«Русский» коллаборационизм: апофеоз безволия
Во время Великой Отечественной войны нашлись советские граждане, которые были на той, немецкой, стороне — в рядах вермахта, СС, военизированных и полицейских образований. А сегодня находятся почитатели этих людей, предавших свою страну. Многие из них любят порассуждать о 2 млн русских, которые воевали с СССР на стороне Германии по идейным соображениям: дескать, настолько ненавистны были им проклятые большевики-комиссары. Говорится и о «второй гражданской войне». На самом деле в основе коллаборационизма лежало вовсе не идейное отрицание Советской власти. Да, было много убеждённых противников коммунистов, однако не они определяли лицо «русского» коллаборационизма.
Ужасы эти изрядно преувеличены, отношение к коллаборационистам было зачастую весьма либеральным. Вот пример: 31 октября 1944 года британские власти передали советским союзникам 10 тыс. репатриантов, служивших в вермахте. Как только они прибыли в Мурманск, им объявили о прощении, а также об освобождении от уголовной ответственности. Проверку, правда, пришлось пройти, и коллаборационисты провели год в фильтрационном лагере, что вполне логично. После этого подавляющее большинство освободили, более того, начислили трудовой стаж.
Давно открыты данные архивов, которые разоблачают ложь о том, что якобы все или большинство пленных сидели. Историк Виктор Земсков поработал в Государственном архиве РФ, изучил хранящиеся там материалы. Оказывается, к 1 марта 1946 года 2 427 906 репатриантов были направлены к месту своего жительства, 801 152 — на службу в Советскую армию, 608 095 — зачислены в рабочие батальоны Наркомата обороны СССР. А вот 272 867 человек (6,5%) передали в распоряжение НКВД СССР. Собственно, они и сидели.
Самоубийство казаков — страшный конец, который показывает всю глубину отчаяния и обречённости «русского» коллаборационизма.
Тысячи борцов с большевизмом не представляли собой никакой самостоятельной силы, не обладали никакой субъектностью. Сначала они пошли воевать за немцев, потом бросились искать покровительства англо-американцев, надеясь на их помощь и заступничество. А ведь среди коллаборационистов, придерживающихся крайне правых взглядов, было достаточно людей, отлично понимающих, что такое западные демократии. Они знали, что это плутократии, пытающиеся подчинить себе Россию. Тот же Краснов в романе «От Двуглавого Орла к красному знамени» вложил в уста своего героя Саблина слова о том, что главный враг — Англия. И вот люди, ещё вчера воевавшие за антидемократа Адольфа Гитлера, с какой-то слепой надеждой бросаются в объятия этого самого главного врага.
Пётр Краснов (третий слева)
Могут возразить, что Краснов и красновцы использовали пусть и призрачный, но всё же шанс на спасение. Да, это так, хотя показательно, что сами они считали себя полностью зависимыми от каких-то внешних, чужеземных сил. И в этом видна ущербность коллаборационизма, которая выражалась в страшной болезни воли. Если бы эти люди действительно были уверены в своей правоте, они продолжили бы борьбу, вступив, например, в союз с сербскими четниками Дражи Михайловича.
В любом случае можно было сделать попытку, ведь всё лучше, чем сводить счёты с жизнью, совершая страшный грех самоубийства. Однако на поверку оказалось, что никакой веры в себя у этих людей не имелось, была лишь слепая ненависть к большевизму, которая сочеталась с диким страхом перед ним. И эта ненависть пополам со страхом ослепляла и оглушала коллаборационистов. Не Правды они искали, а Силы, увидев её в смертоносных тевтонских армадах. Они встали под знамёна иностранных захватчиков, а это означает политическое самоубийство. А потом многие из них — вполне закономерно — совершили самоубийство буквальное.
Вот показательные строки из дневника некой Лидии Осиповой, страстно ненавидевшей большевизм и желавшей прихода немцев-освободителей: «Бомбят, а нам не страшно. Бомбы-то освободительные. И так думают и чувствуют все. Никто не боится бомб… А я решила по приходе большевиков отравиться сама и отравить Николая [мужа. – А. Е.] так, чтобы он этого не знал». Читать всё это дико, тут открываются какие-то совсем уж жуткие, инфернальные бездны. И опять-таки налицо суицидальность. Отсутствие собственной силы, ненависть и страх — всё это бросало идейных коллаборационистов в крутящуюся воронку самоубийства. Они настолько слились с чужой Силой, что растворились в ней и погибли с нею же вместе.
БОЛЕЗНЬ ВОЛИ
Теперь нужно вспомнить о том, что коллаборационизм существовал и в странах, где никаких большевиков у власти не было. По этому поводу очень хорошо написал Юрий Нерсесов: «Население Третьей Французской республики с колониями к началу войны превысило 110 млн человек… В ряды германской армии попало не менее 200 тыс. граждан Франции. Еще 500 тыс. служило в воинских частях коллаборационистского правительства маршала Петена, которые самостоятельно воевали против союзников в Африке и на Ближнем Востоке, а также вступали в германские соединения, составив, в частности, пехотный полк и артиллерийский дивизион в прославленной 90-й легкой моторизованной дивизии Африканского корпуса фельдмаршала Роммеля. С учетом усердно отлавливавших партизан и подпольщиков полицейских, гестаповцев и фашистских боевиков получается около 1 млн при 80 тыс. погибших.
Та же картина будет и в любой другой европейской стране. От Польши, где при 35 млн довоенного населения только с территорий, оккупированных Германией, в армию и полицию вступило 500 тыс. человек, до Дании, которая, капитулировав перед Германией почти без сопротивления, только в войсках СС на Восточном фронте потеряла убитыми и пленными около 2,5 тыс. человек.
Вот и получается, что доля коллаборационистов в европейских странах, где не было ни ГУЛАГа, ни колхозов, куда выше советской» («Миф о второй гражданской»).
Были, конечно, и там люди идейные, как, скажем, бельгийский эсэсовец Леон Дегрель. Зимой 1945 года он повёл три батальона и три отдельные роты валлонских добровольцев на помощь немецким городам. После боёв под Старгардом в живых осталось лишь 625 человек. Или эсэсовец-доброволец Эжен Воло, последний из тех, кто получил Железный крест в рейхсканцелярии. Хотя таких было меньшинство, а большинство коллаборационистов просто подчинилось Силе, будучи околдовано мощью и безжалостностью немецкой военно-политической машины. То же самое и с большинством «русских» коллаборационистов. Правда, болезнь воли, заставляющая искать Силу (а не быть ей), была присуща и идейным пособникам Гитлера.
Надо сказать, что у нас эта болезнь воли роковым образом накладывается на давнишнее наше западничество, присущее самым разным людям, причём даже тем, кто очень и очень далёк от коллаборационизма. В Западе видят Силу, перед которой склоняются. Не Правду, а именно Силу, выраженную в безжалостной, всесокрушающей экспансии и безудержном накоплении материальных ресурсов. Эта Сила убивает и порабощает волю, превращая человека в объект, проводника космического могущества. В конечном итоге такими объектами становятся и сами субъекты Силы. Вспомним, что и плутократ — раб своих капиталов.
В 1941–1945 годах большинство русских воевало на стороне Правды, противостоя армадам немецкой Силы. А меньшинство склонилось перед Силой, что сделало его слабым и обрекло на поражение.
Ужасы эти изрядно преувеличены, отношение к коллаборационистам было зачастую весьма либеральным. Вот пример: 31 октября 1944 года британские власти передали советским союзникам 10 тыс. репатриантов, служивших в вермахте. Как только они прибыли в Мурманск, им объявили о прощении, а также об освобождении от уголовной ответственности. Проверку, правда, пришлось пройти, и коллаборационисты провели год в фильтрационном лагере, что вполне логично. После этого подавляющее большинство освободили, более того, начислили трудовой стаж.
Давно открыты данные архивов, которые разоблачают ложь о том, что якобы все или большинство пленных сидели. Историк Виктор Земсков поработал в Государственном архиве РФ, изучил хранящиеся там материалы. Оказывается, к 1 марта 1946 года 2 427 906 репатриантов были направлены к месту своего жительства, 801 152 — на службу в Советскую армию, 608 095 — зачислены в рабочие батальоны Наркомата обороны СССР. А вот 272 867 человек (6,5%) передали в распоряжение НКВД СССР. Собственно, они и сидели.
Самоубийство казаков — страшный конец, который показывает всю глубину отчаяния и обречённости «русского» коллаборационизма.
Тысячи борцов с большевизмом не представляли собой никакой самостоятельной силы, не обладали никакой субъектностью. Сначала они пошли воевать за немцев, потом бросились искать покровительства англо-американцев, надеясь на их помощь и заступничество. А ведь среди коллаборационистов, придерживающихся крайне правых взглядов, было достаточно людей, отлично понимающих, что такое западные демократии. Они знали, что это плутократии, пытающиеся подчинить себе Россию. Тот же Краснов в романе «От Двуглавого Орла к красному знамени» вложил в уста своего героя Саблина слова о том, что главный враг — Англия. И вот люди, ещё вчера воевавшие за антидемократа Адольфа Гитлера, с какой-то слепой надеждой бросаются в объятия этого самого главного врага.
Пётр Краснов (третий слева)
Могут возразить, что Краснов и красновцы использовали пусть и призрачный, но всё же шанс на спасение. Да, это так, хотя показательно, что сами они считали себя полностью зависимыми от каких-то внешних, чужеземных сил. И в этом видна ущербность коллаборационизма, которая выражалась в страшной болезни воли. Если бы эти люди действительно были уверены в своей правоте, они продолжили бы борьбу, вступив, например, в союз с сербскими четниками Дражи Михайловича.
В любом случае можно было сделать попытку, ведь всё лучше, чем сводить счёты с жизнью, совершая страшный грех самоубийства. Однако на поверку оказалось, что никакой веры в себя у этих людей не имелось, была лишь слепая ненависть к большевизму, которая сочеталась с диким страхом перед ним. И эта ненависть пополам со страхом ослепляла и оглушала коллаборационистов. Не Правды они искали, а Силы, увидев её в смертоносных тевтонских армадах. Они встали под знамёна иностранных захватчиков, а это означает политическое самоубийство. А потом многие из них — вполне закономерно — совершили самоубийство буквальное.
Вот показательные строки из дневника некой Лидии Осиповой, страстно ненавидевшей большевизм и желавшей прихода немцев-освободителей: «Бомбят, а нам не страшно. Бомбы-то освободительные. И так думают и чувствуют все. Никто не боится бомб… А я решила по приходе большевиков отравиться сама и отравить Николая [мужа. – А. Е.] так, чтобы он этого не знал». Читать всё это дико, тут открываются какие-то совсем уж жуткие, инфернальные бездны. И опять-таки налицо суицидальность. Отсутствие собственной силы, ненависть и страх — всё это бросало идейных коллаборационистов в крутящуюся воронку самоубийства. Они настолько слились с чужой Силой, что растворились в ней и погибли с нею же вместе.
БОЛЕЗНЬ ВОЛИ
Теперь нужно вспомнить о том, что коллаборационизм существовал и в странах, где никаких большевиков у власти не было. По этому поводу очень хорошо написал Юрий Нерсесов: «Население Третьей Французской республики с колониями к началу войны превысило 110 млн человек… В ряды германской армии попало не менее 200 тыс. граждан Франции. Еще 500 тыс. служило в воинских частях коллаборационистского правительства маршала Петена, которые самостоятельно воевали против союзников в Африке и на Ближнем Востоке, а также вступали в германские соединения, составив, в частности, пехотный полк и артиллерийский дивизион в прославленной 90-й легкой моторизованной дивизии Африканского корпуса фельдмаршала Роммеля. С учетом усердно отлавливавших партизан и подпольщиков полицейских, гестаповцев и фашистских боевиков получается около 1 млн при 80 тыс. погибших.
Та же картина будет и в любой другой европейской стране. От Польши, где при 35 млн довоенного населения только с территорий, оккупированных Германией, в армию и полицию вступило 500 тыс. человек, до Дании, которая, капитулировав перед Германией почти без сопротивления, только в войсках СС на Восточном фронте потеряла убитыми и пленными около 2,5 тыс. человек.
Вот и получается, что доля коллаборационистов в европейских странах, где не было ни ГУЛАГа, ни колхозов, куда выше советской» («Миф о второй гражданской»).
Были, конечно, и там люди идейные, как, скажем, бельгийский эсэсовец Леон Дегрель. Зимой 1945 года он повёл три батальона и три отдельные роты валлонских добровольцев на помощь немецким городам. После боёв под Старгардом в живых осталось лишь 625 человек. Или эсэсовец-доброволец Эжен Воло, последний из тех, кто получил Железный крест в рейхсканцелярии. Хотя таких было меньшинство, а большинство коллаборационистов просто подчинилось Силе, будучи околдовано мощью и безжалостностью немецкой военно-политической машины. То же самое и с большинством «русских» коллаборационистов. Правда, болезнь воли, заставляющая искать Силу (а не быть ей), была присуща и идейным пособникам Гитлера.
Надо сказать, что у нас эта болезнь воли роковым образом накладывается на давнишнее наше западничество, присущее самым разным людям, причём даже тем, кто очень и очень далёк от коллаборационизма. В Западе видят Силу, перед которой склоняются. Не Правду, а именно Силу, выраженную в безжалостной, всесокрушающей экспансии и безудержном накоплении материальных ресурсов. Эта Сила убивает и порабощает волю, превращая человека в объект, проводника космического могущества. В конечном итоге такими объектами становятся и сами субъекты Силы. Вспомним, что и плутократ — раб своих капиталов.
В 1941–1945 годах большинство русских воевало на стороне Правды, противостоя армадам немецкой Силы. А меньшинство склонилось перед Силой, что сделало его слабым и обрекло на поражение.
Автор: Лев