Нативизм вчера и... сегодня

Социальные проблемы общества. Когда в детстве читал этот роман Майн Рида, всегда считал инцидент с тостом против ирландцев проявлением личной неприязни Кассия Колхауна к Джеральду, проявлением ревности. Но, как оказалось, это было не только следствием ревности, но и отражением той атмосферы, в которой в те годы жили американцы. Католики ирландцы и немцы воспринимались ими как явное зло.

Возникновение нативизма (native – «коренной», «уроженец»), то есть североамериканского национализма, с ярко выраженным неприязненным отношением к католикам и иммигрантам, возникло не на пустом месте. Оно было связано с историческим антагонизмом между протестантами и католиками, начало которому положили еще религиозные конфликты XVI‒XVII вв. в Европе. Ну а сложные экономические и социальные трансформации в США в первой половине XIX в. их только усугубили.

Не все люди от природы обладают гибкой психикой, имеют соответствующее воспитание и потому способны к быстрой социальной адаптации. Куда больше тех, которые такие перемены воспринимают как катастрофу, погибель всего и вся. А перемены в жизни американского общества, патриархального в своей сути, были очень значительными. Это и промышленный переворот, и революция в транспорте, которые не только нарушали привычный им уклад жизни, но и, что самое скверное, способствовали притоку большого числа иммигрантов-рабочих. Многие из которых добивались успеха, который коренным американцам даже не снился, что традиционно опять-таки воспринималось как несправедливость. Происходила крайне болезненная смена ценностей. При этом большие группы американского населения с трудом приспосабливались к происходящим переменам и, опять же, традиционно не столько винили в собственных неудачах самих себя, сколько искали виноватых – врагов – виновников возникавших социальных проблем.

И неудивительно, что такие настроения выразились в консолидации людей с определенным уровнем социализации и способствовали возникновению нативизма как движения и нативистских организаций. А те, в свою очередь, наибольшего успеха добились именно в середине 1850-х гг., когда в США имел место кризис американской двухпартийной системы. Вот «ничего не знающие» и заняли место партии вигов и начали претендовать на статус второй партии и ведущей политической силы, поскольку, как известно, «свято место пусто не бывает».

И, конечно же, дело началось с информационной обработки населения. Говорилось и писалось о том, что в стране целых «пять миллионов папистов, четыре с половиной миллиона рожденных за границей, четыре миллиона говорящих на иностранных языках»; и что «все они воспитывались с раннего детства в ненависти к протестантизму». А еще в штатах восемь миллионов людей, «не имеющих англосаксонской крови». То есть, по мнению «незнаек», не менее трети населения США составляли «враги». То есть ларчик всех проблем открывался очень просто: нужно было только лишь от них от всех избавиться – и все проблемы были бы сразу решены. К сожалению, «простые решения» для недостаточно образованных и патриархально воспитанных людей «это самое то», да и можно ли их за это осуждать? В силу своего воспитания и образования, то есть ментальности, они других просто не понимают и не признают.

И надо сказать, что в первой половине XIX в. в США действительно наблюдался очень быстрый рост численности этноконфессиональных меньшинств. В 1820-1860 гг. туда переселилось пять миллионов иностранцев. В той же Ирландии в это время случился «Великий голод», и им просто некуда было деваться. Соответственно, в Калифорнию массами переселялись китайцы и мексиканцы. Как результат, в некоторых городах количество иммигрантов стало превосходить число местных уроженцев, хотя в целом американские католики составляли лишь 10-15 % от общей численности населения. Правда, в таких крупных городах, как Филадельфия и Нью-Йорк, католиков было уже около трети. Особенно много их поселилось в долине реки Миссисипи и в городе Сент-Луис.

В то же время большинство населения США составляли крестьяне и выходцы из крестьянских семей, практически не имевшие никакого образования. Вот среди этой массы населения и стали распространяться идеи о католическом «заговоре», цель которого – захват власти в их «протестантской республике». А нативисты, понятно, спекулировали на религиозных предрассудках «коренных американцев» и их страхе перед иммигрантами, труд которых оказался дешевле их собственного. Поэтому «незнайки» и стали требовать, чтобы на работу их не принимали, что, безусловно, находило поддержку со стороны протестантского населения.

Свою роль играло и стремление многих иммигрантов к созданию обособленных этноконфессиональных общин. Причина этого явления была вполне понятна и заключалась в попытках сохранения своей культурно-национальной идентичности. Тем более что переселенцы оказывались в Штатах в чужеродной и даже подчас враждебной среде. Вот только «коренные американцы» появление таких вот замкнутых сообществ рассматривали как прямое доказательство преднамеренного сопротивления «американизации» и пренебрежительного отношения к их традиционным американским ценностям и образу жизни. Ну, крайне правые протестанты во всем этом видели еще и козни Святого Престола. Открыто заявлялось, что над «свободной, протестантской Америкой» нависла католическая угроза. Кругом иезуиты, они проникают во все учреждения, даже на почту, и делают все, чтобы Америка стала католической страной.

В 1835-1836 гг. были напечатаны «Ужасные открытия» монахини Марии из монастырей Монреаля и признания Ребекки Терезы Рид. И то и другое издания представляли собой откровенные фальшивки, но они упали на добрую почву и потому имели необыкновенный успех. В них рассказывалось о безнравственном поведении монахов и монахинь католических монастырей, массовых прелюбодеяниях и убийствах незаконнорожденных детей. Накануне Гражданской войны только одной книги Марии продали более трехсот тысяч экземпляров – тираж для тех лет просто огромный. Современники писали, что воздействие этой книги на людей было сравнимо разве что с воздействием романа «Хижина дяди Тома» (1851-1852 гг.) Гарриет Бичер-Стоу, вот только тема у нее была совсем другая. Печатались книги-брошюры, в которых рассказывалось о том, что в Европе инквизиция убила миллионы людей, что кровью жертв Варфоломеевской ночи можно было бы наполнить Миссисипи, да так, что она вышла бы из берегов, однако не сообщалось, что протестанты в той же Германии, хотя и не имели там инквизиции, сожгли людей ничуть не меньше, если не больше, чем инквизиторы в Испании, что ужасы кальвинизма и диктат Савонароллы, как провозвестника «новой церкви», были ничуть не лучше…

Понятно, что «крестовому походу католиков» следовало что-то противопоставить. Так, в штате Нью-Йорк в 1849-1850 гг. появился секретный «Верховный орден звездно-полосатого знамени», или «Национальный Совет Соединенных Штатов Северной Америки», который иногда неформально называли «Сэмом». Ну а другим неофициальным названием как раз и было – «незнайки» или «Орден ничего не знающих». И пропаганда их была настолько успешной, что когда «незнайки» в 1855 г. выдвинули кандидатов на выборах всех уровней, они добилась весьма впечатляющих результатов. В палату представителей 34-го конгресса от них прошло 45 сторонников – 19 % состава (83 конгрессмена были демократами, 108 – противниками рабства ‒ республиканцами). В верхней палате членами Американской партии были пять сенаторов. В 35-м конгрессе, который собрался в декабре 1855 г., нативистов было уже 75. По 25-40 % голосов они набирали на региональных выборах. «Незнайками» были многие губернаторы и мэры, во многих штатах их влияние было подавляющим.

В общем, все, с точки зрения нашей сегодняшней осведомленности в области социологии, было очень даже просто и понятно. Широкие массы общества не желали прилагать усилия, чтобы понять сложные причины происходящего, а вместо этого искали простые решения. В первую очередь – это был поиск персонально виноватых, ликвидация которых должна была бы привести к ликвидации проблемы. То есть «теория заговора» дает отличный выход хаотично накопленной и деструктивной социальной энергии. Вот только, долго на «теорию заговора» общественное движение опираться не может, поскольку она реальные проблемы подменяет мнимыми.

Вот почему после пика в 1856 г. движение «незнаек» резко пошло на спад. На повестку дня вышел действительно важный и серьезный вопрос – проблема рабовладения. В Канзасе шли бои между сторонниками рабовладения и его противниками. В итоге нативисты Севера объединились с республиканцами, а расисты на Юге сошлись с демократами. И как итог, уже к осени 1859 г. Американская партия из политической жизни США исчезла. Ну а потом и вовсе началась война, и многие тысячи ирландцев, немцев и прочих иммигрантов пошли в армию, сражаться под знаменами Союза, и никто уже про «папистский заговор» больше и не вспоминал, хотя память о тех событиях в сознании американцев осталась до сих пор и нет-нет да и всплывает наружу.

А что происходит у нас? Да практически все то же самое, что происходило и в США много лет тому назад. Так, член Совета по правам человека при президенте России Кирилл Кабанов, ну прямо как самый настоящий американский нативист 19 века, в эфире телеканала «Царьград» заявил, что мигранты в россиянах видят конкурентов, а отсюда борьба за лучшие места. Его слова вызвали широкий резонанс и заставили задуматься о возможных последствиях миграционной политики. Людей, как и в Америке того времени, коробит от того, что иностранцы, переехав в Россию, не хотят расставаться с привычным стилем жизни, сохраняют традиции и обычаи, что вызывает конфликты с местным населением. Кабанов также сказал, что «следующее поколение потомков мигрантов будет опаснее своих предшественников». И в какой-то степени он прав, поскольку согласно теории поколений именно второе поколение мигрантов, то есть «дети первой волны переселенцев» как раз «ни то ни се», то есть наиболее социально дезориентировано. Ну, на страницах ВО я уже писал о том, что сделать, чтобы поднять среди мигрантов престиж российского гражданства, и повторять содержание той статьи смысла нет. Важно, чтобы все процессы в обществе сегодня подвергались четкому и точному анализу на основе новейших данных современной науки, и чтобы сделанные по ним выводы как можно скорее превращались в нужные обществу законы.