«Их вешали, они кричали нечеловеческим голосом, а некоторые, сбрасывая шинели, разбегались в разные стороны»
Среди участников штурма Кёнигсберга, трёхдневных уличных боёв, был донской казак, уроженец Новочеркасска Афанасий Корнеевич Христюченко. Он даже на фронте вёл заметки в стихах и прозе. Афанасия Корнеевича уже нет в живых, но в одну из фронтовых тетрадей он занёс свои наиболее яркие впечатления от штурма Кёнигсберга.
Штурм такого рода крепости — это были адские дни, которые невозможно отразить никакой кинокамерой.
Вперёд, на штурм!
Последняя опора.
На бреге Балтики — немецкая «пята»,
Куда сбежалась вся фашистов свора,
А нам приказ — разбить её дотла.
Надели каски, щёлкнув автоматы,
И не страшась ни смерти, ни огня
Бойцы взметнули верные гранаты:
Вперёд, на штурм, советская броня.
После многочасовой бомбёжки с воздуха и обстрела тяжёлыми дальнобойными орудиями весь город был разрушен как после землетрясения и превращён в руины.
Но, как всегда бывало на фронте, хоть сплошным ковром и пробомбили, но последнего солдата не убили. Ещё во многих полуразрушенных зданиях, полуподвалах, траншеях и других укреплениях крепко засели подразделения отборных фашистских молодчиков, вооружённых до зубов первоклассным оружием. С ними нам пришлось вести нечеловеческие схватки.
Мы дрались не только за квартал или отдельный перекрёсток, а чуть ли не за каждый дом и даже этаж. Как можно покидать дом, если этажом выше остались живые немцы!? Ведь они обязательно будут стрелять в спину!
Вот и приходилось в некоторых домах биться за каждую лестничную клетку, прыгая по каменным ступеням, скользя по горячим лужам крови, с не человечьими, а разъяренного зверя глазами, уклоняясь от прямых выстрелов, изловчась убивать друг друга…
Над всем городом, закрывая горизонт, стояли густые тучи чёрного дыма. А внизу над крышами разрушенных и полуразрушенных домов кружилась такая же густая, только серая пополам с сажей пыль. От этой адской пыли и копоти, которая своей сплошной чёрной пеленой закрывала яркое весеннее солнце, нам, штурмовикам, казалось, что действуем мы в густых вечерних сумерках.
И вот в этих «сумерках» нам приходилось пробираться через все завалы: рваную колючую проволоку, разного рода противотанковые надолбы и прочие, не человеческого, а дьявольского ума, придуманные баррикады.
С одной стороны всё это нам помогало хорошо маскироваться, но с другой стороны, нам было плохо потому, что мы уже не узнавали друг друга. В этой пыли, саже и грязи мы все были чернее негров. И любая пища уже не вызывала аппетит.
На вторые сутки короткими перебежками, прижимаясь к кирпичным заборам и стенкам полуразрушенных домов, мы приближались к назначенной цели. К вечеру второго дня, в соответствии с маршрутной картой, мне с подразделением предстояло пройти правее железнодорожного вокзала, затем повернуть влево, и идти дальше на свой ориентир, отмеченный на карте, и там закрепить свою наступательную позицию, и по спецсигналу подтянуть «хвосты» своих штурмовиков.
Перебежав улицу с двумя своими связными, я присел у завала большого полуразрушенного железобетонного моста, под которым ещё с треском догорали разбитые автомашины, загруженные различной кладью.
Сквозь эту адскую пыль, влево от меня на небольшой привокзальной площади я увидел жуткую картину. На наспех сделанных виселицах продолжая раскачиваться от взрывной волны подорванного нами склада, висели более десятка немецких подростков в мундирах с нашивками «Гитлер югенд» на рукавах.
Тут же рядом, на изрытом снарядами асфальте, валялись их винтовки с примкнутыми кинжальными штыками — их личное оружие, с которым они должны были вступить с нами врукопашную.
Но немецкие мальчишки дрогнули, когда увидели нас — русских штурмовиков в стальных касках, да ещё с красной звездой на лбу. Хотя они, наверное, ожидали увидеть чертей — коммунистов нехристей с рожками на голове, которыми пугали их старшие наставники фашисты. В чём-то они были правы: мы были похожи на чертей от грязи и копоти, которые вперемешку с потом, кровью и сажей стекали по нашим лицам.
В этой естественной маскировке мы показались им ещё страшнее того, что им рассказывали про нас. И они дрогнули. По узким переулкам они сбежались на железнодорожный вокзал, где их перехватил спецзаградотряд. Большую часть «гитлерюгендовцев» успели тут же повесить для большей наглядности в преданности своему фюреру и для острастки другим.
Мои догадки на следующий день подтвердил случайно уцелевший старик немец. Он рассказал, как сам из-за укрытия наблюдал трагическую картину казни немецких подростков: как их вешали, как они кричали нечеловеческим голосом, а некоторые, сбрасывая шинели, разбегались в разные стороны».
Многие впечатления от боёв в Кёнигсберге фронтовик А.К.Христюченко воплотил в поэтические строчки, а в послевоенные годы даже написал поэму «На штурм», посвящённую взятию города крепости на Балтике.
Красавец град «пятой» был обозначен,
Стоял в тиши на Балтике седой;
Служил врагу, для Гитлера был значим,
Как рыцарь буйный, с пьяной головой.
Немало слёз он видел у порога,
Но враг Россию нашу не поверг.
И в этот штурм прогневанного бога
Засыпан был металлом Кёнигсберг.
Он тыщи тонн смертельного металла
Принял с небес на плечи на свои,
И не одна здесь нация страдала,
Бросая в бой отборные полки…
* * *
Почему они не любили вспоминать о войне? Война оборвала юные жизни многих боевых товарищей Григория Трухина. Они полегли на поле брани, «не долюбив, не докурив последней папиросы». Смерть остановила продолжение их рода. Уцелевшие в горниле беспощадной войны должны были жить за себя и за них. И, вернувшись с фронта, они самоотверженно восстанавливали из пепла разрушенную страну, рожали, воспитывали, учили детей.
Род Григория, к счастью, не прервался. Пятеро детей, десять внуков, тринадцать правнуков — так разветвилось семейное древо Трухиных. Солдат Великой Отечественной, кавалер ордена Красной Звезды Григорий Родионович Трухин вернулся домой в 1945 году, двадцатилетним закончив свой ратный путь в далёкой от Дона Австрии, и взялся за самое мирное на свете дело — стал возделывать землю и выращивать хлеб. Он работал в колхозе «Красное знамя» трактористом, комбайнером, водителем.
За ударный труд на уборке урожая был награждён тяжёлым мотоциклом К-750, немало послужившим его многодетной семье. С женой Ираидой Евграфьевной, которая всю жизнь отдала учительской работе, они прожили в браке 55 лет и воспитали двух дочерей и трёх сыновей. Всем, как мечтал отец, дали образование, вывели в люди. Семья была дружной и работящей. Повзрослев, дети разлетелись из родного гнезда. Но каждое лето на радость любимым дедушке и бабушке в хутор Четвёртинский съезжались многочисленные внуки и внучки — дети выросших детей, а потом уже и правнуки. Они запомнили деда Гришу добрым, рукастым (сам смастерил всю домашнюю мебель), любящим рыбалку. А ещё дедушка был творческим человеком, хорошо рисовал и даже вышивал!
В январе 2003 года Григория Родионовича Трухина не стало. И, как это бывает всегда, только после ухода человека мы с сожалением осознаём, что о чём-то с ним не договорили, что-то важное не спросили.
Горько, когда уходят ветераны Великой Отечественной, унося с собой самые достоверные свидетельства и подробности о войне, интерес к которым у новых поколений появляется слишком поздно, когда уже ничего исправить нельзя.
Рассказывать о войне близким людям не любил, да и не было принято говорить о её тяготах, о своём геройстве. Потомки Григория Родионовича лишь совсем недавно, когда одна из его внучек обратилась на сайт «Подвиг народа», узнали, каким отважным воином был их дед, награждённый орденом Красной Звезды.
Вот эта информация, размещённая на сайте: «Командир орудия 2-ой батареи сержант Трухин Григорий Родионович в боях за Одерский плацдарм, неоднократно находясь под сильным артиллерийско-миномётным огнём противника, показывал образцы стойкости и мужества, воодушевляя своим примером бойцов на выполнение боевой задачи. Так, 25 февраля 1945 года при налёте вражеской авиации на боевые порядки наших войск в районе Штейн, несмотря на артиллерийский обстрел противником огневой позиции, орудие сержанта Трухина отбило вражеский самолёт типа Ю-88, не допустив его к бомбардировке наших войск. Сержант Трухин Г.Р. в результате упорной работы добился хороших результатов в дисциплине и боевой подготовке своего расчёта. Его орудие имеет на своём счету три сбитых самолёта противника».
Герои минувшей войны, грудью заслонившие мир от фашизма, жили скромно и просто и совсем не считали себя героями. И долг потомков, наш с вами долг, помнить об их беззаветной любви к Отчизне и святой ненависти к её врагам.
Штурм такого рода крепости — это были адские дни, которые невозможно отразить никакой кинокамерой.
Вперёд, на штурм!
Последняя опора.
На бреге Балтики — немецкая «пята»,
Куда сбежалась вся фашистов свора,
А нам приказ — разбить её дотла.
Надели каски, щёлкнув автоматы,
И не страшась ни смерти, ни огня
Бойцы взметнули верные гранаты:
Вперёд, на штурм, советская броня.
После многочасовой бомбёжки с воздуха и обстрела тяжёлыми дальнобойными орудиями весь город был разрушен как после землетрясения и превращён в руины.
Но, как всегда бывало на фронте, хоть сплошным ковром и пробомбили, но последнего солдата не убили. Ещё во многих полуразрушенных зданиях, полуподвалах, траншеях и других укреплениях крепко засели подразделения отборных фашистских молодчиков, вооружённых до зубов первоклассным оружием. С ними нам пришлось вести нечеловеческие схватки.
Мы дрались не только за квартал или отдельный перекрёсток, а чуть ли не за каждый дом и даже этаж. Как можно покидать дом, если этажом выше остались живые немцы!? Ведь они обязательно будут стрелять в спину!
Вот и приходилось в некоторых домах биться за каждую лестничную клетку, прыгая по каменным ступеням, скользя по горячим лужам крови, с не человечьими, а разъяренного зверя глазами, уклоняясь от прямых выстрелов, изловчась убивать друг друга…
Над всем городом, закрывая горизонт, стояли густые тучи чёрного дыма. А внизу над крышами разрушенных и полуразрушенных домов кружилась такая же густая, только серая пополам с сажей пыль. От этой адской пыли и копоти, которая своей сплошной чёрной пеленой закрывала яркое весеннее солнце, нам, штурмовикам, казалось, что действуем мы в густых вечерних сумерках.
И вот в этих «сумерках» нам приходилось пробираться через все завалы: рваную колючую проволоку, разного рода противотанковые надолбы и прочие, не человеческого, а дьявольского ума, придуманные баррикады.
С одной стороны всё это нам помогало хорошо маскироваться, но с другой стороны, нам было плохо потому, что мы уже не узнавали друг друга. В этой пыли, саже и грязи мы все были чернее негров. И любая пища уже не вызывала аппетит.
На вторые сутки короткими перебежками, прижимаясь к кирпичным заборам и стенкам полуразрушенных домов, мы приближались к назначенной цели. К вечеру второго дня, в соответствии с маршрутной картой, мне с подразделением предстояло пройти правее железнодорожного вокзала, затем повернуть влево, и идти дальше на свой ориентир, отмеченный на карте, и там закрепить свою наступательную позицию, и по спецсигналу подтянуть «хвосты» своих штурмовиков.
Перебежав улицу с двумя своими связными, я присел у завала большого полуразрушенного железобетонного моста, под которым ещё с треском догорали разбитые автомашины, загруженные различной кладью.
Сквозь эту адскую пыль, влево от меня на небольшой привокзальной площади я увидел жуткую картину. На наспех сделанных виселицах продолжая раскачиваться от взрывной волны подорванного нами склада, висели более десятка немецких подростков в мундирах с нашивками «Гитлер югенд» на рукавах.
Тут же рядом, на изрытом снарядами асфальте, валялись их винтовки с примкнутыми кинжальными штыками — их личное оружие, с которым они должны были вступить с нами врукопашную.
Но немецкие мальчишки дрогнули, когда увидели нас — русских штурмовиков в стальных касках, да ещё с красной звездой на лбу. Хотя они, наверное, ожидали увидеть чертей — коммунистов нехристей с рожками на голове, которыми пугали их старшие наставники фашисты. В чём-то они были правы: мы были похожи на чертей от грязи и копоти, которые вперемешку с потом, кровью и сажей стекали по нашим лицам.
В этой естественной маскировке мы показались им ещё страшнее того, что им рассказывали про нас. И они дрогнули. По узким переулкам они сбежались на железнодорожный вокзал, где их перехватил спецзаградотряд. Большую часть «гитлерюгендовцев» успели тут же повесить для большей наглядности в преданности своему фюреру и для острастки другим.
Мои догадки на следующий день подтвердил случайно уцелевший старик немец. Он рассказал, как сам из-за укрытия наблюдал трагическую картину казни немецких подростков: как их вешали, как они кричали нечеловеческим голосом, а некоторые, сбрасывая шинели, разбегались в разные стороны».
Многие впечатления от боёв в Кёнигсберге фронтовик А.К.Христюченко воплотил в поэтические строчки, а в послевоенные годы даже написал поэму «На штурм», посвящённую взятию города крепости на Балтике.
Красавец град «пятой» был обозначен,
Стоял в тиши на Балтике седой;
Служил врагу, для Гитлера был значим,
Как рыцарь буйный, с пьяной головой.
Немало слёз он видел у порога,
Но враг Россию нашу не поверг.
И в этот штурм прогневанного бога
Засыпан был металлом Кёнигсберг.
Он тыщи тонн смертельного металла
Принял с небес на плечи на свои,
И не одна здесь нация страдала,
Бросая в бой отборные полки…
* * *
Почему они не любили вспоминать о войне? Война оборвала юные жизни многих боевых товарищей Григория Трухина. Они полегли на поле брани, «не долюбив, не докурив последней папиросы». Смерть остановила продолжение их рода. Уцелевшие в горниле беспощадной войны должны были жить за себя и за них. И, вернувшись с фронта, они самоотверженно восстанавливали из пепла разрушенную страну, рожали, воспитывали, учили детей.
Род Григория, к счастью, не прервался. Пятеро детей, десять внуков, тринадцать правнуков — так разветвилось семейное древо Трухиных. Солдат Великой Отечественной, кавалер ордена Красной Звезды Григорий Родионович Трухин вернулся домой в 1945 году, двадцатилетним закончив свой ратный путь в далёкой от Дона Австрии, и взялся за самое мирное на свете дело — стал возделывать землю и выращивать хлеб. Он работал в колхозе «Красное знамя» трактористом, комбайнером, водителем.
За ударный труд на уборке урожая был награждён тяжёлым мотоциклом К-750, немало послужившим его многодетной семье. С женой Ираидой Евграфьевной, которая всю жизнь отдала учительской работе, они прожили в браке 55 лет и воспитали двух дочерей и трёх сыновей. Всем, как мечтал отец, дали образование, вывели в люди. Семья была дружной и работящей. Повзрослев, дети разлетелись из родного гнезда. Но каждое лето на радость любимым дедушке и бабушке в хутор Четвёртинский съезжались многочисленные внуки и внучки — дети выросших детей, а потом уже и правнуки. Они запомнили деда Гришу добрым, рукастым (сам смастерил всю домашнюю мебель), любящим рыбалку. А ещё дедушка был творческим человеком, хорошо рисовал и даже вышивал!
В январе 2003 года Григория Родионовича Трухина не стало. И, как это бывает всегда, только после ухода человека мы с сожалением осознаём, что о чём-то с ним не договорили, что-то важное не спросили.
Горько, когда уходят ветераны Великой Отечественной, унося с собой самые достоверные свидетельства и подробности о войне, интерес к которым у новых поколений появляется слишком поздно, когда уже ничего исправить нельзя.
Рассказывать о войне близким людям не любил, да и не было принято говорить о её тяготах, о своём геройстве. Потомки Григория Родионовича лишь совсем недавно, когда одна из его внучек обратилась на сайт «Подвиг народа», узнали, каким отважным воином был их дед, награждённый орденом Красной Звезды.
Вот эта информация, размещённая на сайте: «Командир орудия 2-ой батареи сержант Трухин Григорий Родионович в боях за Одерский плацдарм, неоднократно находясь под сильным артиллерийско-миномётным огнём противника, показывал образцы стойкости и мужества, воодушевляя своим примером бойцов на выполнение боевой задачи. Так, 25 февраля 1945 года при налёте вражеской авиации на боевые порядки наших войск в районе Штейн, несмотря на артиллерийский обстрел противником огневой позиции, орудие сержанта Трухина отбило вражеский самолёт типа Ю-88, не допустив его к бомбардировке наших войск. Сержант Трухин Г.Р. в результате упорной работы добился хороших результатов в дисциплине и боевой подготовке своего расчёта. Его орудие имеет на своём счету три сбитых самолёта противника».
Герои минувшей войны, грудью заслонившие мир от фашизма, жили скромно и просто и совсем не считали себя героями. И долг потомков, наш с вами долг, помнить об их беззаветной любви к Отчизне и святой ненависти к её врагам.
Информация