Ровесница германского маузера – российская винтовка образца 1891 года (часть 3). Документы продолжают рассказывать…

Затвор С.И. Мосина действительно очень сильно отличался от затвора Л. Нагана прежде всего тем, что его можно было разбирать без отвертки. Затвор Нагана состоял из меньшего количества деталей, был проще, но для его разборки нужно было отвернуть два винта. А теперь представьте себе наших «солдат от сохи», каждый день закручивающих и раскручивающих эти винты. Во что эти винты они превратят очень скоро? Не говоря о том, что их можно легко уронить и потерять. Теперь понятно, почему члены комиссии так настаивали именно на затворе Мосина? Это было техническое устройство, сделанное человеком, знающим своих солдат!

В журнале оружейного отдела Арткома ГАУ от 20-го марта 1891 года подробно излагаются результаты испытаний. Обе винтовки, как отмечалось, имели недостатки. При этом 14 членов Комиссии отдали предпочтение винтовке Нагана, а 10 – винтовке Мосина. После испытаний В.Л. Чебышев написал собственное, как тогда говорили, «отдельное» мнение, утверждая, что причина большого числа осечек в ружьях Мосина (499 – против 123-х у Нагана) произошло не потому, что ружья Мосина хуже конструктивно, а потому, что ружья Нагана были лучше изготовлены. И это было правдой. И Чичагов, и посланный в Льеж для приема ружей офицер постоянного состава Офицерской стрелковой школы капитан лейб-гвардии Литовского полка И.И. Холодовский докладывал и об изысканном, даже «щеголеватом» качестве изготовленных там винтовок Нагана.

Тогда было решено принять «коробчатую пачку системы Нагана ввиду предпочтения, отданного ей войсками и удобства укладки самих пачек». Общее же заключение Оружейного отдела имело следующий вид: «...обе пачечных системы действовали на опытах все время вообще удовлетворительно, и в этом отношении трудно было бы отдать предпочтение одной системе перед другой. Как выяснилось из рассмотрения самих образцов, разъяснений лиц, знакомых с заводским производством оружия, пачечные ружья иностранца Нагана, сравнительно с такового же капитана Мосина, представляют собой механизм более сложный для выделки» [9]. Все! Последнее замечание как раз и стало той соломинкой, которая «сломала спину верблюда». Испокон века русские военные стремились к оружию, которое «представляло собой механизм более простой для выделки», даже, возможно, и в чем-то худший, но главное – простой, а простой это еще и однозначно… дешевый!


Патроны к винтовке М1891: слева – опытный, справа – серийный.

Но вот как быть со словом «русская»? Если быть точным, тогда уж русско-бельгийская, а если вспомнить, что ствол у нее был по сути дела копией ствола Лебеля, то тогда могли появиться претенденты на включение в название слова «французская». И как в таком случае называть принятые на вооружение русской армии винтовки систем Бердана, Крнка, Круппа, Шнейдера, а позднее еще Мадсена и других? В результате текст приказа изменился. Был предложен полностью обезличенный вариант, в котором имена создателей данного образца винтовки не упоминались совсем. То есть если сам Наган на включение своего имени в название не настаивает, то… и мы не будем о нем говорить.

Ну, а царь подумал и высочайше повелел именовать ружье «3-линейною винтовкою образца 1891 г.» То есть и слово «русская» выбросил, причем вовсе не потому, что он «благоговел перед Западом», а как раз заботясь о репутации России, и чтобы не создавать вполне возможных неприятных прецедентов на будущее.

Впрочем, действительно, данная винтовка явилась результатом труда многих конструкторов: затвор сконструировал С.И. Мосин, способ заряжения и обойму – предложил Наган, патрон к ней и ствол – полковник Роговцев и такие члены комиссии, как полковник Петров и штабс-капитан Савостьянов. Можно было бы дать винтовке, как об этом уже говорилось выше, и двойное название: Мосина-Нагана. Но имя иностранца во время правления Александра III не представлялось приемлемым в названии оружия для российской армии. Возможно ли было дать винтовке имя одного только Мосина? С нашей сегодняшней точки зрения современности, разумеется, можно, поскольку за Мосиным официально признавалось авторство на главные части ружья. Но тогда Комиссия и Оружейный отдел ГАУ посчитали это невозможным, поскольку всем было известно, что капитан был не единственным автором, т.к. имелись части, которые и сам С.И. Мосин заимствовал у Нагана, да и само его ружье в ходе работы над ним и испытаний совершенствовалось в соответствии с указаниями членов Комиссии, то есть Мосин… претворял в жизнь при этом уже не свои, а чужие идеи!

После утверждения образца винтовки Наган получил от российского правительства оговоренную сумму премии в 200 000 рублей. Но ему были поставлены условия: передать в полную и исключительную его, то есть правительства, собственность все уже взятые им привилегии (патенты) на его ружье и те, которые он мог бы получить на пять (!) лет вперед: технологические чертежи винтовки, технологическую оснастку – лекала, и все инструменты, необходимые для ее качественной выделки: а еще информацию обо всех допусках и размерениях деталей его ружья, а еще о сортах сталей в нем применяемых, и их стоимости, применяемом Наганом способе закалки ствола и т.д. Кроме того, от него требовалось приехать, если того потребует дело, в Россию вместе со своим мастером на предмет технологического, так сказать, вспомоществования при фабрикации нового образца. То есть говоря опять же языком современности, Нагана попросту надули, так как все вышеозначенное должно было являться по всем законам и божеским и человеческим предметом ОТДЕЛЬНОЙ СДЕЛКИ! Но, видимо, ему настолько надоела вся эта возня с хитроумными… русскими – ну как тут иначе сказать, по-другому и не скажешь, что он на все эти требования согласился, лишь бы хоть что-то за свои труды получить.


Памятник С.И. Мосину в Сестрорецке.

P.S. Очень может быть, что причиной такого его поведения стала другая финансовая история, связанная с его конструкторской деятельностью. Известно, что французская фирма «Рикте» предлагала ему крупную сумму денег – 600 000 франков, а после отказа уже 1 000 000 за его прикладной магазин, отвергнутый в России. И Мосин… как об этом очень любили писать в книгах советской поры, «как истинный патриот» от этих денег отказался. Нам сегодня трудно понять психологию тех людей и мотивы их поступков. Однако, давайте все же подумаем, а «патриотизм» ли это? Дело в том, что его магазин, по сути, уже тогда был не нужен в России, время таких магазинов прошло. И он, как его конструктор, должен был это понимать лучше всех остальных! И продав его французам (тем более французам, искавшим после поражения в 1871 году сближения с Россией!), он никакого бы вреда своей стране не нанес. Понятно, что, как офицер российской императорской армии, он не просто мог опускаться до уровня купцов и мещан, и вести торговлю с иностранной фирмой… в личных интересах. Это было против сословных понятий. Но… он вполне мог получить от нее деньги и, будучи патриотом и офицером, отдать их на нужды военных госпиталей, учредить стипендии кадетам военных училищ, то есть обогатить свою Отчизну, между тем, как он ее, получается, этих даровых денег лишил! И можно не сомневаться, что нашлись уже тогда люди, которые ему все это объяснили и открыли на этот его поступок глаза, указав, что не слишком благоразумно он поступил, после чего он уже стал, возможно, иначе смотреть на это и, конечно, сожалел, что так поступил. Трагическая, в общем-то, история вышла в итоге, не так ли, и остается только пожалеть, что С.И. Мосин в нее попал.

Вот она, эта винтовка Мосина с магазином в прикладе, с которой все это и началось!

Примечания (продолжение)
9. Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. Ф. 4. Оп.39/6. Л. 34. (далее – АВИМАИВВС)
10. Ильина T. H. Судьба винтовки // Орел №1,1991 г. С.38.
11. Ильина T. H. Судьба винтовки // Орел №1,1991 г. С.39.
12. АВИМАИВВС. Ф. 6. Оп. 59. Д. 5. Л.6.

Продолжение следует…