Писатель-проповедник. Николай Васильевич Гоголь

«Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора».
Н.В. Гоголь

Николай Гоголь появился на свет 1 апреля 1809 года в деревне Большие Сорочинцы (Полтавская губерния) в доме врача Трохимовского. Отец будущего писателя — Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский — являлся помещиком средней руки. Он имел тысячу десятин земли, около четырех сотен крестьян и одновременно с этим вечные финансовые проблемы, вынуждавшие его работать управляющим у своего родственника, могущественного министра Дмитрия Трощинского. Тем не менее, Василий Афанасьевич был человеком незаурядным — на малороссийском языке писал народные фарсы и ставил их в местном театре, ведущим актером которого к тому же и являлся. Свою нареченную, Марию Косяровскую, он впервые увидел еще в отрочестве. Заехав как-то раз с родителями к Косяровским и посмотрев на их годовалую дочку, он заявил: «Это моя будущая супруга!» Когда Марии исполнилось четырнадцать, взаимное влечение молодых людей вынудило родителей согласиться на брак — обвенчали их в 1805 г.

То, что Николай родился не в поместье отца, вызвано было двумя предшествующими неудачными родами Марии Гоголь-Яновской. На этот раз все было благополучно, и через шесть недель молодая мама с сыном возвратилась в родную Васильевку. Именно здесь будущий писатель провел первые годы своей жизни. Рос Коля мальчиком весьма впечатлительным, очень многое унаследовавшим от своих родителей — веселость отца, перемежаемая приступами ипохондрии, сочеталась в нем с мистицизмом набожной матушки. Очень рано Гоголь начал писать стихи. Добрый знакомый Василия Афанасьевича известный поэт Василий Капнист, просмотрев вирши мальчугана, объявил, что из отрока выйдет толк. Родители, услышав это, отправили девятилетнего Никошу, как звали мальчика в семье, в Полтавское поветовое (уездное) училище, а спустя три года (в 1821) отвезли в город Нежин, в котором князь Безбородко открыл гимназию высших наук.

Нежинское семилетие Николая Васильевича сыграло в его жизни важную роль. Здесь будущий писатель нашел первых настоящих друзей (ими стали будущий поэт Николай Прокопович и будущий директор училищ Полтавской губернии Александр Данилевский), сделал первые шаги на литературном поприще, познакомился с новейшими литературными веяниями и впервые задумался о своем призвании. В литературу в то время стремительно врывался романтизм — нежинцы были захвачены произведениями Байрона, Шиллера, Вальтера Скотта, Жуковского и Пушкина. В письмах юного Гоголя тех лет жизнь мешалась с литературой, мечты принимали черты действительности, а сама действительность скрывалась за пафосными декларациями. Даже кончина отца в 1825 не рассеяла этот словесный туман.

К слову, в гимназии Николай Васильевич учился плохо, кроме того он был слаб телом и часто болел. Не способный составить конкуренции в мальчишичьих забавах Гоголь получал от одногруппников различные оскорбительные прозвища, например, «пигалица» или «таинственная карла». Однако по прошествию первых лет учебы отношение к молодому человеку стало меняться. Литературные произведения Николая Васильевича, которые он регулярно публиковал в гимназических журналах, убедили окружающих в его «значительности». Кроме того будущий писатель, отличаясь необычным комизмом, неожиданно для всех стал звездой театра, которое было организовано в Нежинской гимназии весной 1824.

С годами молодой человек все больше и больше задумывался о своем будущем, но дальше общей формулировки «поднятия труда благородного, важного для блага жизни подобных себе, для счастия граждан и на пользу отечества» дело не двигалось. Была только географическая определенность — «труд благородный» юноша связывал с Санкт-Петербургом. Туда он и выехал, окончив в 1828 Нежинскую гимназию. В Северную столицу Николай Васильевич привез свое сочинение «Ганц Кюхельгартен», которое оценивал очень высоко. Весной 1829 Гоголь под псевдонимом «В. Алов» напечатал поэму и разослал ее в разные редакции. Эта затея окончилась полным фиаско. Литературная газета «Северная пчела» писала: «Свет не потерял бы ничего, когда б сия первая попытка молодого таланта под спудом залежалась». Другие отзывы были еще более негативными. Николай Васильевич вне себя от отчаяния скупил в мае месяце все экземпляры своей несчастной поэмы, сжег их и выехал в город Любек. К слову, на авантюру с публикацией произведения и путешествие в Германию ушли все полученные от матушки деньги, которые писатель должен был передать Опекунскому совету за заложенное поместье.

В Санкт-Петербурге Гоголь снова появился в сентябре 1829. Романтических поэм он больше не писал, обратив внимание на фольклор малороссийской жизни. В то же время Гоголю необходимо было служить, и Николай Васильевич весной 1830 поступил в Департамент уделов в качестве писца. Целый год он прилежно ходил на работу, где его, заметив, повысили до помощника столоначальника. Тем не менее, рутинная карьера чиновника была писателю не по нраву. В это же время Гоголь постепенно вошел в высшие литературные круги. Свои новые тексты с зарисовками малороссийской жизни он показал приятелю Пушкина Антону Дельвигу, затеявшему в то время издание «Литературной газеты». Дельвиг напечатал юного провинциала, а затем (незадолго до своей смерти) познакомил его с Василием Жуковским, который, в свою очередь, свел Гоголя с Петром Плетневым. Все они были людьми пушкинского круга — сближение с кумиром совершалось неотвратимо. Наконец, в мае 1831 Плетнев представил Николая Васильевича поэту.

Впоследствии Гоголь не раз говорил о той роли, которую Александр Сергеевич сыграл в его судьбе, из чего родился миф о дружбе этих людей. Он, к слову, подогревался собственными мистификациями Николая Васильевича, всякими способами афишировавшего товарищеские отношения с великим поэтом. Тем не менее, литераторы действительно были знакомы, к литературным опытам Гоголя Пушкин отнесся вполне благосклонно, и пушкинская «партия» приняла его в свои ряды. В Царском Селе Николай Васильевич также свел знакомство с «черноокой Россет» — той самой «калужской губернаторшей», которой в будущем будут адресованы несколько писем из «Переписки с друзьями». В это же время (в 1831) в свет вышла первая часть «Вечеров на хуторе...», сделавших их автору имя в литературе.

Необходимо отметить, что Гоголь обладал даром убеждать знакомых в своем «предназначении». Используя покровительство Плетнева, в 1831 он оставил чиновничью лямку и устроился учителем истории в Патриотический институт, а затем умудрился поместить сюда же и своих сестер. А спустя три года стараниями Жуковского и Пушкина не имевший ни специального образования, ни специальных трудов молодой писатель получил в Петербургском университете кафедру всеобщей истории. Сам же он в то время продолжал заниматься литературой. В 1832 свет увидела вторая часть «Вечеров на хуторе...», выдвинувших ее автора в первые ряды русской словесности. На летние каникулы в Васильевку Николай Васильевич уже ехал «важной столичной штучкой».



В начале 1847 в продажу поступили «Выбранные места из переписки с друзьями». Ни к одной из своих работ писатель не относился с такой нежностью и любовью. Это книга явилась не просто собранием избранных писем — их подбор и расположение превращали ее в итоговую систему взглядов Гоголя на смысл жизни, на провиденциальную роль России в мировом сообществе. Николая Васильевича ждало страшное потрясение, которым стало тотальное неприятие этого произведения теми, кого он считал друзьями. Не приняв пророческого стиля книги, не захотев прочитать ее внимательно, работу раскритиковали не только западники, но и славянофилы. «Выбранные места» отвергли люди Церкви, Белинский написал автору «разгромное» письмо, а в обществе впервые заговорили о том, что писатель «сошел с ума». У Николая Васильевича опустились руки, опустошенный он к лету 1847 написал «Авторскую исповедь» (которую, впрочем, опубликовали только в 1855), в которой признавал свои «ошибки», и в начале 1848 выехал в Палестину.

В Иерусалим литератор въехал на осле в начале февраля 1848. Пребывание в знаменитом городе было для него лишено радости. Собственное бесчувствие, в котором Гоголь провел все паломничество, поразило его самого. Он писал Жуковскому: «Путешествие в Палестину точно совершено было мной затем, чтобы собственными глазами узреть, насколько велика черствость сердца моего...». Выстраданное за последние месяцы жизни Николай Васильевич объяснял так: «Не мое это дело поучать проповедями... о жизни должен я не трактовать, а выставить ее лицом».

Необходимо отметить, что в жизни Гоголя отсутствовали «романические» истории, что давало некоторым исследователям повод к придумыванию более или менее произвольных теорий. А между тем, как минимум один «настоящий» роман у писателя был. Более того, Николай Васильевич даже думал создать семью. Избранницей его стала представительница близкой Гоголю семьи Виельгорских — младшая дочь Михаила Юрьевича, к помощи которого он неоднократно прибегал. Какое-то время его отношения с девушкой носили наставнический характер, однако затем литератору показалось, что у него получиться «вылепить» из Анны верную единомышленницу и помощницу. Зимой 1848-1849 годов Николай Васильевич, «зондируя» почву, написал о намерении своем сестре девушки Аполлинарии Веневитиновой, которая отговорила писателя начинать сватовство, убедив, что их графиня-мать никогда не даст согласия на подобный неравный брак. После этого писатель прекратил все отношения с девушкой.

В апреле 1848 Гоголь навсегда возвратился в Россию. Побывав в Одессе, литератор направился в родную Васильевку, где провел весну и лето. Он писал Данилевскому «Ты меня спрашиваешь о впечатлениях... Было немного грустно... Одни деревья разрослись и стали рощей, а другие — вырубились...». После того как улеглось первоначальное возбуждение от встреч с родными, на Николая Васильевича вновь навалилась хандра. Сестра Елизавета Васильевна записывала в дневник: «Он переменился, сделался такой серьезный, равнодушный, холодный к нам; ничто его, кажется, не веселит!..».

Осенью 1848 Гоголь объявился в Москве и поселился на Никитском бульваре у графа Александра Толстого. Дом этот стал последним пристанищем Николая Васильевича, и здесь же он познакомился с ржевским священником Матвеем Константиновским. Этого батюшку часто представляют злым гением Гоголя, однако подобную характеристику никак не подтверждают воспоминания современников: «Он был всегда жизнерадостен, и никто от него не слыхал гневного слова, никогда он не возвышал своей речи, всегда был самообладающий, спокойный, ровный... Простая образность, простота слов поражали слушателя, неотразимо действовало на сердце искреннее убеждение». Отец Матвей исцелил писателя от тоски, направив его на стезю аскетического служения. И служением этим стала упорная работа над второй книгой «Мертвых душ», к которой Гоголь вернулся в конце 1848.

Следующие годы Николай Васильевич много путешествовал по России. Он нуждался в новых впечатлениях — и для завершения второго тома, и для нового географического произведения, которое задумал. В 1849 Гоголь побывал в Калуге у местной «губернаторши» Смирновой-Россет. Здесь, в узком кругу знакомых, писатель прочитал несколько глав второго тома «Мертвых душ», которые произвели огромное впечатление на присутствующих. Среди слышавших вторую часть «поэмы», был, к слову, обладавший практически безошибочным художественным вкусом Сергей Аксаков, написавший: «Подобного искусства в человеке пошлом показывать высокую человеческую сторону найти нигде нельзя, кроме Гомера... Только теперь я вполне убедился, что Гоголь сумеет выполнить задачу, о которой так дерзко и самонадеянно говорит в первом томе... Да, много сгореть должно жизни в горниле, истекает из которого чистое золото». К началу 1850 все главы книги, по словам самого автора, были «набросаны». Некоторые части своей «поэмы» Николай Васильевич переписывал по восемь раз, а отдельные места — и более.

Летом 1850 Гоголь вместе с ученым-ботаником Михаилом Максимовичем предпринял поездку в Малороссию. Оттуда он отправился в Одессу, где прожил зиму и весну 1851. За это время он окончил все работы над вторым томом «Мертвых душ» и переписал его начисто. В мае этого же года на пути в Москву писатель в последний раз заехал в Васильевку. Планы сына на будущее удивили Марию Ивановну. Николай Васильевич представил план ее нового дома, пообещал начать строительство уже в следующем году и даже закупил лес. Больше Гоголь в Васильевке не бывал.

В последние годы жизни писатель трижды посетил Оптину Пустынь, прославившуюся в девятнадцатом веке своими старцами. Собираться туда литератор начал еще в середине 1840-ых, однако в первый приехал лишь летом 1850. Второе и третье паломничества состоялись в июне и в сентябре 1851. В Пустыни Николай Васильевич познакомился с преподобными Макарием и Моисеем Оптинскими, и это знакомство в нем оставило глубочайшее впечатление. Он писал: «Я заезжал в Оптинскую Пустынь и навек унес воспоминание о ней. Думаю, и на Афонской Горе не лучше. Благодать там присутствует... Нигде я таких монахов не видал. С каждым, казалось мне, беседует все небесное». Особенно любопытно последнее путешествие писателя в это место. В ходе посещения у Гоголя произошла важная беседа со старцем Макарием. По косвенным сведениям можно предположить, что писатель просил разрешения остаться в монастыре. Однако мечте Гоголя сбыться было не суждено.

Хронология ухода Николая Васильевича из жизни расписана чуть ли не по часам. В последние месяцы литератор дописал задуманные шестью годами ранее «Размышления о Божественной Литургии». Гоголь даже предложил формат — в осьмушку, решив пустить произведение в продажу без указания авторства и по низкой цене. Критик Константин Мочульский в 1934 заметил, что работа эта «является одним из самых проникновенных и духовных толкований Литургии». В конце января 1852 в Москву прибыл батюшка Матвей Константиновский. При встрече с ним Николай Васильевич прочел вторую книгу «Мертвых душ», после чего у друзей начался яростный спор. Матвей Константиновский просил писателя убрать из текста главы с описанием священника, аргументируя свою просьбу, согласно сведениям очевидцев, так: «Это был живой человек, которого каждый узнал бы, и добавлены такие черты, которых во мне нет, и к тому же с католическими оттенками...». Николай Васильевич же, как мог, отстаивал свое детище. В начале февраля писатель проводил батюшку, послав ему вдогонку письмо, в котором извинялся за несдержанность.

За последующие пять дней было зафиксирован еще ряд выходов писателя «в люди». Однако затем он внезапно объявил себя умирающим и практически перестал принимать еду. В эти же дни он вручил Александру Толстому рукопись второй части «Мертвых душ», однако тот отказался ее взять. Тогда два дня спустя глубокой ночью Гоголь сжег ее. Это не было психическим или умственным исступлением, как принято представлять этот поступок литератора. В сознательном характере деяния убеждают некоторые бытовые подробности, переданные единственным свидетелем произошедшего, мальчиком Семеном. Николай Васильевич долго сортировал бумаги, одни откладывая для уничтожения, а другие — убирая обратно (среди последних, к слову, оказались письма Пушкина). Когда он швырнул приготовленную связку в печь, она только обуглилась. Огонь начал стухать, и Гоголь, увидев это, попросил их развязать и шевелил бумаги до тех пор, пока они не занялись. Уже на другой день в беседе с Толстым писатель пожалел о содеянном. После этого поступка он перебрался на кровать и перестал вставать.



Доктора усердно лечили Николая Васильевича, но безуспешно. Они пытались его насильно кормить, пускали с помощью пиявок кровь, лили холодную воду на голову, а Гоголь лишь просил: «Оставьте меня, мне и так хорошо». За пару часов до смерти великий писатель громко прокричал: «Лестницу, давай поскорее лестницу!» Утром 4 марта 1852 года его не стало. Похоронили Николая Васильевича при огромном стечении народа в Даниловом монастыре.

По материалам сайта http://www.ngogol.ru/ и еженедельного издания «Наша история. 100 великих имен».