«Ночь терактов» в Париже. Кровавые последствия миграционной политики Франции
Пятница 13 ноября 2015 г. навсегда войдет в историю Франции. Вечером, когда парижане спокойно отдыхали или готовились к отдыху, во французской столице произошла серия кровавых терактов. Сразу в нескольких районах Парижа произошли перестрелки: в ресторане напротив театра «Батаклан», возле бара Carillion и на углу Рю-де- Шарон. Практически одновременно с перестрелками в полицию сообщили о взрывах у стадиона «Стад де Франс».
Страшные теракты в столице Франции
Как выяснилось, в этот день в Париже произошло семь отдельных нападений. Неизвестные открыли стрельбу из автомата в парижском ресторане в 10-м округе, затем появилась информация о захвате заложников в театре «Батаклан», где проходил концерт американской рок-группы. В руках террористов оказалось около 100 человек. Два или три взрыва прозвучали в районе стадиона «Стад де Франс», где как раз проходил товарищеский матч между командами Франции и Германии, на котором присутствовал сам французский президент Франсуа Олланд. Жертвами трех смертников, подорвавших себя на стадионе, стало три человека. Гораздо большие жертвы пришлись на ресторан и театр. В театре погибло около ста человек. Полиция так и не смогла освободить заложников, поскольку захватившие их террористы отказались от переговоров. После произошедших терактов, жертвами которых стали минимум 153 человека, французское правительство объявило о введении в стране чрезвычайного положения и закрытии государственных границ. Вскоре после терактов в Париж были введены войсковые части численностью в 1500 военнослужащих, которые должны были помочь полиции и жандармам в обеспечении режима безопасности. В 04.58 французская полиция объявила в розыск группу террористов, обвиненных в участии в террористических атаках. Численность экстремистов, которые скрываются на территории французской столицы, по данным средств массовой информации, может достигать шесть — семь человек. Однако масштабы принимаемых мер свидетельствуют о том, что в действительности в Париже и его окрестностях может находиться гораздо больше радикалов, чем могут себе предположить французские газетчики и обыватели. В 05.35 французские власти сообщили, что семь террористов, непосредственно участвовавших в атаках на территории столицы страны, уничтожены. Трое из них сами взорвали себя во время штурма концертного зала «Батаклан» полицейскими спецподразделениями. Похоже, что в истории Франции началась новая эпоха, в которой республике придется фактически жить в условиях военного времени.
Практически сразу же после терактов ответственность за них взяла международная террористическая организация «Исламское государство», запрещенная решением суда в Российской Федерации. В заявлении ИГ, взявшего ответственность за «ночь кошмара» во французской столице, говорится, что это — месть за Сирию. ИГ назвало произошедшие теракты «французским 11 сентября». Естественно, что произошедшие кровавые события взбудоражили не только Францию и Европу, но и весь мир. Лидеры стран мира, международных организаций высказали свои слова соболезнования французскому народу. В целом ряде государств были усилены меры полицейской безопасности. Однако, помимо общих фраз о страшной угрозе международного терроризма и необходимости консолидации мирового сообщества для противостояния террористам, ни французское руководство, ни лидеры других европейских государств не спешат обратить внимание на ситуацию, сложившуюся в большинстве стран Западной Европы. Еще несколько десятилетий назад взрывы, захваты заложников, стрельба на улицах воспринимались теми же французами как элементы жизни ближневосточных или африканских государств, в крайнем случае — соседней Италии, где свирепствовали «Красные бригады», правые радикалы и мафия. В самой Франции, как и в большинстве европейских стран, было спокойно. Единичные теракты левацких или ультраправых группировок никогда не приводили к таким последствиям для общества, как атаки террористов — «джихадистов». То, что произошло во Франции 13 ноября 2015 года, стало возможным именно благодаря политике французского руководства, а точнее — общей линии, которая реализуется правительствами большинства европейских государств в рамках Евросоюза.
Превращение европейских стран в приют для мигрантов со всех стран света, вне зависимости от культурного уровня этих мигрантов, готовности адаптироваться к новым условиям жизни в принимающем обществе, приносит свои кровавые плоды. Европа постепенно превращается в место, небезопасное для самих европейцев. И ответственность за это несут сами европейские политики — те, что всегда подчеркивали приоритет мультикультурной модели национальной политики, ориентировались на США, отказываясь от защиты собственных интересов — и в Европе, и на Ближнем Востоке, и в Северной Африке. Ни Франции, ни Италии, ни Германии никогда не было выгодно ни свержение Каддафи или Хусейна, ни гражданская война в Сирии, ставящая своей целью свержение Башара Асада. Арабские режимы, пусть и авторитарные, жесткие, применяющие репрессии, все же оказывались в состоянии поддерживать относительную стабильность на подконтрольных им территориях. Эта стабильность была выгодна, в том числе, и Европе. По крайней мере, до недавнего времени Европа не знала о сотнях тысяч сирийских, иракских или ливийских беженцев. Тот же режим Каддафи создавал препятствия для африканских мигрантов, пытавшихся через территорию Ливии попасть в Европу. В своем завещании Муаммар Каддафи открытым текстом предупредил европейские государства, принимавшие участие в вооруженной агрессии против Ливии: «вы бомбите стену, не пропускавшую поток африканской миграции в Европу, стену, останавливавшую террористов “Аль-Каиды”. Этой стеной была Ливия. Вы разрушаете её». До свержения Каддафи Ливия оставалась одной из наиболее притягательных стран для африканских мигрантов. Высокие доходы от продажи нефти обусловили малую престижность тяжелого и неквалифицированного труда среди ливийцев, поэтому подобные вакансии занимали мигранты из слаборазвитых стран Тропической Африки.
Гражданская война, агрессия НАТО и последовавшая фактическая «сомализация» Ливии, то есть превращение ее в территорию хаоса, повлекли за собой переселение этих мигрантов в Европу. Более того — к ним присоединились выходцы из разоренной войной Ливии. И это — лишь одно из направлений миграции. В Европу двинулись сотни тысяч переселенцев из Сирии и Ирака, Йемена и Судана, Сомали и Эритреи, Афганистана и Мали. Страны Евросоюза, вместо того, чтобы продумать и реализовать эффективную политику по недопущению переселения такого количества беженцев и мигрантов, ввели систему квот, в соответствии с которой каждая европейская страна обязуется размещать определенное количество иностранных мигрантов на своей территории. Примечательно, что против квот наиболее радикально выступили страны Восточной Европы, прежде всего Венгрия и Словакия. Западная Европа, в первую очередь Франция и Германия, приняли основную часть ближневосточных и африканских беженцев и мигрантов. Однако предпосылки чудовищных событий, произошедших в пятницу 13 ноября во Франции, закладывались гораздо раньше. В их основе — как внешняя политика Франции на Ближнем Востоке и в Африке, так и просчеты миграционной и национальной политики. Фактически во Франции сформировалась благоприятная среда для распространения экстремистских взглядов, которые способны перерасти в террористическую деятельность. Для совершения терактов во Францию более нет смысла проникать иностранным террористам — среди французских граждан и постоянно проживающих на территории страны мигрантов и так значительная часть сочувствует радикально-фундаменталистским настроениям. Распространение идеологии радикального ислама становится возможным благодаря социальной депривации мигрантской среды, социально-экономическим проблемам французского общества в целом, наконец — абсолютно неадекватной, «беззубой» политике французского руководства, которое не предпринимает никаких реальных усилий для исправления ситуации (если ее, конечно, еще можно исправить — слишком велик процент мигрантов и их потомков, проживающих во Франции и давно считающих себя, когда им это выгодно, «французами»).
Мультикультурализм и европейский «суицид»
Когда Доминик Веннер, 78-летний французский правый писатель и историк, застрелился перед алтарем Собора Парижской Богоматери, его акцию назвали «Самоубийством Европы». Веннер предупредил французов о тех рисках, которые влечет за собой дальнейшее продолжение политики мультикультурализма и толерантности, обернувшейся постепенным замещением населения и утратой европейских культурных ценностей. Леволиберальные и социал-демократические правительства Европы ведут политику, направленную на фактическое разрушение национальных идентичностей европейских государств, на разложение европейского общества, которое оказывается неспособным не только «переварить» многомиллионные массы мигрантов, но и обезопасить себя от возможных актов агрессии со стороны мигрантов. В свое время известный французский философ Жан Бодрийяр справедливо заметил: «общество, само переживающее процесс распада, не может интегрировать иммигрантов. Их проблемы явились одновременно прямым следствием этого процесса и невольным индикатором степени разобщенности нынешнего мира. Жестокая правда состоит в том, что если сейчас вынести проблему иммигрантов за скобки, мы будем все так же метаться в пустоте в поисках собственной идентичности. Иммигранты и их проблемы — это всего лишь симптомы разложения нашего общества, ведущего борьбу с самим собой» (Цит. по: Бодрийяр Ж. Мать твою! // http://inosmi.ru/world/20051121/223783.html). За несколько десятилетий активной арабо-африканской иммиграции во Францию, в стране сформировалась многомиллионная прослойка населения, чуждая в этническом, культурном, конфессиональном отношениях европейскому населению страны. Значительная часть представителей этой прослойки относится к европейской культуре и европейцам с плохо скрываемым пренебрежением, а то и с откровенной ненавистью. Эта ненависть не мешает им жить во Франции, пользоваться социальными льготами, достижениями французской цивилизации, но мешает уважать местное население, его культуру и традиции. Возникает непреодолимый культурный конфликт между приезжими и коренным населением. Французское правительство, левые и либеральные политические партии утверждают, что в основе негативного поведения мигрантов из азиатских и африканских стран лежит их социальная депривация, то есть — проживание в неудовлетворительных условиях, отсутствие работы, хорошего образования. Поэтому интеграция мигрантов во французское общество связывается с улучшением их социально-бытовых условий, пропагандой толерантности по отношению к приезжим в школах, вузах, на предприятиях и в жилых кварталах.
Однако, многочисленные меры социального характера, предпринимаемые французским правительством в отношении арабо-африканских и прочих мигрантов не дают желаемого результата. Более того — приезжие не перестают ненавидеть принявшее их французское общество также, как ненавидели бы его до получения социальных льгот. Условия жизни в атомизированном европейском мегаполисе сами заставляют мигрантов сбиваться в группы, диаспоры, стремиться любыми силами сохранить национальную и религиозную идентичность. Широкие слои мигрантов не ассимилируются во французское (германское, бельгийское, испанское) общество. Мигранты позиционируют себя как сплоченные сообщества, а радикальный ислам рассматривается ими как единственное учение, способное стать действенной альтернативой европейскому образу жизни. В результате, происходит фактический отказ мигрантов принимать образ жизни, культуру и мировоззренческие установки принимающего общества. Это нежелание трансформируется на практике в участие в массовых беспорядках и протестных движениях, в деятельности экстремистских и террористических группировок. Европейская культура и ее достижения для радикально настроенной части мигрантов, не собирающейся ассимилироваться и вообще мирно сосуществовать с европейским населением, не представляют абсолютно никакой ценности. Сложно не согласиться со словами упомянутого выше философа Жана Бодрийяра: «западная культура держится лишь на стремлении всех остальных получить к ней доступ. А когда появляются малейшие признаки ослабления этого желания, она теряет не только свое превосходство в глазах остального мира, но и привлекательность в своих же собственных глазах. А ведь жгут и грабят самое лучшее, что она может предложить — машины, школы, торговые центры. Детские сады! Именно то, с помощью чего мы так хотели интегрировать иммигрантов, мы собирались нянчиться с ними! . . 'Мать твою!' — вот, в сущности, их ответ. И чем больше мы будем пытаться с ними нянчиться, тем чаще они будут посылать нас по матери. Нам надо бы пересмотреть нашу гуманитарную психологию» (Цит. по: Бодрийяр Ж. Мать твою! // http://inosmi.ru/world/20051121/223783.html).
Рассматривая волны арабо-африканской миграции во Францию, следует отметить, что только последняя, «четвертая» волна миграции доставляет столько проблем французскому обществу. Первые три волны миграции прошли для Франции относительно незаметно. Некоторое количество алжирских, марокканских и тунисских арабов и берберов работало на французских предприятиях и на стройках, но серьезных хлопот местному населению они не доставляли. Культурная часть алжирской эмиграции вообще ориентировалась на ассимиляцию во французском обществе и принятие французской культуры, многие иммигранты отказывались от родной культуры во имя европейских ценностей. С началом «четвертой волны», пришедшейся на 1980-е — 1990-е гг., ситуация изменилась. Во-первых, мигранты «четвертой волны» — это арабы и африканцы, не желающие ассимилироваться и воспринимать французскую культуру. Во-вторых, они ориентированы не столько на работу, сколько на проживание во Франции, желательно — на социальные пособия. В-третьих, прибывающие во Францию мигранты уже не растворяются в окружающем французском обществе, а находят приют в районах компактного проживания соплеменников во французских городах и населенных пунктах сельской местности. Многие пригороды французских крупных городов давно превратились в арабские и африканские городки, где европейское население практически отсутствует. Наконец, увеличились и масштабы миграции — как подсчитали французские социологи, прежде они составляли 0,7 человека на рабочее место, а в настоящее время — 3-4 человека на рабочее место. Соответственно, значительная часть мигрантов остается безработной, что, в свою очередь, способствует дальнейшему обострению социальной обстановки в стране. За несколько десятилетий в стране выросло уже второе поколение потомков мигрантов, которое является гражданами Франции и обладает правами на социальные пособия. Естественно, что потомки мигрантов уже не желают трудиться на низкооплачиваемой и тяжелой работе, а предпочитают жить на пособия, тем самым пополняя маргинальные слои французского населения. Примечательно, что ассимиляция иммигрантов из арабо-африканских семей сложнее проходит во втором поколении, чем в первом. Французский историк и антрополог Фернан Бродель отмечает, что в современной Франции дети иммигрантов-мусульман «оказались в положении отверженных и сами отвергают ассимиляцию, которая часто удавалась их отцам». Религиозная идентичность арабо-африканским мигрантам заменяет идентичность национальную — французами они так и не стали, алжирцами, марокканцами или сенегальцами фактически перестали быть. Единственное, что объединяет многочисленных потомков арабо-африканских мигрантов, многие из которых не знают другого языка кроме французского — религия. Ислам становится основой идентичности мигрантов второго и третьего поколения, а также своеобразным «культурным мостом», связывающим их с родиной. Для социально депривированной части арабо-африканской молодежи, населяющей пригороды французских городов, радикальные взгляды закономерны, поскольку являются ответом на неудовлетворительное социальное положение и отсутствие реальных жизненных перспектив в чуждом в культурном отношении европейском обществе.
До начала 1990-х гг. во Франции была широко распространена точка зрения, предусматривавшая поэтапное «включение» мигрантов во французское общество. В первую очередь, эту точку зрения разделяли социалисты и представители других левых партий и движений, однако и многие правые партии выступали за ассимиляцию мигрантов. Действительно, с итальянскими, португальскими, польскими мигрантами никаких проблем в плане ассимиляции не возникало — они достаточно быстро «растворялись» во французском обществе, не говоря уже о втором и третьем поколениях, которые полностью ассимилировались во французской среде. Рост численности арабо-африканских мигрантов, с их очевидными культурными отличиями от французского общества, заставил французских политиков пересмотреть специфику миграционной политики. Так на смену концепции «плавильного котла» пришла концепция мультикультурализма, то есть сосуществования различных культур в рамках французского общества. Франция была признана мультикультурной страной. Французские левые заговорили о необходимости поиска путей компромисса и гармоничного сосуществования французской европейской культуры с арабскими и африканскими культурами переселенцев. В то же время, большинство правых настаивало на сохранении концепции ассимиляции, требуя от мигрантов безоговорочного принятия образа жизни, традиций, поведенческих установок принимающего общества. Как свидетельствуют события последних лет, мирного сосуществования культур во Франции так и не получилось. Провал мультикультурной политики стал очевиден еще в 2000-е годы во всей Европе, причем Франция стала, в силу значительного процента мигрантов, тем государством, где все изъяны европейской миграционной политики проявляли себя наиболее ярко. Показательно, что большая часть французов, не стремясь к сосуществованию с культурами мигрантов, в то же время не желала и их «растворения» во французском обществе. Так, 64% опрошенных французов убеждены в том, что арабов и африканцев ассимилировать не стоит и лишь по 9 и 12% французов считают, что не стоит ассимилировать итальянских и испанских мигрантов. Таким образом, очевидна определенная избирательность французов в выборе тех мигрантов, с которыми они хотели бы соседствовать и сближаться. Но улучшение экономической ситуации в Италии, Испании, Португалии способствовало прекращению значительных миграционных потоков из этих, близкородственных в культурном отношении стран, во Францию. Сегодня основная масса мигрантов — это арабы и африканцы. Алжир, Марокко, Тунис, Ливия, Сирия, Ирак, Сенегал, Гвинея, Мали, Нигер, Камерун, Чад, Мавритания, Сомали — вот далеко не полный перечень стран Африки и Азии, откуда во Францию направляются многотысячные потоки мигрантов.
Радикализация мигрантской молодежи как провал мультикультурализма
Распространение радикального ислама началось, как уже отмечалось выше, именно в среде арабо-африканской молодежи и стало следствием колоссальных просчетов французского руководства в вопросах организации национальной, миграционной и молодежной политики. Несмотря на то, что во Франции сегодня проживают миллионы мигрантов. Поскольку во Франции не ведется официальный учет национальной принадлежности французских граждан, сложно сказать, сколько проживает в стране граждан алжирского, тунисского, марокканского, сенегальского и т.д. происхождения. По данным экспертов, количество иностранных мигрантов и их потомков во Франции уже угрожает национальной идентичности страны. Они составляют 20% от всей численности населения Франции. В Марселе выходцы из стран Северной Африки составляют более половины населения, есть населенные пункты, в которых арабы и африканцы преобладают в численности над французским населением, постепенно вытесняя последнее. Согласно статистическим данным, около 10% населения Франции в настоящее время исповедуют ислам. Практически все мусульмане (кроме новообращенных французов, которых, несмотря на рост популярности ислама среди европейцев, все же не так много) — это мигранты и дети мигрантов из арабских стран и исламских государств Тропической Африки. Именно в этой среде и происходит распространение радикальных взглядов, которым французское правительство ничего не может противопоставить. Арабо-африканская молодежь до сих пор — одна из наиболее социально ущемленных групп французского населения. Российский социолог Е.Б. Деменцева подчеркивает, что для арабо-африканской молодежи второго поколения мигрантов характерна «двойственная культура» — они принадлежат и к западной, французской культуре, которая окружает их с первых дней появления на свет, и к арабской или африканской культуре своих родителей и родственников. Среди арабо-африканской молодежи во Франции формируется специфическая субкультура, представляющая собой сочетание арабо-африканской мусульманской культуры и европейской, французской масс-культуры. Французский язык в среде молодых потомков мигрантов становится основным языком общения, тем более, что выходцы из различных стран (за исключением арабских) не могут понять друг друга, не прибегая к французскому языку. Тем более, что практически все дети мигрантов получают образование в школе на французском языке, на нем же общаются со сверстниками из инонациональной среды. Вместе с тем, французский язык мигрантов имеет большое количество заимствований из арабского языка, в особенности приветствий, общественной и политической тематики. Большое влияние на поведение второго поколения мигрантов оказывают ценности семьи. Для отдельных семей арабо-африканских мигрантов характерна устойчивая ориентация на интеграцию во французское общество. Такие семьи воспринимают европейские ценности и европейский образ жизни, дистанцируются от соплеменников, не желающих ассимилироваться, нейтрально относятся к межнациональным бракам. Другой полюс — это традиционалистские семьи, ориентированные на сохранение национальных и религиозных ценностей, отказывающиеся не только интегрироваться в принимающее общество, но и, порой, взаимодействовать с ним. Некоторые семьи находятся фактически на положении «очагов контркультуры», поскольку относятся к окружающему обществу, к европейскому образу жизни резко негативно и стремятся максимально сохранить национальные традиции и оградить своих потомков от влияния европейской культуры. Такие семьи препятствуют заключению межнациональных браков, ревностно относятся к соблюдению религиозных и национальных обычаев, часто отправляют детей получать религиозное образование в исламских странах — разумеется, при этом предпочитая проживать в «неверной» Франции, а не эмигрировать из нее в какую-либо из более «правильных» африканских или азиатских стран.
Но восприятие радикальных взглядов, зачастую, не зависит от того, в традиционной или ассимилирующейся семье мигрантов воспитывался молодой человек. Многие французские граждане арабо-африканского происхождения, примкнувшие к радикалам и отправившиеся воевать в Сирию или Ирак, — дети мигрантов во втором и третьем поколении. Для многих из них радикальный ислам — это единственный способ уйти от негативной социальной реальности. К примеру, непосредственные исполнители знаменитого теракта против журнала Charlie Hebdo Саид и Шериф Куаши — французские граждане алжирского происхождения. Судя по всему, они происходили из неблагополучной социальной среды, поскольку получили воспитание и образование в детском доме. Получается, что отнюдь не в семье усвоили они религиозные ценности, так как их семьей на протяжении длительного времени было французское государственное социальное учреждение. Проблема в том, что из детского дома братья Куаши вернулись на те же парижские улицы, назад — в социальное гетто. За годы жизни и учебы в детском доме братья Куаши так и не смогли интегрироваться во французское общество, более того — они чувствовали себя совершенно иными людьми, чем благополучные французы и даже более благополучные алжирские мигранты из полных и социально успешных семей. Между тем, в анклавах арабо-африканских мигрантов в предместьях Парижа и других французских городов давно стали реальностью не только наркоторговля и уличные грабежи, угоны авто и массовые драки молодежных группировок, но и деятельность религиозно-фундаменталистских организаций. В роли проповедников обычно выступают мигранты, недавно приехавшие во Францию из стран Арабского Востока, а в роли внимательной аудитории — второе и третье поколения арабо-африканских мигрантов, иногда — и их французские сверстники из социально неблагополучной среды. Именно в этих анклавах набираются добровольцы для боевых действий на Ближнем Востоке и Северной Африке, вербуются помощники международных террористических организаций на французской территории. Те же братья Куаши, до того, как совершить нападение на редакцию Charlie Hebdo, успели получить религиозное образование в Йемене и, вполне вероятно, принять участие в боевых действиях на Ближнем Востоке. Оттуда, с боевым опытом, они, как и подобные им тысячи потомков мигрантов, вернулись в родную Францию — уже как опытные бойцы и убежденные сторонники радикальных воззрений.
Стоит ли говорить, что таких радикально настроенных молодых мигрантов первого, второго и третьего поколения во Франции — десятки тысяч. Кто-то готов выйти на массовые беспорядки в центре французской столицы, кто-то — отправиться воевать на Ближний Восток, а кое-кто — и устроить теракт против своих соотечественников-французов. Премьер-министр Франции Мануэль Вальс в июне 2015 г. говорил о 1730 добровольцах из Франции, сражающихся на стороне сил «Исламского государства» на Ближнем Востоке — в Сирии и Ираке. По данным премьера Франции, 110 человек из числа граждан страны, отправившихся воевать на Ближний Восток, уже мертвы — они погибли во время боевых действий и авианалетов. Все больше становится среди радикальных фундаменталистов и этнических французов, а также представителей других европейских национальностей. Что касается самой Франции, то оперативная обстановка здесь резко ухудшилась после наплыва в 2015 г. новой волны мигрантов из стран Ближнего Востока и Северной Африки, прежде всего — из Сирии. Это уже не трудовые мигранты, а так называемые «беженцы». Среди беженцев поразительно много мужчин боеспособного возраста. Да, далеко не все мужчины хотят и могут воевать на чьей-либо стороне в сирийском конфликте, но среди сотен тысяч прибывших в Европу сирийских граждан вполне могут оказаться и боевики радикальных организаций. Как отличить их от обычных беженцев? Никак. Европейские полицейские службы оказываются бессильны против столь огромного количества новых людей, прибывающих на территорию стран Евросоюза. Каждый потенциальный боевик может потребовать целой разработки, участия десяти — двадцати полицейских, занимающихся непосредственно его персоной. У правоохранительных органов и спецслужб европейских государств просто нет таких сил и ресурсов, чтобы отслеживать экстремистские проявления в среде беженцев из стран Ближнего Востока и Северной Африки.
В начале второй недели ноября 2015 г., как раз перед терактами в Париже, массовые волнения мигрантов произошли во французском городе Кале. Начались они с попытки 200 мигрантов заблокировать автомобильную дорогу. Полиции пришлось применить триста гранат со слезоточивым газом, однако мигранты стали забрасывать полицейских камнями. Всего в Кале проживает не менее 6 тысяч человек, преимущественно — выходцев из Эритреи, Судана и Сомали, а также беженцев из Сирии и Афганистана. Накалившаяся обстановка в Кале заставила руководство французского МВД направить в город дополнительные подразделения жандармерии и спецназа численностью свыше 450 человек. Для современной Франции массовые беспорядки, устраиваемые мигрантами из африканских и азиатских стран, давно стали вполне обыденным событием. В предместьях Парижа и ряда других французских городов столкновения мигрантской молодежи с полицией происходят регулярно, но даже на этом фоне ситуация последнего года выглядит наиболее тревожной. В особенности, если учитывать, что Франция «завязла» в военной кампании в Сирии, инициированной американцами. То, что теракты в Париже имеют «сирийский след», уже сейчас практически никто не подвергает сомнению. Очевидно, что именно война в Сирии и Ираке и связанная с ней неконтролируемая миграция «беженцев» в Европу представляют собой наибольшую угрозу национальной безопасности европейских государств. Это подтверждают и сообщения о личностях исполнителей терактов в Париже 13 ноября 2015 г.. Так, по данным Le Figaro, первым подозреваемым стал некто Абдулакбак Б. 1990 года рождения. Двадцатипятилетний мужчина был гражданином Сирии и ранее не попадал в поле зрения французской полиции. Молодой сириец, по предварительным данным, и привел в действие взрывное устройство, размещенное на его собственном теле, в районе стадиона «Стад де Франс». Предположительно, непосредственным организатором и руководителем терактов стал гражданин Сирии Ахмел Алмохаммед. Как сообщают европейские СМИ, он попал во Францию под видом беженца из Сирии через территорию Греции и Сербии. Кстати, именно в Сербии Алмохаммед и подал прошение о предоставлении убежища. В отличии от сирийских граждан Абдулакбака и Алмохаммеда, 29-летний Исмаил Омар Мостефаи был уроженцем и, соответственно, гражданином Франции. С 2012 г. он проживал в г. Шартре и неоднократно попадал в поле зрения французской полиции и спецслужб. Тем не менее, следили за Омаром плохо. Более того — откровенно попустительствовали его криминальной и экстремистской деятельности. Известно, что двадцатидевятилетнего мужчину французский суд судил восемь раз — за различные мелкоуголовные правонарушения. Но ни один из этих восьми приговоров не закончился реальным тюремным сроком. Хотя Мостефаи состоял и в базе данных контрразведки как сторонник радикально-фундаменталистских взглядов, по этой линии к нему также не применялись санкции. В 2013-2014 гг. он успел посетить Сирию и, судя по всему, проявлял значительную активность в лагере религиозных фундаменталистов. Невнимание французских спецслужб к его персоне обернулось тем, что 13 ноября 2015 г. Мостефаи подорвал себя в концертном зале «Батаклан». Французской полицией были задержаны шесть родственников Мостефаи, включая его отца и брата, однако, по справедливости, проявлять внимание к этому семейству следовало задолго до того, как Исмаил Омар выполнил главную функцию в своей жизни.
О том, что главным объектом пропагандистского внимания экстремистов является французская молодежь арабо-африканского происхождения и молодежь из семей беженцев и мигрантов, свидетельствует и тот факт, что среди смертников в зале «Батаклан» было двое подростков в возрасте 16-18 лет. Молодежь и подростки второго и третьего поколений мигрантов — это особый случай. Они чувствуют себя столь же полноценными гражданами Франции, что и этнические французы, поскольку родились и с детства жили во Франции. Но, в то же время, они чувствуют свою «инаковость», недовольны своим социальным положением и это недовольство трансформируется в участие в радикальных движениях и экстремистских организациях. Профессор Сорбонны Софи Боди-Жандро занимается исследованием молодежных этнокриминальных группировок во Франции. По словам исследователя, «когда чернокожие подростки жгут машины, они сами считают себя французами, обделенными государством, и власти считают их французами» (Цит. по: http://gorod.afisha.ru/changes/kak-otnosyatsya-k-priezzhim-v-evrope/). Подобная ситуация типична не только для Франции, но и для большинства тех европейских стран, где мигранты и их потомки составляют достаточно внушительную часть населения.
Социально неблагополучная среда «мигрантских гетто» становится благоприятной почвой для распространения радикальных и экстремистских взглядов. С другой стороны, эта среда постоянно подпитывается все новыми и новыми мигрантами из стран Азии и Африки. Если бы европейские страны максимально ужесточили миграционную политику, то проникновение новых волн мигрантов в социальную среду предместий европейских городов было бы приостановлено. Соответственно, потомки мигрантов во втором и третьем поколении получили бы больше стимулов для ассимиляции в принимающем обществе, так как лишились бы контакта со «свежими» соплеменниками, приехавшими с «исторической родины» и выступающими в роли основных трансляторов национальных и религиозных традиций и мировоззренческих установок.
Кошмарная ночь 13 ноября 2015 г., вне зависимости от того, кто в действительности стоял за террористическими актами в Париже, в очередной раз обратила внимание на те колоссальные проблемы, с которыми столкнулась Европа вследствие своей миграционной политики. Даже если теракты в Париже — это происки какой-либо из мировых спецслужб, они стали возможны, в первую очередь, благодаря отсутствию внятной политики французского государства в отношении иностранных мигрантов. Примерно такие же проблемы — и у остальных европейских стран. Периодически миграционная ситуация напоминает о себе кровавыми жертвами. Стреляют и взрывают либо приезжие и местные религиозные фанатики, либо «ультраправые» из числа представителей коренного населения, а страдают, в том числе, совершенно невинные мирные жители. Отдав на самотек ситуацию с мигрантами, Европа совершает самоубийство.
Страшные теракты в столице Франции
Как выяснилось, в этот день в Париже произошло семь отдельных нападений. Неизвестные открыли стрельбу из автомата в парижском ресторане в 10-м округе, затем появилась информация о захвате заложников в театре «Батаклан», где проходил концерт американской рок-группы. В руках террористов оказалось около 100 человек. Два или три взрыва прозвучали в районе стадиона «Стад де Франс», где как раз проходил товарищеский матч между командами Франции и Германии, на котором присутствовал сам французский президент Франсуа Олланд. Жертвами трех смертников, подорвавших себя на стадионе, стало три человека. Гораздо большие жертвы пришлись на ресторан и театр. В театре погибло около ста человек. Полиция так и не смогла освободить заложников, поскольку захватившие их террористы отказались от переговоров. После произошедших терактов, жертвами которых стали минимум 153 человека, французское правительство объявило о введении в стране чрезвычайного положения и закрытии государственных границ. Вскоре после терактов в Париж были введены войсковые части численностью в 1500 военнослужащих, которые должны были помочь полиции и жандармам в обеспечении режима безопасности. В 04.58 французская полиция объявила в розыск группу террористов, обвиненных в участии в террористических атаках. Численность экстремистов, которые скрываются на территории французской столицы, по данным средств массовой информации, может достигать шесть — семь человек. Однако масштабы принимаемых мер свидетельствуют о том, что в действительности в Париже и его окрестностях может находиться гораздо больше радикалов, чем могут себе предположить французские газетчики и обыватели. В 05.35 французские власти сообщили, что семь террористов, непосредственно участвовавших в атаках на территории столицы страны, уничтожены. Трое из них сами взорвали себя во время штурма концертного зала «Батаклан» полицейскими спецподразделениями. Похоже, что в истории Франции началась новая эпоха, в которой республике придется фактически жить в условиях военного времени.
Практически сразу же после терактов ответственность за них взяла международная террористическая организация «Исламское государство», запрещенная решением суда в Российской Федерации. В заявлении ИГ, взявшего ответственность за «ночь кошмара» во французской столице, говорится, что это — месть за Сирию. ИГ назвало произошедшие теракты «французским 11 сентября». Естественно, что произошедшие кровавые события взбудоражили не только Францию и Европу, но и весь мир. Лидеры стран мира, международных организаций высказали свои слова соболезнования французскому народу. В целом ряде государств были усилены меры полицейской безопасности. Однако, помимо общих фраз о страшной угрозе международного терроризма и необходимости консолидации мирового сообщества для противостояния террористам, ни французское руководство, ни лидеры других европейских государств не спешат обратить внимание на ситуацию, сложившуюся в большинстве стран Западной Европы. Еще несколько десятилетий назад взрывы, захваты заложников, стрельба на улицах воспринимались теми же французами как элементы жизни ближневосточных или африканских государств, в крайнем случае — соседней Италии, где свирепствовали «Красные бригады», правые радикалы и мафия. В самой Франции, как и в большинстве европейских стран, было спокойно. Единичные теракты левацких или ультраправых группировок никогда не приводили к таким последствиям для общества, как атаки террористов — «джихадистов». То, что произошло во Франции 13 ноября 2015 года, стало возможным именно благодаря политике французского руководства, а точнее — общей линии, которая реализуется правительствами большинства европейских государств в рамках Евросоюза.
Превращение европейских стран в приют для мигрантов со всех стран света, вне зависимости от культурного уровня этих мигрантов, готовности адаптироваться к новым условиям жизни в принимающем обществе, приносит свои кровавые плоды. Европа постепенно превращается в место, небезопасное для самих европейцев. И ответственность за это несут сами европейские политики — те, что всегда подчеркивали приоритет мультикультурной модели национальной политики, ориентировались на США, отказываясь от защиты собственных интересов — и в Европе, и на Ближнем Востоке, и в Северной Африке. Ни Франции, ни Италии, ни Германии никогда не было выгодно ни свержение Каддафи или Хусейна, ни гражданская война в Сирии, ставящая своей целью свержение Башара Асада. Арабские режимы, пусть и авторитарные, жесткие, применяющие репрессии, все же оказывались в состоянии поддерживать относительную стабильность на подконтрольных им территориях. Эта стабильность была выгодна, в том числе, и Европе. По крайней мере, до недавнего времени Европа не знала о сотнях тысяч сирийских, иракских или ливийских беженцев. Тот же режим Каддафи создавал препятствия для африканских мигрантов, пытавшихся через территорию Ливии попасть в Европу. В своем завещании Муаммар Каддафи открытым текстом предупредил европейские государства, принимавшие участие в вооруженной агрессии против Ливии: «вы бомбите стену, не пропускавшую поток африканской миграции в Европу, стену, останавливавшую террористов “Аль-Каиды”. Этой стеной была Ливия. Вы разрушаете её». До свержения Каддафи Ливия оставалась одной из наиболее притягательных стран для африканских мигрантов. Высокие доходы от продажи нефти обусловили малую престижность тяжелого и неквалифицированного труда среди ливийцев, поэтому подобные вакансии занимали мигранты из слаборазвитых стран Тропической Африки.
Гражданская война, агрессия НАТО и последовавшая фактическая «сомализация» Ливии, то есть превращение ее в территорию хаоса, повлекли за собой переселение этих мигрантов в Европу. Более того — к ним присоединились выходцы из разоренной войной Ливии. И это — лишь одно из направлений миграции. В Европу двинулись сотни тысяч переселенцев из Сирии и Ирака, Йемена и Судана, Сомали и Эритреи, Афганистана и Мали. Страны Евросоюза, вместо того, чтобы продумать и реализовать эффективную политику по недопущению переселения такого количества беженцев и мигрантов, ввели систему квот, в соответствии с которой каждая европейская страна обязуется размещать определенное количество иностранных мигрантов на своей территории. Примечательно, что против квот наиболее радикально выступили страны Восточной Европы, прежде всего Венгрия и Словакия. Западная Европа, в первую очередь Франция и Германия, приняли основную часть ближневосточных и африканских беженцев и мигрантов. Однако предпосылки чудовищных событий, произошедших в пятницу 13 ноября во Франции, закладывались гораздо раньше. В их основе — как внешняя политика Франции на Ближнем Востоке и в Африке, так и просчеты миграционной и национальной политики. Фактически во Франции сформировалась благоприятная среда для распространения экстремистских взглядов, которые способны перерасти в террористическую деятельность. Для совершения терактов во Францию более нет смысла проникать иностранным террористам — среди французских граждан и постоянно проживающих на территории страны мигрантов и так значительная часть сочувствует радикально-фундаменталистским настроениям. Распространение идеологии радикального ислама становится возможным благодаря социальной депривации мигрантской среды, социально-экономическим проблемам французского общества в целом, наконец — абсолютно неадекватной, «беззубой» политике французского руководства, которое не предпринимает никаких реальных усилий для исправления ситуации (если ее, конечно, еще можно исправить — слишком велик процент мигрантов и их потомков, проживающих во Франции и давно считающих себя, когда им это выгодно, «французами»).
Мультикультурализм и европейский «суицид»
Когда Доминик Веннер, 78-летний французский правый писатель и историк, застрелился перед алтарем Собора Парижской Богоматери, его акцию назвали «Самоубийством Европы». Веннер предупредил французов о тех рисках, которые влечет за собой дальнейшее продолжение политики мультикультурализма и толерантности, обернувшейся постепенным замещением населения и утратой европейских культурных ценностей. Леволиберальные и социал-демократические правительства Европы ведут политику, направленную на фактическое разрушение национальных идентичностей европейских государств, на разложение европейского общества, которое оказывается неспособным не только «переварить» многомиллионные массы мигрантов, но и обезопасить себя от возможных актов агрессии со стороны мигрантов. В свое время известный французский философ Жан Бодрийяр справедливо заметил: «общество, само переживающее процесс распада, не может интегрировать иммигрантов. Их проблемы явились одновременно прямым следствием этого процесса и невольным индикатором степени разобщенности нынешнего мира. Жестокая правда состоит в том, что если сейчас вынести проблему иммигрантов за скобки, мы будем все так же метаться в пустоте в поисках собственной идентичности. Иммигранты и их проблемы — это всего лишь симптомы разложения нашего общества, ведущего борьбу с самим собой» (Цит. по: Бодрийяр Ж. Мать твою! // http://inosmi.ru/world/20051121/223783.html). За несколько десятилетий активной арабо-африканской иммиграции во Францию, в стране сформировалась многомиллионная прослойка населения, чуждая в этническом, культурном, конфессиональном отношениях европейскому населению страны. Значительная часть представителей этой прослойки относится к европейской культуре и европейцам с плохо скрываемым пренебрежением, а то и с откровенной ненавистью. Эта ненависть не мешает им жить во Франции, пользоваться социальными льготами, достижениями французской цивилизации, но мешает уважать местное население, его культуру и традиции. Возникает непреодолимый культурный конфликт между приезжими и коренным населением. Французское правительство, левые и либеральные политические партии утверждают, что в основе негативного поведения мигрантов из азиатских и африканских стран лежит их социальная депривация, то есть — проживание в неудовлетворительных условиях, отсутствие работы, хорошего образования. Поэтому интеграция мигрантов во французское общество связывается с улучшением их социально-бытовых условий, пропагандой толерантности по отношению к приезжим в школах, вузах, на предприятиях и в жилых кварталах.
Однако, многочисленные меры социального характера, предпринимаемые французским правительством в отношении арабо-африканских и прочих мигрантов не дают желаемого результата. Более того — приезжие не перестают ненавидеть принявшее их французское общество также, как ненавидели бы его до получения социальных льгот. Условия жизни в атомизированном европейском мегаполисе сами заставляют мигрантов сбиваться в группы, диаспоры, стремиться любыми силами сохранить национальную и религиозную идентичность. Широкие слои мигрантов не ассимилируются во французское (германское, бельгийское, испанское) общество. Мигранты позиционируют себя как сплоченные сообщества, а радикальный ислам рассматривается ими как единственное учение, способное стать действенной альтернативой европейскому образу жизни. В результате, происходит фактический отказ мигрантов принимать образ жизни, культуру и мировоззренческие установки принимающего общества. Это нежелание трансформируется на практике в участие в массовых беспорядках и протестных движениях, в деятельности экстремистских и террористических группировок. Европейская культура и ее достижения для радикально настроенной части мигрантов, не собирающейся ассимилироваться и вообще мирно сосуществовать с европейским населением, не представляют абсолютно никакой ценности. Сложно не согласиться со словами упомянутого выше философа Жана Бодрийяра: «западная культура держится лишь на стремлении всех остальных получить к ней доступ. А когда появляются малейшие признаки ослабления этого желания, она теряет не только свое превосходство в глазах остального мира, но и привлекательность в своих же собственных глазах. А ведь жгут и грабят самое лучшее, что она может предложить — машины, школы, торговые центры. Детские сады! Именно то, с помощью чего мы так хотели интегрировать иммигрантов, мы собирались нянчиться с ними! . . 'Мать твою!' — вот, в сущности, их ответ. И чем больше мы будем пытаться с ними нянчиться, тем чаще они будут посылать нас по матери. Нам надо бы пересмотреть нашу гуманитарную психологию» (Цит. по: Бодрийяр Ж. Мать твою! // http://inosmi.ru/world/20051121/223783.html).
Рассматривая волны арабо-африканской миграции во Францию, следует отметить, что только последняя, «четвертая» волна миграции доставляет столько проблем французскому обществу. Первые три волны миграции прошли для Франции относительно незаметно. Некоторое количество алжирских, марокканских и тунисских арабов и берберов работало на французских предприятиях и на стройках, но серьезных хлопот местному населению они не доставляли. Культурная часть алжирской эмиграции вообще ориентировалась на ассимиляцию во французском обществе и принятие французской культуры, многие иммигранты отказывались от родной культуры во имя европейских ценностей. С началом «четвертой волны», пришедшейся на 1980-е — 1990-е гг., ситуация изменилась. Во-первых, мигранты «четвертой волны» — это арабы и африканцы, не желающие ассимилироваться и воспринимать французскую культуру. Во-вторых, они ориентированы не столько на работу, сколько на проживание во Франции, желательно — на социальные пособия. В-третьих, прибывающие во Францию мигранты уже не растворяются в окружающем французском обществе, а находят приют в районах компактного проживания соплеменников во французских городах и населенных пунктах сельской местности. Многие пригороды французских крупных городов давно превратились в арабские и африканские городки, где европейское население практически отсутствует. Наконец, увеличились и масштабы миграции — как подсчитали французские социологи, прежде они составляли 0,7 человека на рабочее место, а в настоящее время — 3-4 человека на рабочее место. Соответственно, значительная часть мигрантов остается безработной, что, в свою очередь, способствует дальнейшему обострению социальной обстановки в стране. За несколько десятилетий в стране выросло уже второе поколение потомков мигрантов, которое является гражданами Франции и обладает правами на социальные пособия. Естественно, что потомки мигрантов уже не желают трудиться на низкооплачиваемой и тяжелой работе, а предпочитают жить на пособия, тем самым пополняя маргинальные слои французского населения. Примечательно, что ассимиляция иммигрантов из арабо-африканских семей сложнее проходит во втором поколении, чем в первом. Французский историк и антрополог Фернан Бродель отмечает, что в современной Франции дети иммигрантов-мусульман «оказались в положении отверженных и сами отвергают ассимиляцию, которая часто удавалась их отцам». Религиозная идентичность арабо-африканским мигрантам заменяет идентичность национальную — французами они так и не стали, алжирцами, марокканцами или сенегальцами фактически перестали быть. Единственное, что объединяет многочисленных потомков арабо-африканских мигрантов, многие из которых не знают другого языка кроме французского — религия. Ислам становится основой идентичности мигрантов второго и третьего поколения, а также своеобразным «культурным мостом», связывающим их с родиной. Для социально депривированной части арабо-африканской молодежи, населяющей пригороды французских городов, радикальные взгляды закономерны, поскольку являются ответом на неудовлетворительное социальное положение и отсутствие реальных жизненных перспектив в чуждом в культурном отношении европейском обществе.
До начала 1990-х гг. во Франции была широко распространена точка зрения, предусматривавшая поэтапное «включение» мигрантов во французское общество. В первую очередь, эту точку зрения разделяли социалисты и представители других левых партий и движений, однако и многие правые партии выступали за ассимиляцию мигрантов. Действительно, с итальянскими, португальскими, польскими мигрантами никаких проблем в плане ассимиляции не возникало — они достаточно быстро «растворялись» во французском обществе, не говоря уже о втором и третьем поколениях, которые полностью ассимилировались во французской среде. Рост численности арабо-африканских мигрантов, с их очевидными культурными отличиями от французского общества, заставил французских политиков пересмотреть специфику миграционной политики. Так на смену концепции «плавильного котла» пришла концепция мультикультурализма, то есть сосуществования различных культур в рамках французского общества. Франция была признана мультикультурной страной. Французские левые заговорили о необходимости поиска путей компромисса и гармоничного сосуществования французской европейской культуры с арабскими и африканскими культурами переселенцев. В то же время, большинство правых настаивало на сохранении концепции ассимиляции, требуя от мигрантов безоговорочного принятия образа жизни, традиций, поведенческих установок принимающего общества. Как свидетельствуют события последних лет, мирного сосуществования культур во Франции так и не получилось. Провал мультикультурной политики стал очевиден еще в 2000-е годы во всей Европе, причем Франция стала, в силу значительного процента мигрантов, тем государством, где все изъяны европейской миграционной политики проявляли себя наиболее ярко. Показательно, что большая часть французов, не стремясь к сосуществованию с культурами мигрантов, в то же время не желала и их «растворения» во французском обществе. Так, 64% опрошенных французов убеждены в том, что арабов и африканцев ассимилировать не стоит и лишь по 9 и 12% французов считают, что не стоит ассимилировать итальянских и испанских мигрантов. Таким образом, очевидна определенная избирательность французов в выборе тех мигрантов, с которыми они хотели бы соседствовать и сближаться. Но улучшение экономической ситуации в Италии, Испании, Португалии способствовало прекращению значительных миграционных потоков из этих, близкородственных в культурном отношении стран, во Францию. Сегодня основная масса мигрантов — это арабы и африканцы. Алжир, Марокко, Тунис, Ливия, Сирия, Ирак, Сенегал, Гвинея, Мали, Нигер, Камерун, Чад, Мавритания, Сомали — вот далеко не полный перечень стран Африки и Азии, откуда во Францию направляются многотысячные потоки мигрантов.
Радикализация мигрантской молодежи как провал мультикультурализма
Распространение радикального ислама началось, как уже отмечалось выше, именно в среде арабо-африканской молодежи и стало следствием колоссальных просчетов французского руководства в вопросах организации национальной, миграционной и молодежной политики. Несмотря на то, что во Франции сегодня проживают миллионы мигрантов. Поскольку во Франции не ведется официальный учет национальной принадлежности французских граждан, сложно сказать, сколько проживает в стране граждан алжирского, тунисского, марокканского, сенегальского и т.д. происхождения. По данным экспертов, количество иностранных мигрантов и их потомков во Франции уже угрожает национальной идентичности страны. Они составляют 20% от всей численности населения Франции. В Марселе выходцы из стран Северной Африки составляют более половины населения, есть населенные пункты, в которых арабы и африканцы преобладают в численности над французским населением, постепенно вытесняя последнее. Согласно статистическим данным, около 10% населения Франции в настоящее время исповедуют ислам. Практически все мусульмане (кроме новообращенных французов, которых, несмотря на рост популярности ислама среди европейцев, все же не так много) — это мигранты и дети мигрантов из арабских стран и исламских государств Тропической Африки. Именно в этой среде и происходит распространение радикальных взглядов, которым французское правительство ничего не может противопоставить. Арабо-африканская молодежь до сих пор — одна из наиболее социально ущемленных групп французского населения. Российский социолог Е.Б. Деменцева подчеркивает, что для арабо-африканской молодежи второго поколения мигрантов характерна «двойственная культура» — они принадлежат и к западной, французской культуре, которая окружает их с первых дней появления на свет, и к арабской или африканской культуре своих родителей и родственников. Среди арабо-африканской молодежи во Франции формируется специфическая субкультура, представляющая собой сочетание арабо-африканской мусульманской культуры и европейской, французской масс-культуры. Французский язык в среде молодых потомков мигрантов становится основным языком общения, тем более, что выходцы из различных стран (за исключением арабских) не могут понять друг друга, не прибегая к французскому языку. Тем более, что практически все дети мигрантов получают образование в школе на французском языке, на нем же общаются со сверстниками из инонациональной среды. Вместе с тем, французский язык мигрантов имеет большое количество заимствований из арабского языка, в особенности приветствий, общественной и политической тематики. Большое влияние на поведение второго поколения мигрантов оказывают ценности семьи. Для отдельных семей арабо-африканских мигрантов характерна устойчивая ориентация на интеграцию во французское общество. Такие семьи воспринимают европейские ценности и европейский образ жизни, дистанцируются от соплеменников, не желающих ассимилироваться, нейтрально относятся к межнациональным бракам. Другой полюс — это традиционалистские семьи, ориентированные на сохранение национальных и религиозных ценностей, отказывающиеся не только интегрироваться в принимающее общество, но и, порой, взаимодействовать с ним. Некоторые семьи находятся фактически на положении «очагов контркультуры», поскольку относятся к окружающему обществу, к европейскому образу жизни резко негативно и стремятся максимально сохранить национальные традиции и оградить своих потомков от влияния европейской культуры. Такие семьи препятствуют заключению межнациональных браков, ревностно относятся к соблюдению религиозных и национальных обычаев, часто отправляют детей получать религиозное образование в исламских странах — разумеется, при этом предпочитая проживать в «неверной» Франции, а не эмигрировать из нее в какую-либо из более «правильных» африканских или азиатских стран.
Но восприятие радикальных взглядов, зачастую, не зависит от того, в традиционной или ассимилирующейся семье мигрантов воспитывался молодой человек. Многие французские граждане арабо-африканского происхождения, примкнувшие к радикалам и отправившиеся воевать в Сирию или Ирак, — дети мигрантов во втором и третьем поколении. Для многих из них радикальный ислам — это единственный способ уйти от негативной социальной реальности. К примеру, непосредственные исполнители знаменитого теракта против журнала Charlie Hebdo Саид и Шериф Куаши — французские граждане алжирского происхождения. Судя по всему, они происходили из неблагополучной социальной среды, поскольку получили воспитание и образование в детском доме. Получается, что отнюдь не в семье усвоили они религиозные ценности, так как их семьей на протяжении длительного времени было французское государственное социальное учреждение. Проблема в том, что из детского дома братья Куаши вернулись на те же парижские улицы, назад — в социальное гетто. За годы жизни и учебы в детском доме братья Куаши так и не смогли интегрироваться во французское общество, более того — они чувствовали себя совершенно иными людьми, чем благополучные французы и даже более благополучные алжирские мигранты из полных и социально успешных семей. Между тем, в анклавах арабо-африканских мигрантов в предместьях Парижа и других французских городов давно стали реальностью не только наркоторговля и уличные грабежи, угоны авто и массовые драки молодежных группировок, но и деятельность религиозно-фундаменталистских организаций. В роли проповедников обычно выступают мигранты, недавно приехавшие во Францию из стран Арабского Востока, а в роли внимательной аудитории — второе и третье поколения арабо-африканских мигрантов, иногда — и их французские сверстники из социально неблагополучной среды. Именно в этих анклавах набираются добровольцы для боевых действий на Ближнем Востоке и Северной Африке, вербуются помощники международных террористических организаций на французской территории. Те же братья Куаши, до того, как совершить нападение на редакцию Charlie Hebdo, успели получить религиозное образование в Йемене и, вполне вероятно, принять участие в боевых действиях на Ближнем Востоке. Оттуда, с боевым опытом, они, как и подобные им тысячи потомков мигрантов, вернулись в родную Францию — уже как опытные бойцы и убежденные сторонники радикальных воззрений.
Стоит ли говорить, что таких радикально настроенных молодых мигрантов первого, второго и третьего поколения во Франции — десятки тысяч. Кто-то готов выйти на массовые беспорядки в центре французской столицы, кто-то — отправиться воевать на Ближний Восток, а кое-кто — и устроить теракт против своих соотечественников-французов. Премьер-министр Франции Мануэль Вальс в июне 2015 г. говорил о 1730 добровольцах из Франции, сражающихся на стороне сил «Исламского государства» на Ближнем Востоке — в Сирии и Ираке. По данным премьера Франции, 110 человек из числа граждан страны, отправившихся воевать на Ближний Восток, уже мертвы — они погибли во время боевых действий и авианалетов. Все больше становится среди радикальных фундаменталистов и этнических французов, а также представителей других европейских национальностей. Что касается самой Франции, то оперативная обстановка здесь резко ухудшилась после наплыва в 2015 г. новой волны мигрантов из стран Ближнего Востока и Северной Африки, прежде всего — из Сирии. Это уже не трудовые мигранты, а так называемые «беженцы». Среди беженцев поразительно много мужчин боеспособного возраста. Да, далеко не все мужчины хотят и могут воевать на чьей-либо стороне в сирийском конфликте, но среди сотен тысяч прибывших в Европу сирийских граждан вполне могут оказаться и боевики радикальных организаций. Как отличить их от обычных беженцев? Никак. Европейские полицейские службы оказываются бессильны против столь огромного количества новых людей, прибывающих на территорию стран Евросоюза. Каждый потенциальный боевик может потребовать целой разработки, участия десяти — двадцати полицейских, занимающихся непосредственно его персоной. У правоохранительных органов и спецслужб европейских государств просто нет таких сил и ресурсов, чтобы отслеживать экстремистские проявления в среде беженцев из стран Ближнего Востока и Северной Африки.
В начале второй недели ноября 2015 г., как раз перед терактами в Париже, массовые волнения мигрантов произошли во французском городе Кале. Начались они с попытки 200 мигрантов заблокировать автомобильную дорогу. Полиции пришлось применить триста гранат со слезоточивым газом, однако мигранты стали забрасывать полицейских камнями. Всего в Кале проживает не менее 6 тысяч человек, преимущественно — выходцев из Эритреи, Судана и Сомали, а также беженцев из Сирии и Афганистана. Накалившаяся обстановка в Кале заставила руководство французского МВД направить в город дополнительные подразделения жандармерии и спецназа численностью свыше 450 человек. Для современной Франции массовые беспорядки, устраиваемые мигрантами из африканских и азиатских стран, давно стали вполне обыденным событием. В предместьях Парижа и ряда других французских городов столкновения мигрантской молодежи с полицией происходят регулярно, но даже на этом фоне ситуация последнего года выглядит наиболее тревожной. В особенности, если учитывать, что Франция «завязла» в военной кампании в Сирии, инициированной американцами. То, что теракты в Париже имеют «сирийский след», уже сейчас практически никто не подвергает сомнению. Очевидно, что именно война в Сирии и Ираке и связанная с ней неконтролируемая миграция «беженцев» в Европу представляют собой наибольшую угрозу национальной безопасности европейских государств. Это подтверждают и сообщения о личностях исполнителей терактов в Париже 13 ноября 2015 г.. Так, по данным Le Figaro, первым подозреваемым стал некто Абдулакбак Б. 1990 года рождения. Двадцатипятилетний мужчина был гражданином Сирии и ранее не попадал в поле зрения французской полиции. Молодой сириец, по предварительным данным, и привел в действие взрывное устройство, размещенное на его собственном теле, в районе стадиона «Стад де Франс». Предположительно, непосредственным организатором и руководителем терактов стал гражданин Сирии Ахмел Алмохаммед. Как сообщают европейские СМИ, он попал во Францию под видом беженца из Сирии через территорию Греции и Сербии. Кстати, именно в Сербии Алмохаммед и подал прошение о предоставлении убежища. В отличии от сирийских граждан Абдулакбака и Алмохаммеда, 29-летний Исмаил Омар Мостефаи был уроженцем и, соответственно, гражданином Франции. С 2012 г. он проживал в г. Шартре и неоднократно попадал в поле зрения французской полиции и спецслужб. Тем не менее, следили за Омаром плохо. Более того — откровенно попустительствовали его криминальной и экстремистской деятельности. Известно, что двадцатидевятилетнего мужчину французский суд судил восемь раз — за различные мелкоуголовные правонарушения. Но ни один из этих восьми приговоров не закончился реальным тюремным сроком. Хотя Мостефаи состоял и в базе данных контрразведки как сторонник радикально-фундаменталистских взглядов, по этой линии к нему также не применялись санкции. В 2013-2014 гг. он успел посетить Сирию и, судя по всему, проявлял значительную активность в лагере религиозных фундаменталистов. Невнимание французских спецслужб к его персоне обернулось тем, что 13 ноября 2015 г. Мостефаи подорвал себя в концертном зале «Батаклан». Французской полицией были задержаны шесть родственников Мостефаи, включая его отца и брата, однако, по справедливости, проявлять внимание к этому семейству следовало задолго до того, как Исмаил Омар выполнил главную функцию в своей жизни.
О том, что главным объектом пропагандистского внимания экстремистов является французская молодежь арабо-африканского происхождения и молодежь из семей беженцев и мигрантов, свидетельствует и тот факт, что среди смертников в зале «Батаклан» было двое подростков в возрасте 16-18 лет. Молодежь и подростки второго и третьего поколений мигрантов — это особый случай. Они чувствуют себя столь же полноценными гражданами Франции, что и этнические французы, поскольку родились и с детства жили во Франции. Но, в то же время, они чувствуют свою «инаковость», недовольны своим социальным положением и это недовольство трансформируется в участие в радикальных движениях и экстремистских организациях. Профессор Сорбонны Софи Боди-Жандро занимается исследованием молодежных этнокриминальных группировок во Франции. По словам исследователя, «когда чернокожие подростки жгут машины, они сами считают себя французами, обделенными государством, и власти считают их французами» (Цит. по: http://gorod.afisha.ru/changes/kak-otnosyatsya-k-priezzhim-v-evrope/). Подобная ситуация типична не только для Франции, но и для большинства тех европейских стран, где мигранты и их потомки составляют достаточно внушительную часть населения.
Социально неблагополучная среда «мигрантских гетто» становится благоприятной почвой для распространения радикальных и экстремистских взглядов. С другой стороны, эта среда постоянно подпитывается все новыми и новыми мигрантами из стран Азии и Африки. Если бы европейские страны максимально ужесточили миграционную политику, то проникновение новых волн мигрантов в социальную среду предместий европейских городов было бы приостановлено. Соответственно, потомки мигрантов во втором и третьем поколении получили бы больше стимулов для ассимиляции в принимающем обществе, так как лишились бы контакта со «свежими» соплеменниками, приехавшими с «исторической родины» и выступающими в роли основных трансляторов национальных и религиозных традиций и мировоззренческих установок.
Кошмарная ночь 13 ноября 2015 г., вне зависимости от того, кто в действительности стоял за террористическими актами в Париже, в очередной раз обратила внимание на те колоссальные проблемы, с которыми столкнулась Европа вследствие своей миграционной политики. Даже если теракты в Париже — это происки какой-либо из мировых спецслужб, они стали возможны, в первую очередь, благодаря отсутствию внятной политики французского государства в отношении иностранных мигрантов. Примерно такие же проблемы — и у остальных европейских стран. Периодически миграционная ситуация напоминает о себе кровавыми жертвами. Стреляют и взрывают либо приезжие и местные религиозные фанатики, либо «ультраправые» из числа представителей коренного населения, а страдают, в том числе, совершенно невинные мирные жители. Отдав на самотек ситуацию с мигрантами, Европа совершает самоубийство.
- Илья Полонский
- www.dw.com, www.tvc.ru, apostrophe.com.ua
Информация