Глухой сын полка
Может ли глухой мальчик стать сыном полка, как это было раньше в годы первой империалистической войны и Великой Отечественной? Что нужно сделать для возрождения былых традиций?
Саша сидел напротив нас в больничной столовой и ел — жадно, быстро, прихлёбывая, низко наклонившись над тарелкой и придерживая рукой то и дело сползавшие очки. Его толстенькие щёчки горели — не то от удовольствия, не то от гормонов. "Ишь, гормоны играют", — так и сказала одна из медсестёр. Саша лежал в детской больнице один, да и по жизни он был один — даже в те дни, когда у него была мама, которая родила его лет в пятнадцать или четырнадцать, кое-как дорастив потом ребёнка до трёх лет.
Саша надолго оставался один в холодном доме в Волгодонске. Даже бабушка, зная о похождениях своей непутёвой дочери, не приходила к внуку — потому, что и сама тоже любила похождения и крепко выпить. Изредка к Саше приходили сердобольные соседки, приносили изголодавшемуся мальчонке что-то вкусное, но финансы добрых, как известно, немногочисленны, и поэтому добрые соседки стали жаловаться в местные органы опеки. Приходили и оттуда, но мать к этому времени как-то быстро приводила себя и сына в порядок и, казалось, всё у них было хорошо. Так продолжалось до трёх лет.
Однажды Саша заболел, их положили в больницу, но его мать, пролежав несколько дней, просто-напросто сбежала из больницы и оставила Сашу одного в холодном доме. У него поднялась температура, развился менингит, он стал слепнуть и в конце концов оглох. Это уже потом врачи придут к такому заключению. А пока Саша мог только плакать. Он был сильным от рождения и поэтому его плач услышала соседка, проходящая мимо. Она срочно вызвала "скорую помощь" и милицию.
Мальчика в больнице вылечили и отправили в областной город — Ростов-на-Дону, где есть школа для глухих и немых малышей. Школа находится почти рядом с переулком Крепостным. Каждый раз Саша, когда шёл вместе с такими же обездоленными мальчишками и девчонками, поглядывал на большую скульптуру, изображающую пять человек: военного инженера, построившего крепость святого Димитрия Ростовского, первого коменданта, командующего, адъютанта и казака.
Шли годы. Саше исполнилось восемь лет. В школу позвонила его мать: она хотела узнать, сможет ли она получать пенсию своего мальчика, если обратно восстановится в родительских правах. Воспитателей больше всего возмутило то, что мать настойчиво спрашивала о пенсии, а не о состоянии своего сына. Но матери были нужны деньги. Саша ей нужен не был.
С глухим мальчиком Сашей мы познакомились в больнице. Он всегда садился рядом с нами и быстро, быстро кушал всё, что ему дают. Ему было всё вкусно: он ел даже манную кашу, сваренную на разбавленном молоке, от которого домашние дети просто отворачивались. Хотя Саша любил мясо, как настоящий мужчина. Но чистого мяса в больнице не дают. Обычно это — молочные сосиски или несколько кусочков тушёной говяжьей печенки в мутноватом жидком соусе. Мяса никогда не было ни в борще, ни в супе: когда беленькие тарелочки с зеленоватой каёмкой выставлялись на белоснежные столы, было видно даже дно — такие жиденькие были первые блюда.
Фруктов и свежих овощей не давали вообще. Утром на завтрак — манка или лапша. В обед — жидкий супчик или борщик. На второе — сосиска с тушеной капустой. Помню, мы угощали там мальчика помидорами, так ребенок аж постанывал от удовольствия и подёргивал ногами. Мы накормили Сашу только к вечеру. Вечером давали одну булочку.
Такие больницы есть в каждом российском городе.
Каждый из нас, находясь в Ростове-на-Дону, может прийти во вторую детскую областную больницу. Она находится между улицей Пушкинской и Максима Горького. Он тоже ведь был беспризорником. Центральный вход больницы выходит прямо на улицу Пушкинскую. В этой больнице лежат дети-отказники: от них либо отказались, либо оставили на временное попечение, либо отобрали у беспутных родителей. Это самые тяжелые случаи: нередко привозят детей с синяками, избитыми. Не так давно сюда поступили пятнадцатилетний Слава Кузнецов и его пятимесячная сестра: их мать постоянно в запоях, а бабушка безнадёжно больна и оказывать посильную помощь двум своим внукам не может. Они не болеют. Просто такая процедура: сначала всех "отказников" кладут в больницу, а потом определяют в другие специальные детские заведения. Два раза Слава сбегал из больницы, но возвращался — теперь уж ему можно надеяться только на государство да удачу.
А что будет с нашими подрастающими детьми, оказавшимися волею судеб в детских учреждениях? По словам одного из воспитателей, нередки случаи, когда родители, незадолго до совершеннолетия ребёнка, восстанавливаются в правах, а когда человеку, спасенному и воспитанному государством, исполняется восемнадцать лет, его вновь объявившиеся родственники прибирают к руками деньги и квартиры, выделенные государством.
— Но это же в высшей мере несправедливо: мать, которая чуть не убила своего ребёнка, получает в итоге какие-то блага!
— Что поделаешь, за такими детьми нужен особый присмотр, им трудно адаптироваться в настоящей жизни.
Никто в больнице за Сашей не следил. Он, несмотря на свою глухоту, обладал изумительным обаянием, мог подружиться с каждым ребёнком, и не было в его душе озлобленности, как это часто бывает у брошенных детей. Неделю он пролежал в больнице, и за всё это время его ни разу не выводили на прогулку. Впрочем, на прогулку никогда не выводили нескольких детей, отобранных у родителей-пьяниц. В конце мая этого года известный политик Павел Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка, заявил, что количество погибших или убитых в результате преступных посягательств детей в 2014 году составило более 2,5 тыс., а точнее — 2553 ребёнка, около 100000 страдают от преступных действий.
Их здесь вовремя кормят, приглядывают за ними, дети оказываются в спокойной, доброжелательной атмосфере. Но всё же чего-то не хватает, той особой родительской любви и ласки, от которой расцветает и растёт человек.
А может быть, за каждым солдатом закрепить каждого, отдельно взятого ребёнка? Просто даже поговорить, не обязательно брать на себя какие-то обязательства по дальнейшему воспитанию. Понимаете, каждому человеку, а особенно маленькому, нужен проводник в этой жизни, который поможет морально обрести свой путь, подарит надежду на понимание. Ведь одному воспитателю, который должен уследить за десятью детьми, крайне сложно в течение двадцати четырёх часов уделить особое внимание. Причём это надо не только обездоленным, но и обычным детям, растущим с родителями. Я до сих пор помню (а прошло уже более четверти века) нашу школьную поездку в казачьи лагеря, расположенные под Новочеркасском: там стояла одна из воинских частей, и ее именовали "казачьи лагеря": издавна здесь собирались казаки на воинские сборы. На базе этой воинской части проводилась "Зарница" — областные итоговые соревнования по разным видам спорта среди школ.
Я до сих пор помню нашего взводного — сержанта Олега Байтушкина. Помню этого среднего роста сержанта, его доброе лицо и то, как все девчонки, даже конопатая Лидка Симонихина, были в него влюблены. Олег Байтушкин никогда не кричал на нас, в отличие от нашего преподавателя физкультуры Владимира Григорьевича, которого мы не уважали за его трусость: особенно видно это было, когда большинство отрядов получили свои палатки и стали размещаться, а мы и ещё одна из школ уныло стояли под тенью деревьев и готовы были плакать, а наш преподаватель только курил в стороне и на наши вопросы просто не отвечал. И только когда чужой педагог побежал и решил эту проблему, мы наконец поселились в просторных казармах. Спали на двухъярусных кроватях. За нами наблюдал дневальный. И как же мы, девчонки, рыдали, когда наш школьный автобус выезжал из ворот воинской части — нам не хотелось уезжать: хорошо здесь было, здесь оставался служить дальше Олег Байтушкин, который и не догадывался, а может, и догадывался, о наших к нему чувствах.
А в годы Великой Отечественной войны дети становились в строй и получали гордое звание "сына полка". Олицетворением этого явления стала знаменитая одноимённая повесть об этом.
Так почему бы и сейчас не вернуться к нашему довоенному и послевоенному опыту, опыту прославленных советских педагогов? Антон Семёнович Макаренко, демобилизованный из армии по слабости зрения и вошедший в список ЮНЕСКО как человек, определивший педагогическое мышление в XX веке, в эпилоге своей «Педагогической поэмы», в частности, написал:
«Мои горьковцы тоже выросли, разбежались по всему советскому свету, для меня сейчас трудно их собрать даже в воображении. Никак не поймаешь инженера Задорова, зарывшегося в одной из грандиозных строек Туркменистана, не вызовешь на свидание врача Особой Дальневосточной Вершнева или врача в Ярославле Буруна. Даже Нисинов и Зорень, на что уже пацаны, а и те улетели от меня, трепеща крыльями, только крылья у них теперь не прежние, не нежные крылья моей педагогической симпатии, а стальные крылья советских аэропланов. И Шелапутин не ошибался, когда утверждал, что он будет лётчиком; в лётчики выходит и Шурка Жевелий, не желая подражать старшему брату, выбравшему для себя штурманский путь в Арктике".
Кем бы они стали, беспризорники 30-х годов, если бы в их незавидную судьбу не вмешался настоящий человек? Но кем станут "отказники" 2000-х годов, сказать пока сложно. Но нужно что-то делать, по капельке, по маленькому шагу, хотя бы просто навещать таких детей, стать им другом и советчиком, пусть на время, а что будет потом — покажет время.
Отрывки из повести Валентина Петровича Катаева "Сын полка":
"Мальчик спал, и по его измученному лицу судорожно пробегали отражения кошмаров, которые преследовали мальчика во сне.
...Только теперь мальчик заметил, что шлемы солдат были русские, автоматы — русские, плащ-палатки — русские, и лица, наклонившиеся к нему, — тоже русские, родные. Радостная улыбка бледно вспыхнула на его истощенном лице. Он хотел что-то сказать, но сумел произнести только одно слово:
— Наши...
И потерял сознание.
... — Ну, пастушок, кончено твое дело. Погулял — и будет. Сейчас мы из тебя настоящего солдата сделаем.
С такими словами ефрейтор Биденко бросил на койку объемистый сверток с обмундированием. Он расстегнул новенький кожаный пояс, которым был туго стянут этот сверток. Вещи распустились, и Ваня увидел новенькие шаровары, новенькую гимнастерку с погонами, бязевое белье, портянки, вещевой мешок, противогаз, шинельку, цигейковую треуховую шапку с красной звездой, а главное — сапоги. Превосходные маленькие юфтовые сапоги на кожаных подметках со светлыми точками деревянных гвоздей, аккуратно сточенных рашпилем.
...Появление обмундированного Вани в блиндаже разведчиков вызвало общий восторг. Но не успели еще разведчики как следует налюбоваться своим сыном, как в землянку вошел сержант Егоров".
Саша сидел напротив нас в больничной столовой и ел — жадно, быстро, прихлёбывая, низко наклонившись над тарелкой и придерживая рукой то и дело сползавшие очки. Его толстенькие щёчки горели — не то от удовольствия, не то от гормонов. "Ишь, гормоны играют", — так и сказала одна из медсестёр. Саша лежал в детской больнице один, да и по жизни он был один — даже в те дни, когда у него была мама, которая родила его лет в пятнадцать или четырнадцать, кое-как дорастив потом ребёнка до трёх лет.
Саша надолго оставался один в холодном доме в Волгодонске. Даже бабушка, зная о похождениях своей непутёвой дочери, не приходила к внуку — потому, что и сама тоже любила похождения и крепко выпить. Изредка к Саше приходили сердобольные соседки, приносили изголодавшемуся мальчонке что-то вкусное, но финансы добрых, как известно, немногочисленны, и поэтому добрые соседки стали жаловаться в местные органы опеки. Приходили и оттуда, но мать к этому времени как-то быстро приводила себя и сына в порядок и, казалось, всё у них было хорошо. Так продолжалось до трёх лет.
Однажды Саша заболел, их положили в больницу, но его мать, пролежав несколько дней, просто-напросто сбежала из больницы и оставила Сашу одного в холодном доме. У него поднялась температура, развился менингит, он стал слепнуть и в конце концов оглох. Это уже потом врачи придут к такому заключению. А пока Саша мог только плакать. Он был сильным от рождения и поэтому его плач услышала соседка, проходящая мимо. Она срочно вызвала "скорую помощь" и милицию.
Мальчика в больнице вылечили и отправили в областной город — Ростов-на-Дону, где есть школа для глухих и немых малышей. Школа находится почти рядом с переулком Крепостным. Каждый раз Саша, когда шёл вместе с такими же обездоленными мальчишками и девчонками, поглядывал на большую скульптуру, изображающую пять человек: военного инженера, построившего крепость святого Димитрия Ростовского, первого коменданта, командующего, адъютанта и казака.
Шли годы. Саше исполнилось восемь лет. В школу позвонила его мать: она хотела узнать, сможет ли она получать пенсию своего мальчика, если обратно восстановится в родительских правах. Воспитателей больше всего возмутило то, что мать настойчиво спрашивала о пенсии, а не о состоянии своего сына. Но матери были нужны деньги. Саша ей нужен не был.
С глухим мальчиком Сашей мы познакомились в больнице. Он всегда садился рядом с нами и быстро, быстро кушал всё, что ему дают. Ему было всё вкусно: он ел даже манную кашу, сваренную на разбавленном молоке, от которого домашние дети просто отворачивались. Хотя Саша любил мясо, как настоящий мужчина. Но чистого мяса в больнице не дают. Обычно это — молочные сосиски или несколько кусочков тушёной говяжьей печенки в мутноватом жидком соусе. Мяса никогда не было ни в борще, ни в супе: когда беленькие тарелочки с зеленоватой каёмкой выставлялись на белоснежные столы, было видно даже дно — такие жиденькие были первые блюда.
Фруктов и свежих овощей не давали вообще. Утром на завтрак — манка или лапша. В обед — жидкий супчик или борщик. На второе — сосиска с тушеной капустой. Помню, мы угощали там мальчика помидорами, так ребенок аж постанывал от удовольствия и подёргивал ногами. Мы накормили Сашу только к вечеру. Вечером давали одну булочку.
Такие больницы есть в каждом российском городе.
Каждый из нас, находясь в Ростове-на-Дону, может прийти во вторую детскую областную больницу. Она находится между улицей Пушкинской и Максима Горького. Он тоже ведь был беспризорником. Центральный вход больницы выходит прямо на улицу Пушкинскую. В этой больнице лежат дети-отказники: от них либо отказались, либо оставили на временное попечение, либо отобрали у беспутных родителей. Это самые тяжелые случаи: нередко привозят детей с синяками, избитыми. Не так давно сюда поступили пятнадцатилетний Слава Кузнецов и его пятимесячная сестра: их мать постоянно в запоях, а бабушка безнадёжно больна и оказывать посильную помощь двум своим внукам не может. Они не болеют. Просто такая процедура: сначала всех "отказников" кладут в больницу, а потом определяют в другие специальные детские заведения. Два раза Слава сбегал из больницы, но возвращался — теперь уж ему можно надеяться только на государство да удачу.
А что будет с нашими подрастающими детьми, оказавшимися волею судеб в детских учреждениях? По словам одного из воспитателей, нередки случаи, когда родители, незадолго до совершеннолетия ребёнка, восстанавливаются в правах, а когда человеку, спасенному и воспитанному государством, исполняется восемнадцать лет, его вновь объявившиеся родственники прибирают к руками деньги и квартиры, выделенные государством.
— Но это же в высшей мере несправедливо: мать, которая чуть не убила своего ребёнка, получает в итоге какие-то блага!
— Что поделаешь, за такими детьми нужен особый присмотр, им трудно адаптироваться в настоящей жизни.
Никто в больнице за Сашей не следил. Он, несмотря на свою глухоту, обладал изумительным обаянием, мог подружиться с каждым ребёнком, и не было в его душе озлобленности, как это часто бывает у брошенных детей. Неделю он пролежал в больнице, и за всё это время его ни разу не выводили на прогулку. Впрочем, на прогулку никогда не выводили нескольких детей, отобранных у родителей-пьяниц. В конце мая этого года известный политик Павел Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка, заявил, что количество погибших или убитых в результате преступных посягательств детей в 2014 году составило более 2,5 тыс., а точнее — 2553 ребёнка, около 100000 страдают от преступных действий.
Их здесь вовремя кормят, приглядывают за ними, дети оказываются в спокойной, доброжелательной атмосфере. Но всё же чего-то не хватает, той особой родительской любви и ласки, от которой расцветает и растёт человек.
А может быть, за каждым солдатом закрепить каждого, отдельно взятого ребёнка? Просто даже поговорить, не обязательно брать на себя какие-то обязательства по дальнейшему воспитанию. Понимаете, каждому человеку, а особенно маленькому, нужен проводник в этой жизни, который поможет морально обрести свой путь, подарит надежду на понимание. Ведь одному воспитателю, который должен уследить за десятью детьми, крайне сложно в течение двадцати четырёх часов уделить особое внимание. Причём это надо не только обездоленным, но и обычным детям, растущим с родителями. Я до сих пор помню (а прошло уже более четверти века) нашу школьную поездку в казачьи лагеря, расположенные под Новочеркасском: там стояла одна из воинских частей, и ее именовали "казачьи лагеря": издавна здесь собирались казаки на воинские сборы. На базе этой воинской части проводилась "Зарница" — областные итоговые соревнования по разным видам спорта среди школ.
Я до сих пор помню нашего взводного — сержанта Олега Байтушкина. Помню этого среднего роста сержанта, его доброе лицо и то, как все девчонки, даже конопатая Лидка Симонихина, были в него влюблены. Олег Байтушкин никогда не кричал на нас, в отличие от нашего преподавателя физкультуры Владимира Григорьевича, которого мы не уважали за его трусость: особенно видно это было, когда большинство отрядов получили свои палатки и стали размещаться, а мы и ещё одна из школ уныло стояли под тенью деревьев и готовы были плакать, а наш преподаватель только курил в стороне и на наши вопросы просто не отвечал. И только когда чужой педагог побежал и решил эту проблему, мы наконец поселились в просторных казармах. Спали на двухъярусных кроватях. За нами наблюдал дневальный. И как же мы, девчонки, рыдали, когда наш школьный автобус выезжал из ворот воинской части — нам не хотелось уезжать: хорошо здесь было, здесь оставался служить дальше Олег Байтушкин, который и не догадывался, а может, и догадывался, о наших к нему чувствах.
А в годы Великой Отечественной войны дети становились в строй и получали гордое звание "сына полка". Олицетворением этого явления стала знаменитая одноимённая повесть об этом.
Так почему бы и сейчас не вернуться к нашему довоенному и послевоенному опыту, опыту прославленных советских педагогов? Антон Семёнович Макаренко, демобилизованный из армии по слабости зрения и вошедший в список ЮНЕСКО как человек, определивший педагогическое мышление в XX веке, в эпилоге своей «Педагогической поэмы», в частности, написал:
«Мои горьковцы тоже выросли, разбежались по всему советскому свету, для меня сейчас трудно их собрать даже в воображении. Никак не поймаешь инженера Задорова, зарывшегося в одной из грандиозных строек Туркменистана, не вызовешь на свидание врача Особой Дальневосточной Вершнева или врача в Ярославле Буруна. Даже Нисинов и Зорень, на что уже пацаны, а и те улетели от меня, трепеща крыльями, только крылья у них теперь не прежние, не нежные крылья моей педагогической симпатии, а стальные крылья советских аэропланов. И Шелапутин не ошибался, когда утверждал, что он будет лётчиком; в лётчики выходит и Шурка Жевелий, не желая подражать старшему брату, выбравшему для себя штурманский путь в Арктике".
Кем бы они стали, беспризорники 30-х годов, если бы в их незавидную судьбу не вмешался настоящий человек? Но кем станут "отказники" 2000-х годов, сказать пока сложно. Но нужно что-то делать, по капельке, по маленькому шагу, хотя бы просто навещать таких детей, стать им другом и советчиком, пусть на время, а что будет потом — покажет время.
Отрывки из повести Валентина Петровича Катаева "Сын полка":
"Мальчик спал, и по его измученному лицу судорожно пробегали отражения кошмаров, которые преследовали мальчика во сне.
...Только теперь мальчик заметил, что шлемы солдат были русские, автоматы — русские, плащ-палатки — русские, и лица, наклонившиеся к нему, — тоже русские, родные. Радостная улыбка бледно вспыхнула на его истощенном лице. Он хотел что-то сказать, но сумел произнести только одно слово:
— Наши...
И потерял сознание.
... — Ну, пастушок, кончено твое дело. Погулял — и будет. Сейчас мы из тебя настоящего солдата сделаем.
С такими словами ефрейтор Биденко бросил на койку объемистый сверток с обмундированием. Он расстегнул новенький кожаный пояс, которым был туго стянут этот сверток. Вещи распустились, и Ваня увидел новенькие шаровары, новенькую гимнастерку с погонами, бязевое белье, портянки, вещевой мешок, противогаз, шинельку, цигейковую треуховую шапку с красной звездой, а главное — сапоги. Превосходные маленькие юфтовые сапоги на кожаных подметках со светлыми точками деревянных гвоздей, аккуратно сточенных рашпилем.
...Появление обмундированного Вани в блиндаже разведчиков вызвало общий восторг. Но не успели еще разведчики как следует налюбоваться своим сыном, как в землянку вошел сержант Егоров".
Информация