Самолёт плюс корабль. Часть 4

Советские конструкторы вступили в негласное соревнование с американскими производителями, которым по каналам технической разведки удалось узнать, что в речных водах появилось необыкновенное судно.

В американском журнале «Популярная техника» несколько лет назад Алексеев прочёл статью Алдена Арманьяка, озаглавленную «Новый сверхскоростной способ передвижения на судах, корпус которых находится вне воды». Там же была помещена серия рисунков и схем будущих крылатых кораблей.

В Сормове расценили появление этой статьи как вызов на соревнование и как свидетельство того, что американцы отстают в этой области техники.

Что же писал Алден Арманьяк?

«Вопрос о том, могут ли подводные крылья использоваться для сверхскоростных пассажирских судов, решён удовлетворительно в результате полугодовых испытаний, которые были проведены фирмой «Граммон Эркрафт Энджиниринг корпорейшн». Предприняты первые шаги для того, чтобы мечты конструкторов стали явью». Однако американский журналист ничего не написал о советских конструкторах. Они первыми воплотили свою идею в «Ракете» и «Метеоре».

А в этой корреспонденции были ещё интересные вещи. Морская администрация США заказала той же фирме «Граммон» проект (только проект) восьмидесятиузлового судна подводных крыльях — в то время, когда «Ракета» уже несколько лет ходил по рекам страны.

Также американцы собирались изготовить стоместный корабль, а советский стопятидесятиместный уже бегал по Волге, трёхсотместный был уже в закладке на стендах горьковского цеха.

«Пределы скорости, которые считались непреодолимыми, были оставлены позади с введением подводных крыльев и установленных на них винтами. И будущие пассажиры будут гордиться тем, что едут на судне, которое сделало эпоху в истории морского судоходства», — писал американский журналист. Но эту эпоху открыли советские разработчики. Они уже вышли из сферы речного судостроения и вывели свои корабли в моря. На стапелях создавалась в эти дни «Комета», так называемый морской вариант «Метеора», его родная морская сестра.

«Метеор» выходит в море

Потом Попов вспомнил, как «Метеор», попав в Чёрное море и подремонтировавшись после азовской трёпки, начал ходить на крыльях вдоль берега, легко преодолевая волнение в три-четыре балла, то есть почти трёхметровые волны. Корпус показал себя молодцом, нигде ни трещины, ни вмятины, вот что важно. Тогдашние оппоненты в научной среде сомневались в прочности «Кометы», сделанной специально для моря, для более жёстких нагрузок. Эти уже, как говорится, дули на воду.

Да, бывали у испытателей и забавные моменты. По Волге ночью они не двигались — опасно на такой высокой скорости, располагались спать прямо на корабле, в мягких креслах. Осень, холодно, каждый утеплялся как мог, а то и грел себя по-солдатски — дыханием за ворот рубашки. А Волга уже покрывалась льдом, вот-вот станет, уже мелкие ледышки течением прибивались к борту «Метеора». Боялись не на шутку: а что, если прихватит в ледовый плен? Конец походу.

Готовили сами, иногда ходили в рестораны на пристанях, если было время. Казалось, что такой переход — развлечение, ан нет! Каждый был занят или у приборов, или в машинном отделении. Что удивительно все, и кому необходимо, и добровольцы, не уставали часами следить за полётом крыльев по воде. Вроде бы и привычно, а оторваться трудно.

У Васильсурска они попали в полосу лесных рейдов. Шли последние в ту навигацию караваны. Волга в этом районе вся словно бы в деревянном панцире. Плоты — это ничего, их видишь, а вот от плотов отрываются полузатонувшие брёвна — топляки. Они могли при столкновении повредить винт. Момент тревожный. Но ничего, обошлось.

Недалеко от Казани, в Зеленодольске, под вечер корабль ворвался на большой скорости. Сторож тамошний увидел летящий на него корабль, перепугался — открыл, что называется, беглый ружейный огонь. Палил в воздух основательно. Подумал невесть что с перепугу.

Наконец прибыли в море. Выход в море всё же перенесли на воскресенье. Решили пройти километров на пятьдесят в открытое море, а потом вдоль берега. Чтобы не брать с собой много балласта, пригласили на заводе желающих совершить морскую прогулку. И естественно, рабочие, мастера, технологи, принимавшие участие в создании корабля, захотели прокатиться на нём вдоль кавказского побережья.



Весной 1962 года Ростиславу Алексееву и его ближайшим помощникам была присуждена Ленинская премия. При создании техники участвовало много умов и рук. Но выбрать самых заслуженных в среде хороших работников для Ростислава Евгеньевича всегда оказывалось нелёгким делом.

Торжественное вручение премий состоялось в конце лета в Горьком, на заводе, в конференц-зале инженерного корпуса. Как раз в ту пору Алексеев готовил «Вихрь» к выходу в Чёрное море. Это событие совпало для Ростислава Евгеньевича с ещё одним, знаменательным: Горьковский водный институт присвоил ему звание доктора технических наук.

Ростислав Евгеньевич узнал о предстоящей защите за день до заседания! Только уже на самом заседании Ростислав Евгеньевич увидел «Объяснительную записку». Её составили его заместителя Зайцев и Москилик, кратко изложив главные заслуги Алексеева перед отечественным и мировым судостроением. После научной части в «Объяснительной записке» приводился перечень оценок и отзывов о крылатых кораблях, и не только учёных, но и общественных деятелей, гостей из-за границы, которые в разное время побывали на борту новых судов.

Это был интересный раздел, во всяком случае, для самого Ростислава Евгеньевича, потому что он не всегда успевал следить за прессой. Впервые он прочёл в «Записке» отчёт о пресс-конференции с председателем Национального профсоюза моряков США Джозефом Корреном.

Коррену был задан вопрос:

— Видели ли вы в СССР что-либо такое, что бы вы хотели увидеть в США?

Коррен ответил:

— Да, например, суда на подводных крыльях. Я знаю, что в США таких судов нет. Я был бы очень счастлив, если бы по Миссисипи могли ходить суда с подводными крыльями. Если бы у нас были такие «Ракеты», то железные дороги плакали бы от нас, водников.

После того как Учёный совет ознакомился с «Запиской», начались прения. Пожалуй, это был не совсем обычный Учёный совет, потому что, кроме профессоров, на нём выступали и крупные хозяйственные руководители, выступил директор Сормовского завода Михаил Афанасьевич Юрьев.

Он был необычен ещё и потому, что не только учёные, но и коллективы заводов, волжские речники, просто пассажиры имели возможность воочию наблюдать каждый год публичную защиту Алексеевым новых кораблей, выходящих в жизнь.

Новоявленный доктор наук Алексеев лишь продолжил сложившуюся на заводе традицию: многие его выдающиеся инженеры становились профессорами горьковских институтов.

Правда, Ростислав Евгеньевич пока не мог взять на себя учебный курс крылатого судостроения, но зато он консультировал многие проекты молодых. И особенно любил посидеть на защитах студенческих дипломов в Политехническом институте, в той самой аудитории, где много лет назад сам стоял с указкой в руке перед своим студенческим проектом.

Тем более Ростиславу Евгеньевичу было приятно вспомнить юность, окунуться в студенческую суматоху, гул молодых голосов в коридорах факультета. Приятно вновь видеть знакомые стены, аудитории, взглянуть из окна на знакомый волжский откос, на заволжские дали и реку с плывущими кораблями.

Волжский пейзаж всегда волновал Алексеева-студента в ту, казалось, уже давнюю пору, не оставлял равнодушным и Алексеева — доктора наук.

Смотреть на проплывающие по Волге суда никогда не надоедало ему.

Ушли в прошлое суда с деревянными корпусами, с колёсами, густо шлёпающими плицами по воде, с паровыми машинами, их густым дымом. Весь флот оделся в металл.

Окончание следует…