России верный сын. Николай Николаевич Раевский
Николай Николаевич происходил из древнего польского рода, представители которого прибыли в Московское государство в далеком шестнадцатом веке во время правления Василия III. На протяжении нескольких столетий верой и правдой служили Раевские государям московским, хотя и не снискали при этом высоких должностей. Самых больших карьерных успехов достиг дослужившийся до чина бригадира дед будущего генерала, участник Полтавской битвы и владелец многочисленных имений. Отец Раевского, Николай Семенович, служил в Измайловском, а позднее в Азовском пехотном полках. Он добровольцем принял участие в русско-турецкой войне и в апреле 1771 скончался в Яссах от полученных ранений. Супруга его — Екатерина Самойлова — была дочерью известного сенатора Николая Самойлова и спустя год после свадьбы (в 1770 году) родила мужу сына Александра, а 14 сентября 1771 — Николая. Впоследствии Екатерина Николаевна снова вышла замуж — за генерала Льва Давыдова. У них было трое сыновей, единоутробных братьев Раевского (Петр, Александр и Василий) и дочь Софья. К слову, двоюродным братом Николая Николаевича был легендарный командир партизанского движения Денис Давыдов.
Несмотря на это, отважный генерал считал, что сражение необходимо продолжать, и был весьма недоволен, получив приказ об отступлении. После отхода из Можайска Раевский сутки командовал арьергардом, успешно отбивая атаки Мюрата, а в начале сентября присутствовал на военном совете, прошедшем в Филях. Свою точку зрения Николай Николаевич высказывал последним, и она совпала с мнением главнокомандующего — Москву необходимо оставить. В ходе кутузовских марш-маневров Раевский руководил различными арьергардными частями. В условиях быстро меняющейся обстановки, ожесточенных кровопролитных стычек с рвущимся вперед противником ему неоднократно приходилось действовать на свой страх и риск, принимать нестандартные решения. Наконец в конце сентября армия русских стала лагерем в селе Тарутино. Отступление закончилось, однако это еще было необходимо донести до преследующего их противника. После упорнейшего боя Мюрат уверился, что русские солдаты отходить больше не намерены. В боевых действиях наступило некоторое затишье, а седьмой корпус был отведен на переформирование. Благодаря неутомимой работе по обучению новобранцев три недели спустя корпус Раевского снова превратился в боеспособное соединение и принял участие в операции под Малоярославцем, где 24 октября разыгралось второе по значимости (после Бородинского) сражение Отечественной войны. Восемь раз город переходил из рук в руки, и хотя, в результате, французы заняли его, Наполеон был вынужден поставить крест на решении двигаться на Калугу и повернул свою «великую армию» на разоренную Смоленскую дорогу.
За действия под Малоярославцем Раевский был награжден орденом Святого Георгия третьей степени, а вскоре Кутузов предоставил ему самостоятельные действия в авангарде. В середине ноября у Красного авангард русских отрезал путь к отступлению целому ряду вражеских корпусов. Седьмому корпусу Раевского пришлось выдержать трехдневный кровопролитный бой с частями Богарне и остатками корпуса Нея. Одному из самых известных маршалов Наполеона пришлось отказаться от дальнейших атак и сбежать через Днепр по тонкому льду, потеряв всю артиллерию и двенадцать тысяч солдат пленными, многие из которых выразили желание сдаться лично Раевскому. После успешного окончания Отечественной войны Николай Николаевич попросился в отпуск, однако по дороге домой тяжело заболел и прибыл к родным в январе 1813 в критическом состоянии. Постоянное перенапряжение, а также многочисленные ранения и контузии сказались на здоровье генерала. Окончательно поправился он лишь к весне, а в апреле уже вернулся в действующую армию, возглавив элитный гренадерский корпус. В мае его солдаты проявили себя в боях под Бауценом и Кёнигсвартой.
Необходимо сказать несколько слов и о самом полководце. Раевский резко выделялся на фоне прочих военачальников. Современники отмечали, что в битве генерал испытывал настоящее упоение, абсолютно забывая об опасности. В то же время после длительных сражений он переживал упадок сил и опустошение. Раевский пользовался среди коллег и подчиненных огромным уважением, однако был обделен официальным признанием. Сам он по этому поводу сокрушался: «Интриги и связи делают все, заслуги — крайне мало». Манеру генерала общаться с подчиненными описал русский писатель Иван Лажечников: «Никогда Николай Николаевич не суетился в распоряжениях: в пылу сражения отдавал приказы спокойно, ясно, толково, будто находился у себя дома; всегда спрашивал исполнителя, ясно ли его приказание, и если считал, что недостаточно ясно, без сердца повторял. Он имел особый талант привязывать подчиненных к себе». А Денис Давыдов говорил: «Раевский всегда один и тот же с ровными себе и старшими, пред войсками в мирное время и в огне битв, в кругу знакомых и незнакомых: спокойный приветливый, скромный, и в то же время сильный, чувствующий свою силу и невольно дававший оную чувствовать…».
Военные действия возобновились в августе 1813. Антинаполеоновская коалиция усилилась — к России, Пруссии и Англии примкнули Австрия и Швеция. Объединенное войско союзников достигало 227 тысяч солдат против 165 тысяч у Наполеона. Однако Раевский, переведённый вместе со своим корпусом в Богемскую армию австрийского фельдмаршала Шварценберга, сильно сомневался в полководческих талантах союзных военачальников. Как оказалось не зря — в конце августа благодаря четким и согласованным действиям Наполеон в сражении при Дрездене разбил более многочисленные союзные войска, вынудив части Шварценберга отступить в Богемию. Однако спустя несколько дней части Раевского приняли участие в победоносном сражении под Кульмом, где был расколочен французский корпус генерала Вандама. За эту битву Николай Николаевич удостоился ордена Святого Владимира первой степени.
В октябре 1813 союзные войска приблизились к Лейпцигу. Сюда же стянул все наличные силы и Наполеон, твердо решивший дать генеральный бой. 16 октября в этом месте произошло крупнейшее сражение эпохи, прозванное «Битвой народов» и окончившееся к 19 октябрю поражением французского императора. Гренадерский корпус Раевского особенно отличился в этом бою. Наполеон, решивший одним мощным ударом, опрокинуть правый фланг союзников, сосредоточил в месте готовящегося прорыва около сотни эскадронов конницы, на одно построение которых согласно сохранившимся сведениям ушло более двух часов. Мощнейшая атака началась в три часа дня, и ни одно соединение союзников не могло задержать могучие кавалерийские лавы, разделившиеся на два потока. Раевский, видя наступление противника, приказал своим полкам, занявшим позицию между селениями Госса и Ауенгейм, сформировать плотные каре. Современник описывал это: «Громады французской конницы своим приливом поглотили свернувшиеся в карей гренадерские полки, и бросались в промежутки их, выискивая возможность вклиниться. Мужество французов бесполезно истощалось против храбрецов, предводимых Раевским». По легенде сам Александр I в изумлении вскричал: «Каковы гренадеры!». Вследствие стойкости солдат Николая Николаевича союзники успели подтянуть резервные части, и атака вражеской кавалерии была отбита. А тем временем гренадерский корпус уже противостоял подошедшей французской пехоте маршалов Удино и Виктора, разметавшей остатки союзных сил и захвативших Госсу и Ауенгейм. Однако дальше солдаты Раевского не дали им продвинуться. Выдержав ряд атак, гренадеры сами перешли в наступление и штурмом отбили Ауенгейм.
Подвиг генерала был замечен, российский император, фактически спасенный наряду с двумя другими монархами (их ставка располагалась на холмах позади Госсы), произвел Николая Николаевича в генералы от кавалерии. Сам же Раевский получил в бою тяжелую пулевую рану в грудь, но до конца битвы командовал корпусом. Более того его полки преследовали бегущего из Лейпцига противника, однако рана генерала воспалилась, и Раевского в тяжелом состоянии отвезли в Веймар, где доктора в течение месяца боролись за его жизнь. Зимой 1814, чуть залечив рану, Николай Николаевич вернулся в строй. Он участвовал в битвах при Бриенне, Бар-сюр-Обе, Арси-сюр-Обе. После сражения у Арсиса командование приняло решение всеми силами двигаться к столице Франции. В войсках это известие было воспринято с воодушевлением. 30 марта авангард Раевского оказался у предместий Парижа и выбил врага из Бондийского леса. А на следующий день начался штурм города. Части Николая Николаевича сражались в расположенном на холме парижском квартале Бельвиль и, несмотря на сопротивление французов, заняли господствующие над городом высоты. Вскоре после этого парижане подписали капитуляцию. После победоносного окончания войны Александр I наградил Раевского орденом Святого Георгия второй степени, а после того как узнал о его сложном финансовом положении выделил ссуду в один миллион рублей.
Первое десятилетие, прошедшее после поражения Наполеона, Николай Николаевич был известнейшей личностью. Он жил в Киеве, где был расквартирован доверенный ему четвертый пехотный корпус. Своим посещением знаменитого генерала дважды удостаивал сам император (во время приезда его в город в 1816 и 1817 годах). Сам Раевский, следуя образцу честного профессионального военного, избегал каких-либо вторжений в политическую сферу, подчеркивая, что служит не лицам, а государству. Также генерал не стремился к знатности, существует история, что он отказался от предложенного царем графского титула. Не просивший практически никогда и ничего для себя лично Николай Николаевич оказывал покровительство знакомым людям, докладывал царю о нуждах киевских помещиков. Много внимания после войны он уделял семье. Несмотря на то, что генерал являлся довольно богатым помещиком (около 3500 душ), жил он достаточно просто, не стремясь решать свои финансовые вопросы за счет увеличения поборов с крестьян. Тем не менее, Николаю Николаевичу удалось найти дополнительные источники доходов, и в итоге он выплатил почти весь свой долг. В свободное время Раевский любил заниматься садоводством, ценил живую беседу и являлся прекрасным рассказчиком. К слову, близким другом семьи полководца был молодой поэт Александр Пушкин. Отдельно следует сказать об отношении знаменитого генерала к делу подготовки воинских подразделений. Он был противником телесных наказаний, хотя в отличие от Барклая де Толли не подавал протестов об отмене палочной системы. В частных беседах он убеждал офицеров воздействовать личным примером, учиться находить с солдатами общий язык и повышать собственную подготовку. Он желал видеть в армии отношения, «основанные на разумной строгости, полной отвественности и безукоризненном выполнении своих обязанностей». К слову, по инициативе Раевского была организована первая в русской армии ланкастерская школа обучения. Нередко генерал также становился крестным отцом своих солдат, принимавших православную веру.
После 1821 года симпатия Александра I к Николаю Николаевичу стала убывать. К российскому императору стали поступать сведения о появлении в стране неких тайных революционных обществ, причем Раевский назывался одним из их идейных вождей. Данные доносы были беспочвенны, однако недоверие царя к сторонящемуся политики генералу росло. Особенно остро нерасположение государя к своей персоне Николай Николаевич почувствовал в ходе высочайшего смотра его четвертого корпуса, проведенного осенью 1824, в результате чего через пару месяцев подал прошение об отставке.
Следующий год стал в жизни генерала самым печальным. Сначала скончалась его матушка, а затем в декабре произошло восстание декабристов, явившееся для Николая Николаевича полной неожиданностью. Никаких организационных и идейных связей с участниками произошедших событий Раевский не имел, однако, известно, что мятежники хотели видеть его в составе временного российского правительства. Для самого же полководца стало ударом известие о привлечении к следствию его сыновей. А вскоре пришли новости об аресте других близких людей — зятьёв Михаила Орлова и Сергея Волконского и единоутробного брата Василия Давыдова. Впоследствии дети Раевского были оправданы, а вот остальных родственников генерала выслали из столицы. В конце 1826 года Николай Николаевич навсегда распрощался и с горячо любимой им дочкой Марией, отправившейся к мужу в Сибирь. Она писала: «С отцом мы простились молча. Он благословил меня и отвернулся не в силах выговорить ни слова…». Около двух лет Раевский не отвечал на ее послания, хотя многократно их перечитывал. И лишь после смерти своего внука генерал возобновил переписку. К слову, через Марию Николаевну к генералу обращались жены других сибирских изгнанников, и Раевский оказывал им всяческую поддержку.
Следующие два года Николай Николаевич провел в семейных заботах. В связи с угрозой новой войны с Турцией полководец предпринял попытку возвратиться на службу, надеясь, что опыт его пригодится армии. Однако Николаю I в январе 1828 отправил Раевскому вежливый отказ. А в феврале 1829 генерал прибыл Санкт-Петербург с целью просить за сына Александра, получившего запрет на проживание в обеих столицах России. По дороге домой Николай Николаевич внезапно почувствовал себя худо. Последние дни жизни не дали ему умиротворения. Сильные боли от старых болезней, отсутствие рядом горячо любимой им дочери, мысли о том, что он оставляет неустроенные дела (родные Волконского передали ему поместья декабриста, навесив вместе с тем свыше трехсот тысяч рублей долга) — все это лишало полководца покоя. Умер Николай Раевский 16 сентября 1829 и был похоронен в родовом имении Разумовка. Ему было всего пятьдесят восемь лет.
По материалам сайтов http://www.reenactor.ru/ и http://www.vokrugsveta.ru
Несмотря на это, отважный генерал считал, что сражение необходимо продолжать, и был весьма недоволен, получив приказ об отступлении. После отхода из Можайска Раевский сутки командовал арьергардом, успешно отбивая атаки Мюрата, а в начале сентября присутствовал на военном совете, прошедшем в Филях. Свою точку зрения Николай Николаевич высказывал последним, и она совпала с мнением главнокомандующего — Москву необходимо оставить. В ходе кутузовских марш-маневров Раевский руководил различными арьергардными частями. В условиях быстро меняющейся обстановки, ожесточенных кровопролитных стычек с рвущимся вперед противником ему неоднократно приходилось действовать на свой страх и риск, принимать нестандартные решения. Наконец в конце сентября армия русских стала лагерем в селе Тарутино. Отступление закончилось, однако это еще было необходимо донести до преследующего их противника. После упорнейшего боя Мюрат уверился, что русские солдаты отходить больше не намерены. В боевых действиях наступило некоторое затишье, а седьмой корпус был отведен на переформирование. Благодаря неутомимой работе по обучению новобранцев три недели спустя корпус Раевского снова превратился в боеспособное соединение и принял участие в операции под Малоярославцем, где 24 октября разыгралось второе по значимости (после Бородинского) сражение Отечественной войны. Восемь раз город переходил из рук в руки, и хотя, в результате, французы заняли его, Наполеон был вынужден поставить крест на решении двигаться на Калугу и повернул свою «великую армию» на разоренную Смоленскую дорогу.
За действия под Малоярославцем Раевский был награжден орденом Святого Георгия третьей степени, а вскоре Кутузов предоставил ему самостоятельные действия в авангарде. В середине ноября у Красного авангард русских отрезал путь к отступлению целому ряду вражеских корпусов. Седьмому корпусу Раевского пришлось выдержать трехдневный кровопролитный бой с частями Богарне и остатками корпуса Нея. Одному из самых известных маршалов Наполеона пришлось отказаться от дальнейших атак и сбежать через Днепр по тонкому льду, потеряв всю артиллерию и двенадцать тысяч солдат пленными, многие из которых выразили желание сдаться лично Раевскому. После успешного окончания Отечественной войны Николай Николаевич попросился в отпуск, однако по дороге домой тяжело заболел и прибыл к родным в январе 1813 в критическом состоянии. Постоянное перенапряжение, а также многочисленные ранения и контузии сказались на здоровье генерала. Окончательно поправился он лишь к весне, а в апреле уже вернулся в действующую армию, возглавив элитный гренадерский корпус. В мае его солдаты проявили себя в боях под Бауценом и Кёнигсвартой.
Необходимо сказать несколько слов и о самом полководце. Раевский резко выделялся на фоне прочих военачальников. Современники отмечали, что в битве генерал испытывал настоящее упоение, абсолютно забывая об опасности. В то же время после длительных сражений он переживал упадок сил и опустошение. Раевский пользовался среди коллег и подчиненных огромным уважением, однако был обделен официальным признанием. Сам он по этому поводу сокрушался: «Интриги и связи делают все, заслуги — крайне мало». Манеру генерала общаться с подчиненными описал русский писатель Иван Лажечников: «Никогда Николай Николаевич не суетился в распоряжениях: в пылу сражения отдавал приказы спокойно, ясно, толково, будто находился у себя дома; всегда спрашивал исполнителя, ясно ли его приказание, и если считал, что недостаточно ясно, без сердца повторял. Он имел особый талант привязывать подчиненных к себе». А Денис Давыдов говорил: «Раевский всегда один и тот же с ровными себе и старшими, пред войсками в мирное время и в огне битв, в кругу знакомых и незнакомых: спокойный приветливый, скромный, и в то же время сильный, чувствующий свою силу и невольно дававший оную чувствовать…».
Военные действия возобновились в августе 1813. Антинаполеоновская коалиция усилилась — к России, Пруссии и Англии примкнули Австрия и Швеция. Объединенное войско союзников достигало 227 тысяч солдат против 165 тысяч у Наполеона. Однако Раевский, переведённый вместе со своим корпусом в Богемскую армию австрийского фельдмаршала Шварценберга, сильно сомневался в полководческих талантах союзных военачальников. Как оказалось не зря — в конце августа благодаря четким и согласованным действиям Наполеон в сражении при Дрездене разбил более многочисленные союзные войска, вынудив части Шварценберга отступить в Богемию. Однако спустя несколько дней части Раевского приняли участие в победоносном сражении под Кульмом, где был расколочен французский корпус генерала Вандама. За эту битву Николай Николаевич удостоился ордена Святого Владимира первой степени.
В октябре 1813 союзные войска приблизились к Лейпцигу. Сюда же стянул все наличные силы и Наполеон, твердо решивший дать генеральный бой. 16 октября в этом месте произошло крупнейшее сражение эпохи, прозванное «Битвой народов» и окончившееся к 19 октябрю поражением французского императора. Гренадерский корпус Раевского особенно отличился в этом бою. Наполеон, решивший одним мощным ударом, опрокинуть правый фланг союзников, сосредоточил в месте готовящегося прорыва около сотни эскадронов конницы, на одно построение которых согласно сохранившимся сведениям ушло более двух часов. Мощнейшая атака началась в три часа дня, и ни одно соединение союзников не могло задержать могучие кавалерийские лавы, разделившиеся на два потока. Раевский, видя наступление противника, приказал своим полкам, занявшим позицию между селениями Госса и Ауенгейм, сформировать плотные каре. Современник описывал это: «Громады французской конницы своим приливом поглотили свернувшиеся в карей гренадерские полки, и бросались в промежутки их, выискивая возможность вклиниться. Мужество французов бесполезно истощалось против храбрецов, предводимых Раевским». По легенде сам Александр I в изумлении вскричал: «Каковы гренадеры!». Вследствие стойкости солдат Николая Николаевича союзники успели подтянуть резервные части, и атака вражеской кавалерии была отбита. А тем временем гренадерский корпус уже противостоял подошедшей французской пехоте маршалов Удино и Виктора, разметавшей остатки союзных сил и захвативших Госсу и Ауенгейм. Однако дальше солдаты Раевского не дали им продвинуться. Выдержав ряд атак, гренадеры сами перешли в наступление и штурмом отбили Ауенгейм.
Подвиг генерала был замечен, российский император, фактически спасенный наряду с двумя другими монархами (их ставка располагалась на холмах позади Госсы), произвел Николая Николаевича в генералы от кавалерии. Сам же Раевский получил в бою тяжелую пулевую рану в грудь, но до конца битвы командовал корпусом. Более того его полки преследовали бегущего из Лейпцига противника, однако рана генерала воспалилась, и Раевского в тяжелом состоянии отвезли в Веймар, где доктора в течение месяца боролись за его жизнь. Зимой 1814, чуть залечив рану, Николай Николаевич вернулся в строй. Он участвовал в битвах при Бриенне, Бар-сюр-Обе, Арси-сюр-Обе. После сражения у Арсиса командование приняло решение всеми силами двигаться к столице Франции. В войсках это известие было воспринято с воодушевлением. 30 марта авангард Раевского оказался у предместий Парижа и выбил врага из Бондийского леса. А на следующий день начался штурм города. Части Николая Николаевича сражались в расположенном на холме парижском квартале Бельвиль и, несмотря на сопротивление французов, заняли господствующие над городом высоты. Вскоре после этого парижане подписали капитуляцию. После победоносного окончания войны Александр I наградил Раевского орденом Святого Георгия второй степени, а после того как узнал о его сложном финансовом положении выделил ссуду в один миллион рублей.
Первое десятилетие, прошедшее после поражения Наполеона, Николай Николаевич был известнейшей личностью. Он жил в Киеве, где был расквартирован доверенный ему четвертый пехотный корпус. Своим посещением знаменитого генерала дважды удостаивал сам император (во время приезда его в город в 1816 и 1817 годах). Сам Раевский, следуя образцу честного профессионального военного, избегал каких-либо вторжений в политическую сферу, подчеркивая, что служит не лицам, а государству. Также генерал не стремился к знатности, существует история, что он отказался от предложенного царем графского титула. Не просивший практически никогда и ничего для себя лично Николай Николаевич оказывал покровительство знакомым людям, докладывал царю о нуждах киевских помещиков. Много внимания после войны он уделял семье. Несмотря на то, что генерал являлся довольно богатым помещиком (около 3500 душ), жил он достаточно просто, не стремясь решать свои финансовые вопросы за счет увеличения поборов с крестьян. Тем не менее, Николаю Николаевичу удалось найти дополнительные источники доходов, и в итоге он выплатил почти весь свой долг. В свободное время Раевский любил заниматься садоводством, ценил живую беседу и являлся прекрасным рассказчиком. К слову, близким другом семьи полководца был молодой поэт Александр Пушкин. Отдельно следует сказать об отношении знаменитого генерала к делу подготовки воинских подразделений. Он был противником телесных наказаний, хотя в отличие от Барклая де Толли не подавал протестов об отмене палочной системы. В частных беседах он убеждал офицеров воздействовать личным примером, учиться находить с солдатами общий язык и повышать собственную подготовку. Он желал видеть в армии отношения, «основанные на разумной строгости, полной отвественности и безукоризненном выполнении своих обязанностей». К слову, по инициативе Раевского была организована первая в русской армии ланкастерская школа обучения. Нередко генерал также становился крестным отцом своих солдат, принимавших православную веру.
После 1821 года симпатия Александра I к Николаю Николаевичу стала убывать. К российскому императору стали поступать сведения о появлении в стране неких тайных революционных обществ, причем Раевский назывался одним из их идейных вождей. Данные доносы были беспочвенны, однако недоверие царя к сторонящемуся политики генералу росло. Особенно остро нерасположение государя к своей персоне Николай Николаевич почувствовал в ходе высочайшего смотра его четвертого корпуса, проведенного осенью 1824, в результате чего через пару месяцев подал прошение об отставке.
Следующий год стал в жизни генерала самым печальным. Сначала скончалась его матушка, а затем в декабре произошло восстание декабристов, явившееся для Николая Николаевича полной неожиданностью. Никаких организационных и идейных связей с участниками произошедших событий Раевский не имел, однако, известно, что мятежники хотели видеть его в составе временного российского правительства. Для самого же полководца стало ударом известие о привлечении к следствию его сыновей. А вскоре пришли новости об аресте других близких людей — зятьёв Михаила Орлова и Сергея Волконского и единоутробного брата Василия Давыдова. Впоследствии дети Раевского были оправданы, а вот остальных родственников генерала выслали из столицы. В конце 1826 года Николай Николаевич навсегда распрощался и с горячо любимой им дочкой Марией, отправившейся к мужу в Сибирь. Она писала: «С отцом мы простились молча. Он благословил меня и отвернулся не в силах выговорить ни слова…». Около двух лет Раевский не отвечал на ее послания, хотя многократно их перечитывал. И лишь после смерти своего внука генерал возобновил переписку. К слову, через Марию Николаевну к генералу обращались жены других сибирских изгнанников, и Раевский оказывал им всяческую поддержку.
Следующие два года Николай Николаевич провел в семейных заботах. В связи с угрозой новой войны с Турцией полководец предпринял попытку возвратиться на службу, надеясь, что опыт его пригодится армии. Однако Николаю I в январе 1828 отправил Раевскому вежливый отказ. А в феврале 1829 генерал прибыл Санкт-Петербург с целью просить за сына Александра, получившего запрет на проживание в обеих столицах России. По дороге домой Николай Николаевич внезапно почувствовал себя худо. Последние дни жизни не дали ему умиротворения. Сильные боли от старых болезней, отсутствие рядом горячо любимой им дочери, мысли о том, что он оставляет неустроенные дела (родные Волконского передали ему поместья декабриста, навесив вместе с тем свыше трехсот тысяч рублей долга) — все это лишало полководца покоя. Умер Николай Раевский 16 сентября 1829 и был похоронен в родовом имении Разумовка. Ему было всего пятьдесят восемь лет.
По материалам сайтов http://www.reenactor.ru/ и http://www.vokrugsveta.ru
Автор: Wingy