Поражение русской армии на Чёрной речке
160 лет назад, 4 (16) августа 1855 года, произошло сражение на Чёрной речке. Объединённые французские войска нанесли поражение русской армии. Ошибки русского командования предопредели поражение. Сам план операции фельдмаршал Паскевич назвал «делом несбыточным» и отмечал, что Горчаков пошел «напролом, по-русски, на авось атаковать позицию, которая …. сильнее севастопольских укреплений». Разбирая отчет о сражении, фельдмаршал пришёл к выводу, что «оно принято без цели, без расчета и без надобности и, что хуже всего, окончательно лишило вас возможности предпринять что-либо впоследствии». Это сражение убедило союзников начать новую мощную бомбардировку Севастополя, которую почти не прекращая вели до последнего штурма морской крепости.
Предыстория. Планы русского командования
Российский император Александр II в первые месяцы своего царствования считал своим сыновним долгом продолжать политику усопшего отца. Поэтому он продолжал войну и оборону Севастополя, хотя был противником обороны Севастополя любой ценой и не верил в возможность избежать поражения в войне. Александр хотел как можно скорее и с наименьшими потерями выйти из войны. Бесспорный и блестящий успех русской армии при отражении штурма Севастополя 6(18) июня не убедил царя в возможность продолжения войны. Бомбардировки противника привело его к мнению, что гарнизон Севастополя обречён, и пополнения не могут изменить ситуацию, что Севастополь необходимо сдать.
Александр II считал, что лучше провести решительное сражение в поле попытавшись разбить врага и снять осаду с Севастополя. А если эта попытка не удастся, то можно со спокойной совесть сказать, что сделано было все, что в силах человеческих и отдать Севастополь, после чего начать мирные переговоры. Поэтому Петербург оказал давление на командующего войсками в Крыму Михаила Горчакова с целью решительного наступления на противника. Сам Горчаков этой идеи не разделял. Он тоже считал положение безнадёжным, но не хотел при таких невыгодных условиях атаковать сильного противника.
Но царский двор требовал сражения и Горчаков по своей натуре не привык спорить с монархом. Александр настойчиво предлагал Горчаков предпринять решительные действия. В письме от 6 (18) июня царь сообщил, что он получил из Брюсселя сведения о том, что французы посылают под Севастополь подкрепления в 24 тыс. человек, а также есть сведения о предположении союзников двинуться к Перекопу, то есть отрезать Крым от остальной России. Александр писал: «…надеюсь, что до того времени вы будете довольно в силах, чтобы начать наступательные действия, о которых вы упоминаете в последнем письме вашем от 29 числа. Если бог благословит ваши намерения и вам удастся нанести неприятелю сильный удар, то дела могут разом принять вовремя другой оборот и тогда едва ли можно опасаться за Перекоп».
13 (25 июня) царь возвращается к этой мысли: «Более чем когда-либо я убежден в необходимости предпринять с нашей стороны наступление, ибо иначе все подкрепления, вновь к вам прибывающие, по примеру прежних, будут частями поглощены Севастополем как бездонною бочкою». Александр сообщил, что, по полученным им новым сведениям, общий штурм и атака с моря будут возобновлен противником в начале августа: «Поэтому желательно весьма, чтобы с приходом 4 и 5-й пехотных дивизий вы не медля предприняли бы решительные действия. Они без значительной потери не обойдутся, но с божиею помощью могут также иметь важный результат...». При этом царь сделал оговорку, которая возлагала ответственность за дело на Горчакова: «Вот мои мысли, которые с обычною моею откровенностью вам передаю с тем, чтобы вы привели их в исполнение, если сочтете это возможным теперь же или позже, т. е. по приходе ополченья». То есть царь сохранил свободу Горчакова в выборе времени сражения.
20 июля (1 августа) царь отправил Горчакову новое письмо: «Ежедневные потери неодолимого севастопольского гарнизона, все более ослабляющие численность войск ваших, которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят меня еще более к убеждению, выраженному в последнем моем письме, о необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь, наконец, пагубное влияние на дух гарнизона».
В результате старый царедворец Горчаков, который привык всю жизнь выполнять волю Паскевича и Николая, а теперь и Александра, не осмелился доказать свою точку зрения, что вступать в неравный бой с превосходящими силами врага, имеющего превосходную позицию, нельзя. Что эта рискованная затея может привести не только к тяжёлому поражению, но к ускорению падения Севастополя.
Горчаков, перед тем как собрать военный совет, решил узнать мнение начальника гарнизона Севастополя Дмитрия Остен-Сакена. Командующий гарнизоном Севастополя, после гибели Нахимова утратил в веру в успех обороны Севастополя, но считал возможным продолжать сопротивление, чтобы нанести врагу как можно больший вред. Но открытое нападение на сильные позиции врага Остен-Сакен считал ошибкой. Остен-Сакен осуждал «несчастную мысль бесцельно брать приступом Федюхины высоты, на которых, — в случае удачи, от одних неприятельских ракет и бомб, с близкой господствующей местности, с которой, как с птичьего полета, можно было пересчитать каждого человека, — и несколько часов удержаться было невозможно». Кроме того, в русском лагере не умели хранить тайны, и противник был готов к русской атаке.
Остен-Сакен, уверенный в провале затеваемого дела, подал Горчакову 26 июля особый доклад. В нём он отмечал, что хотя, действительно, Федюхины высоты — слабое место противника, но оттуда он может отойти на Сапун-гору. Вообще же союзники занимают сосредоточенное положение на господствующей местности и в течение десяти месяцев укрепляли свои позиции. Поэтому вражеское командование может спокойно направить в любую точку почти все свои силы, так как при небольших заслонах хорошо укрепленные позиции можно взять только с помощью штурма и с большими потерями. Остен-Сакен считал, что наступление лучше вести на Чоргун и Байдарскую долину, но не на Федюхины высоты.
29 июля (10 августа) 1855 г. прошёл военный совет. Только Остен-Сакен решился возразить против затеваемой операции. По его словам, у русских как в Севастополе, так и в полевой армии у р. Черной есть 90 тыс. солдат, а у противника 110-120 тыс. человек и он ожидает подкреплений. Очевидно, что где бы русские войска не пошли в атаку, у противника всегда будет преимущество. Если даже, ценой больших потерь, русским удастся соединенными силами гарнизона Севастополя и полевой армии занять Сапун-гору, то противник сможет легко занять Севастополь или на следующий день атакует и разобьёт более слабое русское войско. Одновременно Сакен отметил огромные потери гарнизона Севастополя, что вскоре не станет «ни пороха, ни снарядов, ни, еще менее, продовольствия для лошадей, а при неимении для больных и раненых зимних помещений и при испорченных временем года дорогах для их перевозки, они подвергнутся гибели». Таким образом, оборонять Севастополь больше нельзя и необходимо оставить Южную сторону.
Горчаков отверг эту идею. Остальные члены совета, кроме Хрулева, высказавшегося за наступление на неприятеля, молчали. Они представили свои мнения в письменном виде: Коцебу, Липранди, Бутурлин, вице-адмирал Новосильский, Бухмейер и Сержпутовский высказались за наступление, Ушаков, Семякин — против наступления. Отмечается, что многие их тех, кто подал голос за наступление, оговаривались, что считают маловероятным полный успех, то есть захват Сапун-Горы и снятие блокады с Севастополя. Многие писали, что Федюхины горы, которые необходимо атаковать, неприступны, что наши переправочные средства неудовлетворительны, а берега Черной речки очень топки, что дальнобойных орудий для обстрела вражеских позиций у нас очень мало и т. д.
Сам Горчаков понимал всю плачевность положения его армии. Накануне сражения, вечером 3 (15) августа Горчаков написал военному министру: «Не следует обманываться, я иду на неприятеля в отвратительных условиях. Его позиция очень сильна, на его правом фланге почти отвесная и очень укрепленная Гасфортова гора, по правую руку Федюхины горы, перед которыми глубокий наполненный водой канал, через который можно будет перейти только по мостам, наводимым под прямым огнем неприятеля. У меня 43 тысячи человек; если неприятель здравомыслен, он противопоставит мне 60 тысяч. Если, — на что я надеюсь мало, — счастье мне будет благоприятствовать, я позабочусь извлечь пользу из своего успеха. В противном случае нужно будет подчиниться божьей воле. Я отступлю на Мекензиеву гору и постараюсь эвакуировать Севастополь с возможно меньшим уроном».
Русский генерал Николай Андреевич Реад
Итоги
Таким образом, из-за ошибок главного верховного командования (Александра) и командования войсками в Крыму русская армия понесла тяжелые потери и была разбита. Союзное командование приободрилось и приступило к новой бомбардировке Севастополя, которая завершилась падением морской крепости. Воля к сопротивлению у руководства России была сломлена, война была проиграна.
Военные исследователи отмечают роковые ошибки русского командования: атака в лоб прекрасно укрепленных позиций противника, который имеет силы в полтора раза превышающие войска атакующих; ввод войск по частям, сначала бросили в бой 12-ю, потом 7-ю, затем 5-ю, 17-ю дивизии, бросая полка за полком, батальон за батальоном в сражение, не координируя их действия; отсутствие поддержки со стороны командования армии; недостаточная артиллерийская поддержка.
По официальным данным русская армия потеряла более 8 тыс. убитыми и ранеными (по другим данным потери достигали 10 тыс. человек). Союзные войска (основная часть потерь приходится на французскую армию) потеряли более 1700 человек. Более высокие потери русских войск связаны с тем, что французы занимали отличные позиции и были хорошо защищены от артиллерийского и ружейного огня наших войск.
Все отмечали героизм русских войск, которые умирали, но пытались атаковать и не отступали даже в самых страшных условиях. Так, к Реаду подошел солдат, отставил ружье правой рукой и сказал: «Ваше превосходительство, дайте нам резерв!» — «Кто тебя прислал?» — «Товарищи». — «Где же офицеры?» — «Они убиты». Реад ответил солдату, что у него резервов нет, а когда подойдут, он их сейчас же пришлет. «Солдат вскинул ружье на плечо и отправился обратно к товарищам за речку».
Когда Веймарн погиб, его ординарец Столыпин (он также был ранен) взял трех солдат, чтобы перенести тело Веймарна, но солдаты стали проситься отпустить их к их батальону, погибавшему в этот момент под картечью. Солдаты говорили, что «их долг вернуться к батальону». Когда погиб Реад и был перебит весь его штаб, когда многие батальоны остались совсем без командиров, солдаты не хотели уходить и падали шеренга за шеренгой, устилая трупами Федюхины высоты. Столыпин никогда не забывал впечатлений Черной речки: «Дрались войска хорошо и выносили геройски все муки и тяжести войны; выносили они, может быть, более, чем то казалось возможным ожидать от человеческой силы».
Источники:
Богданович М. И. Восточная война 1853-1856 гг. В 4-х т. // http://www.runivers.ru/lib/book3058/.
Свечин, А. А. Эволюция военного искусства. Том II. Глава I. Восточная война 1853—56 гг. М. — Л., 1927 // http://www.runivers.ru/lib/book3181/10130/.
Тарле Е. В. Крымская война: в 2-х т. М. — Л.:, 1941-1944 // http://militera.lib.ru/h/tarle3/index.html.
Предыстория. Планы русского командования
Российский император Александр II в первые месяцы своего царствования считал своим сыновним долгом продолжать политику усопшего отца. Поэтому он продолжал войну и оборону Севастополя, хотя был противником обороны Севастополя любой ценой и не верил в возможность избежать поражения в войне. Александр хотел как можно скорее и с наименьшими потерями выйти из войны. Бесспорный и блестящий успех русской армии при отражении штурма Севастополя 6(18) июня не убедил царя в возможность продолжения войны. Бомбардировки противника привело его к мнению, что гарнизон Севастополя обречён, и пополнения не могут изменить ситуацию, что Севастополь необходимо сдать.
Александр II считал, что лучше провести решительное сражение в поле попытавшись разбить врага и снять осаду с Севастополя. А если эта попытка не удастся, то можно со спокойной совесть сказать, что сделано было все, что в силах человеческих и отдать Севастополь, после чего начать мирные переговоры. Поэтому Петербург оказал давление на командующего войсками в Крыму Михаила Горчакова с целью решительного наступления на противника. Сам Горчаков этой идеи не разделял. Он тоже считал положение безнадёжным, но не хотел при таких невыгодных условиях атаковать сильного противника.
Но царский двор требовал сражения и Горчаков по своей натуре не привык спорить с монархом. Александр настойчиво предлагал Горчаков предпринять решительные действия. В письме от 6 (18) июня царь сообщил, что он получил из Брюсселя сведения о том, что французы посылают под Севастополь подкрепления в 24 тыс. человек, а также есть сведения о предположении союзников двинуться к Перекопу, то есть отрезать Крым от остальной России. Александр писал: «…надеюсь, что до того времени вы будете довольно в силах, чтобы начать наступательные действия, о которых вы упоминаете в последнем письме вашем от 29 числа. Если бог благословит ваши намерения и вам удастся нанести неприятелю сильный удар, то дела могут разом принять вовремя другой оборот и тогда едва ли можно опасаться за Перекоп».
13 (25 июня) царь возвращается к этой мысли: «Более чем когда-либо я убежден в необходимости предпринять с нашей стороны наступление, ибо иначе все подкрепления, вновь к вам прибывающие, по примеру прежних, будут частями поглощены Севастополем как бездонною бочкою». Александр сообщил, что, по полученным им новым сведениям, общий штурм и атака с моря будут возобновлен противником в начале августа: «Поэтому желательно весьма, чтобы с приходом 4 и 5-й пехотных дивизий вы не медля предприняли бы решительные действия. Они без значительной потери не обойдутся, но с божиею помощью могут также иметь важный результат...». При этом царь сделал оговорку, которая возлагала ответственность за дело на Горчакова: «Вот мои мысли, которые с обычною моею откровенностью вам передаю с тем, чтобы вы привели их в исполнение, если сочтете это возможным теперь же или позже, т. е. по приходе ополченья». То есть царь сохранил свободу Горчакова в выборе времени сражения.
20 июля (1 августа) царь отправил Горчакову новое письмо: «Ежедневные потери неодолимого севастопольского гарнизона, все более ослабляющие численность войск ваших, которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят меня еще более к убеждению, выраженному в последнем моем письме, о необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь, наконец, пагубное влияние на дух гарнизона».
В результате старый царедворец Горчаков, который привык всю жизнь выполнять волю Паскевича и Николая, а теперь и Александра, не осмелился доказать свою точку зрения, что вступать в неравный бой с превосходящими силами врага, имеющего превосходную позицию, нельзя. Что эта рискованная затея может привести не только к тяжёлому поражению, но к ускорению падения Севастополя.
Горчаков, перед тем как собрать военный совет, решил узнать мнение начальника гарнизона Севастополя Дмитрия Остен-Сакена. Командующий гарнизоном Севастополя, после гибели Нахимова утратил в веру в успех обороны Севастополя, но считал возможным продолжать сопротивление, чтобы нанести врагу как можно больший вред. Но открытое нападение на сильные позиции врага Остен-Сакен считал ошибкой. Остен-Сакен осуждал «несчастную мысль бесцельно брать приступом Федюхины высоты, на которых, — в случае удачи, от одних неприятельских ракет и бомб, с близкой господствующей местности, с которой, как с птичьего полета, можно было пересчитать каждого человека, — и несколько часов удержаться было невозможно». Кроме того, в русском лагере не умели хранить тайны, и противник был готов к русской атаке.
Остен-Сакен, уверенный в провале затеваемого дела, подал Горчакову 26 июля особый доклад. В нём он отмечал, что хотя, действительно, Федюхины высоты — слабое место противника, но оттуда он может отойти на Сапун-гору. Вообще же союзники занимают сосредоточенное положение на господствующей местности и в течение десяти месяцев укрепляли свои позиции. Поэтому вражеское командование может спокойно направить в любую точку почти все свои силы, так как при небольших заслонах хорошо укрепленные позиции можно взять только с помощью штурма и с большими потерями. Остен-Сакен считал, что наступление лучше вести на Чоргун и Байдарскую долину, но не на Федюхины высоты.
29 июля (10 августа) 1855 г. прошёл военный совет. Только Остен-Сакен решился возразить против затеваемой операции. По его словам, у русских как в Севастополе, так и в полевой армии у р. Черной есть 90 тыс. солдат, а у противника 110-120 тыс. человек и он ожидает подкреплений. Очевидно, что где бы русские войска не пошли в атаку, у противника всегда будет преимущество. Если даже, ценой больших потерь, русским удастся соединенными силами гарнизона Севастополя и полевой армии занять Сапун-гору, то противник сможет легко занять Севастополь или на следующий день атакует и разобьёт более слабое русское войско. Одновременно Сакен отметил огромные потери гарнизона Севастополя, что вскоре не станет «ни пороха, ни снарядов, ни, еще менее, продовольствия для лошадей, а при неимении для больных и раненых зимних помещений и при испорченных временем года дорогах для их перевозки, они подвергнутся гибели». Таким образом, оборонять Севастополь больше нельзя и необходимо оставить Южную сторону.
Горчаков отверг эту идею. Остальные члены совета, кроме Хрулева, высказавшегося за наступление на неприятеля, молчали. Они представили свои мнения в письменном виде: Коцебу, Липранди, Бутурлин, вице-адмирал Новосильский, Бухмейер и Сержпутовский высказались за наступление, Ушаков, Семякин — против наступления. Отмечается, что многие их тех, кто подал голос за наступление, оговаривались, что считают маловероятным полный успех, то есть захват Сапун-Горы и снятие блокады с Севастополя. Многие писали, что Федюхины горы, которые необходимо атаковать, неприступны, что наши переправочные средства неудовлетворительны, а берега Черной речки очень топки, что дальнобойных орудий для обстрела вражеских позиций у нас очень мало и т. д.
Сам Горчаков понимал всю плачевность положения его армии. Накануне сражения, вечером 3 (15) августа Горчаков написал военному министру: «Не следует обманываться, я иду на неприятеля в отвратительных условиях. Его позиция очень сильна, на его правом фланге почти отвесная и очень укрепленная Гасфортова гора, по правую руку Федюхины горы, перед которыми глубокий наполненный водой канал, через который можно будет перейти только по мостам, наводимым под прямым огнем неприятеля. У меня 43 тысячи человек; если неприятель здравомыслен, он противопоставит мне 60 тысяч. Если, — на что я надеюсь мало, — счастье мне будет благоприятствовать, я позабочусь извлечь пользу из своего успеха. В противном случае нужно будет подчиниться божьей воле. Я отступлю на Мекензиеву гору и постараюсь эвакуировать Севастополь с возможно меньшим уроном».
Русский генерал Николай Андреевич Реад
Итоги
Таким образом, из-за ошибок главного верховного командования (Александра) и командования войсками в Крыму русская армия понесла тяжелые потери и была разбита. Союзное командование приободрилось и приступило к новой бомбардировке Севастополя, которая завершилась падением морской крепости. Воля к сопротивлению у руководства России была сломлена, война была проиграна.
Военные исследователи отмечают роковые ошибки русского командования: атака в лоб прекрасно укрепленных позиций противника, который имеет силы в полтора раза превышающие войска атакующих; ввод войск по частям, сначала бросили в бой 12-ю, потом 7-ю, затем 5-ю, 17-ю дивизии, бросая полка за полком, батальон за батальоном в сражение, не координируя их действия; отсутствие поддержки со стороны командования армии; недостаточная артиллерийская поддержка.
По официальным данным русская армия потеряла более 8 тыс. убитыми и ранеными (по другим данным потери достигали 10 тыс. человек). Союзные войска (основная часть потерь приходится на французскую армию) потеряли более 1700 человек. Более высокие потери русских войск связаны с тем, что французы занимали отличные позиции и были хорошо защищены от артиллерийского и ружейного огня наших войск.
Все отмечали героизм русских войск, которые умирали, но пытались атаковать и не отступали даже в самых страшных условиях. Так, к Реаду подошел солдат, отставил ружье правой рукой и сказал: «Ваше превосходительство, дайте нам резерв!» — «Кто тебя прислал?» — «Товарищи». — «Где же офицеры?» — «Они убиты». Реад ответил солдату, что у него резервов нет, а когда подойдут, он их сейчас же пришлет. «Солдат вскинул ружье на плечо и отправился обратно к товарищам за речку».
Когда Веймарн погиб, его ординарец Столыпин (он также был ранен) взял трех солдат, чтобы перенести тело Веймарна, но солдаты стали проситься отпустить их к их батальону, погибавшему в этот момент под картечью. Солдаты говорили, что «их долг вернуться к батальону». Когда погиб Реад и был перебит весь его штаб, когда многие батальоны остались совсем без командиров, солдаты не хотели уходить и падали шеренга за шеренгой, устилая трупами Федюхины высоты. Столыпин никогда не забывал впечатлений Черной речки: «Дрались войска хорошо и выносили геройски все муки и тяжести войны; выносили они, может быть, более, чем то казалось возможным ожидать от человеческой силы».
Источники:
Богданович М. И. Восточная война 1853-1856 гг. В 4-х т. // http://www.runivers.ru/lib/book3058/.
Свечин, А. А. Эволюция военного искусства. Том II. Глава I. Восточная война 1853—56 гг. М. — Л., 1927 // http://www.runivers.ru/lib/book3181/10130/.
Тарле Е. В. Крымская война: в 2-х т. М. — Л.:, 1941-1944 // http://militera.lib.ru/h/tarle3/index.html.
Автор: Скил