"У войны не женское лицо". Воспоминания женщин-ветеранов

На фронтах Великой Отечественной войны в Советской армии воевало более 1 миллиона женщин. Не меньше их принимало участие в партизанском и подпольном сопротивлении. Им было от 15 до 30 лет. Они владели всеми военными специальностями – летчицы, танкистки, автоматчицы, снайпера, пулеметчицы... Женщины не только спасали, как это было раньше, работая сестрами милосердия и врачами, а они и убивали.

В книге женщины рассказывают о войне, о которой мужчины нам не рассказали. Такой войны мы не знали. Мужчины говорили о подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а женщины говорили о другом – как страшно первый раз убить...или идти после боя по полю, где лежат убитые. Они лежат рассыпанные, как картошка. Все молодые, и жалко всех – и немцев, и своих русских солдат.

После войны у женщин была еще одна война. Они прятали свои военные книжки, свои справки о ранениях – потому что надо было снова научиться улыбаться, ходить на высоких каблуках и выходить замуж. А мужчины забыли о своих боевых подругах, предали их. Украли у них Победу. Не разделили.
Светлана Александровна Алексиевич
писательница, журналистка.


Воспоминания женщин-ветеранов. Вырезки из книги Светланы Алексиевич.

"Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них...

Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала..."
Анна Николаевна Хролович, медсестра.




«Один раз нанесли человек двести раненых в сарае, а я одна. Раненых доставляли прямо с поля боя, очень много. Было это в какой- то деревне… Ну не помню, столько лет прошло… Помню, что четыре дня я не спала, не присела, каждый кричал: "Сестра! Сестренка! Помоги, миленькая!" Я бегала от одного к другому, один раз споткнулась и упала, и тут же уснула. Проснулась от крика, командир, молоденький лейтенант, тоже раненый, приподнялся на здоровый бок и кричал: "Молчать! Молчать, я приказываю!" Он понял, что я без сил, а все зовут, им больно: "Сестра! Сестричка!" Я как вскочила, как побежала – не знаю куда, чего. И тогда я первый раз, как попала на фронт, заплакала.

И вот… Никогда не знаешь своего сердца. Зимой вели мимо нашей части пленных немецких солдат. Шли они замерзшие, с рваными одеялами на голове, прожженными шинелями. А мороз такой, что птицы на лету падали. Птицы замерзали.
В этой колонне шел один солдат… Мальчик… У него на лице замерзли слезы…
А я везла на тачке хлеб в столовую. Он глаз отвести не может от этой тачки, меня не видит, только эту тачку. Хлеб… Хлеб…
Я беру и отламываю от одной буханки и даю ему.
Он берет… Берет и не верит. Не верит… Не верит!
Я была счастлива…
Я была счастлива, что не могу ненавидеть. Я сама себе тогда удивилась…»
Наталья Ивановна Сергеева, рядовая, санитарка.




«Жду второго ребенка… У меня сыну – два года, и я беременная. Тут – война. И муж на фронте. Я поехала к своим родителям и сделала… Ну, вы понимаете?
Аборт…
Хотя это тогда запрещалось… Как рожать? Кругом слезы… Война! Как рожать среди смерти?
Окончила курсы шифровальщиц, отправили на фронт. Хотела отомстить за своего ребеночка, за то, что я его не родила. Мою девочку… Должна была родиться девочка…
Просилась на передовую. Оставили в штабе…»
Любовь Аркадьевна Чарная, младший лейтенант, шифровальщица.

«Формы на нас было не напастись: – вот дали новенькую, а через пару дней она вся в крови.
Мой первый раненый – старший лейтенант Белов, мой последний раненый – Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом году он приезжал ко мне в гости, и я показала дочерям его раненую голову, на которой и сейчас большой шрам.

Всего из-под огня я вынесла четыреста восемьдесят одного раненого.
Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый батальон…
Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги.
Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь.
Сбросишь…
Идешь за следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов…
И так раз пять-шесть за одну атаку.
А в тебе самой сорок восемь килограммов – балетный вес.
Сейчас уже не верится… Самой не верится…»
Мария Петровна Смирнова (Кухарская), санинструктор.

«Сорок второй год…
Идем на задание. Перешли линию фронта, остановились у какого-то кладбища.
Немцы, мы знали, находятся в пяти километрах от нас. Это была ночь, они все время бросали осветительные ракеты.
Парашютные.
Эти ракеты горят долго и освещают далеко всю местность.
Взводный привел меня на край кладбища, показал, откуда бросают ракеты, где кустарник, из которого могут появиться немцы.
Я не боюсь покойников, с детства кладбища не боялась, но мне было двадцать два года, я первый раз стояла на посту…
И я за эти два часа поседела…
Первые седые волосы, целую полосу я обнаружила у себя утром.
Я стояла и смотрела на этот кустарник, он шелестел, двигался, мне казалось, что оттуда идут немцы…
И еще кто-то… Какие-то чудовища… А я − одна…

Разве это женское дело – стоять ночью на посту на кладбище?
Мужчины проще ко всему относились, они уже готовы были к этой мысли, что надо стоять на посту, надо стрелять…
А для нас все равно это было неожиданностью.
Или делать переход в тридцать километров.
С боевой выкладкой.
По жаре.
Лошади падали…»
Вера Сафроновна Давыдова, рядовой пехотинец.




«Приехал врач, сделали кардиограмму, и меня спрашивают:
– Вы когда перенесли инфаркт?
– Какой инфаркт?
– У вас все сердце в рубцах.
А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет. Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют, зенитки расстреливают… Несколько девушек вынуждены были уйти из полка, не выдержали. Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовали посылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши "По-2" подстреливали из автомата…

Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-аса Покрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина, ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли, техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто он под дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось с нами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не могли уже планшет нести, тянули по земле.

А труд наших девушек-оружейниц!
Им надо было четыре бомбы – это четыре сотни килограммов – подвесить к машине вручную. И так всю ночь − один самолет поднялся, второй − сел.
Организм до такой степени перестраивался, что мы всю войну не были женщинами. Никаких у нас женских дел… Месячных… Ну, вы сами понимаете…
А после войны не все смогли родить.

Мы все курили.
И я курила, такое чувство, что ты немножко успокаиваешься. Прилетишь – вся дрожишь, закуришь – успокоишься.
Ходили мы в кожанках, брюках, гимнастерке, зимой еще меховая куртка.
Поневоле и в походке, и в движениях появлялось что-то мужское.
Когда кончилась война, нам сшили платья хаки. Мы вдруг почувствовали, что мы девчонки…»
Александра Семеновна Попова, гвардии лейтенант, штурман

«Прибыли мы к Сталинграду…
Там смертные бои шли. Самое смертельное место… Вода и земля были красные… И вот с одного берега Волги нам надо переправиться на другой.
Нас никто слушать не хочет:
- "Что? Девчонки? Кому вы к черту тут нужны! Нам стрелки и пулеметчики нужны, а не связисты".
А нас много, восемьдесят человек. К вечеру девчат, которые побольше были, взяли, а нас вдвоем с одной девочкой не берут.
Малые ростом. Не выросли.
Хотели в резерве оставить, но я такой рев подняла…

В первом бою офицеры сталкивали меня с бруствера, я высовывала голову, чтобы все самой видеть. Какое-то любопытство было, детское любопытство…
Наив!
Командир кричит:
- "Рядовая Семенова! Рядовая Семенова, ты с ума сошла! Такую мать… Убьет!"
Этого я понять не могла: как это меня может убить, если я только приехала на фронт?
Я еще не знала, какая смерть обыкновенная и неразборчивая.
Ее не упросишь, не уговоришь.
Подвозили на старых полуторках народное ополчение.
Стариков и мальчиков.
Им выдавали по две гранаты и отправляли в бой без винтовки, винтовку надо было добыть в бою.
После боя и перевязывать было некого…
Все убитые…»
Нина Алексеевна Семенова, рядовая, связистка.




«С первых дней войны в нашем аэроклубе начались переустройства: мужчин забирали, а заменяли их мы, женщины.
Учили курсантов.
Работы было много, с утра до ночи.
Муж мой ушел на фронт одним из первых. Осталась у меня только фотография: стоим с ним вдвоем у самолета, в летчицких шлемах…

Жили мы теперь вдвоем с дочкой, жили все время в лагерях.
А как жили? Я с утра ее закрою, дам каши, и с четырех часов утра мы уже летаем. Возвращаюсь к вечеру, а она поест или не поест, вся измазанная этой кашей. Уже даже не плачет, а только смотрит на меня. Глаза у нее большие, как у мужа…
К концу сорок первого мне прислали похоронную: муж погиб под Москвой. Он был командир звена.
Я любила свою дочку, но отвезла ее к его родным.
И стала проситься на фронт…
В последнюю ночь…
Всю ночь простояла у детской кроватки на коленях…»
Антонина Григорьевна Бондарева, гвардии лейтенант, старший летчик.

«Ребеночек у меня был маленький, в три месяца я его уже на задание брала.
Комиссар меня отправлял, а сам плакал…
Медикаменты из города приносила, бинты, сыворотку…
Между ручек и между ножек положу, пеленочками перевяжу и несу. В лесу раненые умирают.
Надо идти.
Надо!
Никто другой не мог пройти, не мог пробраться, везде немецкие и полицейские посты, одна я проходила.
С ребеночком.
Он у меня в пеленочках…
Теперь признаться страшно… Ох, тяжело!
Чтобы была температура, ребеночек плакал, солью его натирала. Он тогда красный весь, по нем сыпь пойдет, он кричит, из кожи лезет. Остановят у поста:
- "Тиф, пан… Тиф…"
Они гонят, чтобы скорее уходила:
- "Вэк! Вэк!"
И солью натирала, и чесночок клала. А дитятко маленькое, я его еще грудью кормила. Как пройдем посты, войду в лес, плачу-плачу. Кричу! Так дитятко жалко.
А через день-два опять иду…»
Мария Тимофеевна Савицкая-Радюкевич, партизанская связная.

«Направили в Рязанское пехотное училище.
Выпустили оттуда командирами пулеметных отделений. Пулемет тяжелый, на себе его тащишь. Как лошадь. Ночь. Стоишь на посту и ловишь каждый звук. Как рысь. Каждый шорох сторожишь…

На войне, как говорится, ты наполовину человек, а наполовину зверь. Это так…
Другим способом не выжить. Если будешь только человек – не уцелеешь. Башку снесет! На войне надо что-то о себе вспомнить. Что-то такое… Вспомнить что-то из того, когда человек еще был не совсем человек… Я не сильно ученая, простой бухгалтер, но это я знаю.

До Варшавы дошла…
И все пешочком, пехота, как говорится, пролетариат войны. На брюхе ползли… Не спрашивайте больше меня… Не люблю я книг о войне. О героях… Шли мы больные, кашляющие, не выспавшиеся, грязные, плохо одетые. Часто голодные…
Но победили!»
Любовь Ивановна Любчик, командир взвода автоматчиков.

«Однажды на учениях…
Я не могу это без слез почему-то вспоминать…
Была весна. Мы отстрелялись и шли назад. И я нарвала фиалок. Маленький такой букетик. Нарвала и привязала его к штыку. Так и иду. Возвратились в лагерь. Командир построил всех и вызывает меня.
Я выхожу…
И забыла, что у меня фиалки на винтовке. А он меня начал ругать:
- "Солдат должен быть солдат, а не сборщик цветов".
Ему было непонятно, как это в такой обстановке можно о цветах думать. Мужчине было непонятно…
Но я фиалки не выбросила. Я их тихонько сняла и в карман засунула. Мне за эти фиалки дали три наряда вне очереди…

Другой раз стою на посту.
В два часа ночи пришли меня сменять, а я отказалась. Отправила сменщика спать:
- "Ты днем постоишь, а я сейчас".
Согласна была простоять всю ночь, до рассвета, лишь бы послушать птиц. Только ночью что-то напоминало прежнюю жизнь.
Мирную.

Когда мы уходили на фронт, шли по улице, люди стояли стеной: женщины, старики, дети. И все плакали: "Девчонки идут на фронт". Нас шел целый батальон девушек.

Я – за рулем…
Собираем после боя убитых, они по полю разбросаны. Все молодые. Мальчики. И вдруг − девушка лежит.
Убитая девушка…
Тут все замолкают…»
Тамара Илларионовна Давидович, сержант, шофер.

«Платья, туфельки на каблуках…
Как нам жалко их, в мешочки позапрятывали. Днем в сапогах, а вечером хоть немножко в туфельках перед зеркалом.
Раскова увидела – и через несколько дней приказ: всю женскую одежду отправить домой в посылках.
Вот так!
Зато новый самолет мы изучили за полгода вместо двух лет, как это положено в мирное время.

В первые дни тренировок погибло два экипажа. Поставили четыре гроба. Все три полка, все мы плакали навзрыд.
Выступила Раскова:
– Подруги, вытрите слезы. Это первые наши потери. Их будет много. Сожмите свое сердце в кулак…
Потом, на войне, хоронили без слез. Перестали плакать.

Летали на истребителях. Сама высота была страшной нагрузкой для всего женского организма, иногда живот прямо в позвоночник прижимало.
А девочки наши летали и сбивали асов, да еще каких асов!
Вот так!
Знаете, когда мы шли, на нас мужчины смотрели с удивлением: летчицы идут.
Они восхищались нами…»
Клавдия Ивановна Терехова, капитан авиации.

«Кто-то нас выдал…
Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда. Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон.
Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили.
Трясина.
И технику, и людей она затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде.
С нами была радистка, она недавно родила.
Ребенок голодный… Просит грудь…
Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет.
Каратели рядом…
С собаками…
Если собаки услышат, то все погибнем. Вся группа – человек тридцать…
Вам понятно?
Командир принимает решение...
Никто не решается передать матери приказ, но она сама догадывается.
Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит…
Ребенок больше не кричит…
Низвука…
А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга…»



Из разговора с историком.
- Когда впервые в истории женщины появились в армии?
- Уже в IV веке до нашей эры в Афинах и Спарте в греческих войсках воевали женщины. Позже они участвовали в походах Александра Македонского.

Русский историк Николай Карамзин писал о наших предках: «Славянки ходили иногда на войну с отцами и супругами, не боясь смерти: так при осаде Константинополя в 626 году греки нашли между убитыми славянами многие женские трупы. Мать, воспитывая детей, готовила их быть воинами».

- А в новое время?
- Впервые - в Англии в 1560-1650 годы стали формировать госпитали, в которых служили женщины-солдаты.

- Что произошло в ХХ веке?
- Начало века… В Первую мировую войну в Англии женщин уже брали в Королевские военно-воздушные силы, был сформирован Королевский вспомогательный корпус и женский легион автотранспорта – в количестве 100 тысяч человек.

В России, Германии, Франции многие женщины тоже стали служить в военных госпиталях и санитарных поездах.

А во время Второй мировой войны мир стал свидетелем женского феномена. Женщины служили во всех родах войск уже во многих странах мира: в английской армии – 225 тысяч, в американской – 450- 500 тысяч, в германской – 500 тысяч…

В Советской армии воевало около миллиона женщин. Они овладели всеми военными специальностями, в том числе и самыми «мужскими». Даже возникла языковая проблема: у слов «танкист», «пехотинец», «автоматчик» до того времени не существовало женского рода, потому что эту работу еще никогда не делала женщина. Женские слова родились там, на войне…