Тайна двух дневников: лейтенанта Бориса Ревина и хирурга Николая Амосова
"Не умеете агитировать, господа фашисты. Русский человек в плен к вам не пойдёт. Не обещайте "златых гор", мы их знаем достаточно. Марш с нашей земли, если вы не хотите крови. Врёте вы, что Разбита Красная Армия. Слабо вам от ударов Кр. Армии. Блиц Криг провалился с треском. Вы ещё вершка земли у нас не отбили после Зимы. И дальше будем бить вас и бить. Не помогут Ваши Ю-88 и мессеры. Вряд ли вы Согласитесь ещё Зиму "гостить" у Нас". Будто заклятие, будто армейскую молитву против врага писал в своём дневнике лейтенант Борис Трифонович Ревин.
Жанр военных записок берёт своё начало ещё с античных времён ("Записки о Галльской войне" Юлия Цезаря, "Римские войны" Аппиана). Данный жанр представляет собой воссоздание событий войны глазами исторического лица, которое является их реальным участником. Можно сказать, что это история, прошедшая через призму сознания современника и ставшая его жизненным опытом. Уникальность записок в том, что события прошлого представлены в них как современное, "происходящее" с автором здесь и сейчас.
Полевые записки лейтенанта Ревина Б.Т.
Сегодня о трагической судьбе второй ударной армии Волховского фронта, которая в ходе Любанской наступательной операции 1942 года оказалась в "котле" в районе станции Мясной Бор, известно много. Собраны воспоминания уцелевших участников событий, открыт доступ к архивным документам. И всё же ценность каждого нового свидетельства по-прежнему представляется очень высокой. Тем более, если речь идёт о записях личного характера.
Дневник лейтенанта Ревина Б.Т., на фотографии — автор, но уже в чине майора (снимок сделан в Польше, в 1946 году). Содержание дневника — описание повседневной жизни небольшого технического подразделения Красной Армии, в конце весны — начале лета 1942 года стоявшего у переправы через реку Волхов.
Более точные сведения об авторе дневника удалось найти в электронном банке документов "Подвиг народа". Полное имя — Борис Трифонович Ревин. Родился в 1911 году в селе Сарбай Подбельского района Куйбышевской области. В 1938-1939 годах проходил срочную службу в армии. Член ВКП(б) с 1939 года. На фронт был призван 1 ноября 1941 года Новоспасским райвоенкоматом. С 1 января по 22 февраля 1942 года участвовал в боях в составе 53-й стрелковой бригады. В ходе Любанской наступательной операции 25 января в районе Мясного Бора получил контузию, но остался в строю.
В армию он был призван в возрасте 27 лет, на момент написания дневника ему было более 30 лет.
С 22 февраля 1942 года, будучи взводным 87-й эвакороты бронетанковых и механизированных войск второй ударной армии Волховского фронта, занимался эвакуацией танков в район станции Мясной Бор и деревни Ямно. За умелую постановку оперативной работы был назначен командиром 87-й эвакороты.
Обратимся к историческому контексту. 13-25 января 1942 года войска второй ударной армии Волховского фронта, прорвав оборону противника у населённого пункта Мясной Бор, начали продвигаться к городу Любани с перспективой выйти на соединение с войсками Ленинградского фронта и прорвать блокаду Ленинграда. Участок прорыва (12-16 километров) был оставлен за спиной наступавших. Германское командование перебросило в район боевых действий подкрепление — 15 дивизий вермахта. Участок прорыва у Мясного бора был перекрыт, вторая армия оказалась в окружении, было прекращено снабжение продуктами и боеприпасами. 30 апреля наступление было прекращено, но ещё до середины мая вторая ударная армия продолжала удерживать юго-восточный рубеж. 23-25 мая был получен приказ о прекращении наступательной операции и организованном отходе. Проход, который удерживали бойцы 52-й и 59-й армий, составлял от 250 до 500 метров в ширину и до пяти километров в глубину. 22-24 июня начался массовый отход из "кольца" под непрерывным обстрелом. 25 июня утром "коридор" к Мясному Бору был полностью перекрыт, однако отдельные попытки прорваться продолжались до 29 июня. После чего войска Волховского фронта перешли к обороне.
Дневниковые записки Ревина относятся как раз таки к трагическому периоду действий второй армии. Записки Ревина охватывают промежуток от 28 апреля до 11 июля 1942 года. Всего в дневнике 22 записи.
Небольшой по объёму текст содержит комплекс сюжетов, удивительно точно очерчивающий картингу трагического завершения Любанской операции. Это бомбардировки и артобстрелы, которые, как известно, в этот период практически не прекращались, за 22 дня Ревин описывает 18 эпизодов. Ревин останавливается на оценке устройства немецких укреплений и технического оснащения. Подробно описывает агитационные листовки, призывающие красноармейцев сдаваться в плен. Тяжелое положение местных жителей автор видит собственными глазами, о многом узнаёт от вышедших из окружения.
К катастрофе у Мясного Бора он обращается неоднократно, упоминая недостроенную узкоколейку, непроезжую заболоченную дорогу, попытки пешей доставки пищи и боеприпасов, страдания и героизм людей. Описывает бои за коридор и отчаянный прорыв из котла по "дороге смерти", уцелевших и погибших товарищей: "Слава вам, доблестные воины земли русской. Родина вас не забудет. Ваши безымянные могилы запомнит многомиллионный народ. Надвигаются большие события. Очевидно, скоро будет известно, когда закончится война. Долой Гитлера. Да здравствует мир по всём мире".
Безусловно, все дневниковые записи требуют всестороннего анализа, но мы сейчас остановимся на личности автора.
Каким был лейтенант Ревин, один из командиров второй ударной армии, до того, как для всей страны она превратилась в "армию предателей-власовцев"? Попробуем разобраться.
Дневниковые записки занимают всего 23 листа небольшой записной книжки. Записная книжка самодельная. Из картонной обложки армейской методички вынуты все страницы, взамен вставлена пачка листов желтоватой писчей бумаги размером 210,5 х 170 мм. Они пришиты по линии сгиба толстыми коричневыми нитками прямо к дерматиновому корешку.
Текст дневника в основном написан химическим карандашом, только на четырёх первых страницах — фиолетовыми чернилами. Перо аккуратное, карандаш всегда тщательно заточен, почерк ровный, "бисерный". Похоже, что сам процесс письма Ревин ценил, как одно из редких удовольствий, напоминавших в условиях фронта о мирной жизни. Он явно старался выбирать подходящее время и место для этого занятия, о чём говорят идеально ровные строчки, чистая, не замусоленная бумага без пятен от коптилки, нечистых рук, влаги.
А вот последние записи в дневнике выглядят иначе: карандаш размазывается, почерк становится крупнее и размашистее. Промежутки между датами записей всё больше. По срокам они соотносятся с эвакорейдами и передислокацией. По описанию обстановки в районе расположения роты можно убедиться, что как раз в это время происходили ожесточённые бои, закончившиеся отступлением за Волхов.
Кем был автор до войны? В какой социальной среде воспитывался? Он родился в нижневолжском селе Сарбай и призывался из сельского Новоспасского района. В дневнике упоминает свои занятия сельским хозяйством. Несмотря на это, явных признаков принадлежности к традиционному крестьянству он не обнаруживает, разве что однажды замечает: "Раньше я любил песни, теперь я их почти не пою", — и приводит пословицу: "Без песен рот тесен". Но вряд ли это можно рассматривать как фольклорный опыт, тем более что контекст — невесёлое 1 мая 1942 года. В 1930-1940-е годы хоровое исполнение советских песен уже потеснило традиционный репертуар и повсеместно стало непременным элементом праздничного комплекса.
В дневнике фразы построены грамотно. Лексика литературная, но ограниченная по составу, заметна осведомлённость в технических вопросах. Грубых орфографических ошибок тоже нет.
Имеют место описки — почти слитное написание слов, пропуск букв и т.п. Такие погрешности могут быть связаны с сильным переживанием того, о чём человек пишет, а могут объясняться и неудобным для письма положением (например, на коленях или на низком ящике вместо стола).
Правила пунктуации соблюдаются непоследовательно, часто точки и запятые еле заметны. Много раз наблюдается употребление прописных букв в начале слова. Возможно, это особенность почерка, однако ряде случаев можно предположить, что таким образом подчёркивается значимость написанного: "Привет доблестным защитникам родины. Нашим Героям Красноармейцам"; "Слава Нашим — Лётчикам — Соколам".
Почерк, как уже говорилось выше, аккуратный, "бисерный". При манере писать бегло, не выводя каждую букву в отдельности, почерк выдаёт человека, получившего неплохую школу чистописания.
Стиль изложения заслуживает отдельного внимания. Он эмоционален, несмотря на свою лаконичность, есть элементы образных описаний: "Ночью стреляла артиллерия. Молниями сверкали снарядные разрывы. Немцы били картечью по нашим передовым и по переправе. Над моей головой пролетел самолёт немецкий. Он бросил большую осветительную Раму. Она долго горела ослепительным светом, постепенно снижаясь, оставляя после себя Столб белого дыма. Погода была тихая, дым стоял долго, принимая различные зигзаги. Затем ракета потухла. Артиллерия продолжала бить".
Несколько раз в дневниковых записях фигурирует Чёртов Мост — исторический топоним, получивший известность во время перехода А.В. Суворова через Альпы.
Для лейтенанта Ревина Чёртов Мост — символ русской воинской доблести, его взятие — максимально трудное и почти невыполнимое задание. Он сравнивает данный образ с действиями красноармейцев в районе Мясного Бора. Например, описывая 14 мая попытки наладить снабжение бойцов второй армии: "Люди под страшным вражеским огнём несут на себе снаряды, продукты, патроны. Увязая по колени в грязи, совершая подвиг и беря Чортовы Мосты каждодневно".
Интересно, что автор редко говорит "я", он говорит "мы", "нас": "Немцы не в состоянии преодолеть нас". А в дневниковой записи от 1 мая 1942 года он пишет: "Не привыкли мы встречать его так. Раньше Первого Мая мы обычно проводили сев, т.е. усиленно работали".
Он обращается к воображаемым собеседникам — бойцам Красной Армии, советским конструкторам, гитлеровцам: "Не умеете агитировать, господа фашисты. Русский человек в плен к вам не пойдёт. Не обещайте "златых гор" мы их знаем достаточно. Марш с нашей земли, если вы не хотите крови. Врёте вы, что Разбита Красная Армия. Слабо вам от ударов Кр. Армии. Блиц Криг провалился с треском. Вы ещё вершка земли у нас не отбили после Зимы. И дальше будем бить вас и бить. Не помогут Ваши Ю-88 и мессеры. Вряд ли вы Согласитесь ещё Зиму "гостить" у Нас"; "Нашим конструкторам срочно нужно дать новую боевую Машину".
Но из текста нельзя узнать, в каком воинском подразделении служил автор, каково его семейное положение. Из личных данных — только фамилия, инициалы и звание на форзаце дневника, но и они могли быть вписаны позже.
Из дневниковых записей видно, что Борис Трифонович мучается, испытывает неудовлетворённость своим сегодняшним положением. Неоднократно восхищаясь героизмом своих товарищей, он как будто не придаёт значение своей работе: "Получено задание по разведке. Ушли тов. на разведку. Задание Ответственное. Хотелось мне на это задание пойти. Чем опаснее, тем больше мне хочется на это задание пойти". Потом он пишет: "Хочется. В Авиацию. Умереть, но со Славой. Вот моя мечта".
Он переживает по поводу своего перевода из передовых частей в зону технического обеспечения, который произошёл после того, как Ревин в ходе прорыва 25 января получил контузию. В условиях наступательных операций рота Ревина эвакуировала, отремонтировала и вернула в строй около 400 единиц тяжёлой техники, из них 75 танков.
Впоследствии лейтенант Ревин достойно и мужественно сражался. Из архивных документов удалось узнать, что он участвовал в Синявской операции в сентябре 1942 года, в прорыве блокады Ленинграда, был награждён орденом Красной Звезды, медалями "За боевые заслуги" и "За оборону Ленинграда".
Николай Амосов: "Больше не убивают!"
Также особый интерес для анализа представляют военно-полевые записки врачей, которые имеют давнюю историческую традицию (Н.И. Пирогов "Севастопольские письма", В.В. Вересаев "Записки врача. На японской войне").
Интерес заключается в том, что военно-полевой хирург зачастую оказывается в самом центре военных действий, но при этом его записки могут представить нам иной взгляд на войну, иную концепцию автора.
Военно-полевые записки Героя Социалистического Труда Н.М. Амосова состоят из 15 глав. Только в трёх названиях глав зафиксированы даты ("Февраль 42-го. Калуга", "Лето-осень 42-го. Калуга", "Весна-лето 43-го").
В основном главы носят названия городов и тех населённых пунктов, в которых приходилось дислоцироваться военно-полевому госпиталю ("Егорьевск", "Подольск", "Угольная", "Хоробичи").
Каждый населённый пункт мы видим глазами хирурга с точки зрения удобства расположения госпиталя: "Большой сарай — для сортировки, другой — для ходячих больных, домики — резерв для палат... А если школа, да ещё двухэтажная, да со стёклами — так это вообще мечта: там всё можно развернуть!" (здесь и далее цитаты из книги Амосов Н.М. ППГ-2266, или Записки полевого хирурга. Киев, 1975).
Манера повествования Амосова с выхватыванием отдельных эпизодов становится настолько эмоционально сильной и яркой, что не требует никаких комментариев и слов о каждодневном подвиге, который совершали врачи: "Только вскрыли живот: бомбы! одна, другая, совсем рядом. Посыпались стёкла. Все наши держались мужественно, никто не нарушил асептику. Лида боится самолётов, но и она только присела, выставив стерильные руки вверх".
Другая стилистическая особенность записок Н.М. Амосова проявляется в эпизодах описания экстремальных ситуаций, когда от врача требуется быстрое принятие решения. В таких ситуациях мы видим внутренний монолог врача. Такая манера изложения как бы отражает внутреннее состояние автора в момент критической ситуации: врач отдаёт сам себе команды.
Яркий пример такого внутреннего монолога предстаёт в эпизоде спасения раненых из разбомбленного поезда: "Сколько здесь людей? Сто, двести? Сколько живых Что мы можем сделать — горстка медиков? Стоп! Работать. Напоить нужно... Нечем. Не догадались. Помощь вызвать".
На страницах записок можно увидеть ту личную войну, которую ведёт Амосов с самого начала, когда попадает на фронт и понимает, что должна быть найдена альтернатива ампутации при ранениях коленного сустава и бедра. Поэтому довольно часто в записках хроника боевых действий на равных сочетается с описанием личных побед врачей в области хирургии. Сообщение о грандиозном наступлении войск под Сталинградом 23 ноября автор совмещает со статистикой удачных операций по огнестрельным ранениям.
На страницах записок автор много размышляет о героизме. Он пишет, что за всю войну лишь единожды был свидетелем героического, броского поступка (атака советским лётчиком нескольких немецких истребителей в октябре 1941 года в Сухиничах). Но Амосов говорит и о другом героизме: ежедневное, ежечасное, "коллективное мужество", которое наблюдали врачи в госпиталях: "Сколько из них плакало и кричало в палатках, при перевязках и наших хирургических процедурах? Единицы... Кто из них просил себе частного, отдельного снисхождения или льготы по тяжести ранения или по чину? Единицы".
Рассуждая о мужестве принятия решения об ампутации, автор делает вывод: если солдат может принимать такие решения, то может решать и в бою.
В конце своих записок Амосов как непосредственный свидетель всех этих невероятных страданий раненых рассуждает о национальном характере: такое мужество — это не просто военная дисциплина, это величие национального духа.
И самое главное сообщение о войне — капитуляция Германии — у Николая Амосова выражается в одной простой мысли: "Больше не убивают!"
Военный записки позволяют нам не только сохранить память об отдаляющейся от нас с каждым годом истории войны, но и взглянуть на неё глазами разных людей. Ценность военных воспоминаний заключается и в том, что они знакомят нас с именами малоизвестных героев, которые совершали свой каждодневный подвиг. Но, наверное, самое главное качество военных записок в том, что благодаря элементу "присутствия" автора они могут стать уникальным материалом для изучения не только психологии личности в экстремальных условиях, когда усталость, опасность и смерть становятся нормой, но и самой психологии войны.
Информация