В окопах Вердена

Рене с коллегой и санитары

«Сегодня я должен был сделать много перевязок, командовать санитарами и выбирать наименее простреливаемые дороги, чтобы собирать раненных, создать вторую станцию первой помощи справа от той, где я работал сначала. Сегодня нам досталось много газа-лакриматора (Лакриматоры (лат. lacrima — слеза), или слезоточивые вещества — группа отравляющих веществ (ОВ), раздражающих слизистые оболочки глаз и вызывающих неудержимое слезотечение. Например: бромацетон — впервые применён немцами в июле 1915. Французы же применили газ-лакриматор впервые в августе 1914 года в Эльзасе в виде ручных гранат. прим. пер.) Бомбардировка не прекращается и распространяются всё более невероятные слухи.

23 февраля: «Немцы используют всё больше и больше газа-лакриматора. Невозможно указать количество раненых». 24 февраля, на этот раз: «Немцы здесь». Совсем рядом. Настолько рядом, что, когда наступила ночь и Рене, «собирал раненных, лежащих в снегу», он попал под прямой огонь вражеских часовых. В течение одного этого дня: «я был четыре раза засыпан землёй в воронках», — пишет молодой человек, впервые упоминая, что он задумался о своей собственной смерти: «Несмотря на то что было холодно, грязно, и всё вокруг залито кровью, и всё дрожало от взрывов, я заснул от усталости, успев подумать о матери, отце и моей маленькой Генриетте…Я думал о возможной смерти, о вечности, которая совсем рядом, вся жизнь пронеслась у меня перед глазами, и я обратился к Богу. — Господи, помилуй меня в моей слабости, я умоляю тебя…»

25 февраля 1916 года. «Ночь, падает снег и земля белым-бела», — пишет Рене Приёр после своего пробуждения в 7 часов утра. Ненормально тихое утро. «Ничего особенного», только «ожидание контратаки, которая может нас спасти». Увы, надежда быстро рассеялась, так как в 10 утра из леса, нависшего над Лувемонтом, внезапно появился немецкий патруль, который заметил юного медика. Далее: «Закинув вещмешок за спину и спрятав одеяло в сумку через плечо, я пошёл вперёд совсем один, протягивая перед собой мой белый платок и мою повязку Красного Креста, крича: «Мы сдаёмся!». Мне ответили на французском, взяв меня на прицел, метров с десяти:

— Мы не варвары, мы не причиним вам вреда, сколько людей с вами?

— Примерно 25.

— Скажите им выходить без оружия.

И я крикнул: «Товарищи, выходите без оружия, вам не сделают ничего плохого». Мои друзья вышли, и я предупредил немецкого капрала, что там остались раненые. Он мне сказал: «Мы их заберём, о них позаботятся». Итак, капрал и четыре солдата восьмого полка повели нас через Фосский лес, полностью уничтоженный артогнём. К тропинке, где ещё был знак: Эрбебуа-Ваврий. Выстрелила 75-милллиметровка, и немцы упали. Мои друзья следовали за мной по порядку, перепрыгивая через стволы деревьев. Немецкий капрал спросил меня, не хочу ли я есть. Я взял у него кусок чёрного хлеба, но я показал ему, что у меня ещё есть припасы в моей сумке. Посередине оврага у Эрбебуа мы встретили офицера. Он нас остановил. Он сказал мне остаться и что позже меня отведут к врачу. Мои друзья покинули меня и, проходя мимо, один за другим они пожимали мне руку, в то время как яростно били 75-миллиметровки. Я сказал им: «До свидания и удачи! Они не войдут в Верден, и мы их сделаем!» Немецкий офицер произнёс: «Славные французы, хорошие солдаты».

25 февраля, 16 часов. Четыре часа Рене Приёр в руках врага. После короткого затишья сражение возобновилось. Время с четырёх до шести вечера было ужасным. «75 миллиметровые снаряды скашивали всё: руки, головы, части тела летали в воздухе. Я был забрызган кровью. Овраг был наполнен мёртвыми, которые нагромождались один на другого. И к четверти пятого, когда я выбрался из моего окопа и деревьев, я шёл по мёртвым. Я не знал, куда я иду. Я никогда не видел ничего, больше похожего на ад. Я слышу всю мою жизнь металлические звуки 75-миллиметровок, зловеще трещащие ветви, крики раненых, невероятное количество мёртвых». Рассказ напоминает то, что случилось в предыдущие дни, с той только разницей, что на этот раз бойня, описываемая Рене Приёром, вызвана французскими снарядами. И теперь он оказывает первую помощь вражеским солдатам. «Я перевязывал немецких солдат», — пишет молодой медик, не без удивления упоминая качество немецких бинтов: «маленьких и непрактичных».

Рене Приёр в траншее, возле деревни Омон-пре-Самоньё, в 1915 году. Разрушенная в ходе Верденской битвы, она не была восстановлена после войны

25 февраля. Приходит ночь. Именно тогда, рядом с огромной воронкой, Рене Приёр натыкается на двух немецких офицеров. Завязался разговор. «Очень вежливые, эти офицеры говорили со мной о войне. Они мне объявили: Верден будет взят к 27 (февраля), кайзер будет в Вердене 1-го (марта), показали мне карты (!!!), подтвердили, что всё развивается математически точно. Я ответил, что они не пройдут, потому что искренне убеждён, что немцы могли наступать два первых дня, когда их сдерживали, а сейчас многочисленные резервы солдат, артиллерии, припасов уже там. Итак, уже 6 дней как не прекращается артобстрел, видите, у меня ещё на 3 дня припасов в моей сумке. У нас, несмотря ни на что, есть горячая еда! Они улыбались, говоря: «Храбрые французы!», но Верден скоро будет «Капут!». И разговор продолжался, пока наши пушки продолжали стрелять, но в овраге интенсивность обстрела была уже меньше. К семи часам солдат, раненный в бедро, отвёл меня к пункту первой помощи, следуя белому шнуру.

Санитары носили раненых в палатки, ориентируясь с помощью больших карт Фосского леса. В пункте первой помощи было два медика: офицер, который курил, и унтер-офицер, который делал перевязки, и я стал помогать ему. Мне предложили кофе и консервированный печёночный паштет.

Перед пунктом первой помощи, под огнём, немцы рыли индивидуальные стрелковые окопчики, закладывая в каждый брезент, а пушки продолжали ворчать, и снаряды зловеще взрывались, сея смерть. Многочисленные немецкие раненые прибывали на пункт первой помощи. Весёлый огонёк горел в очаге, где грелось кофе в больших котелках. Санитары были очень заняты и работали без остановки, беря перевязочный материал, морфин и йод в больших корзинах. Я заметил, что было очень мало ваты и что предпочтение отдавалось материалу, который был похож на бумагу. Измождённый, я попросил разрешения отдохнуть. Мне предложили одеяло. Я завернулся и лёг головой на мой мешок и крепко проспал до 10 часов утра, я спал так крепко, что даже не пошевелился, когда 75 миллиметровый снаряд упал на пункт первой помощи. Но когда я проснулся, он был пуст, немецкие медики эвакуировали своих раненых. Как, однако, я спал, это был первый раз, когда я выспался за 10 дней.

На этих словах, написанных 26 февраля 1916 года на немецком пункте первой помощи перед Фосским лесом и справа от Лувемонта, заканчиваются записи Рене Приёра.

Его последнее письмо домой с фронта: «Мой дорогой отец, вот уже 50-ый час артобстрела. Это ужасно. По нам ударили удушающим газом, газом-лакриматором, всем, чем можно. Некоторые из наших сошли с ума. Всё хорошо, но какое море огня, железа, разрушения, мёртвых, раненых. Это неслыханная бойня. Но боши не пройдут к Вер…(цензура!), они его обстреливают, а мы их держим. Я в порядке, я могу поесть, выпить и поспать несколько часов впервые за три дня. Итак, вера и мужество. Я обнимаю тебя всего сердца: тебя, маму и сестру. Рене.»

Письмо майора Дата, командира его батальона, отцу Рене Приёра от 21 марта: «Я оставался с месье Приёром, помощником врача, до вечера 24 февраля. Я его покинул только в 16 30, когда остатки моего батальона должны были покинуть Фосский лес под угрозой окружения. Месье Приёр с медперсоналом, которые находились в укрытии, должны были остаться с многочисленными ранеными различных подразделений. Он должен был попасть в руки врага вечером к 17 часам. Возможно, у вас сейчас есть новости о нём из Германии, по крайней мере если его не оставили на оккупированной территории, чтобы лечить нетранспортабельных раненых. В таком случае получить новости о нём будет гораздо сложнее, так как я знаю, что немцы не предоставляют так легко право переписки нашим соотечественникам, которые находятся на оккупированных территориях. Месье, примите уверения в моём искреннем к вам почтении».

Позже Рене Приёр был вывезен Красным Крестом в Швейцарию и был там обменен на пленного немецкого врача. Он вернулся в сектор Ведена в 1917 и был демобилизован в 1919-м. Он и представить себе не мог, что в 1939 его вновь призовут под знамёна, уже как капитана медицинской службы.

В немецком плену