23 сентября 1698 года, едва приехав в Москву, резидент спешит наладить шифрованную (при помощи цифр) переписку со многими зарубежными центрами. На тот случай, что русские узнали бы о столь подозрительном и необычном для религиозной миссии способе корреспонденции, рекомендовалось говорить при объяснениях с властями, «что будто бы вы отвечаете на математический вопрос или сообщаете какое-нибудь искусство».
Нужно сказать, что и после визита Антонио Поссевино (написал книгу «Московия») иезуиты нисколько не стали лучше разбираться в русских делах. Россия по-прежнему была для них варварской страной, а русские — дикарями. Народы России они рассматривали только как «заблудших», которых надо лишить государственной самостоятельности и обратить в католичество, хоть это и не просто: «И при таком изобилии духовной рыбы нельзя протянуть рук, чтобы взять её!» — восклицал в письме один миссионер.
Они не имели возможности удовлетворить столь большие свои аппетиты, но и не желали помириться на меньшем, чем подчинение России власти римского папы и германского императора; стремясь ускорить ход событий, иезуиты теряли хваленую выдержку и в оценке перспектив своей миссии нередко высказывали самые противоречивые мнения. В нетерпении они иногда принимали желаемое за уже существующее и впадали подчас в такой странный оптимизм, что начинали уверять себя и папу, будто Пётр мечтает об унии католической и православной церквей, советовали поскорее прислать в Москву папского нунция, «чтобы покамест... сделана была приготовительная работа к ловле рыб» и чтобы учредить новые католические миссии, воздвигнуть «многие костелы» и прочее.
В виде особого курьёза надо ещё упомянуть, что один иезуит, какой-то Михаил Иаконович, даже мечтал не более и не менее как стать московским патриархом, и горько сетовал, что этого не случилось. Столь феноменальное иезуитское самообольщение казалось бы невероятным, если бы не подтверждалось существованием письма с этой жалобой (Д. А. Толстой, «Римский католицизм в России», т. I, СПб., 1876, стр. 114).
Другие иезуиты смотрели на вещи гораздо мрачнее, а один из них высказался даже совершенно безнадежно — в том смысле, что «бесполезно и опасно каким бы то ни было образом посылать в московское государство миссионеров» («Письма...», стр. 202).
Ближе к истине оказались эти пессимисты: в момент резкого ухудшения отношений с австрийским правительством (оно поддерживало заговор царевича Алексея) Пётр Первый 18 апреля 1719 года объявил о высылке всех иезуитов из России.
Сказанного довольно, чтобы обрисовать в главных чертах деятельность иезуитского ордена в России того времени и доказать, что принятые против него Петром I строгие меры были разумны.
Затем орден этот пятьдесят три года не появлялся официально в России, пока при Екатерине II не были воссоединены с русским государством обширные территории Белоруссии и Украины с многочисленным католическим и униатским населением.
Разумеется, и до тех пор, будучи изгнанными, иезуиты «удостаивали» нашу страну своим вниманием.
Очутившись в 1719 году за её пределами, они продолжали в Польше, Австрии и других странах ткать свою паутину шпионажа и строить всевозможные другие козни. Ещё более коварных, чем раньше, их по-прежнему принимали в светской одежде в качестве учителей в дома русской знати; под видом офицеров, купцов и инженеров они проникали в русскую армию, торговлю и промышленность, оставаясь неуловимыми отчасти в силу своего пронырства, отчасти же благодаря тайным покровителям — некоторым русским аристократам и важным чиновникам, благоволившим к католицизму.
В виде примера тайной иезуитской возни вокруг русских дел того времени можно упомянуть одну из попыток введения в России унии православной и католической церквей — разумеется, под папским главенством.
Продолжение следует…