Возрождённый «ГлавПУР»: центр кристаллизации патриотической идеологии?
Воссоздание в вооруженных силах нашей страны Главного военно-политического управления, о котором сообщило 30 июля 2018 года ТАСС, вне всякого сомнения, событие не только ожидаемое, но и совершенно необходимое.
Напомним, что возглавил вновь созданную структуру бывший командующий Западным военным округом генерал-полковник Андрей Картаполов, назначенный заместителем министра обороны Российской Федерации — начальником Главного военно-политического управления. Соответствующий указ президента Российской Федерации Владимира Путина опубликован на официальном портале правовой информации.
Как мы знаем, аналогичная структура, Главное военно-политическое управление Вооруженных сил СССР, прекратила свое существование вместе с Советским Союзом. Из созданного в 1992 году на его основе Главного управления по работе с личным составом (ГУРЛС) политическая составляющая ушла, причем не только из названия.
Главными задачами ГУРЛС являлись работа с морально-психологическим состоянием личного состава, информационно-пропагандистская работа и патриотическое воспитание военнослужащих, организация военно-специальной, психологической и культурно-досуговой работы, а также создание условий для свободного вероисповедания.
В основе такой реорганизации лежал спекулятивный лозунг «Армия — вне политики», провозглашенный западными политиканами еще в ХIX столетии, чтобы минимизировать влияние армии как института по определению верноподданного и патриотичного, несущего идеалы подлинного аристократизма, на общество, которым они стремились безраздельно манипулировать.
То, что в результате подобной постановки вопроса воины демотивируются, и боевой дух армии оказывается подорванным, их не слишком заботило. Демократические временщики и в Европе позапрошлого столетия, и в России 90-х годов были готовы платить такую цену.
Данный лозунг не только спекулятивный, но еще и лживый. Ведь, как провозгласил великий прусский военный теоретик, генерал Карл фон Клаузевиц, «Война есть не что иное, как продолжение политики, с привлечением иных средств». Таковой она была при монархах, таковой остается и при демократах. Просто миф о деполитизированной армии превращает ее в слепое и безликое орудие не национальной власти, а закулисы, позволяет использовать военных втёмную и безответственно, в том числе и для сомнительной и откровенно грязной работы.
Но даже апологеты «армии вне политики» вынуждены признать, что солдат без достаточно серьезной мотивации не пойдет на смерть. Исключительно финансовая стимуляция также не может ее заменить – ведь покойнику, строго говоря, деньги ни к чему. А заработать можно и менее опасными способами. Кстати, профессиональные наемники, как правило, стараются участвовать в сравнительно безопасных миссиях – охране судов, «зеленых зон», нефтепромыслов, или связанных с обучением военных или полицейских формирований стран третьего мира. В крайнем случае, речь может идти о контрпартизанских мероприятиях.
Для участия в полномасштабных боевых действиях с высоким уровнем риска нанимают или жителей совсем нищих стран, или деклассированный элемент по принципу: «Вы будете сыты, пьяны, и обо всем позаботится король». Причем ни те, ни другие заранее не представляют уровень опасности своей будущей «работы».
Свидетельством эффективности деятельности ГУРЛС стали опросы солдат, которые военные психологи проводили в годы первой чеченской кампании. Так, наибольшая группа респондентов указывала, что причина их участие в войне связана исключительно со страхом наказания за уклонение от воинской службы. Для многих мотивом была месть за погибших товарищей. И совсем небольшая группа говорила о патриотических причинах. И практически все не доверяли высшему командованию и политическому руководству страны, полагая, что их «предают».
В этой связи можно привести весьма справедливое замечание русского военного психолога и психиатра Николая Краинского, участника Японской и Первой мировой войн. Он утверждал, что «армия и народ, лишенные воинского духа, в начале войны ставящие вопросы «зачем» или толкующие о непопулярности войн, в военном смысле уже мертвы. Они заранее побеждены».
В западных армиях пропагандистскую работу в отношении своих военнослужащих рассматривают как важную часть психологических операций, и ею занимаются соответствующие структуры. Однако такой подход едва ли можно счесть правильным, ведь психологические операции, как и пропаганда, предполагают манипулирование сознанием людей, «промывание мозгов», говоря американским сленгом, а не воспитание.
В то же время, как писал генерал Петр Ольховский, «воспитанием человек в войсках обрабатывается так, что достигается что-то столь большое и важное, что он не желая служить, служит; не желая идти в бой, идет; когда из присущего чувства страха смерти, его неудержимо тянет назад, все же идет вперед, преодолевая с огромным усилием этот страх».
В то время как, по мнению Краинского, пропаганда обыкновенно поддерживает только экстаз, она действует на психику масс при посредстве лозунгов, штампов и демагогических приемов. Поэтому пропаганда не может заменить воспитания и обучения, которыми прививаются идеи, составляющую основу идеологии.
Следует отметить, что в наше время, которое именуется «информационной эпохой», значение этих моментов усилилось еще более, как и возможности пропаганды. И если в советские времена враждебная пропаганда была представлена разве что радиоголосами и самиздатом, в основном недоступном для советских военнослужащих, то теперь ее возможности несоизмеримо выше. Сегодня откровенно антигосударственные и антироссийские материалы льются на наших граждан (в том числе и тех, что носят погоны) из некоторых отечественных СМИ и социальных сетей. Вражеские структуры ПСО активно используют кинематограф и компьютерные игры для внедрения в сознание наших людей определенных штампов и установок.
Иными словами, созданному Главному управлению работы предстоит куда больше, чем его советскому предшественнику. Но самой главной проблемой для новых политруков всех уровней станет даже не нехватка подготовленных соответствующим образом кадров, а отсутствие государственной идеологии, которая является базисом для всей системы армейского воспитания.
Между тем, если и не вся армия, то, во всяком случае, ее лучшая часть, даже в нашем «деидеологизированном» обществе является носителем государственно-политической идеи. Пусть и латентной, не сформулированной и не обозначенной официально. «Армия — это концентрированная нация, армия — военно-политический центр… Сила армии — во внутренней дисциплине. Внутренняя же дисциплина — это уже сторона идеологическая. Вне общей для всех чинов армии идеи она немыслима», — указывал еще один русский офицер, Евгений Шелль.
И это обстоятельство дает шанс (по всей видимости, не слишком большой) на то, что Главное военно-политическое управление может стать своего рода центром кристаллизации этой идеи, лабораторией по созданию государственной идеологии, а в дальнейшем и ее транслятором на все наше общество.
В противном случае речь может идти лишь о повышении статуса ГУРЛС, его переименовании и расширении штата.
Напомним, что возглавил вновь созданную структуру бывший командующий Западным военным округом генерал-полковник Андрей Картаполов, назначенный заместителем министра обороны Российской Федерации — начальником Главного военно-политического управления. Соответствующий указ президента Российской Федерации Владимира Путина опубликован на официальном портале правовой информации.
Как мы знаем, аналогичная структура, Главное военно-политическое управление Вооруженных сил СССР, прекратила свое существование вместе с Советским Союзом. Из созданного в 1992 году на его основе Главного управления по работе с личным составом (ГУРЛС) политическая составляющая ушла, причем не только из названия.
Главными задачами ГУРЛС являлись работа с морально-психологическим состоянием личного состава, информационно-пропагандистская работа и патриотическое воспитание военнослужащих, организация военно-специальной, психологической и культурно-досуговой работы, а также создание условий для свободного вероисповедания.
В основе такой реорганизации лежал спекулятивный лозунг «Армия — вне политики», провозглашенный западными политиканами еще в ХIX столетии, чтобы минимизировать влияние армии как института по определению верноподданного и патриотичного, несущего идеалы подлинного аристократизма, на общество, которым они стремились безраздельно манипулировать.
То, что в результате подобной постановки вопроса воины демотивируются, и боевой дух армии оказывается подорванным, их не слишком заботило. Демократические временщики и в Европе позапрошлого столетия, и в России 90-х годов были готовы платить такую цену.
Данный лозунг не только спекулятивный, но еще и лживый. Ведь, как провозгласил великий прусский военный теоретик, генерал Карл фон Клаузевиц, «Война есть не что иное, как продолжение политики, с привлечением иных средств». Таковой она была при монархах, таковой остается и при демократах. Просто миф о деполитизированной армии превращает ее в слепое и безликое орудие не национальной власти, а закулисы, позволяет использовать военных втёмную и безответственно, в том числе и для сомнительной и откровенно грязной работы.
Но даже апологеты «армии вне политики» вынуждены признать, что солдат без достаточно серьезной мотивации не пойдет на смерть. Исключительно финансовая стимуляция также не может ее заменить – ведь покойнику, строго говоря, деньги ни к чему. А заработать можно и менее опасными способами. Кстати, профессиональные наемники, как правило, стараются участвовать в сравнительно безопасных миссиях – охране судов, «зеленых зон», нефтепромыслов, или связанных с обучением военных или полицейских формирований стран третьего мира. В крайнем случае, речь может идти о контрпартизанских мероприятиях.
Для участия в полномасштабных боевых действиях с высоким уровнем риска нанимают или жителей совсем нищих стран, или деклассированный элемент по принципу: «Вы будете сыты, пьяны, и обо всем позаботится король». Причем ни те, ни другие заранее не представляют уровень опасности своей будущей «работы».
Свидетельством эффективности деятельности ГУРЛС стали опросы солдат, которые военные психологи проводили в годы первой чеченской кампании. Так, наибольшая группа респондентов указывала, что причина их участие в войне связана исключительно со страхом наказания за уклонение от воинской службы. Для многих мотивом была месть за погибших товарищей. И совсем небольшая группа говорила о патриотических причинах. И практически все не доверяли высшему командованию и политическому руководству страны, полагая, что их «предают».
В этой связи можно привести весьма справедливое замечание русского военного психолога и психиатра Николая Краинского, участника Японской и Первой мировой войн. Он утверждал, что «армия и народ, лишенные воинского духа, в начале войны ставящие вопросы «зачем» или толкующие о непопулярности войн, в военном смысле уже мертвы. Они заранее побеждены».
В западных армиях пропагандистскую работу в отношении своих военнослужащих рассматривают как важную часть психологических операций, и ею занимаются соответствующие структуры. Однако такой подход едва ли можно счесть правильным, ведь психологические операции, как и пропаганда, предполагают манипулирование сознанием людей, «промывание мозгов», говоря американским сленгом, а не воспитание.
В то же время, как писал генерал Петр Ольховский, «воспитанием человек в войсках обрабатывается так, что достигается что-то столь большое и важное, что он не желая служить, служит; не желая идти в бой, идет; когда из присущего чувства страха смерти, его неудержимо тянет назад, все же идет вперед, преодолевая с огромным усилием этот страх».
В то время как, по мнению Краинского, пропаганда обыкновенно поддерживает только экстаз, она действует на психику масс при посредстве лозунгов, штампов и демагогических приемов. Поэтому пропаганда не может заменить воспитания и обучения, которыми прививаются идеи, составляющую основу идеологии.
Следует отметить, что в наше время, которое именуется «информационной эпохой», значение этих моментов усилилось еще более, как и возможности пропаганды. И если в советские времена враждебная пропаганда была представлена разве что радиоголосами и самиздатом, в основном недоступном для советских военнослужащих, то теперь ее возможности несоизмеримо выше. Сегодня откровенно антигосударственные и антироссийские материалы льются на наших граждан (в том числе и тех, что носят погоны) из некоторых отечественных СМИ и социальных сетей. Вражеские структуры ПСО активно используют кинематограф и компьютерные игры для внедрения в сознание наших людей определенных штампов и установок.
Иными словами, созданному Главному управлению работы предстоит куда больше, чем его советскому предшественнику. Но самой главной проблемой для новых политруков всех уровней станет даже не нехватка подготовленных соответствующим образом кадров, а отсутствие государственной идеологии, которая является базисом для всей системы армейского воспитания.
Между тем, если и не вся армия, то, во всяком случае, ее лучшая часть, даже в нашем «деидеологизированном» обществе является носителем государственно-политической идеи. Пусть и латентной, не сформулированной и не обозначенной официально. «Армия — это концентрированная нация, армия — военно-политический центр… Сила армии — во внутренней дисциплине. Внутренняя же дисциплина — это уже сторона идеологическая. Вне общей для всех чинов армии идеи она немыслима», — указывал еще один русский офицер, Евгений Шелль.
И это обстоятельство дает шанс (по всей видимости, не слишком большой) на то, что Главное военно-политическое управление может стать своего рода центром кристаллизации этой идеи, лабораторией по созданию государственной идеологии, а в дальнейшем и ее транслятором на все наше общество.
В противном случае речь может идти лишь о повышении статуса ГУРЛС, его переименовании и расширении штата.
Информация