Екатерина, ты была не права… Об изучении правителями «отдалённых провинций»
В середине XVIII века свеклу сеяли для листа, как зелень, и лишь позже догадались, что она полезна как корнеплод. Желтели первые в российских краях подсолнухи. Распространялись посевы «земляных яблок» — картофеля. Дымили прежде неизвестные россиянам самовары — тоже нововведение того времени…
Что представляла собою Россия? Данные о географии и народонаселении весьма приблизительны. Елизавета Петровна, мечтая о коронации, которая должна была совершиться через полтора года, отправляет на Камчатку курьера с наказом доставить к торжественному моменту «пригожих камчацких девиц». Прошло шесть лет. На четыре года позже коронации штабс-фурьер, возвращаясь в Петербург с отобранными девицами и достигнув Иркутска, услышал, что девиц можно отпустить по домам…
На огромных пространствах в то время проживало около 40 миллионов подданных. Из них треть — в центральной части, много — в западных губерниях, но чем дальше на юг и восток, тем безлюднее. На всю Сибирь вместе с местными кочевниками едва ли наберется миллион. Редкими островами в лесном и степном океане высятся города. К концу царствования Екатерины II их становится 610.
Заселить пустующие земли — вот идея императрицы. Эта мысль ее так увлекает, что вместе с Потемкиным она составляет план договора с английским правительством о переселении английских каторжников в причерноморские степи Новороссии. Провинившихся англичан мечтается взять под царскую опеку и, воздействовав образованием и наукою, перевоспитать! Семен Воронцов, посол при английском дворе, сумел затормозить этот безумный проект, чем чрезвычайно гордился.
В эпоху правления Екатерины появляются люди нового свойства — идейные просветители. Фонвизин, Новиков, Панин, княгиня Дашкова, Щербатов… Они, говоря о равенстве людей сословий, народностей и вероисповеданий, идут дальше своих петровских предшественников, всерьез утверждая, что преодоление рабства возможно с помощью просвещения и искусств. Интерес проявляют не только к быту русского крестьянства, но и к мусульманскому населению Поволжья, Урала, Сибири и Степного края. Верят в развитие общества сими чудными инструментами. Правда, каждый из них по-своему представляет способ, каковым исправятся нравы, а, когда-нибудь потом, и позорное крепостное рабство. Большинство просветителей екатерининской эпохи говорят не об отмены рабства, а только об «улучшении нравов».
Химически чистые типы просветителей редки, но в разных дозах идеи эти присутствуют у множества людей. Так, либерализму не чужд даже петербургский обер-полицмейстер, из соображений справедливости предлагающий безвинно пострадавшим выжигать перед незаслуженным клеймом «вор» частицу «не» — человек с надписью на лбу «не вор»» должен чувствовать, что справедливость восстановлена!
Прежде при Петре восторгались указами, запрещавшими самоуничижительное «холоп твой Ивашка». Теперь доброе предзнаменование видят в запрещении сечь литераторов недворянского происхождения.
Письмо императрицы Екатерины II из Казани Вольтеру. 26 мая 1767 г.
Известная европеизация дворянства в интересах и государства, и самих дворян. С одной стороны, без этого можно попасть за борт истории, но с другой… из Парижа доносятся якобинские песни и грохот пушек, намекая на возможные последствия и для России. Появление Новикова и Радищева становится признаком, что дело может зайти далеко.
Итак, огромные почти незаселенные пространства, неизведанные недра, неизученные реки и леса. Наконец, народы. Неизвестные, малопонятные. А на краю пустынных земель — Санкт-Петербург, столица. Здесь на балах при дворе зажигают до ста тысяч свечей, а парадное платье фаворита Потемкина стоит двести тысяч рублей — столько же, сколько годовой оброк сорока тысяч крепостных крестьян. Столицы российские жируют во все времена. Известно ли в Петербурге, что на Каме и Волге плачут от голода? Вряд ли, потому что там вряд ли подозревают о существовании Камы и Волги. Если и имеют представление о внутренних губерниях, то знают ли, что люди там едят хлеб?!
Этим незнанием собственной страны просвещенная Екатерина тяготится, стремится по возможности недостаток преодолеть. Доклады, записки, описания местностей, способов хозяйствования, нравов и обычаев различных народностей составляют значительную часть ее чтения. Длительное время императрицей обдумывается поездка по центральным российским губерниям. Вырваться из петербургской замкнутости! Но явить себя подданным надлежит во всем величии.
Со всей царственной парадностью весной 1767 года императрица отправляется в путешествие, намереваясь познакомиться и со своими мусульманскими подданными, посетить Казань и Булгар.
Вид Казанской крепости. Гравюра конца XVIII века
От Твери отплывает целая флотилия лодок и галер, на которых разместился императорский двор: государственные сановники и чиновники, придворные служители. Свита насчитывает две тысячи человек. При приближении эскадры к Казани из городских пушек начинается приветственная салютация. Весенний разлив не спал, благодаря этому эскадра свободно входит в реку Казанку и останавливается у стен кремля.
Когда Екатерина сходит с галеры, ее восторженно приветствует многотысячная толпа. Императрица направляется к Благовещенскому собору, путь к которому устлан алым сукном, а после торжественной службы — к Спасским воротам. По обе стороны стоят гарнизонные батальоны, императрице отдают честь уклонением знамен, музыкой и барабанным боем.
На следующий день царица на таратайке отправляется на Арское поле, где проходит народное гулянье. В следующие дни посещает суконную фабрику, гимназию, семинарию. Екатерине представлены живущие в Старой и Новой татарских слободах муллы, ученые абызы и их жены.
В тот же день императрица пишет в Париж Вольтеру, своему постоянному корреспонденту: «Я угрожала вам письмом из какого-нибудь азиатского селения. Теперь я в Азии. В здешнем городе находится двадцать различных народов, которые совершенно не сходны между собою. Надобно, однако ж, дать им такое платье, которое бы годилось для всех. Можно очень найти общие начала… Это почти то же, что сотворить, устроить, сохранить целый мир!»
В путешествии Екатерина неустанно продолжает работу по составлению знаменитого «Наказа», а посещение новых мест и знакомство с людьми разных обычаев и вероисповеданий лишь уточняет стоящие перед нею задачи.
Она размышляет над трудностями создания законов, которые учитывали бы интересы всех народов России: «Эта империя — совсем особенная, и только здесь можно видеть, что значит огромное предприятие относительно наших законов, и как нынешнее законодательство мало сообразно с состоянием империи вообще».
Накануне отъезда в губернаторском доме устроен праздник с «выставкой», как того пожелала Екатерина, представителей всех народов, населяющих губернию, наряженных в свои национальные костюмы. Эта «выставка» пришлась императрице по душе и в знак своего благоволения она дарит шпагу президенту местного магистрата (по этому случаю опять устроена грандиозная иллюминация).
Путешествием императрица осталась довольна и немедленно начала писать сочинение «О болгарах и хвалисах», а по возвращении из путешествия созвала знаменитую Комиссию для составления нового Уложения и новых, более совершенных законов. Европейский идеал общества, где народы пребывают в гармонии и единстве, почти воплотился в России!
Вскоре Екатерина II объявляет к сведению просвещенной Европы о богатстве и процветании жителей своей империи: «У каждого крестьянина в супе курица, у некоторых — индейка». Так ей представляется.
Однако совсем немного времени остается до страшного бунта. Именно на пространстве между Уралом и Волгой вскоре объявятся и станут кровавить Емельян Пугачев, Чика Зарубин и Салават Юлаев.
Екатерина, ты была не права…
Вы скажете: «Ну и что?»
А то самое. Намного ли больше знают сегодняшние правители о народе, живущем в «отдаленных провинциях»?
Информация