор культурной деградации Одессы, как и деиндустриализация с коммерциализацией.
Массовое закрытие предприятий стало одной из причин массовой же эмиграции одесских евреев и греков. Эмигрировавшие одесситы два десятилетия потихоньку замещались переселенцами – частью из других городов и сёл Одесской области, а частью из соседней Винницкой.
Этих винницких селян коренные одесситы очень не любят, зовут рогулями (именно в Одессе я впервые услышал это слово) и потешаются над их попытками выглядеть потомственными местными жителями.
Это действительно смешно: приезжих выдают отсутствие вкуса и бескультурие, незнание города, наконец, говор. Коренные одесситы говорят хорошим и правильным русским языком с произношением, отличным от московского или питерского, но не южнорусским. Они «акают», а не «гакают», говорят не «Одэса», а «Адеса». Когда на каком-то митинге одесского Майдана появился плакат «Вова, Одесса тебе не мама. Гэть!!! Бекицер домой!!!», одесские блогеры разразились издевательскими комментариями, что ни один настоящий одессит не напишет «гэть» и «бекицер». Действительно, настоящий одессит напишет «бикицер». Старики, с которыми довелось поговорить, дружно крыли фильм «Ликвидация» с его псевдоодесским языком. Они говорили: это шаржированный язык одесских еврейских анекдотов, а не язык советской Одессы.
Ухудшение качества населения города сказалось на всех областях жизни и культуры Одессы. Скажем, на театре. Примитивизация публики заставила примитивизировать и опошлить репертуар, а заодно и отняла стимулы к хорошей игре. Одесситы по старинке хвастаются своими 30 музеями. Но поскольку сами там были последний раз на экскурсии в школе, не рассказывают ни об их состоянии, ни о числе посетителей. Мне, например, в знаменитом Музее западного и восточного искусства почти ничего увидеть не удалось: подавляющее большинство залов было на ремонте. Который, кстати, тянется с 2006 г. и «прославлен» тем, что в ходе его из музея умыкнули полотно Караваджо «Поцелуй Иуды». А вот в Литературном музее стало очевидно, что есть и другие проблемы. Работникам явно спустили сверху «указивку» представить Одессу «родиной украинского национального движения» и затушевать революционное прошлое города.
Глубокую провинциальность нынешней Одессы выдает и микроскопическое для миллионника число галерей и выставочных залов. А вот многие ли знают, что в «гопническом» Донбассе – 50 театров?
Из которых больше половины – народные, любительские (вот вам и «алкаши» и «ватники»!). И около 40 театров (то ли 38, то ли 42) – в основном, тоже народных – уничтожено за годы «незалежности». Многие ли знают, что в Донецке регулярно проходят театральные фестивали «Звезды мирового балета», «Театральный Донбасс» и «Золотой ключик»? Что в Донбассе – 224 музея? То есть, конечно, столько театров и музеев было до того, как украинская армия отправилась «европеизировать» донбасских «совков»…
Центральный Донбасс – это огромная агломерация, промышленные города, перетекающие друг в друга, с общим населением в несколько миллионов человек. А вот одесская недоагломерация тянется только до Черноморского, Дачного и Ильичевска. Донбасс всегда ощущал себя единым целым (в это целое входила и российская часть Донбасса), своего рода «отдельной нацией». Одесситы тоже готовы называть себя «отдельной нацией», но лишь называть. В Донбассе (во всяком случае в его индустриально-урбанизированной части) действительно сформировались отдельный, самостоятельный менталитет, собственные культура, традиции и собственное представление об истории (здесь гордятся Артёмом, Криворожско-Донецкой республикой, краснодонскими молодогвардейцами и уважают «суровых мужиков», занятых на производстве). Этот менталитет и эти традиции, кстати, давно находятся в открытом конфликте с тотальной украинизацией.
Вообще Донбасс отличается не только от Одессы, но и от всей остальной Украины уже только тем, что в нём сосредоточено почти 75% всего украинского рабочего класса.
И Донбасс – уникальное явление для Европы: это единственный европейский регион, где в двух областях – в промышленности и в обслуживающей промышленность инфраструктуре – занято 55% и 45% работающего населения. И если в Одессе (или, например, в Харькове) очень многие заводы только числятся работающими, а на самом деле существуют, сдавая корпуса под склады и торговлю, то в Донбассе это 10–15% предприятий. С остальными всё честно: либо разорены и разрушены, либо работают.
Одесситы, отбиваясь от обвинений в трусости, говорят, что их запугали и затерроризировали «правосеки» и прочие наёмники Коломойского, завезённые в город 2 мая и находившиеся там до президентских выборов. Это, конечно, правда, но не вся: 2–4 тыс. «правосеков» не могли бы справиться с миллионным городом, если бы у них не было опоры в самой Одессе. А такая опора ультраправых и националистов была (и есть). Она на порядок больше и мощнее, чем в Донбассе.
Это, прежде всего, – чиновники, политики и обслуживающие их (не бесплатно!) клерки-интеллектуалы (журналисты, пиарщики, преподаватели, деятели «культуры», срочно ставшие в «незалежной» «свидомыми»). Вся эта сытая публика – вне зависимости от формальной партийной принадлежности – расцвела и расплодилась за последние 23 года. Их должности – их кормушка, и любые радикальные потрясения (а что может быть радикальнее вооруженного восстания?) угрожают этой кормушке. Одесское телевидение делало репортажи о дебатах в горсовете, и было по-настоящему забавно смотреть и слушать, как отдельные чиновники и депутаты с совсем не украинскими фамилиями принципиально выступали на «ридной мове», с большим количеством ошибок и обильным использованием русских слов.
Далее, местная буржуазия – крупные, средние и мелкие владельцы, как выражаются на Украине, «бизнесов» (в русском украинском у этого слова есть множественное число). Именно эти «бизнесмены» в начале 1990-х соревновались в публичной ненависти к «большевикам», и хотя никаких большевиков к тому времени уже 60 лет в природе не существовало, возлагали на них ответственность за все свои беды и неудачи. В частности, именно их усилиями и их истериками с карты города были тотально стерты все революционные названия. Осталась одна-единственная ул. П. Шмидта и то только потому, что до революции она называлась Тюремной. Сравните с топонимикой городов Донбасса. Почувствуйте разницу.
Жертвами пали и многие советские памятники: их демонтировали (как «правосеки» сейчас), свалили в парке Ленинского комсомола, где они и были разрушены.
Самое позорное, что едва ли не первым свалили памятник Котовскому – возможно, самому известному революционеру Бессарабии, которому Одесса обязана тем, что в начале 1918 г. её не захватили румыны.
И вот именно этому человеку отплатила черной неблагодарностью «свидомая» Одесса. (Опять-таки сравните с Донбассом!) Кстати, парк Ленинского комсомола, где стоял памятник, тоже переименовали: теперь это Савицкий парк по имени дореволюционного владельца. «Свидомых» не смутило даже то, что этот Савицкий-Воеводский был главарём банды, содержателем борделя и работорговцем.
Именно эти буржуа, в первую очередь перекупщики-торговцы с Привоза, стали верной «паствой» местного отделения фашистской партии «Свобода». В декабре 2012 г. они под водительством «Свободы» даже штурмовали горсовет. Выбить их из здания удалось, только применив (на морозе) брандспойты. Как раз среди этих торгашей много винницкого «рогулья».
А ещё студенты местных вузов. С промытыми с детства националистической и антикоммунистической пропагандой мозгами, искренне верящие в существование «древних укров», «трипольскую культуру – современника кроманьонцев», изобретение «протоукрами» письменности, а запорожскими казаками – субмарин и в прочий подобный бред. К тому же значительная часть одесских студентов – из Западной Украины. Я их регулярно видел и слышал на улице Довженко, где расположено общежитие университета, и в соседнем магазине «Таврия».
Они почему-то разговаривали друг с другом на русском, но с таким западенским акцентом и на такие… Как бы это сказать? О, на малокультурные темы! В одном из окон общежития висел плакат, извещавший, что там расположен «правильный» студенческий союз, и тут же был выставлен флаг УПА.
Конечно, подобные студенты есть и в Донбассе (в том числе из приезжих из Западной Украины). Но там даже в вузах атмосфера была иной. Когда под угрозой отчисления ректоры сгоняли донецких и луганских студентов на митинги и марши «За единую Украину», студенты частью не приходили, а в большинстве тихо ускользали, не дойдя до маршей. И вообще в Донецке участников таких мероприятий местные начинали бить так же быстро, как Паниковского.
Но самая главная, базовая, категория «укро-патриотов» – обыватель. Как оказалось, одесский обыватель – обыватель гешефтмахерско-курортного города отличается от обывателя промышленного (пусть и серьёзно деиндустриализированного) Донбасса.
Донбасский обыватель попроще, посуровее, это обыватель «пролетарско-гопнического» региона, в нём нет одесской пляжности, развинченности и болтливости. И если одесский обыватель думает, в первую очередь, о том, как бы не стало хуже, донецкий спокойно и фаталистично (с фатализмом гопника, не без того) думает: почему бы и не рискнуть – хуже уже не будет?
Эта разница особенно хорошо видна сейчас, когда одесский обыватель усиленно накачивает себя и окружающих тем, что когда-то называлось «австрийскими разговорами». После начала агрессии Германии против Польши и массированных бомбардировок польских городов были в Австрии популярны такие разговоры: «Вот видите, какие мы были умные, что не стали сопротивляться фюреру? Сопротивлялись бы – Вену и Зальцбург бомбили бы, как сейчас Варшаву и Люблин!» Вот и сегодня одесский обыватель (это легко отследить в соцсетях) заклинает: «Видите, что творится в Донбассе? Если бы мы восстали, то же самое было бы с Одессой!» Вот только кто мог в Одессе восстать или хотя бы возглавить восстание?
Вариантов два: пророссийские организации или левые. Пророссийские представлены были крошечными группками, которые никакого влияния не имели, и местной партией «Родина», у которой всё-таки была вторая по численности фракция в горсовете (первая у Партии регионов). Но главу «Родины» Игоря Маркова, депутата Верховной Рады, в 2013 г. лишили мандата и посадили за участие в уличных беспорядках еще 2007 г. После падения Януковича ему вернули мандат и выпустили из тюрьмы. Однако, похоже, при этом новая власть заключила с ним негласное соглашение…
Куликово поле дало своих, неизвестно откуда взявшихся пророссийских лидеров. Но всё это люди без политического опыта, без структур, без талантов и харизмы. Самые известные, братья Антон и Артём Давидченко, были один за другим арестованы, а пока пребывали на свободе, устраивали шествия, концерты и многочасовые говорильни на Куликовом поле и так же, как и «Родина», делали всё, чтобы «избежать обострения». Видимо, не случайно Антон Давидченко, признанный виновным ни мало ни много в «посягательстве на территориальную целостность Украины», был 22 июля осуждён на 5 лет тюремного заключения и… тут же выпущен из-под стражи. Короче, и это типично для Одессы, эти и подобные им лидеры оказались слабаками.
А об одесских левых и вовсе нельзя говорить без слёз. Совершенно бессильная и невлиятельная, в отличие от Донбасса, – КПУ (набрала на выборах в горсовет 3%). Микроскопические «неавторитарные левые» (троцкисты и прочие «евролевачки»), пытавшиеся примазаться к любым протестам и пламенно поддержавшие Майдан (как и их «старшие товарищи» в Киеве). Запредельное позорище – анархисты, объединённые в партию «Союз анархистов Украины» во главе с «бизнесменом» Вадимом Чёрным, прославившимся призывом закидывать зажигательными бомбами административные здания в Донбассе вместе с людьми, и т.п.
В Донбассе всё было по-другому. Даже у парламентско-оппортунистической КПУ здесь были очень сильные и радикальные организации.
Не случайно Луганская область на последних парламентских выборах дала максимальное число голосов за КПУ (25,14%), и там же областная организация КПУ отказалась подчиняться решениям своего киевского руководства, провозгласила себя самостоятельным, отдельным от КПУ «Рабочим фронтом Луганщины» и влилась в вооружённую борьбу и государственное строительство ЛНР. Анархисты в Донбассе были слабы и практически не заметны. А разные неанархистские «неавторитарные левые», которых на весь Донбасс было считанные единицы, больше всего на свете мечтали перебраться в Киев и влиться там в «левохипстерскую» тусовку.
Надо сказать, что в текущем кризисе население Украины продемонстрировало устойчивое желание найти виновников всех своих бед и неудач где-то вовне в святой уверенности, что само оно ни в чем не виновато. Здесь одесситы не исключение, в том числе и «антихунтовские».
Среди них распространено убеждение, будто все дело в том, что Кремль их «кинул»: вот в Донбасс Кремль «послал Стрелкова», а в Одессу – не послал, поэтому так и получилось. На самом деле, вооружённое восстание в Донбассе началось не со Стрелкова. Пример, что надо делать, был показан в Луганске 6 апреля, когда огромной толпой под руководством местного «Союза ветеранов ВДВ» во главе с Болотовым было захвачено здание СБУ с оружием. В тот же день толпа взяла штурмом областную госадминистрацию в Донецке, и на сторону восставших с оружием в руках перешли часть милиции и местный «Беркут».
Дальнейшее развитие событий хорошо известно и повторять его нет смысла. В отличие от Донбасса, способного по-пролетарски с плеча рубить гордиевы узлы, торгово-маклерская Одесса всегда была склонна договариваться. Вот и с местным Майданом местный Антимайдан предпочитал договариваться, тем более что многие лидеры и активисты и первого, и второго хорошо знали друг друга лично (часто по какой-то предыдущей деятельности).
Им действительно долго удавалось договариваться. До 2 мая единственное серьёзное столкновение с применением насилия между Майданом и Антимайданом произошло 10 апреля, когда майдановцы осадили на 11-й станции Большого Фонтана гостиницу «Променада», где встречались Олег Царёв (тогда еще кандидат в президенты) и Артём Давидченко, а Антимайдан, в свою очередь, взял в осаду их. Одесские антимайдановцы знали, что Майдан в городе слаб и малочислен, а местный «Правый сектор» и вовсе смешон, потому к серьёзной (не говоря уже о вооружённой) борьбе не готовились. Мысль, что правые могут завезти «бойцов» из других городов в Одессу и там расселить, им просто в голову не приходила.
Донбасс же и раньше демонстрировал, что он не готов к долгим компромиссам за свой счёт. Когда его терпение иссякало, он переходил к языку ультиматумов.
Устраивал, например, походы на Киев. В 1993 г. такой поход привел к падению кабинета премьера Л. Кучмы и к досрочным президентским выборам (президентом тогда был Л. Кравчук). Одесса ничем подобным похвастаться не может.
Массовое закрытие шахт и заводов в Донбассе, ввергшее в нищету население моногородов и монопосёлков (нищету, сильно превосходящую всё, что было в Центральной и Западной Украине, это признают даже «усмирители» Донбасса), заставило многих задуматься о роли капитализма и западного империализма. Тем более что в другой, российской, части Донбасса точно так же закрывали шахты и было известно, что это делается по плану МВФ. Поэтому в Донбассе антиамериканскую и антиимпериалистическую пропаганду встречали на «ура». Она могла быть окрашена в разные тона, но никто, кроме местных грантоедов, не выражал сомнения в том, что американский и вообще западный империализм реально существует. В Одессе, которая привыкла кичиться своей «антисоветскостью», большинство встречало объяснения насчёт западного империализма со скепсисом и отвечало на них фразой «Америка заметает следы», принадлежащей известной всему городу полусумасшедшей бабушке.
Социальные низы, восставшие в Донбассе, – это нынешние гёзы и санкюлоты. Гёзы с санкюлотами, кстати, тоже шли в бой не под марксистскими лозунгами. Донбасские рабочие и безработные знают, что они – санкюлоты, и не стесняются этого (а то и гордятся).
Санкюлоты есть и в Одессе – но в Одессе они своего санкюлотства стесняются и хотят выглядеть в глазах окружающих даже не просто буржуа, а буржуа успешными.
Донбасс был последним большим арьергардом советского общества и, осознав Майдан как угрозу полной ликвидации всего советского, этот арьергард решил дать последний бой. В то же время именно в Донбассе наряду с сохранением постсоветского рабочего класса стал заново складываться классический «марксов» пролетариат – и этот новый пролетариат смог дать капитализму в Восточной Европе свой первый бой. Встречный!
А Одесса?.. Если бы я был одесситом и меня на шаржированном одесском спросили «Таки шо ви можете сказать за Адесу?», я бы ответил: «Обнять и заплакать».
Информация