Налеты на Кронштадт в сентябре 1941 года. Часть третья
Прежде чем вернуться к завершающему этапу Кронштадтского сражения, который пришелся на 23 сентября, стоит напомнить, что оно было частью крупнейшей операции, проводимой группой армий «Север» осенью 41 года. В дневниках ее командующего генерал-фельдмаршала Риттера фон Лееба обращает на себя внимание резкое исчезновение его решимости взять Ленинград именно в эти дни. Действительно, еще в середине сентября он был абсолютно уверен в скором падении города.
А в записи от 20 сентября он пишет:
«…Аналогичным образом следует и далее продолжать наступление на Ленинград до ближнего рубежа окружения. Если Ленинград удастся изолировать и лишить его военной мощи, то будет сломан хребет сопротивления во всем северном регионе. В отличие от этого выполнение задачи по овладению Кронштадтским районом должно быть отставлено, хотя его захват был бы очень желателен, так как тогда высвободились бы значительные силы. Но есть опасность, что эти бои примут затяжной характер. Основной упор вначале должен быть сделан на овладении ближним рубежом окружения, чтобы создать основу для артиллерийского обстрела Ленинграда.»
Сам характер и интенсивность боевых действий с немецкой стороны в эти дни свидетельствует о значительных отклонениях от первоначальных планов. Активные действия советского командования, а также мужество и решительность всех защитников Ленинграда, привели к тому, что наивысшего напряжения бои на этом направлении достигли уже 17 сентября, а не 22-23-го, как изначально планировалось. Бои на основных направлениях приняли затяжной характер (и не в последнюю очередь – благодаря вмешательству морской артиллерии). На это накладывалось неожиданно возникшее решение Гитлера остановить наступление, которому так много слов отводится, как в дневниках Лееба и Гальдера, так и во многих воспоминаниях. Был еще один фактор, упоминаемый лишь изредка, но, очевидно, более существенный – размах столь значительной операции явно превышал возможности транспортной инфраструктуры Прибалтики, Псковской и Новгородской областей. Перспектива наступления на Москву, с точки зрения пропускной способности железных дорог, выглядела на тот момент для ставки Гитлера более убедительной.
Смена стратегической цели – максимальное сжатие кольца блокады вместо овладения городом – совпала для командования 1-м воздушным флотом Люфтваффе (командующий – генерал-полковник Альфред Келлер) с неожиданным открытием невозможности уничтожить основные силы Балтийского Флота. Этот факт стал очевидным во время налетов 21 сентября. Но основные ресурсы (и, прежде всего – противокорабельные бомбы), подготовленные для этой задачи, еще не были израсходованы. А еще оставалась возможность заставить значительную часть кораблей переместиться из Кронштадта на стоянки в Ленинграде, под защиту более сильной ПВО города. Это как минимум заметно облегчило бы задачу ликвидации плацдармов советских войск на южном берегу Финского Залива.
Все это заставило немецкое командование взять небольшую паузу и тщательно приготовиться к последнему мощному удару.
Всю ночь 23 сентября в Кронштадте шли восстановительные работы, часто слышались взрывы неразорвавшихся бомб. На немецких аэродромах тоже не прекращалась работа. Сложно сказать, по какую сторону фронта сильнее сказывались проблемы со снабжением, недостаток людей, техники и оборудования. Так, например, в Тирково (где базировались «Иммельманы») не доставили тележки и другое специальное оборудование для 1000-килограммовых бомб. Приходилось сначала волоком тащить их к самолетам, а потом всеми имеющимися подручными средствами поднимать и подвешивать под фюзеляжи «Штук». Впрочем, многие преимущества немецких организационных структур в 41-м году были еще неоспоримы и упомянутые трудности приводили пока только к небольшим отсрочкам в сроках.
А погода тем временем установилась почти летняя. Облаков практически не было. Первый налет начался в 10.00 утра. «Хейнкели» из «Вефера» пролетели над кораблями, но принялись бомбить город, главным образом корпуса Морского завода.
В половине двенадцатого прозвучала следующая воздушная тревога. Вскоре показались «Юнкерсы-87». 30 пикировщиков сопровождали около 20 истребителей. На этот раз огонь по ним первыми открыли орудия главных калибров, в том числе с «Марата». Разрывы шрапнели не причинили вреда «Штукам». Они встали в круг и принялись пикировать на корабли среди разрывов зенитных снарядов.
Следом за пикировщиками шла группа из 24-х «Юнкерсов-88» с истребительным прикрытием. Они тоже стали атаковать корабли.
Гауптман Эрнст-Зигфрид Штеен и обер-лейтенант Ганс-Ульрих Рудель в паре атаковали «Марат». Последний добился прямого попадания – перед носовой надстройкой с фок-мачтой. По другой версии бомба упала рядом с башней главного калибра. Взрыв страшной силы был слышен в центре Ленинграда (это 25 и более километров), а в небе над Финским заливом несколько часов висел громадный столб дыма, который тоже отчетливо видели за десятки километров. Нос корабля был практически оторван. При этом погибло 326 человек из экипажа линкора. Только малая глубина гавани спасла «Марат» – в открытом море при таких повреждениях он неминуемо бы затонул.
Командир подводной лодки Л-3, стоявшей у пирса недалеко от «Марата», Петр Денисович Грищенко (в то время капитан-лейтенант) писал:
«Сплошной огонь охватил корабль в несколько секунд. Вслед за этим оглушительные взрывы, один, второй. Огромные клубы дыма и огня окутали носовую часть линкора, снова два взрыва. Отчетливо видно, как массивная металлическая фок-мачта со всеми надстройками, мостиками, площадками, сплошь заполненными фигурами в белых матросских робах и синих командирских кителях, медленно отделяется от линкора и, на лету разваливаясь, с грохотом падает в воду. Полностью исчезла носовая часть корабля, а с ней и орудийная башня с тремя 12-дюймовыми орудиями».
Вот еще отрывок из воспоминаний Михаила Морозова, матроса-механика с «Марата» (из сборника Л. Лурье и Л. Малярова «Ленинградский фронт»):
«…Вдруг — взрыв и резко крен на правый борт. И мертвая тишина. Мы, машинисты и кочегары, больше всего боимся пробоины паропровода — всех заживо сварит сразу. Звоню по телефону, молчок. В правый холодильник звоню, тоже никто не отвечает. Я юнгу посылаю наверх. Он обратно бежит, кричит: «Нос оторвало»! Я говорю: «Не может быть. Иди, еще посмотри!»
Обратно бежит, кричит: «Личному составу срочно покинуть «Марат»! Ой, думаю, это серьезно. Ребятам крикнул: «Срочно наверх!» Все ушли, а я с фонариком подхожу к трапу. Поднялся на правый борт. Один люк открыт и видно на той стороне корабля свет. Пошел к четвертой башне. Там попросили помочь развернуть башню. Развернули ручным приводом, по нолям поставили, поднялся наверх. Зенитчики просят помочь снаряды поднести. Натаскал им быстро снарядов. Смотрю: бачок с макаронами стоит у них. Я говорю: «Ребята, а где вы макароны брали?» — «На камбузе». Я беру миску, ложку, иду на камбуз. Прихожу — а за камбузной переборкой нет ничего. Три орудия 12-дюймовых лежат, полубак прикрыли. Крышки башен нет. А крышка как-никак 47 тонн весом. Ее унесло куда-то. И стакан башни разворочен. Развалился на части. Когда стал переступать на камбузную палубу, смотрю: человек лежит. Что поразило меня — совершенно голый, ничего на нем нет. Воздухом его раздавило. Зачерпнул миской макароны из котла, съел и пошел на выход. Небо все в огне, взрывы, самолеты летают чуть ли не над головой. Бросают бомбы по берегу, по кораблям…»
Это был самый крупный успех люфтваффе в ходе всего сражения. Затем Рудель (согласно официальной немецкой версии) удачно атаковал и лидер «Минск». Две бомбы SC 50 (предположительно сброшенные Руделем) попали в кормовую часть корабля. Еще одна 250-килограммовая (с «Юнкерса-88») попала в шлюпку, подвешенную с левого борта, но удачно ушла в сторону и взорвалась уже в воде. Но ее осколки тоже вызвали многочисленные повреждения и гибель нескольких матросов. Ущерб, нанесенный бомбами, и последовавший за их взрывами пожар практически вывел корабль из строя.
В то же время Снова серьезные повреждения получил эсминец «Грозящий». Линкору «Октябрьская революция» пришлось выдержать попадания как минимум двух 250 килограммовых бомб, вышло из строя одно 305-миллиметровое орудие.
Другие атаки в этот день не принесли значительных результатов.
Все попытки уничтожить крейсер «Киров» окончились безрезультатно, хотя и были многочисленные повреждения. Во время последней атаки, уже вечером, две фугасные 50 килограммовые бомбы пробили палубу полубака. При этом «Штука» гауптмана Штеена врезалась в воду рядом с кораблем.
Одна 250-килограммовая бомба упала рядом с поврежденной кормой «Минска». Образовались новые пробоины. В результате лидер опустился на грунт на глубине 8-8,5 метров, так что над поверхностью торчали только мачты и надстройки.
В этот день были потоплены также еще одна подводная лодка и один тральщик. Зенитчики заявили о пяти сбитых немецких самолетах, еще они сбили не менее двух своих истребителей. Сами же летчики-истребители рапортовали о десяти сбитых немцах. Немецкие же данные, подтверждают за этот день потерю четырех Юнкерсов, из них двух пикировщиков.
Но главное, ресурсы и время всех частей Люфтваффе, принимавших участие в сражении, были на исходе. Уже на следующий день большую часть этих сил срочно принялись готовить к переброске на центральные участки Восточного фронта – 1 октября должно было начаться решающее наступление на Москву. И хотя немецкие самолеты еще совершали единичные налеты в последующие дни, всем было ясно, что им не удалось добиться главной цели – уничтожить Балтийский Флот с воздуха.
В целом потери в в Кронштадтского сражения, оцениваются в пределах 22 кораблей разных классов, включая семь боевых (если добавить потери самого вне Кронштадта и его Большого и Малого рейдов). Из них минимум 10 можно считать полностью уничтоженными. Серьезные повреждения получили еще не менее десятка кораблей, в том числе четыре эсминца, но они остались в строю.
Потери обеих сторон в самолетах, как уже говорилось, очень спорны, но данные советской стороны выглядят убедительнее, так как больше соответствуют масштабам сражения. Зенитчики претендовали на 35-37 сбитых самолетов (это только сбитых непосредственно над Кронштадтом).
Советские истребители в совокупности заявляли не меньше десяти побед. При этом сами потеряли 13 машин, из которых четыре или пять – от зенитного огня с кораблей.
Еще одним успехом немецкого командования можно считать вынужденную перегруппировку сил Балтийского Флота. Командующий вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц отдал приказ перевести все корабли, способные двигаться, в устье Невы. Объясняется это (и вполне справедливо) тем, что противовоздушная оборона Ленинграда более мощная и там им будет безопаснее, а командование Флота не могло рассчитывать на серьезное усиление собственной противовоздушной обороны Кронштадта. Тем не менее, было ли это решение правильным – вопрос очень спорный. Ведь оно существенно ограничивало площадь, обстреливаемую корабельной артиллерией на берегах Финского Залива. Героические десанты моряков в конце сентября, возможно, могли бы добиться больших результатов, имей они артиллерийскую поддержку не только Кронштадтских батарей, но и с эсминцев.
Что же касается удачной бомбардировки «Марата», то, как известно, существует много версий. Одна из них, например, утверждает, что причиной трагедии была неразорвавшаяся сразу бомба, ранее упавшая с «Юнкерса-88» или с «Хейнкеля». Но в любом случае взрыв такой силы не мог быть только от авиационной бомбы. Основной взрыв произошел либо в пороховом погребе под башней, либо, что более вероятно, в одном из отсеков, заполненном торпедами и глубинными бомбами еще в начале сентября, когда корабль готовили к уничтожению.
Так или иначе, это событие было максимально использовано официальной пропагандой, а также послужило взлету карьеры Ганса-Ульриха Руделя. Вскоре он был признан лучшим пилотом «Штуки», стал личным другом Гитлера и получил высшую награду Третьего рейха – Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Кстати, отметим еще один факт, связанный с этим летчиком: в апреле 1945 года Геббельс, посетив Руделя в госпитале, сказал, что знает, как спасти осажденный Берлин. Секрет прост: надо сражаться, как ленинградцы.
Все дни Кронштадтского сражения, включая 21 и 23 сентября, корабли Балтийского Флота оказывали артиллерийскую поддержку обороняющихся защитников Ленинграда. Значение этой помощи, да еще в дни решающего наступления немцев, просто неоценимо. Кроме того, во время сражения пятнадцать подводных лодок готовили к «походам на автономность», как тогда говорили. Продолжалось формирование отдельных стрелковых бригад из моряков, в том числе и для предстоящего морского десанта под Петергофом. Предприятия Кронштадта, несмотря на многочисленные разрушения и аварии, продолжали выпускать необходимую Флоту и фронту продукцию. Сразу после окончания налетов начиналось восстановление кораблей – рабочие заводов работали вместе с моряками дни и ночи. Так например, довольно быстро «Марат» превратили в плавучую батарею. Носовую часть линкора обрезали, переборки загерметизировали и ввели в строй вторую башню главного калибра. Корабль стал жить новой жизнью, продолжая помогать защитникам Ленинграда своим огнем.
Артиллеристы «Октябрьской революции» вообще не прекращали обстрелы занятых немцами позиций – ни во время сражения, ни после.
В октябре 41 года одну 130-миллиметровую артустановку со «Стерегущего», носовой шпиль, якорное устройство и другие механизмы использовали для восстановления эсминца «Страшный», которому еще до сражения взрывом мины оторвало нос. Остальное вооружение и оборудование, и прежде всего зенитное, было использовано при строительстве специального бронепоезда. На острове Котлин, была железная дорога от центра Кронштадта до форта Константин. По ней и ходил бронепоезд, ставший важной частью ПВО базы.
Затонувший «Минск» восстанавливали особенно долго. Его вернули в строй только в октябре 42 года, а его первые артиллерийские стрельбы главным калибром (130 мм) немцы почувствовали только с июля 43-го (под Колпино). Зато лидер нес службу в составе Балтийского Флота до 58 года.
Подводя итогсражения в целом, можно сказать, что из трех крупных воздушных операций – в Пёрл-Харбор, Таранто и Кронштадте – последняя оказалась наименее удачной. Важным существенным и решающим отличием этого сражения было отсутствие у Люфтваффе возможности всеми имеющимися силами нанести один подготовленный, массированный и сокрушительный удар по базе и кораблям Балтийского Флота. Операция разделилась на серию отдельных налетов, между которыми корабли и силы ПВО успевали перегруппироваться и приготовиться к следующему нападению.
Первоначальная цель (уничтожение Флота) не была достигнута, а компромиссная (заставить его корабли переместиться в Ленинград) привела только ко временному тактическому преимуществу на южном берегу Финского Залива. Однако принципиального изменения в соотношении сил и в положении сторон на всем театре это не принесло, а потраченные ресурсы и время могли бы существенно изменить положение в пользу немцев на других участках фронта.
В то же время, успехи немцев в целом на Восточном фронте в это время были очень впечатляющими, и прессе очень легко было отвлечь внимание трудящихся. Еще 18 сентября берлинские газеты продолжали утверждать, что участь Ленинграда решена, а на следующий день они резко переключились на предсказания событий на южных направлениях. Но время уже начинало работать против немцев (хотя предсказаний не становилось меньше). Обращает на себя внимание также и стремление преподносить гибель «Марата» как ожидаемый и достигнутый результат всего сражения (в том числе и в воспоминаниях Руделя).
Главными причинами неудачи (а в определенном смысле можно сказать – и поражения) были неподготовленность инфраструктуры: аэродромов, ремонтных и баз снабжения Люфтваффе, а также ограниченность во времени подготовки операции. Переброска на этот участок фронта элитных частей и эскадрилий никак не могла повлиять на объективные факторы (эффект был скорее отрицательным из-за увеличения объемов перевозок). Зато было определенно положительное воздействие на самонадеянность немецкого командования и пропаганды.
Повсеместно в советских источниках, в том числе воспоминаниях военачальников, упоминаются явно завышенные количества немецких самолетов. («23 сентября 270 самолетов бомбили город»). На самом деле в операции было постоянно задействовано не более пяти аэродромов (два из них – для истребителей). Численность располагавшихся на них частей позволяет предположить, что одновременно в воздух могло подниматься до 80 машин, максимум – сотня. (Это бомбардировщиков и истребителей вместе.) При этом задействованные эскадрильи истребителей вынуждены были параллельно решать и другие задачи.
Поражает также географический размах расположения использованных аэродромов: от Коровьего Села (примерно 14 км южнее Пскова) до Гатчины. На только что захваченной территории не только построить новые аэродромы, но даже переоборудовать захваченные, не было времени. Не было также возможности полностью обеспечить операцию всем необходимым (взять хотя бы противокорабельные бомбы и тележки для них).
Кроме того, все налеты немецкой авиации на Кронштадт, были лишены фактора внезапности, который так помог англичанам в Таранто и японцам в Пёрл-Харбор. Конечно, наличие у русских радара было неприятным сюрпризом для немцев. Надо сказать, что еще до войны германская разведка была осведомлена о том, что в СССР ведутся такие исследования. Вопрос, почему возможности советских ученых были недооценены, как в этом, так и во многих других случаях – очень неоднозначный и сложный. Но очень похоже, что эта ошибка вписывается в целый ряд себе подобных: Германский Генеральный Штаб практически весь межвоенный период систематически неверно оценивал мобилизационные, ресурсные и научно-технические возможности потенциальных противников Германии. Но это уже другая тема, а здесь отметим еще, что на тот момент только три страны в мире обладали этим чудом техники в законченном виде: США, Великобритания и СССР, причем именно русский радар был наиболее совершенным (у него была одна антенна – передающая и принимающая). Первые немецкие радары в 41 году были еще экспериментальными образцами.
А в итоге получается довольно простой вывод. Неподготовленность инфраструктуры Люфтваффе, превосходство советской науки, а также мужество и стойкость советских летчиков и моряков – вот три главные причины, которые позволили сохранить, хотя и со значительными потерями, целостность и боевой потенциал Краснознаменного Балтийского Флота.
А в записи от 20 сентября он пишет:
«…Аналогичным образом следует и далее продолжать наступление на Ленинград до ближнего рубежа окружения. Если Ленинград удастся изолировать и лишить его военной мощи, то будет сломан хребет сопротивления во всем северном регионе. В отличие от этого выполнение задачи по овладению Кронштадтским районом должно быть отставлено, хотя его захват был бы очень желателен, так как тогда высвободились бы значительные силы. Но есть опасность, что эти бои примут затяжной характер. Основной упор вначале должен быть сделан на овладении ближним рубежом окружения, чтобы создать основу для артиллерийского обстрела Ленинграда.»
Сам характер и интенсивность боевых действий с немецкой стороны в эти дни свидетельствует о значительных отклонениях от первоначальных планов. Активные действия советского командования, а также мужество и решительность всех защитников Ленинграда, привели к тому, что наивысшего напряжения бои на этом направлении достигли уже 17 сентября, а не 22-23-го, как изначально планировалось. Бои на основных направлениях приняли затяжной характер (и не в последнюю очередь – благодаря вмешательству морской артиллерии). На это накладывалось неожиданно возникшее решение Гитлера остановить наступление, которому так много слов отводится, как в дневниках Лееба и Гальдера, так и во многих воспоминаниях. Был еще один фактор, упоминаемый лишь изредка, но, очевидно, более существенный – размах столь значительной операции явно превышал возможности транспортной инфраструктуры Прибалтики, Псковской и Новгородской областей. Перспектива наступления на Москву, с точки зрения пропускной способности железных дорог, выглядела на тот момент для ставки Гитлера более убедительной.
Смена стратегической цели – максимальное сжатие кольца блокады вместо овладения городом – совпала для командования 1-м воздушным флотом Люфтваффе (командующий – генерал-полковник Альфред Келлер) с неожиданным открытием невозможности уничтожить основные силы Балтийского Флота. Этот факт стал очевидным во время налетов 21 сентября. Но основные ресурсы (и, прежде всего – противокорабельные бомбы), подготовленные для этой задачи, еще не были израсходованы. А еще оставалась возможность заставить значительную часть кораблей переместиться из Кронштадта на стоянки в Ленинграде, под защиту более сильной ПВО города. Это как минимум заметно облегчило бы задачу ликвидации плацдармов советских войск на южном берегу Финского Залива.
Все это заставило немецкое командование взять небольшую паузу и тщательно приготовиться к последнему мощному удару.
Всю ночь 23 сентября в Кронштадте шли восстановительные работы, часто слышались взрывы неразорвавшихся бомб. На немецких аэродромах тоже не прекращалась работа. Сложно сказать, по какую сторону фронта сильнее сказывались проблемы со снабжением, недостаток людей, техники и оборудования. Так, например, в Тирково (где базировались «Иммельманы») не доставили тележки и другое специальное оборудование для 1000-килограммовых бомб. Приходилось сначала волоком тащить их к самолетам, а потом всеми имеющимися подручными средствами поднимать и подвешивать под фюзеляжи «Штук». Впрочем, многие преимущества немецких организационных структур в 41-м году были еще неоспоримы и упомянутые трудности приводили пока только к небольшим отсрочкам в сроках.
А погода тем временем установилась почти летняя. Облаков практически не было. Первый налет начался в 10.00 утра. «Хейнкели» из «Вефера» пролетели над кораблями, но принялись бомбить город, главным образом корпуса Морского завода.
В половине двенадцатого прозвучала следующая воздушная тревога. Вскоре показались «Юнкерсы-87». 30 пикировщиков сопровождали около 20 истребителей. На этот раз огонь по ним первыми открыли орудия главных калибров, в том числе с «Марата». Разрывы шрапнели не причинили вреда «Штукам». Они встали в круг и принялись пикировать на корабли среди разрывов зенитных снарядов.
Следом за пикировщиками шла группа из 24-х «Юнкерсов-88» с истребительным прикрытием. Они тоже стали атаковать корабли.
Гауптман Эрнст-Зигфрид Штеен и обер-лейтенант Ганс-Ульрих Рудель в паре атаковали «Марат». Последний добился прямого попадания – перед носовой надстройкой с фок-мачтой. По другой версии бомба упала рядом с башней главного калибра. Взрыв страшной силы был слышен в центре Ленинграда (это 25 и более километров), а в небе над Финским заливом несколько часов висел громадный столб дыма, который тоже отчетливо видели за десятки километров. Нос корабля был практически оторван. При этом погибло 326 человек из экипажа линкора. Только малая глубина гавани спасла «Марат» – в открытом море при таких повреждениях он неминуемо бы затонул.
Командир подводной лодки Л-3, стоявшей у пирса недалеко от «Марата», Петр Денисович Грищенко (в то время капитан-лейтенант) писал:
«Сплошной огонь охватил корабль в несколько секунд. Вслед за этим оглушительные взрывы, один, второй. Огромные клубы дыма и огня окутали носовую часть линкора, снова два взрыва. Отчетливо видно, как массивная металлическая фок-мачта со всеми надстройками, мостиками, площадками, сплошь заполненными фигурами в белых матросских робах и синих командирских кителях, медленно отделяется от линкора и, на лету разваливаясь, с грохотом падает в воду. Полностью исчезла носовая часть корабля, а с ней и орудийная башня с тремя 12-дюймовыми орудиями».
Вот еще отрывок из воспоминаний Михаила Морозова, матроса-механика с «Марата» (из сборника Л. Лурье и Л. Малярова «Ленинградский фронт»):
«…Вдруг — взрыв и резко крен на правый борт. И мертвая тишина. Мы, машинисты и кочегары, больше всего боимся пробоины паропровода — всех заживо сварит сразу. Звоню по телефону, молчок. В правый холодильник звоню, тоже никто не отвечает. Я юнгу посылаю наверх. Он обратно бежит, кричит: «Нос оторвало»! Я говорю: «Не может быть. Иди, еще посмотри!»
Обратно бежит, кричит: «Личному составу срочно покинуть «Марат»! Ой, думаю, это серьезно. Ребятам крикнул: «Срочно наверх!» Все ушли, а я с фонариком подхожу к трапу. Поднялся на правый борт. Один люк открыт и видно на той стороне корабля свет. Пошел к четвертой башне. Там попросили помочь развернуть башню. Развернули ручным приводом, по нолям поставили, поднялся наверх. Зенитчики просят помочь снаряды поднести. Натаскал им быстро снарядов. Смотрю: бачок с макаронами стоит у них. Я говорю: «Ребята, а где вы макароны брали?» — «На камбузе». Я беру миску, ложку, иду на камбуз. Прихожу — а за камбузной переборкой нет ничего. Три орудия 12-дюймовых лежат, полубак прикрыли. Крышки башен нет. А крышка как-никак 47 тонн весом. Ее унесло куда-то. И стакан башни разворочен. Развалился на части. Когда стал переступать на камбузную палубу, смотрю: человек лежит. Что поразило меня — совершенно голый, ничего на нем нет. Воздухом его раздавило. Зачерпнул миской макароны из котла, съел и пошел на выход. Небо все в огне, взрывы, самолеты летают чуть ли не над головой. Бросают бомбы по берегу, по кораблям…»Это был самый крупный успех люфтваффе в ходе всего сражения. Затем Рудель (согласно официальной немецкой версии) удачно атаковал и лидер «Минск». Две бомбы SC 50 (предположительно сброшенные Руделем) попали в кормовую часть корабля. Еще одна 250-килограммовая (с «Юнкерса-88») попала в шлюпку, подвешенную с левого борта, но удачно ушла в сторону и взорвалась уже в воде. Но ее осколки тоже вызвали многочисленные повреждения и гибель нескольких матросов. Ущерб, нанесенный бомбами, и последовавший за их взрывами пожар практически вывел корабль из строя.
В то же время Снова серьезные повреждения получил эсминец «Грозящий». Линкору «Октябрьская революция» пришлось выдержать попадания как минимум двух 250 килограммовых бомб, вышло из строя одно 305-миллиметровое орудие.
Другие атаки в этот день не принесли значительных результатов.
Все попытки уничтожить крейсер «Киров» окончились безрезультатно, хотя и были многочисленные повреждения. Во время последней атаки, уже вечером, две фугасные 50 килограммовые бомбы пробили палубу полубака. При этом «Штука» гауптмана Штеена врезалась в воду рядом с кораблем.
Одна 250-килограммовая бомба упала рядом с поврежденной кормой «Минска». Образовались новые пробоины. В результате лидер опустился на грунт на глубине 8-8,5 метров, так что над поверхностью торчали только мачты и надстройки.
В этот день были потоплены также еще одна подводная лодка и один тральщик. Зенитчики заявили о пяти сбитых немецких самолетах, еще они сбили не менее двух своих истребителей. Сами же летчики-истребители рапортовали о десяти сбитых немцах. Немецкие же данные, подтверждают за этот день потерю четырех Юнкерсов, из них двух пикировщиков.
Но главное, ресурсы и время всех частей Люфтваффе, принимавших участие в сражении, были на исходе. Уже на следующий день большую часть этих сил срочно принялись готовить к переброске на центральные участки Восточного фронта – 1 октября должно было начаться решающее наступление на Москву. И хотя немецкие самолеты еще совершали единичные налеты в последующие дни, всем было ясно, что им не удалось добиться главной цели – уничтожить Балтийский Флот с воздуха.
В целом потери в в Кронштадтского сражения, оцениваются в пределах 22 кораблей разных классов, включая семь боевых (если добавить потери самого вне Кронштадта и его Большого и Малого рейдов). Из них минимум 10 можно считать полностью уничтоженными. Серьезные повреждения получили еще не менее десятка кораблей, в том числе четыре эсминца, но они остались в строю.
Потери обеих сторон в самолетах, как уже говорилось, очень спорны, но данные советской стороны выглядят убедительнее, так как больше соответствуют масштабам сражения. Зенитчики претендовали на 35-37 сбитых самолетов (это только сбитых непосредственно над Кронштадтом).
Советские истребители в совокупности заявляли не меньше десяти побед. При этом сами потеряли 13 машин, из которых четыре или пять – от зенитного огня с кораблей.
Еще одним успехом немецкого командования можно считать вынужденную перегруппировку сил Балтийского Флота. Командующий вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц отдал приказ перевести все корабли, способные двигаться, в устье Невы. Объясняется это (и вполне справедливо) тем, что противовоздушная оборона Ленинграда более мощная и там им будет безопаснее, а командование Флота не могло рассчитывать на серьезное усиление собственной противовоздушной обороны Кронштадта. Тем не менее, было ли это решение правильным – вопрос очень спорный. Ведь оно существенно ограничивало площадь, обстреливаемую корабельной артиллерией на берегах Финского Залива. Героические десанты моряков в конце сентября, возможно, могли бы добиться больших результатов, имей они артиллерийскую поддержку не только Кронштадтских батарей, но и с эсминцев.
Что же касается удачной бомбардировки «Марата», то, как известно, существует много версий. Одна из них, например, утверждает, что причиной трагедии была неразорвавшаяся сразу бомба, ранее упавшая с «Юнкерса-88» или с «Хейнкеля». Но в любом случае взрыв такой силы не мог быть только от авиационной бомбы. Основной взрыв произошел либо в пороховом погребе под башней, либо, что более вероятно, в одном из отсеков, заполненном торпедами и глубинными бомбами еще в начале сентября, когда корабль готовили к уничтожению.
Так или иначе, это событие было максимально использовано официальной пропагандой, а также послужило взлету карьеры Ганса-Ульриха Руделя. Вскоре он был признан лучшим пилотом «Штуки», стал личным другом Гитлера и получил высшую награду Третьего рейха – Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Кстати, отметим еще один факт, связанный с этим летчиком: в апреле 1945 года Геббельс, посетив Руделя в госпитале, сказал, что знает, как спасти осажденный Берлин. Секрет прост: надо сражаться, как ленинградцы.
Все дни Кронштадтского сражения, включая 21 и 23 сентября, корабли Балтийского Флота оказывали артиллерийскую поддержку обороняющихся защитников Ленинграда. Значение этой помощи, да еще в дни решающего наступления немцев, просто неоценимо. Кроме того, во время сражения пятнадцать подводных лодок готовили к «походам на автономность», как тогда говорили. Продолжалось формирование отдельных стрелковых бригад из моряков, в том числе и для предстоящего морского десанта под Петергофом. Предприятия Кронштадта, несмотря на многочисленные разрушения и аварии, продолжали выпускать необходимую Флоту и фронту продукцию. Сразу после окончания налетов начиналось восстановление кораблей – рабочие заводов работали вместе с моряками дни и ночи. Так например, довольно быстро «Марат» превратили в плавучую батарею. Носовую часть линкора обрезали, переборки загерметизировали и ввели в строй вторую башню главного калибра. Корабль стал жить новой жизнью, продолжая помогать защитникам Ленинграда своим огнем.
Артиллеристы «Октябрьской революции» вообще не прекращали обстрелы занятых немцами позиций – ни во время сражения, ни после.
В октябре 41 года одну 130-миллиметровую артустановку со «Стерегущего», носовой шпиль, якорное устройство и другие механизмы использовали для восстановления эсминца «Страшный», которому еще до сражения взрывом мины оторвало нос. Остальное вооружение и оборудование, и прежде всего зенитное, было использовано при строительстве специального бронепоезда. На острове Котлин, была железная дорога от центра Кронштадта до форта Константин. По ней и ходил бронепоезд, ставший важной частью ПВО базы.
Затонувший «Минск» восстанавливали особенно долго. Его вернули в строй только в октябре 42 года, а его первые артиллерийские стрельбы главным калибром (130 мм) немцы почувствовали только с июля 43-го (под Колпино). Зато лидер нес службу в составе Балтийского Флота до 58 года.
Подводя итогсражения в целом, можно сказать, что из трех крупных воздушных операций – в Пёрл-Харбор, Таранто и Кронштадте – последняя оказалась наименее удачной. Важным существенным и решающим отличием этого сражения было отсутствие у Люфтваффе возможности всеми имеющимися силами нанести один подготовленный, массированный и сокрушительный удар по базе и кораблям Балтийского Флота. Операция разделилась на серию отдельных налетов, между которыми корабли и силы ПВО успевали перегруппироваться и приготовиться к следующему нападению.
Первоначальная цель (уничтожение Флота) не была достигнута, а компромиссная (заставить его корабли переместиться в Ленинград) привела только ко временному тактическому преимуществу на южном берегу Финского Залива. Однако принципиального изменения в соотношении сил и в положении сторон на всем театре это не принесло, а потраченные ресурсы и время могли бы существенно изменить положение в пользу немцев на других участках фронта.
В то же время, успехи немцев в целом на Восточном фронте в это время были очень впечатляющими, и прессе очень легко было отвлечь внимание трудящихся. Еще 18 сентября берлинские газеты продолжали утверждать, что участь Ленинграда решена, а на следующий день они резко переключились на предсказания событий на южных направлениях. Но время уже начинало работать против немцев (хотя предсказаний не становилось меньше). Обращает на себя внимание также и стремление преподносить гибель «Марата» как ожидаемый и достигнутый результат всего сражения (в том числе и в воспоминаниях Руделя).
Главными причинами неудачи (а в определенном смысле можно сказать – и поражения) были неподготовленность инфраструктуры: аэродромов, ремонтных и баз снабжения Люфтваффе, а также ограниченность во времени подготовки операции. Переброска на этот участок фронта элитных частей и эскадрилий никак не могла повлиять на объективные факторы (эффект был скорее отрицательным из-за увеличения объемов перевозок). Зато было определенно положительное воздействие на самонадеянность немецкого командования и пропаганды.
Повсеместно в советских источниках, в том числе воспоминаниях военачальников, упоминаются явно завышенные количества немецких самолетов. («23 сентября 270 самолетов бомбили город»). На самом деле в операции было постоянно задействовано не более пяти аэродромов (два из них – для истребителей). Численность располагавшихся на них частей позволяет предположить, что одновременно в воздух могло подниматься до 80 машин, максимум – сотня. (Это бомбардировщиков и истребителей вместе.) При этом задействованные эскадрильи истребителей вынуждены были параллельно решать и другие задачи.
Поражает также географический размах расположения использованных аэродромов: от Коровьего Села (примерно 14 км южнее Пскова) до Гатчины. На только что захваченной территории не только построить новые аэродромы, но даже переоборудовать захваченные, не было времени. Не было также возможности полностью обеспечить операцию всем необходимым (взять хотя бы противокорабельные бомбы и тележки для них).
Кроме того, все налеты немецкой авиации на Кронштадт, были лишены фактора внезапности, который так помог англичанам в Таранто и японцам в Пёрл-Харбор. Конечно, наличие у русских радара было неприятным сюрпризом для немцев. Надо сказать, что еще до войны германская разведка была осведомлена о том, что в СССР ведутся такие исследования. Вопрос, почему возможности советских ученых были недооценены, как в этом, так и во многих других случаях – очень неоднозначный и сложный. Но очень похоже, что эта ошибка вписывается в целый ряд себе подобных: Германский Генеральный Штаб практически весь межвоенный период систематически неверно оценивал мобилизационные, ресурсные и научно-технические возможности потенциальных противников Германии. Но это уже другая тема, а здесь отметим еще, что на тот момент только три страны в мире обладали этим чудом техники в законченном виде: США, Великобритания и СССР, причем именно русский радар был наиболее совершенным (у него была одна антенна – передающая и принимающая). Первые немецкие радары в 41 году были еще экспериментальными образцами.
А в итоге получается довольно простой вывод. Неподготовленность инфраструктуры Люфтваффе, превосходство советской науки, а также мужество и стойкость советских летчиков и моряков – вот три главные причины, которые позволили сохранить, хотя и со значительными потерями, целостность и боевой потенциал Краснознаменного Балтийского Флота.
Информация