Катастрофа дирижабля L-2
Несколько лет назад мне в руки попал оригинальный текст воспоминаний известного немецкого командира дирижаблей Хорста фон Буттлара-Бранденфельса. Материал показался мне настолько интересным, что я попытался сделать его перевод. Один из эпизодов жизни этого легендарного человека я и хотел бы предложить вашему вниманию.
Хорст фон Буттлар-Бранденфельс
Ясное осеннее утро в тот день под Йоханнистайлем радовало глаза и поднимало настроение. Тонкий полупрозрачный слой тумана струился в пушистых ветках соснового леса, окружавшего огромное поле. Солнце казалось еще прохладным и слабо проглядывало сквозь облака, окрашивая их молочным светом.
Перед огромным ангаром, в котором находился дирижабль, толпятся отдельные группы людей, среди которых выделяются своими синими мундирами две императорские гвардейские гренадерские роты, призванные играть роль наземных команд. Сегодня в 8.00 дирижабль «L2» отправляется в продолжительный приемочно-испытательный полет. В огромном зеве эллинга виднеется воздушный корабль, который в этот момент проходит процедуру взвешивания. Члены приемочной комиссии военно-морского флота уже на борту. Я торопливо взбежал по трапу и занял свое место в командирской гондоле, испытывая сильнейшее предстартовое волнение. Это мой первый настоящий продолжительный полет, хотя накануне мне довелось слетать на этом дирижабле до Шпандау и обратно.
Командир базы нервно покашливает и морщит лоб: «Слишком тяжелый. Чертовски тяжелый! На борту прорва лишнего народа. Сколько еще балласта мне надо выгрузить?» Вопрос повис в воздухе. Все и так прекрасно понимали, что корабль сильно перегружен и требуется принять кардинальное решение. В следующее мгновение происходит то, чего я никак не ожидал. Палец коменданта указал на меня, а затем остановился на моем соседе, невысоком штатском: «Ты и ты, вылезайте из гондолы! Остаетесь на земле! Сойдете за балласт!» Я не поверил своим ушам и оглянулся в надежде найти позади себя тот самый «балласт». «Я тебе говорю, тебе, — комендант зло уставился на меня, — быстро вон из гондолы!»
С горьким чувством обиды плетусь к выходу. Не успел поставить ногу на ступеньку трапа, как комендант огорошил меня следующим приказом: «Принимай на себя командование наземным отрядом и выводи корабль из эллинга». Час от часу не легче! Только я хотел открыть рот и сказать, что никогда еще не делал этого, как комендант повернулся и неторопливо пошел к выходу. Прямая, как шомпол, спина демонстрировала полное презрение к моим робким попыткам привлечь его внимание. Ситуация выглядела совершенно глупо. Я тоскливо огляделся. Размеры эллинга удивительным образом уменьшились до опасных пределов. Я был готов поклясться, что корабль не пройдет в проем двери.
Однако ничего такого не случилось. Дирижабль, подхваченный наземной командой, легко выскользнул из эллинга, и занял свое место на стартовой площадке. Мотористы приступили к опробованию двигателей. Те, один за одним, басовито заурчали, наполняя воздух острым запахом отработанных газов. Неожиданно кормовой двигатель пару раз чихнул, затем стрельнул… и замолк. Мотористы недоуменно переглянулись и дружно полезли в его нутро. Прошло томительных полчаса. Наконец из мотогондолы, как чертик из шкатулки, выскочил чумазый механик, и, найдя меня глазом, крикнул: «Тащи новое магнето!» И где взять это новое магнето? В суете поиска прошло еще полчаса. Наконец, злосчастная железяка была найдена и водружена на место. Двигатель раз-другой чихнул и бодро заработал. Все с облегчением вздохнули.
Между тем солнце разорвало покрывало туч и стало нещадно поджаривать все вокруг. Разомлевшие солдаты наземной команды спрятались за огромной тушей корабля. Вахтенный офицер доложил коменданту, что баллоны с несущим газом угрожающе раздулись. Если продержать дирижабль на солнце еще немного, то газ придется стравливать, а это перед дальним полетом делать никак нельзя. Прозвучала команда: «Отдать концы!» и корабль стал медленно подниматься вверх. На фоне глубокого синего неба четко вырисовывалось его светлое тело. Боже мой! Почему я такой невезучий? Почему именно меня выхватил из команды зловредный глаз коменданта?
Было 10 часов утра. Двигатели дирижабля весело запели. Короткие команды следуют одна за другой. Корабль тронулся с места и стал величественно уходить ввысь. Потрясающее зрелище! «Вот они, лишние 150 кг», — с грустью подумал я. 300 м высоты, 400… Мы, оставшиеся на земле, с восторгом смотрим на удаляющийся корабль, затем бежим за ним, узнаем людей на его борту, которые, свесившись из гондол, машут нам руками. Кормовой вымпел радостно полощет в набегающем потоке воздуха. Высота 500 м, все прекрасно видно невооруженным глазом, хотя многие уже прильнули к биноклям.
Вдруг видим: по переходному мостику быстро прошел один из членов экипажа и стал спускаться (подниматься) по трапу в носовую мотогондолу. «Открыл люк в гондолу», — комментирует кто-то рядом со мной. Подозрительно суетливо человек скрылся в гондоле. Там происходит нечто непонятное. Застыв в напряжении, мы всматриваемся вверх. Вдруг длинный остроконечный язык пламени взметнулся над гондолой и скрылся в чреве воздушного корабля. Только не это! Только не это! Мы замерли в ужасе, не решаясь даже вздохнуть. До боли в глазах пытаемся рассмотреть детали происходящего. В гондоле никакого движения. Секунды кажутся вечностью. Страшный взрыв раскалывает тишину. В мгновенье ока дирижабль охватывает бушующее пламя. «Падает! Падает! Прогнулся в середине! Сложился! Падает на город!»
Медленно начинает включаться сознание. Солдаты, гражданские, все, кто был на поле, ринулись к месту падения. Спазмы рыдания разрывают грудь. Спотыкаемся, падаем, снова вперед… Внезапно перед нами возникла высокая бесконечная деревянная изгородь. Что делать? Все беспомощно заметались, ища проход. Рядом со мной три гренадера. «Быстро перебросьте меня через забор!» — кричу я. Они сообразили мгновенно. Шесть сильных рук схватили меня, раскачали и швырнули вверх. Я пролетел над забором, едва не задев верхнюю планку. В полете краем глаза успел заметить пылающий остов корабля. Удар о землю был весьма ощутимым. Закусив губу от боли, сильно хромая, отчаянно рвусь вперед…
Наконец гибнущий корабль передо мной. Огромный исковерканный каркас из алюминия и проволоки. Он горит, извивается как живой, огромные языки пламени, клубы дыма и гари поднимаются в синее небо. Вокруг снуют люди, не решаясь приблизиться к полыхающему аду. Вперед! Там же наши товарищи! Я отчаянно бросаюсь навстречу дьявольскому огню и мгновенно задыхаюсь от дыма и жара. За мной последовали и другие. Замотав голову одеждой, мы пытаемся пробиться вперед. Чувствую, как горят мои брови и ресницы. Тысячи обжигающих языков пламени тянутся к нам, шипят на людей, вознамерившихся отнять их добычу.
Большая группа скаутов, случайно оказавшаяся неподалеку от трагедии, весьма быстро и компетентно приступила к спасательным работам, используя лопаты и ведра. Но все, что им удалось сделать, — это вытащить из огня несколько обгоревших тел. Внезапно в толпе раздались крики: «Живой! Живой!» Радость оказалась недолгой — несчастный умер прямо на носилках. Вскоре удалось вытащить еще одного живого человека. Я тотчас узнал его — это был командир швартовочной команды лейтенант фон Блойль. Бедняга умер вечером того же дня в госпитале в Берлине.
Страх парализовал столицу. Страх поселился в наших душах, душах молодых офицеров, недавно прикомандированных к воздухоплавательному дивизиону. Это было ужасное начало нашей карьеры.
Этот день в редакции «Ежедневного обозрения» в Берлине начался с совещания, на котором рассматривалась информация по предстоящему полету дирижабля «L2». Шеф службы новостей внимательно и с удовольствием скользил взглядом по тексту статьи. Здесь было все: история вопроса, фамилии комиссии, гостей, экипажа и даже наземной команды. «Как передано настроение? Ага! Прекрасное осеннее утро… Воздушный великан величественно… Замечательно!»
«Простите, господин Неффе, ваш племянник тоже там?» — Шеф обращается к пожилому коллеге. «Парень, как стал нашим репортером, совсем отбился от рук, напросился в полет. Придется устроить ему головомойку», — добродушно ворчит тот.
Бумаги путешествуют по типографии, нумеруются полосы, печатаются материалы, стрекочут наборные машины, стучат гильотины… Один из сотрудников подбегает к шефу: «Тут еще кое-что по дирижаблю! Инцидент в момент старта. Отказал один из двигателей. Требуется ремонт». Вечерний выпуск газеты постепенно обретал великолепную динамику.
Громкий топот ног в коридоре отвлек шефа от приятных мыслей. Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался телефонист. Едва переведя дыхание, он выпалил: «Цеппелин сгорел!» Столбняк! Пожилой коллега, бледный как мел, медленно опускается на стул. Придя в себя, шеф суетливо пытается его успокоить: «Ваш племянник наверняка жив и находится в больнице». Затем неловко сует ему в карман 500 марок, на всякий случай.
Вскоре потрясенный дядя стоит у пожарища и растерянно смотрит на закопченных людей, убирающих остатки некогда прекрасного корабля. Рядом проносят обгоревший труп. Потухший взгляд дяди останавливается на группе молодых людей, стоявших неподалеку. Среди них были я и тот гражданский тип, которого комендант также ссадил с дирижабля. Старик замер, не веря своим глазам. Племянник также заметил его. Сорвав с себя шляпу и крикнув мне, что это его дядя, редактор «Ежедневного обозрения», он бросается ему в объятия. Их счастью не было конца, они плакали и смеялись одновременно. Немного успокоившись, они тепло распрощались со мной и сели в автомобиль. Немного отъехав, тот остановился. Из него вышел дядя, быстро подошел ко мне и сунул что-то в руку. Хлопнув меня по плечу, он вернулся в машину и уехал. Придя в себя, я посмотрел, что у меня в руке. Это были 500 марок, огромные по тем временам деньги. Для нищего лейтенанта, живущего от зарплаты до зарплаты, это было целое состояние. Таким образом, деньги, предназначавшиеся ранее для ужасной цели, неожиданно скрасили унылое существование молодого офицера.
Хорст фон Буттлар-Бранденфельс
Ясное осеннее утро в тот день под Йоханнистайлем радовало глаза и поднимало настроение. Тонкий полупрозрачный слой тумана струился в пушистых ветках соснового леса, окружавшего огромное поле. Солнце казалось еще прохладным и слабо проглядывало сквозь облака, окрашивая их молочным светом.
Перед огромным ангаром, в котором находился дирижабль, толпятся отдельные группы людей, среди которых выделяются своими синими мундирами две императорские гвардейские гренадерские роты, призванные играть роль наземных команд. Сегодня в 8.00 дирижабль «L2» отправляется в продолжительный приемочно-испытательный полет. В огромном зеве эллинга виднеется воздушный корабль, который в этот момент проходит процедуру взвешивания. Члены приемочной комиссии военно-морского флота уже на борту. Я торопливо взбежал по трапу и занял свое место в командирской гондоле, испытывая сильнейшее предстартовое волнение. Это мой первый настоящий продолжительный полет, хотя накануне мне довелось слетать на этом дирижабле до Шпандау и обратно.
Командир базы нервно покашливает и морщит лоб: «Слишком тяжелый. Чертовски тяжелый! На борту прорва лишнего народа. Сколько еще балласта мне надо выгрузить?» Вопрос повис в воздухе. Все и так прекрасно понимали, что корабль сильно перегружен и требуется принять кардинальное решение. В следующее мгновение происходит то, чего я никак не ожидал. Палец коменданта указал на меня, а затем остановился на моем соседе, невысоком штатском: «Ты и ты, вылезайте из гондолы! Остаетесь на земле! Сойдете за балласт!» Я не поверил своим ушам и оглянулся в надежде найти позади себя тот самый «балласт». «Я тебе говорю, тебе, — комендант зло уставился на меня, — быстро вон из гондолы!»
С горьким чувством обиды плетусь к выходу. Не успел поставить ногу на ступеньку трапа, как комендант огорошил меня следующим приказом: «Принимай на себя командование наземным отрядом и выводи корабль из эллинга». Час от часу не легче! Только я хотел открыть рот и сказать, что никогда еще не делал этого, как комендант повернулся и неторопливо пошел к выходу. Прямая, как шомпол, спина демонстрировала полное презрение к моим робким попыткам привлечь его внимание. Ситуация выглядела совершенно глупо. Я тоскливо огляделся. Размеры эллинга удивительным образом уменьшились до опасных пределов. Я был готов поклясться, что корабль не пройдет в проем двери.
Однако ничего такого не случилось. Дирижабль, подхваченный наземной командой, легко выскользнул из эллинга, и занял свое место на стартовой площадке. Мотористы приступили к опробованию двигателей. Те, один за одним, басовито заурчали, наполняя воздух острым запахом отработанных газов. Неожиданно кормовой двигатель пару раз чихнул, затем стрельнул… и замолк. Мотористы недоуменно переглянулись и дружно полезли в его нутро. Прошло томительных полчаса. Наконец из мотогондолы, как чертик из шкатулки, выскочил чумазый механик, и, найдя меня глазом, крикнул: «Тащи новое магнето!» И где взять это новое магнето? В суете поиска прошло еще полчаса. Наконец, злосчастная железяка была найдена и водружена на место. Двигатель раз-другой чихнул и бодро заработал. Все с облегчением вздохнули.
Между тем солнце разорвало покрывало туч и стало нещадно поджаривать все вокруг. Разомлевшие солдаты наземной команды спрятались за огромной тушей корабля. Вахтенный офицер доложил коменданту, что баллоны с несущим газом угрожающе раздулись. Если продержать дирижабль на солнце еще немного, то газ придется стравливать, а это перед дальним полетом делать никак нельзя. Прозвучала команда: «Отдать концы!» и корабль стал медленно подниматься вверх. На фоне глубокого синего неба четко вырисовывалось его светлое тело. Боже мой! Почему я такой невезучий? Почему именно меня выхватил из команды зловредный глаз коменданта?
Было 10 часов утра. Двигатели дирижабля весело запели. Короткие команды следуют одна за другой. Корабль тронулся с места и стал величественно уходить ввысь. Потрясающее зрелище! «Вот они, лишние 150 кг», — с грустью подумал я. 300 м высоты, 400… Мы, оставшиеся на земле, с восторгом смотрим на удаляющийся корабль, затем бежим за ним, узнаем людей на его борту, которые, свесившись из гондол, машут нам руками. Кормовой вымпел радостно полощет в набегающем потоке воздуха. Высота 500 м, все прекрасно видно невооруженным глазом, хотя многие уже прильнули к биноклям.
Вдруг видим: по переходному мостику быстро прошел один из членов экипажа и стал спускаться (подниматься) по трапу в носовую мотогондолу. «Открыл люк в гондолу», — комментирует кто-то рядом со мной. Подозрительно суетливо человек скрылся в гондоле. Там происходит нечто непонятное. Застыв в напряжении, мы всматриваемся вверх. Вдруг длинный остроконечный язык пламени взметнулся над гондолой и скрылся в чреве воздушного корабля. Только не это! Только не это! Мы замерли в ужасе, не решаясь даже вздохнуть. До боли в глазах пытаемся рассмотреть детали происходящего. В гондоле никакого движения. Секунды кажутся вечностью. Страшный взрыв раскалывает тишину. В мгновенье ока дирижабль охватывает бушующее пламя. «Падает! Падает! Прогнулся в середине! Сложился! Падает на город!»
Медленно начинает включаться сознание. Солдаты, гражданские, все, кто был на поле, ринулись к месту падения. Спазмы рыдания разрывают грудь. Спотыкаемся, падаем, снова вперед… Внезапно перед нами возникла высокая бесконечная деревянная изгородь. Что делать? Все беспомощно заметались, ища проход. Рядом со мной три гренадера. «Быстро перебросьте меня через забор!» — кричу я. Они сообразили мгновенно. Шесть сильных рук схватили меня, раскачали и швырнули вверх. Я пролетел над забором, едва не задев верхнюю планку. В полете краем глаза успел заметить пылающий остов корабля. Удар о землю был весьма ощутимым. Закусив губу от боли, сильно хромая, отчаянно рвусь вперед…
Наконец гибнущий корабль передо мной. Огромный исковерканный каркас из алюминия и проволоки. Он горит, извивается как живой, огромные языки пламени, клубы дыма и гари поднимаются в синее небо. Вокруг снуют люди, не решаясь приблизиться к полыхающему аду. Вперед! Там же наши товарищи! Я отчаянно бросаюсь навстречу дьявольскому огню и мгновенно задыхаюсь от дыма и жара. За мной последовали и другие. Замотав голову одеждой, мы пытаемся пробиться вперед. Чувствую, как горят мои брови и ресницы. Тысячи обжигающих языков пламени тянутся к нам, шипят на людей, вознамерившихся отнять их добычу.
Большая группа скаутов, случайно оказавшаяся неподалеку от трагедии, весьма быстро и компетентно приступила к спасательным работам, используя лопаты и ведра. Но все, что им удалось сделать, — это вытащить из огня несколько обгоревших тел. Внезапно в толпе раздались крики: «Живой! Живой!» Радость оказалась недолгой — несчастный умер прямо на носилках. Вскоре удалось вытащить еще одного живого человека. Я тотчас узнал его — это был командир швартовочной команды лейтенант фон Блойль. Бедняга умер вечером того же дня в госпитале в Берлине.
Страх парализовал столицу. Страх поселился в наших душах, душах молодых офицеров, недавно прикомандированных к воздухоплавательному дивизиону. Это было ужасное начало нашей карьеры.
Этот день в редакции «Ежедневного обозрения» в Берлине начался с совещания, на котором рассматривалась информация по предстоящему полету дирижабля «L2». Шеф службы новостей внимательно и с удовольствием скользил взглядом по тексту статьи. Здесь было все: история вопроса, фамилии комиссии, гостей, экипажа и даже наземной команды. «Как передано настроение? Ага! Прекрасное осеннее утро… Воздушный великан величественно… Замечательно!»
«Простите, господин Неффе, ваш племянник тоже там?» — Шеф обращается к пожилому коллеге. «Парень, как стал нашим репортером, совсем отбился от рук, напросился в полет. Придется устроить ему головомойку», — добродушно ворчит тот.
Бумаги путешествуют по типографии, нумеруются полосы, печатаются материалы, стрекочут наборные машины, стучат гильотины… Один из сотрудников подбегает к шефу: «Тут еще кое-что по дирижаблю! Инцидент в момент старта. Отказал один из двигателей. Требуется ремонт». Вечерний выпуск газеты постепенно обретал великолепную динамику.
Громкий топот ног в коридоре отвлек шефа от приятных мыслей. Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался телефонист. Едва переведя дыхание, он выпалил: «Цеппелин сгорел!» Столбняк! Пожилой коллега, бледный как мел, медленно опускается на стул. Придя в себя, шеф суетливо пытается его успокоить: «Ваш племянник наверняка жив и находится в больнице». Затем неловко сует ему в карман 500 марок, на всякий случай.
Вскоре потрясенный дядя стоит у пожарища и растерянно смотрит на закопченных людей, убирающих остатки некогда прекрасного корабля. Рядом проносят обгоревший труп. Потухший взгляд дяди останавливается на группе молодых людей, стоявших неподалеку. Среди них были я и тот гражданский тип, которого комендант также ссадил с дирижабля. Старик замер, не веря своим глазам. Племянник также заметил его. Сорвав с себя шляпу и крикнув мне, что это его дядя, редактор «Ежедневного обозрения», он бросается ему в объятия. Их счастью не было конца, они плакали и смеялись одновременно. Немного успокоившись, они тепло распрощались со мной и сели в автомобиль. Немного отъехав, тот остановился. Из него вышел дядя, быстро подошел ко мне и сунул что-то в руку. Хлопнув меня по плечу, он вернулся в машину и уехал. Придя в себя, я посмотрел, что у меня в руке. Это были 500 марок, огромные по тем временам деньги. Для нищего лейтенанта, живущего от зарплаты до зарплаты, это было целое состояние. Таким образом, деньги, предназначавшиеся ранее для ужасной цели, неожиданно скрасили унылое существование молодого офицера.
Информация