Дети, бегущие от грозы. Сюжет, навеянный материалами спецхрана
В августе из Ленинграда в Бирск эвакуировали военное училище Воздушного наблюдения, оповещения и связи. Учебные корпуса училищу предоставили в различных частях города, курсанты с утра до ночи ходили из конца в конец; и казалось в городе одни только военные и живут.
Нужно сказать, что от будущих офицеров этого специфического училища требовался особенно острый слух – умение на большом расстоянии определять по звуку количество летящих самолетов, их типы, направление и высоту полета. Поэтому набирали в училище студентов ленинградских музыкальных школ и консерваторий. Так сюда были зачислены юные ленинградские композиторы Вадим Салманов, Георгий Рафолович и Георгий Свиридов.
Одним из памятных событий стал концерт, устроенный ленинградцами в старинном доме Чирковского на соборной площади. Вечер выдался солнечный, теплый, окна в доме оставили открытыми. Зал быстро заполнился, опоздавшие стали под окнами. Когда на сцену вышли курсанты училища, они заняли ее всю – таким огромным оказался хор. Ударили литавры и курсанты запели: «Вставай, страна огромная…». Весь зал тогда встал и запел вместе с хором. Здесь были люди, уже пережившие отступление и бомбежки на дорогах, и те, к которым пришли с фронта похоронки. И те, и другие пели и, не стыдясь слез, плакали, а за окнами с двух сторон дома стояли люди и тоже пели и плакали…
А последним номером хор исполнил «Однозвучно звенит колокольчик…», песню, в которой не сказано ни слова про войну, а только пыльная дорога, ямщик, сибирские просторы и… русская печаль. Надежде Каблуковой вдруг показалось, что ничего нет – ни немцев, ни сожженных городов, ни войны, а есть только жизнь, родина, любовь и печаль. Значит, все еще как-нибудь устроится.
Последним пароходом в Бирск прибыла большая партия детей и подростков откуда-то с юга. Их сопровождал начальник уфимского НКВД.
* * *
…Оказалось, что пропуск на имя Каблуковой в Доме милиции уже выписан. В большом кабинете без табличек сидел мужчина в командирской форме. Надежда увидела широкие плечи, большую голову, но из-за того, что лампа смотрела в ее сторону, лица разглядеть не сумела.
Первый вопрос – устраивает ли ее школьная работа (Надежда учительствовала в деревне Пономаревке под Бирском).
– Да, да, работа, коллектив учителей – все в норме. Трудно с дорогой, но сейчас всем трудно… – говорила она быстро, как бы запыхавшись и торопясь, заранее оправдываясь и стараясь саму себя приободрить.
Человек, сидевший напротив, внимательно ее разглядывал. Поразмыслив, вынул бумаги, фотографии, стал рассказывать.
– В Бирск на пароходе эвакуирован детский дом. Это сироты расстрелянных испанских коммунистов. До войны детдом находился в Ленинграде, в июле его вывезли в Ростов-на-Дону, оттуда – к нам. С опозданием начинаем учебный год. Вам предлагаем стать учителем и воспитателем в пятых-седьмых классах. Условия лучше, чем в Пономаревке, дежурства оплачиваются отдельно. Дети необычные – видели и пытки, и издевательства франкистов над своими родителями, все зверства, вплоть до расстрелов, проходили на их глазах…
Что знала Надежда об Испании? Народ этот – далекий, чужой, русские за всю историю с ним не торговали, не воевали, не учились у него и не учили его. Культура европейского юга – древнего Рима и итальянского Возрождения – заслонила от России всю Испанию с ее литературой, живописью, музыкой, бурной историей и выдающимися людьми. В предвоенные годы именно Испания поднялась во весь рост перед миром – первой приняла вызов фашизма, отказавшись стать на колени перед Гитлером и Муссолини.
Уже сидя дома и перебирая в уме разговор, она всплеснула руками – испанского-то языка не знает! Как же работать?
На следующий день, побывав в интернате, Надежда выяснила, что ночные тревоги напрасны – дети прилично говорят по-русски, а некоторые даже сочиняют по-русски стихи. Единственное, что изумило ее с самого начала, и к чему так и не смогла привыкнуть, так это к чуткому вниманию испанцев к оттенкам смыслов, которые они улавливали в русском языке и которые она, учитель русского языка, в нем не чувствовала. В первый же день работы дети спросили, почему слово «квас» пишется слитно, а «к вам» – раздельно? На учительницу по фамилии Ртищева смотрели с наивным изумлением – «ваша фамилия – Ртищева, а почему у вас ротик маленький?!»
На собеседовании испанка Луиза, детдомовский замполит, подробно рассказала о судьбах воспитанников. Надежда узнала, что из числа детей, которые в предвоенные годы бежали из франкистской Испании, к сорок первому году осталось в живых не больше половины. Одни погибли по дороге на новую родину, другие умерли в Ленинграде после блокадных потрясений, а некоторые просто тихо угасли…
В детском доме Надежда преподавала русский язык и географию, но много времени занимали дежурства. Она читала вслух книги, пересказывала прочитанные когда-то романы и повести, рассказывала, а чаще придумывала истории из своей жизни. Нравились испанцам незнакомые им русские сказки, особенно сказки Пушкина в стихах.
Как-то читала она пушкинскую «Золотую рыбку». Дети слушали, прижавшись друг к другу, с округленными от удивления глазами, возмущались сварливой бабой и метали сердитые взгляды, когда старуха требовала от рыбки все новые и новые богатства. Когда сказка дошла до середины, зазвенел звонок – перерыв. Что началось! Из карманов дети достали кастаньеты, стали отбивать ногами какие-то незнакомые ей ритмы – танцевали без музыки свой причудливый ураганный танец. Затем одна из старших девочек громко крикнула «кая рои!», что означало призыв к спокойствию и порядку. Все мгновенно сели на свои прежние места и выжидающе стали смотреть на Надежду, требуя продолжения.
Перерыв пришлось отменить, сказку – продолжить. Конец ее удовлетворил всех: зло осталось ни с чем, рыбка наказала-таки старуху! Прощаясь с детьми, Надежда предложила им нарисовать героев пушкинской сказки.
На следующее дежурство перед ней выложили гору акварельных и карандашных рисунков. Герои сказки выглядели необычно для русского глаза: дед с закрученными усами в широкополой шляпе и со шпагой походил на героя Сервантеса, бабка – в испанской одежде с огромной заколкой в волосах. Вместо корыта нарисован ушат, на море плавали под белыми парусами фрегаты, а вместо дома изображен замок с башнями и подвесным мостом.
Когда Надежда рассказала испанцам сказку про колобка, им все понравилось, кроме одного, – никак не могли понять, как выглядит колобок. Тогда Надежда попросила стряпуху-испанку вместо обычных булочек выпечь колобки с глазами из изюма, с улыбающимся ртом и носом из специально припеченного теста. За вечерним чаем испанцы увидели на столе гору улыбающихся колобков. Придя домой, Надежда обнаружила в своем портфеле завернутый в тряпицу творог, крупный кусок синеватого сахара, кубик сливочного масла, несколько конфет и колобок. В отдельной бумажке лежала фиолетовая луковица – детдомовский «утренний витамин».
Она крутила луковицу в руках с каким-то горестным чувством – в соседнем детском доме о такой луковице могли только мечтать. Наши дети на нищенском пайке, в то время как маленькие испанцы так щедро и продумано обеспечены… К еде не притронулась. На следующее утро отнесла все найденное в кабинет испанского замполита.
– Я обо всем знаю. А этот подарок лучше принять, – улыбнулась Луиза.
А однажды мальчик лет тринадцати по имени Сальвадор Валья вдруг захотел рассказать Надежде о своих последних днях на родине. Он удивлял всех своими поступками – мог подойти к девочке, которая ему нравилась, схватить ее чернильницу и, запрокинув голову, выпить все ее содержимое одним глотком. После этого Сальвадор пускал вверх тонкий чернильный фонтанчик, а затем, вытерев губы промокашкой, спокойно и гордо уходил.
Надежда оказалась не готова к серьезному разговору. Чтобы выйти из замешательства, ответила, что на сегодня у нее другой план дежурства, а как-нибудь в следующий раз можно будет поговорить обо всем.
– Ты, товарищ Надежда, не беспокойся, – уверил ее Сальвадор, – мы плакать не будем, наши родители не велели, а то им тяжело будет там, – и глазами показал на небо.
Испанские воспитатели посоветовали выслушать детей, и однажды вечером во время дежурства они рассказали в подробностях о бегстве с родины. Вспоминали о том, как ночью, опасаясь выдать себя шумом моторов, пересели с катеров на весельные лодки и парусные баркасы. В Бискайском заливе бушевала буря. Когда весельные лодки, опрокинутые волнами, стали тонуть, дети видели при свете молний братьев, сестер и друзей, гибнущих в море, но ничем не могли помочь.
Плакала только Надежда. Дети подходили к ней, гладили руки, плечи, глаза же их были сухи. Ей от этого становилось еще тяжелее.
Наступила зима с морозами, пургой и обильным снегом. Во дворе устроили каток, налаживали санки, точили коньки. Делали «ледянки» – брали корзины-плетенки, большие дырявые кастрюли или тазики, обвязывали их тряпьем вперемешку с соломой и обливали водой. Схваченные морозцем, они превращались в «катанки», которые дети любили даже больше, чем санки. Надежда принесла из дома старую свою детскую «лодейку» – широкую, гладко обструганную доску, к задней части которой приколочен стульчик. Передняя часть доски обработана так, что напоминала нос ладьи, – это давало легкость движения по снегу. «Лодейка» всем понравилась, на ней катались по очереди.
Вскоре произошло событие... Во время прогулки девочки Эльза Лабарто и Филомена Мартинес неизвестно где нашли газету со снимками казненной Зои Космодемьянской – девушка лежала полуголой на снегу с петлей на шее. Вечером по всему детдому начались истерики, обмороки. После этого случая Надежда перестала осуждать директора и замполита Луизу, отключавших радио, когда Советское Информбюро передавало сообщения о зверствах фашистов на оккупированных территориях. Эти сводки слишком напоминали детдомовцам недавние события их собственной жизни.
Надежда уходила на работу по утрам затемно, когда огни в окнах еще не горели, шла два километра через поле, нащупывая заметенную дорогу посохом, который всю зиму носила с собой. Ориентиром для нее стала большая кладь соломы.
Однажды в январе Надежда попала в пургу и вышла к заброшенной ферме на окраине города. Она вернулась назад и стала отыскивать дорогу заново, боясь опоздать к началу уроков, но вскоре устала. Одежда заледенела, снег, набившийся в валенки, замерз. Силы оставили. Сквозь снег она опять увидела кладь соломы. Пересилив себя, побрела по заснеженной пашне. В детский дом пришла к середине второго урока. Ее раздели, уложили на теплую печку в сторожке, а во второй половине дня отправили на подводе домой. Вскоре у нее поднялась температура.
…Она проснулась, словно от толчка. В серых сумерках комната показалась незнакомой и странной. Над кроватью с пышными подушками висел ковер с красными грибами и желтой лисицей, размером меньше грибов. У кровати на стуле стояли бутылка с желтой микстурой и стакан с чайной ложкой – тоже несоразмерно большие. А комод у противоположной стены наоборот, виднелся точно издали, как в бинокль. Надежда увидел, как гипсовая кошка на комоде подняла заднюю ногу и почесала у себя за ухом привычным кошачьим жестом, махнула хвостом и снова застыла в неестественной окаменевшей позе. Это ее удивило.
– Ничего себе! – прошептала Надежда.
В углах мелкими червячками шевелились сумерки. Надежда прислушивалась к их тихому шороху, не понимая, утро сейчас или вечер. Закрывая глаза, почувствовала, что кровать медленно качается. Сознание помутнело.
Неясно, сколько прошло времени, когда она вновь открыла глаза. Повернувшись к окну, от неожиданности вскрикнула. За стеклом кто-то стоял и смотрел на нее исподлобья. С мельчайшими подробностями она увидела, как темная фигура за окном подняла руки, надавила на раму и стекла рассыпались, падая на одеяло. Темный силуэт просунулся в комнату, оперся на подоконник так, что осколки хрустнули под локтями. Она отчетливо видела широкие плечи, большую голову, похожую на собачью и даже клок шерсти, торчащий над ухом, но лица разглядеть не могла, вместо него серело какое-то пятно. В комнате, хлопая занавеской, гулял ветер, кружились снежинки. Она поняла, что бредит.
Когда вновь открыла глаза, было совсем поздно. Луна светила в комнату, за окном никого уже не было, тюлевая занавеска висела на прежнем месте. Скрипнув дверью, вошла Луиза, замполит. Надежда следила за ней сквозь опущенные ресницы, не показывая, что проснулась. Луиза подвинула стул к кровати, села и начала что-то быстро говорить, как будто чему-то радуясь. Надежда устало молчала, в висках стучала кровь. Луиза тронула Надежду рукой. Рука оказалась ледяной и тяжелой.
– Не лезьте руками, у вас пальцы холодные, – закричала на нее Надежда сердито. – Вы ужас как много болтаете. Оставьте меня в покое!
– Нужно принести полотенце и уксус, – сказала Луиза кому-то, стоящему в дверях. Надежда хотела было сказать, что ей не нужны ни полотенце, ни уксус, ни замполит, вообще – никто не нужен, но тут же позабыла обо всем этом. Заснула. Она начала выздоравливать.
Политинформации, с которыми Надежда выступала перед испанскими воспитателями, состояли из пересказа материалов «Правды» и обзора «Красной Башкирии». Она словно отвечала перед испанцами за все события в жизни страны – на фронте и в тылу. В то же время, все достижения являлись и ее личными – она теперь этим жила.
Яркую победу в сорок первом году под Москвой умаляло наступление немецких войск летом следующего года, когда они заняли Северный Кавказ и рванулись к Волге. Уныние охватило Надежду, ей казалось, что врага не остановить, а она, выступая перед испанцами, лишь скрывает страшную неизбежность. В те дни на курсах политграмоты она рассказывала о приказе Верховного Главнокомандующего № 227. «Ни шагу назад!» –приказ обязывал стоять до конца на каждом квадратном метре советской земли. О, испанцы понимали это прекрасно!
Самым значительным событием в жизни Надежды стало наступление Красной Армии под Сталинградом, закончившееся разгромом гитлеровцев. После того, как была уничтожена трехсоттысячная группировка и в плен захвачено свыше ста тысяч немцев во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом, стало ясно – их наступление провалилось. Одновременно с победой под Сталинградом фашистов погнали с Северного Кавказа. Нужно ли объяснять, как окреп, какой убеждающей силой наполнился голос Надежды Каблуковой?!
Политинформации Надежда теперь проводила, фактически, в эйфории – голос то трепетал, то клокотал. Она раздвигала горизонты и открывала картины: побеждает социализм, дело Ленина-Сталина, мужество наших солдат! Раза два Надежда, как опытный политработник, шпарила без подготовки по свежей газете – ей даже понравился такой экспромт! И в тот майский день 1943 года она раскрыла свежую «Правду», выхватила заголовок, стала читать, но… никак не могла попасть в правильный тон. Речь шла о заседании исполнительного комитета Коммунистического Интернационала, состоявшемся в Куйбышеве, где приняли решение Коминтерн распустить! Дальше – шло официальное коммюнике – читая его, Надежда опомнилась: трудно поверить, что Третий Интернационал, заставлявший трепетать буржуазию всего мира, больше не существует.
Только она об этом подумала, мысль эта дошла до всех. Воспитатели-испанцы разом вскочили с мест и стали что-то с ненавистью выкрикивать ей в лицо. У Надежды мелькнула мысль – сейчас станут бить. Всегда сдержанная в поступках и словах замполит Луиза тоже что-то хлестко по-испански прокричала, а затем выбежала из комнаты. По всему зданию хлопали двери, затем все стихло. В коридоре Надежда встретила Ольгу Авдееву, завуча.
– На дежурстве вас сегодня заменят, занятий не будет, – сказала она официальным сухим голосом, глядела куда-то мимо. – Можете быть свободны.
Задавать вопросы Надежда посчитала лишним. Только пришла домой, зазвонил телефон – предложили немедленно явиться в Дом милиции.
В знакомом кабинете с портретом Дзержинского, увидела испанских воспитателей, которые незадолго до этого слушали политинформацию. Сейчас они сидели насупленные рядком у стены. Хозяин кабинета вышел из-за стола, поздоровался с Надеждой за руку, усадил ее рядом с собой. Потом долго держал паузу, а когда молчание стало выглядеть совсем странно, сказал, что присутствующие здесь испанские товарищи приносят товарищу Надежде извинения за нетактичное поведение.
– Произошла ошибка, но все выяснено, – продолжал чекист. – Недоразумение разрешилось.
При этих его словах испанцы стали кланяться, прикладывать руки к груди, затем гуськом вышли из кабинета. Когда дверь закрылась, чекист рассказал, что только что они заявили, что Надежда – враг, охаяла Коминтерн как организацию, способную в угоду фашизму и реакционным правительствам капитулировать. Требовали арестовать и предать суду. Чекист же, со своей стороны показал испанцам полученные им накануне документы о самороспуске Коминтерна, об уходе в подполье всего его руководства, и уверил испанцев, что все это, хотя и печально, но соответствует правде.
Уже в дверях, провожая Надежду, заметил:
– До этого помощь испанским детским домам, созданные у нас в Союзе, оказывал Коминтерн. Теперь многое под вопросом.
Ситуация прояснилась. Надежда Каблукова продолжала работать в испанском детском доме почти до самого конца войны, но проводить политинфомации отказывалась, как на этом ни настаивали директор детдома, испанка-замполит и старший инструктор Бирского горкома…
Автор: Сергей Синенко