Наш невнятный ответ агрессору
Тема воздушно-космической обороны (ВКО) в отечественном военном строительстве не теряет остроты на протяжении нескольких десятков лет – с тех пор, как в начале 60-х реализуемость ее боевой составляющей была подтверждена перехватом баллистической ракеты и созданием первой в мире системы стратегической ПРО (А-35).
В ответ на американские планы массированной ядерной бомбардировки наших городов в СССР сформировался самостоятельный вид вооруженных сил – Войска ПВО страны. Он достиг расцвета к началу 90-х, составив основу сложившейся к тому времени единой системы ПВО, предназначавшейся для решения важнейших в то время военных задач – от охраны государственной границы в воздушной среде в мирное время до отражения внезапного массированного воздушно-космического нападения на СССР и его союзников в случае крупномасштабной, в том числе ядерной, войны.
Важно отметить, что в данную систему был включен еще один сравнительно ресурсоемкий военно-технический компонент, образуемый силами и средствами войсковой ПВО. В СССР содержалась и планомерно обновлялась без малого дюжина фронтовых комплектов мобильных наземных средств ПВО. Ими оснащались соответствующие соединения, части и подразделения войск ПВО СВ, встроенные в иерархическую структуру общевойсковых и танковых формирований – от фронта до батальона. Определенный вклад в войсковую ПВО вносила и фронтовая истребительная авиация ВВС. На приморских направлениях систему дополнял третий специфический и технически своеобразный компонент – ПВО кораблей ВМФ.
В советской промышленности на разработке и производстве средств ПВО и их комплектующих специализировались передовые научные школы, сотни конструкторских и производственных организаций, десятки крупных промышленных коопераций в составе радиотехнической, авиационной, ракетно-космической, судостроительной и других оборонных отраслей промышленности, мощная испытательная и полигонная база.
Для СССР с его второй в мире индустриальной экономикой и четырехмиллионной армией такая динамика, масштабы и бремя ресурсоемкого развития ПВО и РКО были если и посильны, то весьма надрывны.
Правда, уже тогда возникали принципиальные вопросы о достижимости амбициозных целей отражения массированного воздушно-космического нападения. Обоснованные сомнения вызывал, в частности, известный тезис о согласованном применении систем ПВО и РКО в рамках единого вида Вооруженных Сил. Военным специалистам, не отягощенным апологетикой ВКО, вклад подсистемы РКО, оснащенной в качестве активных средств ядерными противоракетами, в победу в обычной крупномасштабной или локальной войне представлялся ничтожным, в том числе по причине крайней уязвимости стационарных позиций РКО от действий дальнобойного высокоточного оружия.
К тому же в мировой ядерной войне, к которой вынужден был готовиться СССР, не просматривалась какая-то значимая роль созданной в стране масштабной системы ПВО, которая неотвратимо ослеплялась и уничтожалась ракетно-ядерным оружием стран НАТО. Все решала советская ядерная триада, прежде всего способность РВСН к ответному ядерному удару в любых условиях обстановки. Возникал вопрос: а следует ли в принципе пытаться отразить то, что на существующем и прогнозируемом технологическом уровне объективно удастся в лучшем случае ослабить?
Стратегия презентаций
Однако на идее противопоставлять воздушной наступательной операции равную по масштабам оборонительную в 80–90-х годах защитила диссертации целая плеяда военачальников. На плакатах воздушно-космические самолеты, баллистические и аэробаллистические ракеты, высотные гиперзвуковые крылатые ракеты, низкоорбитальные спутники противника обреченно влетали в устремленные вверх зоны огня комплексов ВКО. Умы военных специалистов и политиков возбуждал тезис о единстве воздушного и околоземного космического пространства, о возможном возникновении в нем своеобразного театра согласованных в пространстве и времени оборонительных военных действий оперативно-стратегического и стратегического масштаба. Причем не только в границах атмосферы, но и выше, где возможен лишь баллистический полет в заданном разгонными ступенями ракет-носителей направлении. Ведь для маневра летательного аппарата в космосе требуется запас рабочего тела и работа газодинамических устройств. Отклонение курса на несколько десятков градусов возможно лишь через много витков орбитального полета. Атака наземной или надводной цели космическим аппаратом осложнена тем, что, обращаясь по орбите со скоростью не меньше первой космической, он может выйти на рубеж атаки лишь один-два раза в сутки и всего на несколько минут, а то и секунд. Таким образом, согласованное в пространстве одновременное участие авиационных и космических средств, движущихся под действием принципиально разных физических сил, технически крайне затруднено. Да и не требуется в обозримой перспективе.
Зачем эвентуальному противнику технологии, требующие синхронизации разнородных оружейных процессов с точностью до секунд? Свои военные задачи он по-прежнему может решать сравнительно экономично и результативно силами авиации и МБР, даже без вывода объектов с оружием на борту на космические орбиты.
Во времена холодной войны противостояние средств воздушно-космического нападения (СВКН) и советских средств ПВО (РКО) небезуспешно использовалось американской стороной для военно-экономического изматывания СССР в гонке вооружений. Этому в значительной мере способствовало географическое положение нашей страны, окруженной военными базами государств НАТО. Но все же определяющими стали коренные преимущества СВКН перед средствами ПВО: исходная инициатива в действиях, высокая маневренность, колоссальное энергетическое превосходство, позволяющие действовать внезапно, быстро сосредоточивать усилия, массированно применять ударные беспилотные средства, неизменно обеспечивая требуемое для прорыва ПВО и поражения объектов соотношение сил.
Для противодействия одной группе самолетов, создающих угрозу избирательного или последовательного уничтожения пространственно разнесенных объектов, обороняющейся стороне требуется заблаговременное построение систем зенитного ракетного огня вокруг каждого объекта, что сопряжено с несоразмерными экономическими затратами.
В отличие от зенитных средств истребительная авиация ПВО способна к маневру в оперативном масштабе, но значительно уступает им во времени реакции. Эффективные действия возможны лишь при развитой аэродромной сети, совершенных и устойчивых к противодействию системах радиолокационной разведки и управления.
Весьма затратным стало соперничество в досягаемости огневыми средствами ПВО авиации противника. Все попытки обеспечить возможность поражения самолетов-носителей до рубежа пуска ими ракет быстро парировались увеличением дальности действия таких ракет, что заведомо более экономично по физико-техническим причинам.
Общий вывод однозначен: противоборство перспективных СВКН, способных к маневру в стратегическом масштабе, с адекватными по стоимости средствами ВКО становится для потенциального агрессора заведомо выгодным. По крайней мере до появления каких-либо нетрадиционных способов защиты объектов, качественно меняющих соотношение сил.
Военно-техническая политика США и поныне преследует цель на базе опережающего научно-технологического задела своевременно обесценивать оборонные усилия стран-соперниц и оказывать влияние на использование их ресурсов в выгодном для США направлении, в частности, для уменьшения наступательных возможностей потенциальных противников.
Метаморфозы ВКО
Вслед за распадом СССР и завершением холодной войны в развитии теории и практических замыслов ВКО последовали не заставившие себя ждать метаморфозы. Начало им положил указ президента Ельцина от 13 июля 1993 года № 1032 «Об организации противовоздушной обороны в Российской Федерации», в котором создание ВКО, хотя и было обозначено как приоритетное направление, но в обстоятельствах нарастающего социально-экономического кризиса, охватившего страну, оказалось непосильным.
Как следствие с подписанием указа от 16 июля 1997 года № 725 «О первоочередных мерах по реформированию Вооруженных Сил Российской Федерации и совершенствованию их структуры» началось стремительное сокращение и деградация системы ПВО страны и Вооруженных Сил. Былая организационная предпосылка для образования единой системы ВКО была упразднена после срочной передачи войск РКО в РВСН.
В свою очередь Войска ПВО к 1 января 1999-го по инициативе и под общим руководством министра обороны Игоря Сергеева были объединены с ВВС. Так появились войска ПВО ВВС. Одновременно началось многократное сокращение численности Сухопутных войск, а с ним и боевого состава ПВО СВ.
Разработки и производства новых средств ПВО стали единичными и никак не компенсировали не только моральное, но и физическое старение парка, накопленного в прошлом. Пришли в негодность и опустели тысячи наземных боевых позиций, сотни военных городков, десятки аэродромов базирования истребительной авиации по всей стране. Открылись десятки тысяч километров воздушной границы, особенно на малых и предельно малых высотах. Над значительной территорией России какое-либо воздействие по воздушным целям полностью исключалось. В перечне важнейших объектов страны и Вооруженных Сил, подлежащих по решению высшего государственного руководства прикрытию Войсками и силами ПВО, резко возросла доля тех, для которых не обеспечивалось даже истребительно-авиационное прикрытие. Силы и средства ПВО постоянной готовности ужались до нескольких локальных районов. Среди постоянно боеготовых компонентов не стало системы ПРО Москвы (А-135) с ядерными противоракетами.
В 2011 году образуются Войска ВКО как отдельный род войск в составе Вооруженных Сил Российской Федерации, формально просуществовавшие до 2015-го. С 1 июня 2009 года в их составе объединились так называемое оперативно-стратегическое командование ВКО (Балашиха Московской области) и Космические войска. Силы и средства ПВО за пределами столичного региона были переданы в военные округа, притом что все соединения ПВО ВВС в 2010-м были переформированы в «бригады ВКО» (без истребительной авиации ПВО, переданной авиабазам). Таким образом, ПВО и ВВС в видовой структуре Вооруженных Сил снова размежевались.
Между тем при скороспелой реформе военного образования остро стоял вопрос о ликвидации осиного гнезда апологетов ВКО – Военной академии ВКО имени Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в Твери (ВА ВКО). Так бы и случилось, не будь в 2012-м возглавлявший военное ведомство Анатолий Сердюков отрешен от должности.
С 2013 года уже при новом министре обороны наметился возврат к дивизиям ПВО. Но стратегический уровень управления ПВО был утрачен.
И все же аббревиатура «ВКО» оказалась на удивление живучей. По-видимому, в связи с необходимостью выполнять один из майских указов президента Российской Федерации (№ 603 от 7 мая 2012 года), в котором правительству предписано обеспечить приоритетное развитие в том числе средств ВКО.
На практике оказалось, что Войска ВКО «по предназначению» уже в наличии, а самой ВКО и новых средств для нее по существу еще нет. В частности, высотная и дальнобойная ЗУР для С-400, способная обеспечить противоракетные и противоспутниковые возможности системы, в войска не поступала. Коллизия в определенной мере разрешилась путем образования в 2015 году Воздушно-космических сил (ВКС), в которых Космические войска воссозданы как род войск, включающий в свой состав такие информационные компоненты бывших войск РКО, как главный центр предупреждения о ракетном нападении и главный центр разведки космической обстановки.
Таким образом, аббревиатура «ВКС», обозначавшая в 1992–1997 годах «военно-космические силы» как род войск центрального подчинения до их включения в состав РВСН, наполнилась новым смыслом и содержанием. ВКС, как новый вид Вооруженных Сил, с 1 августа 2015-го объединяет в статусе родов войск военно-воздушные силы, Космические войска и Войска ПВО и ПРО.
От этих долгих шараханий в российском военном строительстве, продиктованных в известной степени поиском места и роли ВКО в военной организации современной России, у неискушенного налогоплательщика возникает много вопросов, в их числе о чистоте помыслов консерваторов и реформаторов. Есть претензии и к военной науке, занятой в тематике ВКО не столько поиском истины, сколько обоснованием уже принятых решений.
Судя по публикациям последних лет, даже профессуре ВА ВКО до настоящего времени не вполне ясно, что такое ВКО в конструктивном понимании. Это задача, требующая безусловного выполнения, или всего лишь разновидность обороны? Причислять ли к ВКО комплекс соответствующих общегосударственных мер или ограничиться подготовкой и ведением военных действий в воздушном и космическом пространстве? Что понимать под системой ВКО? Подлежит ли защите только малая часть критически важных объектов страны и Вооруженных Сил или большинство объектов стратегического значения? Какая ВКО может считаться эффективной? И посильна ли ВКО технологически и экономически для России в обозримой перспективе? В 2013 году на слушаниях в профильном комитете Государственной думы даже обсуждался вопрос о разработке проекта Федерального закона о ВКО.
Конечно, проведены и продолжают проводиться научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, выполняются системные проекты по построению в России ВКО. Как водится, речь идет вначале об освоении бюджетных средств на создание головного участка системы ВКО с модернизацией существующих средств РКО, в их числе подмосковной системы ПРО на стационарных позициях (А-235), и созданием новых мобильных систем ПВО и ПРО (С-500).
Логика подсказывает, что первоочередными объектами будущей ВКО должны стать объекты РВСН, обеспечивающие ядерное сдерживание и неотвратимость ответа в «судный день». В этой связи даже возникает идея: а не сосредоточить ли объекты такого рода теперь ближе к столице, если старый подмосковный «чемодан» со стационарными компонентами ПРО (А-135/235) выброшен быть не может?
Так или иначе, вновь образованным ВКС России предстоит определить рациональные пропорции между своими ударными и оборонительными возможностями в воздушной и космической сферах.
Глобальный удар малой кровью
Американцы всячески поддерживают апологетику ВКО и даже в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО еще в 2001 году. Однако, руководствуясь принципом «лучшая защита – нападение», строят свою систему стратегической ПРО принципиально иначе.
С учетом географического положения России как континентальной державы по ее периметру намечается развертывание противоракет, способных уничтожать взлетающие российские МБР на активном участке полета, когда они максимально уязвимы. К настоящему времени на различных кораблях развернуто уже несколько сотен противоракет типа RIM-161 SM 3 системы «Иджис», обладающих статусом одной из наиболее успешных разработок агентства по ПРО (MDA). Намечается их размещение и на надводных кораблях стран – союзниц США.
Предполагается, что противоракеты будут и дальше совершенствоваться с доведением максимальных скоростей полета до 4,3–5,6 километра в секунду, а дальности действия – до 1000 километров (трехступенчатые RIM-161 SM 3 Block IIB). В перспективе запуски таких гиперзвуковых ракет смогут точно синхронизироваться в глобальной разведывательно-ударной системе, построенной на основе американской комплексной орбитальной системы боевого управления, связи и разведки, с возможностью перенацеливания в полете.
Учитывая универсальность американских корабельных и стационарных пусковых установок (Mk41), способных к заряжанию как ударными КР, так и противоракетами системы «Иджис», нетрудно, по крайней мере гипотетически, представить себе следующий тревожный и весьма коварный сценарий.
В США втайне создаются и сотнями накапливаются в пусковых контейнерах на морских и наземных носителях неядерные якобы противоракеты, способные после баллистического заброса быстро перемещаться в атмосфере и с прецизионной точностью поражать не только ракеты противника, но и заранее выявленные цели на дальностях во многие сотни километров. Технологически это реально и экономически для США вполне посильно.
Среди таких целей могут быть пункты управления российских СЯС, объекты Космических войск, ПВО-ПРО, а главное – позиции РВСН, а также РПКСН в надводном положении и аэродромы взлета стратегической авиации. Боевое снаряжение псевдопротиворакет, безусловно, имеет смысл адаптировать под соответствующий тип цели. Но изначально ясно, что мощный кинетический удар прямым попаданием, например, в шахтную пусковую установку МБР способен предотвратить ее пуск.
Залп может быть осуществлен с европейской территории (базы в Польше, Румынии), с акваторий Балтийского, Средиземного и Черного морей, а в перспективе и с территории американских союзников в Юго-Восточной Азии (базы в Японии и Южной Корее), где «противоракеты» в принципе могут быть первоначально размещены против таких стран, как Северная Корея. По мере уменьшения ледяного покрова в Арктике открываются дополнительные возможности пуска с гражданских судов, следующих Северным морским путем.
Далее по сценарию: внезапный массовый старт в сторону России сотен ракет передового базирования засекается российской системой ПРН. Таким образом провоцируется решение на применение ядерного оружия. Даже за пять минут раздумий об ответном ударе и за время прохождения необходимых команд боевого управления американские гиперзвуковые «противоракеты» успевают накрыть ключевые объекты на территории России. Имеющаяся подмосковная система ПРО неизбежно прорывается, противоспутниковые средства уничтожаются на земле, система ПРН слепнет и уже не видит пуска ядерных МБР противника. Российский ответный ядерный потенциал в шахтных пусковых установках и на маршрутах боевого патрулирования мобильных ракетных комплексов с МБР интенсивно снижается.
После принятия решения на пуск российских ядерных МБР и их схода с пусковых устройств они продолжают поражаться неядерными противоракетами на взлете. Факел двигателя их первой ступени обнаруживается в течение нескольких секунд и устойчиво сопровождается мощной сетью инфракрасных космических датчиков системы SBIRS. При этом обеспечивается возможность адаптивного перенацеливания противоракет, первоначально наводящихся на шахтную или мобильную пусковую установку, на стартовавшую из нее МБР. В перспективе не исключено поражение МБР на активном участке полета еще и лазерными орбитальными комплексами противника.
А уже через полчаса будут на подходе ядерные МБР, запущенные с ПЛАРБ в океанских зонах и с континентальной части США, как ответ стране-агрессору, применившему ядерное оружие первым. Уцелевшие единичные ядерные МБР уничтожаются над Северной Америкой противоракетами комплекса GBMD, введенными в строй в 2005 году.
Стратегическая американская мечта – вырвать у России ядерное жало – сбывается сравнительно малой кровью. Искушение велико.
Такой вариант быстрого глобального удара под видом противоракетных действий с точки зрения достижения военной победы представляется гораздо более результативным, чем классическое построение и применение стратегической ПРО. На фоне сценариев такого рода становятся понятными ожидаемое дополнительное наращивание дипломатических усилий США по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов и поиск поводов обвинить Россию в нарушении Договора о РСМД.
С учетом географического положения России и технической возможности придания гиперзвуковым противоракетам ударных функций представляется необходимым, не выходя из Договора о РСМД, предусмотреть способы превентивного или ответно-встречного воздействия на американские средства ПРО передового базирования, то есть спроектировать своеобразные системы антиПРО.
Но на кого можно возложить централизованное решение такой задачи? На Сухопутные войска, оснащаемые ракетными комплексами типа «Искандер», и оперативно-стратегические командования военных округов? Или ударные функции такого рода должны быть присущи ВКС?
Симметрия угроз
В данных обстоятельствах для дальнобойных зенитных ракетных систем ПВО-ПРО типа С-400, С-300В4, С-500, способных гиперзвуковыми зенитными ракетами поражать воздушные цели на дальностях в сотни километров, за радиогоризонтом (при обеспечении соответствующего целеуказания), сегодня вырисовывается качественно новая оперативно-стратегическая ниша – воздушное контрнаступление на цели, лишь взлетающие с сопредельной территории. В принципе ими могут быть не только самолеты, обломки которых при таком подходе останутся на территории противника, но и корабли – носители КР и противоракет передового базирования. Отдельная тема – участие ВКС в набирающих в мире силу нетрадиционных военных действиях – территориальной обороне и обеспечении бесполетных зон. Есть и другие инициативные идеи, пробиться которым через апологетику ВКО и противодействие профильного военно-промышленного лобби пока крайне трудно.
Так, определенный защитный потенциал просматривается в области использования в интересах ПВО дирижаблей в жесткой оболочке, с управляемой балластировкой, способных поднять на высоту конформные фазированные антенные решетки и «отодвинуть» радиогоризонт, а в перспективе – нести дальнобойные ракеты «воздух-воздух» и оперативно выдвигаться на опасные воздушные направления.
Протяженные рубежи оперативной разведки и предупреждения о массовом применении КР могли бы строиться на основе сети автономных необслуживаемых РЛС, размещенных в труднодоступных районах страны. На приморских направлениях для решения данной задачи представляются перспективными загоризонтные РЛС поверхностной волны.
Можно представить себе военно-стратегические последствия создания и применения технологии, позволяющей в считаные секунды возводить непосредственно над прикрываемыми объектами некий защитный экранный слой, превращающий колоссальную кинетическую энергию пикирующих на объект целей в энергию их уничтожения, рикошета и увода с траектории. Пока такие возможности относятся к области военно-научной фантастики, но это не значит, что о них не следует размышлять.
Вместе с тем далеко не исчерпаны возможности симметричных действий как сдерживающего и защитного фактора. В частности, угрозу создания и применения воздушно-космических самолетов имеет смысл парировать созданием собственных летательных аппаратов такого рода, способных выполнять истребительные функции.
Однако чтобы мотивировать перелив выделяемых ВКС бюджетных денег на данное и другие нетрадиционные направления развития сил и средств вооруженной борьбы, представляется необходимым преодолеть общий оборонительный уклон, исторически сложившийся в отечественном военном строительстве.
Оборонцы или пораженцы?
В отличие от англоязычного термина defence, переводимого в широком контексте как «защита», включая и «защиту диссертации», в русском языке термин «оборона» имеет прежде всего военные и военно-политические трактовки и играет значительную роль в лингвистическом оформлении военного дела. Это и вид военных действий (антипод наступлению), и комплекс соответствующих мер, и стратегический национальный приоритет (Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, утвержденная президентским Указом № 683 от 31 декабря 2015 года).
Оборонительная составляющая в отечественном военном строительстве вполне объяснима, и нет нужды дополнительно вскрывать ее исторически корни. Известное изречение: «Обороной войны не выигрываются, но без нее они проигрываются наверняка». После смерти Сталина в 1953 году военное ведомство впервые получило название Министерство обороны. С тех пор в умах военных теоретиков и военачальников прочно наметился оборонительный уклон, заслуживающий внимания аналитиков.
В соответствии с основополагающим федеральным законом от 31 мая 1996 года № 161-ФЗ «Об обороне» под таковой понимается система политических, экономических, военных, социальных, правовых и иных мер по подготовке к вооруженной защите и вооруженная защита Российской Федерации, целостности и неприкосновенности ее территории. Для этого создаются Вооруженные Силы, устанавливается воинская и военно-транспортная обязанность. В целях планирования и осуществления соответствующих мероприятий разрабатывается План обороны Российской Федерации – комплекс взаимоувязанных документов. Согласно законодательству организация обороны включает целый ряд разнородных мероприятий, включая развитие науки в интересах обороны и разработку положений Военной доктрины. Справедливости ради, следует отметить, что в указанном федеральном законе нет ни слова о ВКО в отличие, например, от гражданской и территориальной обороны.
А поскольку оборона – дело для России святое, то и ВКО в этом контексте получила некоторый ореол. Но, как выяснилось в ходе отмеченных ранее шараханий в военном строительстве, этим ореолом стало возможно спекулировать, имитируя целенаправленную деятельность и преследуя не только государственные интересы. В подтверждение этого тезиса уместно процитировать профессора ВА ВКО Анатолия Корабельникова: «Если оглянуться назад, то создается впечатление, что никто, кому в руки попадали войска ПВО и РКО, за исключением Войск ПВО ВС СССР, не собирался создавать ВКО РФ, а лишь под покровом необходимости ее формирования решал узковедомственные, а то и просто личные задачи» («Бессмысленный бег на месте»). Ныне наш оборонительный уклон выражается в том, что все намечаемые меры военного строительства, включая развитие системы вооружения, до сих пор объясняются руководству и налогоплательщикам страны, а также мировой общественности в терминах сдерживания и отражения агрессии – в створе унаследованной от СССР стратегической концепции «отражения агрессии ответными действиями».
При этом ядерная война справедливо признана недопустимой ввиду губительных для земной цивилизации последствий. А вслед за этим все отечественное военное строительство доктринально и публично стало ориентироваться главным образом на предотвращение, а не на ведение войн и победу в них. О том, как вести вооруженную борьбу, в российской Военной доктрине не сказано ни слова.
Примечательно, что США за отмеченный исторический срок опробовали целый ряд стратегических концепций – прямого противоборства, сменившего реалистическое устрашение, передовых рубежей (в рамках НАТО), двух с половиной войн (после полутора войн), стратегической оборонной инициативы Рейгана, быстрого глобального удара. Почему мы чураемся подобного публичного творчества?
Так сложилось, что главным фактором, мотивирующим российское военное строительство, до сих пор считаются всевозможные опасности и угрозы, формируемые противником. Они проистекают из наших слабых сторон, понимание которых позволяет принимать оборонительные меры и тратить на это огромные бюджетные средства, другие ресурсы страны. В этой связи формирование представлений об угрозах становится предметом ведомственного соперничества в борьбе за объем государственного оборонного заказа. Он, к слову, традиционно именно оборонный, а не, скажем, военный.
Защита нападением
При этом в современной России трудно найти орган военного управления, за исключением разве что высшего руководства страны, реально заинтересованный в экономии ресурсов, выделяемых на военное строительство. И эта гримаса рыночной экономики умножает число поборников затратной обороны как антипода наступательным действиям, подготовка которых может более эффективно обеспечивать безопасность страны.
Объективный анализ соотношения возможностей наступательных и соответствующих оборонительных средств и способов действий во всех примерах их противостояния показывает: инициативно нападать в конечном итоге всегда выгоднее, чем защищаться. Особенно с возрастанием внезапности, скорости и мощности таких воздействий. А с выходом времени реакции обороняющейся стороны на физические пределы – например, при применении мощного лазерного или электромагнитного оружия – она может становиться абсолютно беззащитной. При этом затраты, вложенные под влиянием неких угроз в создание и развитие сугубо оборонительных вооружений, обесцениваются, разоряя экономически и технологически слабых соперников.
Следует заметить, что даже в сфере сравнительно инерционных и медленных сухопутных действий, где наступательные операции были в прошлом закономерно более затратными, чем заблаговременно созданная оборона, ныне иная картина. Времена кровопролитных атак, как показывает опыт всех недавних локальных войн, по-видимому, закончились, а «удар войсками» канул в Лету. И соотношение ущербов теперь всегда в пользу нападающего, решительно наступающего с воздуха и по суше на всю глубину.
Поистине лучшая защита – это угроза нападением и превентивное наступление, если военное столкновение неизбежно. Сегодня исходя именно из этой логики российский воинский контингент в Сирии превентивно борется с воинскими формированиями ИГ (запрещенного в России).
Данная закономерность военного искусства отнюдь не умаляет принципиальную возможность сравнительно малозатратных и одновременно достаточно результативных защитных военно-технических мер, относимых к категории асимметричных. А стратегии непрямых действий посвящены известные военно-теоретических труды мировой известности.
Так, мощным электромагнитным воздействием можно обесценить высокотехнологичную электронику противника, расположенную на его разведывательных и ударных средствах, имитаторами образцов вооружения и высокотехнологичными средствами маскировки временно сбить с толку разведывательно-ударные системы нападающей стороны. Однако следует понимать, что изощренность в асимметричных защитных действиях эффективна в отношении технологически отсталого или равного противника.
При достижении и поддержании разительного технологического превосходства, измеряемого одним-двумя поколениями наступательных вооружений, оборонцы оказываются в отчаянном положении: либо капитулировать, либо искать возможность угрожать превентивным ударом. Вспомним феномены Ирана и Северной Кореи, а также ядерных аргументов со стороны Израиля.
Лень против авантюризма
Уязвимость от упреждающих и ответно-встречных действий противной стороны, безусловно, сдерживает агрессивную внешнюю политику государств, развитых в военно-экономическом отношении, и по-своему предотвращает войну. Наоборот, полная безнаказанность вводит в искушение и поощряет вооруженную агрессию. Так, США как независимое государство уже более полутора веков не воевали на своей территории да и впредь не намерены. А все их победы в новейшей истории связаны с растерзанием на других континентах сравнительно слабых стран, неспособных к результативным ответным и превентивным ударам.
У наших эвентуальных противников наверняка найдется много уязвимых мест, возможность воздействия на которые и без создания разорительной ВКО способна удержать от военной агрессии в отношении России. Достаточно упомянуть хотя бы устрашающий Северную Америку фактор океанских цунами, порождаемых подводными взрывами («Ядерный спецназ»).
Лучшая гарантия мирного будущего для страны – не проиграть в борьбе военных концепций, предусматривающих разные пропорции между обороной и наступлением, и собственный инициативный замысел.
Для смещения акцентов от исторически сложившейся в России оборонной рефлексии, побуждающей планировать и вести военное строительство исходя из собственных слабых сторон, в пользу наступательной позиции, ориентированной на слабые стороны противников и соперников, требуются изрядные усилия и время – вплоть до смены поколений в военно-политической и военно-научной элите страны.
В методологическом плане здесь просматривается определенная аналогия с известными в системном анализе подходами к планированию: «от достигнутого» и «от цели». Для первого характерно стремление максимизировать результат при имеющихся ресурсах, хотя сам он может представляться недостаточно высоким. Для второго – стремление добиться требуемого результата, затратив минимум ресурсов, хотя и они могут оказаться запредельными.
Понятно, что с точки зрения целеполагания, без которого не обходится планирование, второе – гораздо более ответственное и рискованное дело. Ведь «требуемое» в значительной степени субъективно и эфемерно, а «выделенное» – объективно и реально (и гарантировано федеральным бюджетом). На самом деле в перспективном планировании, включая сферу военного строительства, так или иначе сочетаются оба подхода.
Но есть мнение, что славянское «ленивое» мышление тяготеет к планированию от достигнутого, а «авантюрная» ментальность предприимчивых англосаксов – к целевому. Кто больше прав, рассудит история.
Динамичные изменения в технологической основе средств и способов вооруженной борьбы с переходом в шестой технологический уклад резко повышают стратегические риски фатально оконфузиться, если своевременно не оценены все возможные альтернативы в развитии военного строительства.
Для организации такой оценки сегодня необходимо соответствующее пространство для дискуссий, не скованное завесами военной субординации и излишней закрытости, для вовлечения в него всех заинтересованных инстанций с целью генерации и отбора плодотворных военно-технических и военно-стратегических концепций и инициатив.
В ответ на американские планы массированной ядерной бомбардировки наших городов в СССР сформировался самостоятельный вид вооруженных сил – Войска ПВО страны. Он достиг расцвета к началу 90-х, составив основу сложившейся к тому времени единой системы ПВО, предназначавшейся для решения важнейших в то время военных задач – от охраны государственной границы в воздушной среде в мирное время до отражения внезапного массированного воздушно-космического нападения на СССР и его союзников в случае крупномасштабной, в том числе ядерной, войны.
Важно отметить, что в данную систему был включен еще один сравнительно ресурсоемкий военно-технический компонент, образуемый силами и средствами войсковой ПВО. В СССР содержалась и планомерно обновлялась без малого дюжина фронтовых комплектов мобильных наземных средств ПВО. Ими оснащались соответствующие соединения, части и подразделения войск ПВО СВ, встроенные в иерархическую структуру общевойсковых и танковых формирований – от фронта до батальона. Определенный вклад в войсковую ПВО вносила и фронтовая истребительная авиация ВВС. На приморских направлениях систему дополнял третий специфический и технически своеобразный компонент – ПВО кораблей ВМФ.
В советской промышленности на разработке и производстве средств ПВО и их комплектующих специализировались передовые научные школы, сотни конструкторских и производственных организаций, десятки крупных промышленных коопераций в составе радиотехнической, авиационной, ракетно-космической, судостроительной и других оборонных отраслей промышленности, мощная испытательная и полигонная база.
Для СССР с его второй в мире индустриальной экономикой и четырехмиллионной армией такая динамика, масштабы и бремя ресурсоемкого развития ПВО и РКО были если и посильны, то весьма надрывны.
Правда, уже тогда возникали принципиальные вопросы о достижимости амбициозных целей отражения массированного воздушно-космического нападения. Обоснованные сомнения вызывал, в частности, известный тезис о согласованном применении систем ПВО и РКО в рамках единого вида Вооруженных Сил. Военным специалистам, не отягощенным апологетикой ВКО, вклад подсистемы РКО, оснащенной в качестве активных средств ядерными противоракетами, в победу в обычной крупномасштабной или локальной войне представлялся ничтожным, в том числе по причине крайней уязвимости стационарных позиций РКО от действий дальнобойного высокоточного оружия.
К тому же в мировой ядерной войне, к которой вынужден был готовиться СССР, не просматривалась какая-то значимая роль созданной в стране масштабной системы ПВО, которая неотвратимо ослеплялась и уничтожалась ракетно-ядерным оружием стран НАТО. Все решала советская ядерная триада, прежде всего способность РВСН к ответному ядерному удару в любых условиях обстановки. Возникал вопрос: а следует ли в принципе пытаться отразить то, что на существующем и прогнозируемом технологическом уровне объективно удастся в лучшем случае ослабить?
Стратегия презентаций
Однако на идее противопоставлять воздушной наступательной операции равную по масштабам оборонительную в 80–90-х годах защитила диссертации целая плеяда военачальников. На плакатах воздушно-космические самолеты, баллистические и аэробаллистические ракеты, высотные гиперзвуковые крылатые ракеты, низкоорбитальные спутники противника обреченно влетали в устремленные вверх зоны огня комплексов ВКО. Умы военных специалистов и политиков возбуждал тезис о единстве воздушного и околоземного космического пространства, о возможном возникновении в нем своеобразного театра согласованных в пространстве и времени оборонительных военных действий оперативно-стратегического и стратегического масштаба. Причем не только в границах атмосферы, но и выше, где возможен лишь баллистический полет в заданном разгонными ступенями ракет-носителей направлении. Ведь для маневра летательного аппарата в космосе требуется запас рабочего тела и работа газодинамических устройств. Отклонение курса на несколько десятков градусов возможно лишь через много витков орбитального полета. Атака наземной или надводной цели космическим аппаратом осложнена тем, что, обращаясь по орбите со скоростью не меньше первой космической, он может выйти на рубеж атаки лишь один-два раза в сутки и всего на несколько минут, а то и секунд. Таким образом, согласованное в пространстве одновременное участие авиационных и космических средств, движущихся под действием принципиально разных физических сил, технически крайне затруднено. Да и не требуется в обозримой перспективе.
Зачем эвентуальному противнику технологии, требующие синхронизации разнородных оружейных процессов с точностью до секунд? Свои военные задачи он по-прежнему может решать сравнительно экономично и результативно силами авиации и МБР, даже без вывода объектов с оружием на борту на космические орбиты.
Во времена холодной войны противостояние средств воздушно-космического нападения (СВКН) и советских средств ПВО (РКО) небезуспешно использовалось американской стороной для военно-экономического изматывания СССР в гонке вооружений. Этому в значительной мере способствовало географическое положение нашей страны, окруженной военными базами государств НАТО. Но все же определяющими стали коренные преимущества СВКН перед средствами ПВО: исходная инициатива в действиях, высокая маневренность, колоссальное энергетическое превосходство, позволяющие действовать внезапно, быстро сосредоточивать усилия, массированно применять ударные беспилотные средства, неизменно обеспечивая требуемое для прорыва ПВО и поражения объектов соотношение сил.
Для противодействия одной группе самолетов, создающих угрозу избирательного или последовательного уничтожения пространственно разнесенных объектов, обороняющейся стороне требуется заблаговременное построение систем зенитного ракетного огня вокруг каждого объекта, что сопряжено с несоразмерными экономическими затратами.
В отличие от зенитных средств истребительная авиация ПВО способна к маневру в оперативном масштабе, но значительно уступает им во времени реакции. Эффективные действия возможны лишь при развитой аэродромной сети, совершенных и устойчивых к противодействию системах радиолокационной разведки и управления.
Весьма затратным стало соперничество в досягаемости огневыми средствами ПВО авиации противника. Все попытки обеспечить возможность поражения самолетов-носителей до рубежа пуска ими ракет быстро парировались увеличением дальности действия таких ракет, что заведомо более экономично по физико-техническим причинам.
Общий вывод однозначен: противоборство перспективных СВКН, способных к маневру в стратегическом масштабе, с адекватными по стоимости средствами ВКО становится для потенциального агрессора заведомо выгодным. По крайней мере до появления каких-либо нетрадиционных способов защиты объектов, качественно меняющих соотношение сил.
Военно-техническая политика США и поныне преследует цель на базе опережающего научно-технологического задела своевременно обесценивать оборонные усилия стран-соперниц и оказывать влияние на использование их ресурсов в выгодном для США направлении, в частности, для уменьшения наступательных возможностей потенциальных противников.
Метаморфозы ВКО
Вслед за распадом СССР и завершением холодной войны в развитии теории и практических замыслов ВКО последовали не заставившие себя ждать метаморфозы. Начало им положил указ президента Ельцина от 13 июля 1993 года № 1032 «Об организации противовоздушной обороны в Российской Федерации», в котором создание ВКО, хотя и было обозначено как приоритетное направление, но в обстоятельствах нарастающего социально-экономического кризиса, охватившего страну, оказалось непосильным.
Как следствие с подписанием указа от 16 июля 1997 года № 725 «О первоочередных мерах по реформированию Вооруженных Сил Российской Федерации и совершенствованию их структуры» началось стремительное сокращение и деградация системы ПВО страны и Вооруженных Сил. Былая организационная предпосылка для образования единой системы ВКО была упразднена после срочной передачи войск РКО в РВСН.
В свою очередь Войска ПВО к 1 января 1999-го по инициативе и под общим руководством министра обороны Игоря Сергеева были объединены с ВВС. Так появились войска ПВО ВВС. Одновременно началось многократное сокращение численности Сухопутных войск, а с ним и боевого состава ПВО СВ.
Разработки и производства новых средств ПВО стали единичными и никак не компенсировали не только моральное, но и физическое старение парка, накопленного в прошлом. Пришли в негодность и опустели тысячи наземных боевых позиций, сотни военных городков, десятки аэродромов базирования истребительной авиации по всей стране. Открылись десятки тысяч километров воздушной границы, особенно на малых и предельно малых высотах. Над значительной территорией России какое-либо воздействие по воздушным целям полностью исключалось. В перечне важнейших объектов страны и Вооруженных Сил, подлежащих по решению высшего государственного руководства прикрытию Войсками и силами ПВО, резко возросла доля тех, для которых не обеспечивалось даже истребительно-авиационное прикрытие. Силы и средства ПВО постоянной готовности ужались до нескольких локальных районов. Среди постоянно боеготовых компонентов не стало системы ПРО Москвы (А-135) с ядерными противоракетами.
В 2011 году образуются Войска ВКО как отдельный род войск в составе Вооруженных Сил Российской Федерации, формально просуществовавшие до 2015-го. С 1 июня 2009 года в их составе объединились так называемое оперативно-стратегическое командование ВКО (Балашиха Московской области) и Космические войска. Силы и средства ПВО за пределами столичного региона были переданы в военные округа, притом что все соединения ПВО ВВС в 2010-м были переформированы в «бригады ВКО» (без истребительной авиации ПВО, переданной авиабазам). Таким образом, ПВО и ВВС в видовой структуре Вооруженных Сил снова размежевались.
Между тем при скороспелой реформе военного образования остро стоял вопрос о ликвидации осиного гнезда апологетов ВКО – Военной академии ВКО имени Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в Твери (ВА ВКО). Так бы и случилось, не будь в 2012-м возглавлявший военное ведомство Анатолий Сердюков отрешен от должности.
С 2013 года уже при новом министре обороны наметился возврат к дивизиям ПВО. Но стратегический уровень управления ПВО был утрачен.
И все же аббревиатура «ВКО» оказалась на удивление живучей. По-видимому, в связи с необходимостью выполнять один из майских указов президента Российской Федерации (№ 603 от 7 мая 2012 года), в котором правительству предписано обеспечить приоритетное развитие в том числе средств ВКО.
На практике оказалось, что Войска ВКО «по предназначению» уже в наличии, а самой ВКО и новых средств для нее по существу еще нет. В частности, высотная и дальнобойная ЗУР для С-400, способная обеспечить противоракетные и противоспутниковые возможности системы, в войска не поступала. Коллизия в определенной мере разрешилась путем образования в 2015 году Воздушно-космических сил (ВКС), в которых Космические войска воссозданы как род войск, включающий в свой состав такие информационные компоненты бывших войск РКО, как главный центр предупреждения о ракетном нападении и главный центр разведки космической обстановки.
Таким образом, аббревиатура «ВКС», обозначавшая в 1992–1997 годах «военно-космические силы» как род войск центрального подчинения до их включения в состав РВСН, наполнилась новым смыслом и содержанием. ВКС, как новый вид Вооруженных Сил, с 1 августа 2015-го объединяет в статусе родов войск военно-воздушные силы, Космические войска и Войска ПВО и ПРО.
От этих долгих шараханий в российском военном строительстве, продиктованных в известной степени поиском места и роли ВКО в военной организации современной России, у неискушенного налогоплательщика возникает много вопросов, в их числе о чистоте помыслов консерваторов и реформаторов. Есть претензии и к военной науке, занятой в тематике ВКО не столько поиском истины, сколько обоснованием уже принятых решений.
Судя по публикациям последних лет, даже профессуре ВА ВКО до настоящего времени не вполне ясно, что такое ВКО в конструктивном понимании. Это задача, требующая безусловного выполнения, или всего лишь разновидность обороны? Причислять ли к ВКО комплекс соответствующих общегосударственных мер или ограничиться подготовкой и ведением военных действий в воздушном и космическом пространстве? Что понимать под системой ВКО? Подлежит ли защите только малая часть критически важных объектов страны и Вооруженных Сил или большинство объектов стратегического значения? Какая ВКО может считаться эффективной? И посильна ли ВКО технологически и экономически для России в обозримой перспективе? В 2013 году на слушаниях в профильном комитете Государственной думы даже обсуждался вопрос о разработке проекта Федерального закона о ВКО.
Конечно, проведены и продолжают проводиться научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, выполняются системные проекты по построению в России ВКО. Как водится, речь идет вначале об освоении бюджетных средств на создание головного участка системы ВКО с модернизацией существующих средств РКО, в их числе подмосковной системы ПРО на стационарных позициях (А-235), и созданием новых мобильных систем ПВО и ПРО (С-500).
Логика подсказывает, что первоочередными объектами будущей ВКО должны стать объекты РВСН, обеспечивающие ядерное сдерживание и неотвратимость ответа в «судный день». В этой связи даже возникает идея: а не сосредоточить ли объекты такого рода теперь ближе к столице, если старый подмосковный «чемодан» со стационарными компонентами ПРО (А-135/235) выброшен быть не может?
Так или иначе, вновь образованным ВКС России предстоит определить рациональные пропорции между своими ударными и оборонительными возможностями в воздушной и космической сферах.
Глобальный удар малой кровью
Американцы всячески поддерживают апологетику ВКО и даже в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО еще в 2001 году. Однако, руководствуясь принципом «лучшая защита – нападение», строят свою систему стратегической ПРО принципиально иначе.
С учетом географического положения России как континентальной державы по ее периметру намечается развертывание противоракет, способных уничтожать взлетающие российские МБР на активном участке полета, когда они максимально уязвимы. К настоящему времени на различных кораблях развернуто уже несколько сотен противоракет типа RIM-161 SM 3 системы «Иджис», обладающих статусом одной из наиболее успешных разработок агентства по ПРО (MDA). Намечается их размещение и на надводных кораблях стран – союзниц США.
Предполагается, что противоракеты будут и дальше совершенствоваться с доведением максимальных скоростей полета до 4,3–5,6 километра в секунду, а дальности действия – до 1000 километров (трехступенчатые RIM-161 SM 3 Block IIB). В перспективе запуски таких гиперзвуковых ракет смогут точно синхронизироваться в глобальной разведывательно-ударной системе, построенной на основе американской комплексной орбитальной системы боевого управления, связи и разведки, с возможностью перенацеливания в полете.
Учитывая универсальность американских корабельных и стационарных пусковых установок (Mk41), способных к заряжанию как ударными КР, так и противоракетами системы «Иджис», нетрудно, по крайней мере гипотетически, представить себе следующий тревожный и весьма коварный сценарий.
В США втайне создаются и сотнями накапливаются в пусковых контейнерах на морских и наземных носителях неядерные якобы противоракеты, способные после баллистического заброса быстро перемещаться в атмосфере и с прецизионной точностью поражать не только ракеты противника, но и заранее выявленные цели на дальностях во многие сотни километров. Технологически это реально и экономически для США вполне посильно.
Среди таких целей могут быть пункты управления российских СЯС, объекты Космических войск, ПВО-ПРО, а главное – позиции РВСН, а также РПКСН в надводном положении и аэродромы взлета стратегической авиации. Боевое снаряжение псевдопротиворакет, безусловно, имеет смысл адаптировать под соответствующий тип цели. Но изначально ясно, что мощный кинетический удар прямым попаданием, например, в шахтную пусковую установку МБР способен предотвратить ее пуск.
Залп может быть осуществлен с европейской территории (базы в Польше, Румынии), с акваторий Балтийского, Средиземного и Черного морей, а в перспективе и с территории американских союзников в Юго-Восточной Азии (базы в Японии и Южной Корее), где «противоракеты» в принципе могут быть первоначально размещены против таких стран, как Северная Корея. По мере уменьшения ледяного покрова в Арктике открываются дополнительные возможности пуска с гражданских судов, следующих Северным морским путем.
Далее по сценарию: внезапный массовый старт в сторону России сотен ракет передового базирования засекается российской системой ПРН. Таким образом провоцируется решение на применение ядерного оружия. Даже за пять минут раздумий об ответном ударе и за время прохождения необходимых команд боевого управления американские гиперзвуковые «противоракеты» успевают накрыть ключевые объекты на территории России. Имеющаяся подмосковная система ПРО неизбежно прорывается, противоспутниковые средства уничтожаются на земле, система ПРН слепнет и уже не видит пуска ядерных МБР противника. Российский ответный ядерный потенциал в шахтных пусковых установках и на маршрутах боевого патрулирования мобильных ракетных комплексов с МБР интенсивно снижается.
После принятия решения на пуск российских ядерных МБР и их схода с пусковых устройств они продолжают поражаться неядерными противоракетами на взлете. Факел двигателя их первой ступени обнаруживается в течение нескольких секунд и устойчиво сопровождается мощной сетью инфракрасных космических датчиков системы SBIRS. При этом обеспечивается возможность адаптивного перенацеливания противоракет, первоначально наводящихся на шахтную или мобильную пусковую установку, на стартовавшую из нее МБР. В перспективе не исключено поражение МБР на активном участке полета еще и лазерными орбитальными комплексами противника.
А уже через полчаса будут на подходе ядерные МБР, запущенные с ПЛАРБ в океанских зонах и с континентальной части США, как ответ стране-агрессору, применившему ядерное оружие первым. Уцелевшие единичные ядерные МБР уничтожаются над Северной Америкой противоракетами комплекса GBMD, введенными в строй в 2005 году.
Стратегическая американская мечта – вырвать у России ядерное жало – сбывается сравнительно малой кровью. Искушение велико.
Такой вариант быстрого глобального удара под видом противоракетных действий с точки зрения достижения военной победы представляется гораздо более результативным, чем классическое построение и применение стратегической ПРО. На фоне сценариев такого рода становятся понятными ожидаемое дополнительное наращивание дипломатических усилий США по дальнейшему сокращению ядерных арсеналов и поиск поводов обвинить Россию в нарушении Договора о РСМД.
С учетом географического положения России и технической возможности придания гиперзвуковым противоракетам ударных функций представляется необходимым, не выходя из Договора о РСМД, предусмотреть способы превентивного или ответно-встречного воздействия на американские средства ПРО передового базирования, то есть спроектировать своеобразные системы антиПРО.
Но на кого можно возложить централизованное решение такой задачи? На Сухопутные войска, оснащаемые ракетными комплексами типа «Искандер», и оперативно-стратегические командования военных округов? Или ударные функции такого рода должны быть присущи ВКС?
Симметрия угроз
В данных обстоятельствах для дальнобойных зенитных ракетных систем ПВО-ПРО типа С-400, С-300В4, С-500, способных гиперзвуковыми зенитными ракетами поражать воздушные цели на дальностях в сотни километров, за радиогоризонтом (при обеспечении соответствующего целеуказания), сегодня вырисовывается качественно новая оперативно-стратегическая ниша – воздушное контрнаступление на цели, лишь взлетающие с сопредельной территории. В принципе ими могут быть не только самолеты, обломки которых при таком подходе останутся на территории противника, но и корабли – носители КР и противоракет передового базирования. Отдельная тема – участие ВКС в набирающих в мире силу нетрадиционных военных действиях – территориальной обороне и обеспечении бесполетных зон. Есть и другие инициативные идеи, пробиться которым через апологетику ВКО и противодействие профильного военно-промышленного лобби пока крайне трудно.
Так, определенный защитный потенциал просматривается в области использования в интересах ПВО дирижаблей в жесткой оболочке, с управляемой балластировкой, способных поднять на высоту конформные фазированные антенные решетки и «отодвинуть» радиогоризонт, а в перспективе – нести дальнобойные ракеты «воздух-воздух» и оперативно выдвигаться на опасные воздушные направления.
Протяженные рубежи оперативной разведки и предупреждения о массовом применении КР могли бы строиться на основе сети автономных необслуживаемых РЛС, размещенных в труднодоступных районах страны. На приморских направлениях для решения данной задачи представляются перспективными загоризонтные РЛС поверхностной волны.
Можно представить себе военно-стратегические последствия создания и применения технологии, позволяющей в считаные секунды возводить непосредственно над прикрываемыми объектами некий защитный экранный слой, превращающий колоссальную кинетическую энергию пикирующих на объект целей в энергию их уничтожения, рикошета и увода с траектории. Пока такие возможности относятся к области военно-научной фантастики, но это не значит, что о них не следует размышлять.
Вместе с тем далеко не исчерпаны возможности симметричных действий как сдерживающего и защитного фактора. В частности, угрозу создания и применения воздушно-космических самолетов имеет смысл парировать созданием собственных летательных аппаратов такого рода, способных выполнять истребительные функции.
Однако чтобы мотивировать перелив выделяемых ВКС бюджетных денег на данное и другие нетрадиционные направления развития сил и средств вооруженной борьбы, представляется необходимым преодолеть общий оборонительный уклон, исторически сложившийся в отечественном военном строительстве.
Оборонцы или пораженцы?
В отличие от англоязычного термина defence, переводимого в широком контексте как «защита», включая и «защиту диссертации», в русском языке термин «оборона» имеет прежде всего военные и военно-политические трактовки и играет значительную роль в лингвистическом оформлении военного дела. Это и вид военных действий (антипод наступлению), и комплекс соответствующих мер, и стратегический национальный приоритет (Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, утвержденная президентским Указом № 683 от 31 декабря 2015 года).
Оборонительная составляющая в отечественном военном строительстве вполне объяснима, и нет нужды дополнительно вскрывать ее исторически корни. Известное изречение: «Обороной войны не выигрываются, но без нее они проигрываются наверняка». После смерти Сталина в 1953 году военное ведомство впервые получило название Министерство обороны. С тех пор в умах военных теоретиков и военачальников прочно наметился оборонительный уклон, заслуживающий внимания аналитиков.
В соответствии с основополагающим федеральным законом от 31 мая 1996 года № 161-ФЗ «Об обороне» под таковой понимается система политических, экономических, военных, социальных, правовых и иных мер по подготовке к вооруженной защите и вооруженная защита Российской Федерации, целостности и неприкосновенности ее территории. Для этого создаются Вооруженные Силы, устанавливается воинская и военно-транспортная обязанность. В целях планирования и осуществления соответствующих мероприятий разрабатывается План обороны Российской Федерации – комплекс взаимоувязанных документов. Согласно законодательству организация обороны включает целый ряд разнородных мероприятий, включая развитие науки в интересах обороны и разработку положений Военной доктрины. Справедливости ради, следует отметить, что в указанном федеральном законе нет ни слова о ВКО в отличие, например, от гражданской и территориальной обороны.
А поскольку оборона – дело для России святое, то и ВКО в этом контексте получила некоторый ореол. Но, как выяснилось в ходе отмеченных ранее шараханий в военном строительстве, этим ореолом стало возможно спекулировать, имитируя целенаправленную деятельность и преследуя не только государственные интересы. В подтверждение этого тезиса уместно процитировать профессора ВА ВКО Анатолия Корабельникова: «Если оглянуться назад, то создается впечатление, что никто, кому в руки попадали войска ПВО и РКО, за исключением Войск ПВО ВС СССР, не собирался создавать ВКО РФ, а лишь под покровом необходимости ее формирования решал узковедомственные, а то и просто личные задачи» («Бессмысленный бег на месте»). Ныне наш оборонительный уклон выражается в том, что все намечаемые меры военного строительства, включая развитие системы вооружения, до сих пор объясняются руководству и налогоплательщикам страны, а также мировой общественности в терминах сдерживания и отражения агрессии – в створе унаследованной от СССР стратегической концепции «отражения агрессии ответными действиями».
При этом ядерная война справедливо признана недопустимой ввиду губительных для земной цивилизации последствий. А вслед за этим все отечественное военное строительство доктринально и публично стало ориентироваться главным образом на предотвращение, а не на ведение войн и победу в них. О том, как вести вооруженную борьбу, в российской Военной доктрине не сказано ни слова.
Примечательно, что США за отмеченный исторический срок опробовали целый ряд стратегических концепций – прямого противоборства, сменившего реалистическое устрашение, передовых рубежей (в рамках НАТО), двух с половиной войн (после полутора войн), стратегической оборонной инициативы Рейгана, быстрого глобального удара. Почему мы чураемся подобного публичного творчества?
Так сложилось, что главным фактором, мотивирующим российское военное строительство, до сих пор считаются всевозможные опасности и угрозы, формируемые противником. Они проистекают из наших слабых сторон, понимание которых позволяет принимать оборонительные меры и тратить на это огромные бюджетные средства, другие ресурсы страны. В этой связи формирование представлений об угрозах становится предметом ведомственного соперничества в борьбе за объем государственного оборонного заказа. Он, к слову, традиционно именно оборонный, а не, скажем, военный.
Защита нападением
При этом в современной России трудно найти орган военного управления, за исключением разве что высшего руководства страны, реально заинтересованный в экономии ресурсов, выделяемых на военное строительство. И эта гримаса рыночной экономики умножает число поборников затратной обороны как антипода наступательным действиям, подготовка которых может более эффективно обеспечивать безопасность страны.
Объективный анализ соотношения возможностей наступательных и соответствующих оборонительных средств и способов действий во всех примерах их противостояния показывает: инициативно нападать в конечном итоге всегда выгоднее, чем защищаться. Особенно с возрастанием внезапности, скорости и мощности таких воздействий. А с выходом времени реакции обороняющейся стороны на физические пределы – например, при применении мощного лазерного или электромагнитного оружия – она может становиться абсолютно беззащитной. При этом затраты, вложенные под влиянием неких угроз в создание и развитие сугубо оборонительных вооружений, обесцениваются, разоряя экономически и технологически слабых соперников.
Следует заметить, что даже в сфере сравнительно инерционных и медленных сухопутных действий, где наступательные операции были в прошлом закономерно более затратными, чем заблаговременно созданная оборона, ныне иная картина. Времена кровопролитных атак, как показывает опыт всех недавних локальных войн, по-видимому, закончились, а «удар войсками» канул в Лету. И соотношение ущербов теперь всегда в пользу нападающего, решительно наступающего с воздуха и по суше на всю глубину.
Поистине лучшая защита – это угроза нападением и превентивное наступление, если военное столкновение неизбежно. Сегодня исходя именно из этой логики российский воинский контингент в Сирии превентивно борется с воинскими формированиями ИГ (запрещенного в России).
Данная закономерность военного искусства отнюдь не умаляет принципиальную возможность сравнительно малозатратных и одновременно достаточно результативных защитных военно-технических мер, относимых к категории асимметричных. А стратегии непрямых действий посвящены известные военно-теоретических труды мировой известности.
Так, мощным электромагнитным воздействием можно обесценить высокотехнологичную электронику противника, расположенную на его разведывательных и ударных средствах, имитаторами образцов вооружения и высокотехнологичными средствами маскировки временно сбить с толку разведывательно-ударные системы нападающей стороны. Однако следует понимать, что изощренность в асимметричных защитных действиях эффективна в отношении технологически отсталого или равного противника.
При достижении и поддержании разительного технологического превосходства, измеряемого одним-двумя поколениями наступательных вооружений, оборонцы оказываются в отчаянном положении: либо капитулировать, либо искать возможность угрожать превентивным ударом. Вспомним феномены Ирана и Северной Кореи, а также ядерных аргументов со стороны Израиля.
Лень против авантюризма
Уязвимость от упреждающих и ответно-встречных действий противной стороны, безусловно, сдерживает агрессивную внешнюю политику государств, развитых в военно-экономическом отношении, и по-своему предотвращает войну. Наоборот, полная безнаказанность вводит в искушение и поощряет вооруженную агрессию. Так, США как независимое государство уже более полутора веков не воевали на своей территории да и впредь не намерены. А все их победы в новейшей истории связаны с растерзанием на других континентах сравнительно слабых стран, неспособных к результативным ответным и превентивным ударам.
У наших эвентуальных противников наверняка найдется много уязвимых мест, возможность воздействия на которые и без создания разорительной ВКО способна удержать от военной агрессии в отношении России. Достаточно упомянуть хотя бы устрашающий Северную Америку фактор океанских цунами, порождаемых подводными взрывами («Ядерный спецназ»).
Лучшая гарантия мирного будущего для страны – не проиграть в борьбе военных концепций, предусматривающих разные пропорции между обороной и наступлением, и собственный инициативный замысел.
Для смещения акцентов от исторически сложившейся в России оборонной рефлексии, побуждающей планировать и вести военное строительство исходя из собственных слабых сторон, в пользу наступательной позиции, ориентированной на слабые стороны противников и соперников, требуются изрядные усилия и время – вплоть до смены поколений в военно-политической и военно-научной элите страны.
В методологическом плане здесь просматривается определенная аналогия с известными в системном анализе подходами к планированию: «от достигнутого» и «от цели». Для первого характерно стремление максимизировать результат при имеющихся ресурсах, хотя сам он может представляться недостаточно высоким. Для второго – стремление добиться требуемого результата, затратив минимум ресурсов, хотя и они могут оказаться запредельными.
Понятно, что с точки зрения целеполагания, без которого не обходится планирование, второе – гораздо более ответственное и рискованное дело. Ведь «требуемое» в значительной степени субъективно и эфемерно, а «выделенное» – объективно и реально (и гарантировано федеральным бюджетом). На самом деле в перспективном планировании, включая сферу военного строительства, так или иначе сочетаются оба подхода.
Но есть мнение, что славянское «ленивое» мышление тяготеет к планированию от достигнутого, а «авантюрная» ментальность предприимчивых англосаксов – к целевому. Кто больше прав, рассудит история.
Динамичные изменения в технологической основе средств и способов вооруженной борьбы с переходом в шестой технологический уклад резко повышают стратегические риски фатально оконфузиться, если своевременно не оценены все возможные альтернативы в развитии военного строительства.
Для организации такой оценки сегодня необходимо соответствующее пространство для дискуссий, не скованное завесами военной субординации и излишней закрытости, для вовлечения в него всех заинтересованных инстанций с целью генерации и отбора плодотворных военно-технических и военно-стратегических концепций и инициатив.
Информация