Здравый смысл, который мы потеряли
Очень грустно в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции отмечать, что сусальные сказки о превосходстве царской России над СССР стали официальными идеологемами. Это печалит и тех, кто не являются даже близко поклонниками большевиков – просто искажение исторических фактов и откровенная ложь удручает научное сообщество, да и многих рядовых граждан. А ведь, между тем, сохранилась масса документов, воспоминаний и статистических данных, которые могут привести в чувства монархистов.
Ученый-экономист, профессор кафедры международных финансов МГИМО Валентин Катасонов заверяет, что многие сегодняшние оценки экономического положения Российской империи реальную ситуацию искажают, а накануне Первой мировой войны и революции 1917 года оно было и так достаточно непростым.
"Внешне все, вроде бы, было достаточно прилично. Но, знаете, ведь любую национальную экономику можно представлять как экономику большой компании, у которой есть свои активы и свои пассивы. Вроде бы, активы были большие – это заводы, шахты, железные дороги, торговая сеть, порты и так далее. Но дело в том, что есть и пассивы – это долговые обязательства по кредитам, по инвестициям. То есть это некое внешнее благополучие достигалось ценой того, что мы все более попадали в зависимость от западных инвесторов и западных кредиторов".
Если говорить о цифрах, то накануне Первой мировой войны долг Российской империи составлял более 10 млрд золотых рублей, во время войны мы активно брали кредиты, и к 1920 году (вместе с процентами) долг набежал 18,5 млрд золотых.
"Что касается активов этой "компании" под названием Российская империя, то, условно говоря, эти активы были очень своеобразными – в основном это были предприятия сырьевого сектора экономики или предприятия по первичной переработке сырья, – говорит Валентин Катасонов. – Это добыча угля, выплавка стали и чугуна, это добыча нефти и какая-то переработка нефти, но в меньшей степени. Были, конечно, элементы обрабатывающих предприятий, но в целом, конечно, такая перекошенная структура экономики бросалась в глаза".
Промышленность
Тем не менее, сегодня официально транслируется идея, что индустриализация началась еще при Николае II. О превалировании иностранного капитала в промышленности Российской империи Накануне.RU писало ранее.
"Понимали, что Россия отстает от Запада, понимали, что России нужна индустриализация, хотя даже слово такое не использовалось. Слово "индустриализация" впервые прозвучало на пленуме партии большевиков в декабре 1925 года, а до этого ее называли другими словами – говорили о том, что необходимо ускоренное промышленное развитие, тот же самый министр финансов Сергей Витте об этом говорил", – рассказывает Валентин Катасонов.
Но Витте имел в виду качественно иную "индустриализацию" – не ту, которая станет основой для мощного государства, ведь она будет проведена за счет иностранного капитала.
"Иностранному капиталу не нужно, чтобы в Российской империи были предприятия обрабатывающей промышленности, которые бы конкурировали с предприятиями Германии, Франции, США. То есть это была такая однобокая "индустриализация", зависимый тип экономического развития. Поэтому что можно сказать про все эти искажения, про "индустриализацию эпохи Николая II" – не было никакой индустриализации. Это было нездоровое развитие. Нездоровое, однобокое развитие экономики в интересах иностранного капитала", – говорит доктор экономических наук Валентин Катасонов.
Ситуация в деревне
В составе Российской империи 80% занимали крестьяне. И в традиционном, доиндустриальном обществе крестьянство всегда составляет подавляющее большинство населения. Численность крестьянства в стране не уменьшалась – где же ваша хваленая "индустриализация"?
Положение крестьян было не просто плохим, оно стремительно ухудшалось. Община делила надел на едаков, что привело к стремительному росту населения на рубеже веков и к аграрному перенаселению в начале 20 века. Большая половина крестьян имела надел "ниже прожиточного минимума", то есть голод был перманентным состоянием существенной части страны.
Министр финансов Бунге писал: "Когда население возросло, отведенная земля оказалась недостаточной для прокормления крестьян и для доставки им средств в уплате налогов… Когда же к этому присоединились неурожаи... тогда положение крестьян в целых уездах и даже губерниях стало бедственным…".
Реформы, которые пытался ввести Витте, отсрочили бы коллапс, но не отменили бы катастрофу. Крестьяне не имели стабилизирующих запасов зерна, поэтому любой неурожай приводил к голоду. О ситуации в русской деревне писали и многие классики. Обратимся к мастодонту русской литературы и общественной мысли начала века – ко Льву Николаевичу Толстому, он так описывал свою поездку по разным уездам:
"Пища состоит из травяных щей, забеленных, если есть корова, и незабеленных, если ее нет, — и только хлеба. Во всех этих деревнях у большинства продано и заложено все, что можно продать и заложить. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны, и все умоляют помочь им. "Хоть бы мало-мальски ребята отдыхали", — говорят бабы. "А то просят папки (хлеба), а дать нечего, так и заснет не ужинаючи" (…) Я попросил разменять мне три рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег. Кроме того в этой деревне живут безземельные солдатские дети. Целая слободка этих жителей не имеет земли и всегда бедствует, теперь же находится при дорогом хлебе и при скупой подаче милостыни в страшной, ужасающей нищете. Из избушки, около которой мы остановились, вышла оборванная грязная женщина и подошла к кучке чего-то, лежащего на выгоне и покрытого разорванным и просетившимся везде кафтаном. Это один из ее 5-х детей. Трехлетняя девочка больна в сильнейшем жару чем-то в роде инфлуэнцы. Не то что об лечении нет речи, но нет другой пищи, кроме корок хлеба, которые мать принесла вчера, бросив детей и сбегав с сумкой за побором. Муж этой женщины ушел с весны и не воротился. Таковы приблизительно многие из этих семей".
Классик видел проблемы русского народа и называл причины: малоземье – оттого, что половина земли осталась у помещиков или перекуплена богачами; от законов, которые защищают больше владельца заводов и капиталистические механизмы, чем самих рабочих; от водки, к которой годами приучают крестьян, потому что она составляет главный доход государства; от военной системы "солдатчины" – отнимающей молодых людей здоровыми, юными, но возвращающей развращенными, старыми, больными. Что еще? Чиновники, подати. От чего эти беды? "От невежества, в котором его (народ) сознательно поддерживают правительственные и церковные школы", – писал Толстой в начале века.
Современные защитники империи пишут, что благодаря реформам Александра II и политике Александра III с 1890-х годов начался небывалый подъем российской экономики. Таможенные тарифы дали приток иностранных капиталов для организации производства. Темпы роста российской экономики на протяжении четверти века превышали показатели всех других развитых стран. Сельское хозяйство накануне революции также демонстрировало заметный рост: только за 1908-1912 годы в сравнении с предыдущим пятилетием производство пшеницы выросло на 37,5 %, и Россия стала главным – "мiровым" – экспортером зерновых.
Действительно, в 1913 был наибольший урожай в истории дореволюционной России, но голод это событие не отменило. Голодали в Якутии и прилегающих территориях (в то время, как зерно вывозили за границу), там голод вообще не прекращался с 1911 года. Местные и центральные власти практически никак не заинтересовались проблемами помощи голодающим. Селения вымирали полностью.
Если взглянуть на цифры, то сомнителен даже постулат, что Российская империя "кормила всю Европу", а нашими маслом и яйцами была завалена заграница. В этот удачный 1913 год Российская империя вывезла 530 млн пудов всех зерновых, что составило лишь 6,3% потребления европейских стран (8,34 млрд пудов). И где мы кормили "всю Европу"? А вот такие свидетельства о "мировом экспортере зерна" оставили свидетели – в частности, журналист и писатель Виктор Короленко:
"Знаю много случаев, когда по нескольку семей соединялись вместе, выбирали какую-нибудь старуху, сообща снабжали ее последними крохами, отдавали ей детей, а сами брели вдаль, куда глядели глаза, с тоской неизвестности об оставленных ребятах… По мере того, как последние запасы исчезают у населения,— семья за семьей выходит на эту скорбную дорогу… Десятки семей, соединявшиеся стихийно в толпы, которых испуг и отчаяние гнали к большим дорогам, в села и города. (…) Цифры, поистине устрашающие. Осенью, до начала ссудных выдач, опять целые тучи таких же голодных и таких же испуганных людей выходили из обездоленных деревень…
Когда ссуда подходила к концу, нищенство усиливалось среди этих колебаний и становилось все более обычным. Семья, подававшая еще вчера, — сегодня сама выходила с сумой. У меня была надежда, что, когда мне удастся огласить все это, когда я громко на всю Россию расскажу, как в самом Лукоянове маленькая девочка просит у матери "зарыть ее живую в земельку", то, быть может, мои статьи смогут оказать хоть некоторое влияние на судьбу этих Дубровок, поставив ребром вопрос о необходимости земельной реформы, хотя бы вначале самой скромной".
Чтобы остановить бегство бедноты из деревень, власти вводили войска и казаков, которые преграждали голодающим путь. Покинуть деревню в свободной Российской империи мог любой, кто имел паспорт, но вот он был не у всех. Документ выдавался только на определенный срок, а по его истечении человек считался бродягой, и его можно было бить палками, посадить в тюрьму или отправить на высылки.
Когда сегодня нам говорят о поражающем воображение экспорте хлеба, забывают сказать, что царское правительство принимало конфискационные меры – изымались не только излишки – а крестьяне пытались укрыть хлеб для себя, чтобы спастись зимой от голодной смерти. Укрывали рьяно, потому будущий экспорт мировой лидер по вывозу зерна добывал силовым путем. Нескромную выручку с экспорта делил между собой 1% элитариев, эффективных менеджеров – семьи помещиков, близкие ко двору, небольшие крохи доставались промышленности (в основном строили железные дороги, чтобы вывозить больше зерна, как можно дальше), а вы говорите, индустриализация...Может быть, так было во всем мире? Нет, вот какие данные приводит Академия геополитических проблем в своем докладе.
Французы, например, потребляли в 1,6 раз больше зерна, чем русские крестьяне. И это в климате, где растет виноград и пальмы. Если в числовом измерении француз съедал 33,6 пуда зерна в год, производя 30,4 пуда и импортируя еще 3,2 пуда на человека. Немец потреблял 27,8 пуда, производя 24,2, лишь только в неблагополучной Австро-Венгрии, доживавшей последние годы, потребление зерновых составляло 23,8 пуда на душу.
Мяса русский крестьянин потреблял в два раза меньше, чем в Дании, и в семь-восемь раз меньше, чем во Франции. Молока русский крестьян выпивал в 2,5 раза меньше, чем датчанин, и в 1,3 раза меньше, чем француз.
Яиц русский крестьянин съедал в аж 2,7 (!) г в день, в то время как датский крестьянин – 30 г, а французский – 70,2 г в день.
Другое дело, что наш современник ленив, чтобы посмотреть свидетельства из открытых источников, верит на слово тому, во что приятно верить – про рай в Российской империи. Да – соглашаются с нами защитники царского уклада и поясняют для общего развития – основной отраслью российской экономики было сельское хозяйство, дававшее 55,7% дохода: "Но если отвлечься от "прогрессивных" критериев развития, это было и немалым достоинством, ибо крестьянский образ жизни был более православным, чем промышленно-городской".
Вот как этот "более православный" образ жизни описывает ученый-химик и агроном Александр Энгельгардт, он жил и работал в деревне, оставил потомкам фундаментальное исследование реальности русского села — "Письма из деревни":
"Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка… В человеке из интеллигентного класса такое сомнение понятно, потому что просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем, это действительно так. Не то, чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь… У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси".
Пока русский царь упражнялся в стрельбе по воронам, министры надеялись слепить законы о начальном образовании, а 1% от населения страны хрустел французской булкой, Февраль попытался предотвратить социальный бунт, крестьянскую войну, которую предчувствовали, читая сводки о положении дел в деревне будущие временщики.
После штурма Зимнего сто лет назад первыми решениями большевиков стали "Декрет о мире" и "Декрет о земле". Новая власть объявила о национализации "земли, недр, вод и лесов".
"Россия была беременна революцией, неслучайно за несколько лет до смерти Лев Толстой в дневнике пишет, что ему приснился сон – в России произошла революция не против частной собственности, а против собственности вообще, – говорит в беседе с Накануне.RU историк Андрей Фурсов. – Ну, так оно и вышло, поэтому Ленин и назвал в свое время Льва Толстого зеркалом русской революции".
Ученый-экономист, профессор кафедры международных финансов МГИМО Валентин Катасонов заверяет, что многие сегодняшние оценки экономического положения Российской империи реальную ситуацию искажают, а накануне Первой мировой войны и революции 1917 года оно было и так достаточно непростым.
"Внешне все, вроде бы, было достаточно прилично. Но, знаете, ведь любую национальную экономику можно представлять как экономику большой компании, у которой есть свои активы и свои пассивы. Вроде бы, активы были большие – это заводы, шахты, железные дороги, торговая сеть, порты и так далее. Но дело в том, что есть и пассивы – это долговые обязательства по кредитам, по инвестициям. То есть это некое внешнее благополучие достигалось ценой того, что мы все более попадали в зависимость от западных инвесторов и западных кредиторов".
Если говорить о цифрах, то накануне Первой мировой войны долг Российской империи составлял более 10 млрд золотых рублей, во время войны мы активно брали кредиты, и к 1920 году (вместе с процентами) долг набежал 18,5 млрд золотых.
"Что касается активов этой "компании" под названием Российская империя, то, условно говоря, эти активы были очень своеобразными – в основном это были предприятия сырьевого сектора экономики или предприятия по первичной переработке сырья, – говорит Валентин Катасонов. – Это добыча угля, выплавка стали и чугуна, это добыча нефти и какая-то переработка нефти, но в меньшей степени. Были, конечно, элементы обрабатывающих предприятий, но в целом, конечно, такая перекошенная структура экономики бросалась в глаза".
Промышленность
Тем не менее, сегодня официально транслируется идея, что индустриализация началась еще при Николае II. О превалировании иностранного капитала в промышленности Российской империи Накануне.RU писало ранее.
"Понимали, что Россия отстает от Запада, понимали, что России нужна индустриализация, хотя даже слово такое не использовалось. Слово "индустриализация" впервые прозвучало на пленуме партии большевиков в декабре 1925 года, а до этого ее называли другими словами – говорили о том, что необходимо ускоренное промышленное развитие, тот же самый министр финансов Сергей Витте об этом говорил", – рассказывает Валентин Катасонов.
Но Витте имел в виду качественно иную "индустриализацию" – не ту, которая станет основой для мощного государства, ведь она будет проведена за счет иностранного капитала.
"Иностранному капиталу не нужно, чтобы в Российской империи были предприятия обрабатывающей промышленности, которые бы конкурировали с предприятиями Германии, Франции, США. То есть это была такая однобокая "индустриализация", зависимый тип экономического развития. Поэтому что можно сказать про все эти искажения, про "индустриализацию эпохи Николая II" – не было никакой индустриализации. Это было нездоровое развитие. Нездоровое, однобокое развитие экономики в интересах иностранного капитала", – говорит доктор экономических наук Валентин Катасонов.
Ситуация в деревне
В составе Российской империи 80% занимали крестьяне. И в традиционном, доиндустриальном обществе крестьянство всегда составляет подавляющее большинство населения. Численность крестьянства в стране не уменьшалась – где же ваша хваленая "индустриализация"?
Положение крестьян было не просто плохим, оно стремительно ухудшалось. Община делила надел на едаков, что привело к стремительному росту населения на рубеже веков и к аграрному перенаселению в начале 20 века. Большая половина крестьян имела надел "ниже прожиточного минимума", то есть голод был перманентным состоянием существенной части страны.
Министр финансов Бунге писал: "Когда население возросло, отведенная земля оказалась недостаточной для прокормления крестьян и для доставки им средств в уплате налогов… Когда же к этому присоединились неурожаи... тогда положение крестьян в целых уездах и даже губерниях стало бедственным…".
Реформы, которые пытался ввести Витте, отсрочили бы коллапс, но не отменили бы катастрофу. Крестьяне не имели стабилизирующих запасов зерна, поэтому любой неурожай приводил к голоду. О ситуации в русской деревне писали и многие классики. Обратимся к мастодонту русской литературы и общественной мысли начала века – ко Льву Николаевичу Толстому, он так описывал свою поездку по разным уездам:
"Пища состоит из травяных щей, забеленных, если есть корова, и незабеленных, если ее нет, — и только хлеба. Во всех этих деревнях у большинства продано и заложено все, что можно продать и заложить. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны, и все умоляют помочь им. "Хоть бы мало-мальски ребята отдыхали", — говорят бабы. "А то просят папки (хлеба), а дать нечего, так и заснет не ужинаючи" (…) Я попросил разменять мне три рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег. Кроме того в этой деревне живут безземельные солдатские дети. Целая слободка этих жителей не имеет земли и всегда бедствует, теперь же находится при дорогом хлебе и при скупой подаче милостыни в страшной, ужасающей нищете. Из избушки, около которой мы остановились, вышла оборванная грязная женщина и подошла к кучке чего-то, лежащего на выгоне и покрытого разорванным и просетившимся везде кафтаном. Это один из ее 5-х детей. Трехлетняя девочка больна в сильнейшем жару чем-то в роде инфлуэнцы. Не то что об лечении нет речи, но нет другой пищи, кроме корок хлеба, которые мать принесла вчера, бросив детей и сбегав с сумкой за побором. Муж этой женщины ушел с весны и не воротился. Таковы приблизительно многие из этих семей".
Классик видел проблемы русского народа и называл причины: малоземье – оттого, что половина земли осталась у помещиков или перекуплена богачами; от законов, которые защищают больше владельца заводов и капиталистические механизмы, чем самих рабочих; от водки, к которой годами приучают крестьян, потому что она составляет главный доход государства; от военной системы "солдатчины" – отнимающей молодых людей здоровыми, юными, но возвращающей развращенными, старыми, больными. Что еще? Чиновники, подати. От чего эти беды? "От невежества, в котором его (народ) сознательно поддерживают правительственные и церковные школы", – писал Толстой в начале века.
Современные защитники империи пишут, что благодаря реформам Александра II и политике Александра III с 1890-х годов начался небывалый подъем российской экономики. Таможенные тарифы дали приток иностранных капиталов для организации производства. Темпы роста российской экономики на протяжении четверти века превышали показатели всех других развитых стран. Сельское хозяйство накануне революции также демонстрировало заметный рост: только за 1908-1912 годы в сравнении с предыдущим пятилетием производство пшеницы выросло на 37,5 %, и Россия стала главным – "мiровым" – экспортером зерновых.
Действительно, в 1913 был наибольший урожай в истории дореволюционной России, но голод это событие не отменило. Голодали в Якутии и прилегающих территориях (в то время, как зерно вывозили за границу), там голод вообще не прекращался с 1911 года. Местные и центральные власти практически никак не заинтересовались проблемами помощи голодающим. Селения вымирали полностью.
Если взглянуть на цифры, то сомнителен даже постулат, что Российская империя "кормила всю Европу", а нашими маслом и яйцами была завалена заграница. В этот удачный 1913 год Российская империя вывезла 530 млн пудов всех зерновых, что составило лишь 6,3% потребления европейских стран (8,34 млрд пудов). И где мы кормили "всю Европу"? А вот такие свидетельства о "мировом экспортере зерна" оставили свидетели – в частности, журналист и писатель Виктор Короленко:
"Знаю много случаев, когда по нескольку семей соединялись вместе, выбирали какую-нибудь старуху, сообща снабжали ее последними крохами, отдавали ей детей, а сами брели вдаль, куда глядели глаза, с тоской неизвестности об оставленных ребятах… По мере того, как последние запасы исчезают у населения,— семья за семьей выходит на эту скорбную дорогу… Десятки семей, соединявшиеся стихийно в толпы, которых испуг и отчаяние гнали к большим дорогам, в села и города. (…) Цифры, поистине устрашающие. Осенью, до начала ссудных выдач, опять целые тучи таких же голодных и таких же испуганных людей выходили из обездоленных деревень…
Когда ссуда подходила к концу, нищенство усиливалось среди этих колебаний и становилось все более обычным. Семья, подававшая еще вчера, — сегодня сама выходила с сумой. У меня была надежда, что, когда мне удастся огласить все это, когда я громко на всю Россию расскажу, как в самом Лукоянове маленькая девочка просит у матери "зарыть ее живую в земельку", то, быть может, мои статьи смогут оказать хоть некоторое влияние на судьбу этих Дубровок, поставив ребром вопрос о необходимости земельной реформы, хотя бы вначале самой скромной".
Чтобы остановить бегство бедноты из деревень, власти вводили войска и казаков, которые преграждали голодающим путь. Покинуть деревню в свободной Российской империи мог любой, кто имел паспорт, но вот он был не у всех. Документ выдавался только на определенный срок, а по его истечении человек считался бродягой, и его можно было бить палками, посадить в тюрьму или отправить на высылки.
Когда сегодня нам говорят о поражающем воображение экспорте хлеба, забывают сказать, что царское правительство принимало конфискационные меры – изымались не только излишки – а крестьяне пытались укрыть хлеб для себя, чтобы спастись зимой от голодной смерти. Укрывали рьяно, потому будущий экспорт мировой лидер по вывозу зерна добывал силовым путем. Нескромную выручку с экспорта делил между собой 1% элитариев, эффективных менеджеров – семьи помещиков, близкие ко двору, небольшие крохи доставались промышленности (в основном строили железные дороги, чтобы вывозить больше зерна, как можно дальше), а вы говорите, индустриализация...Может быть, так было во всем мире? Нет, вот какие данные приводит Академия геополитических проблем в своем докладе.
Французы, например, потребляли в 1,6 раз больше зерна, чем русские крестьяне. И это в климате, где растет виноград и пальмы. Если в числовом измерении француз съедал 33,6 пуда зерна в год, производя 30,4 пуда и импортируя еще 3,2 пуда на человека. Немец потреблял 27,8 пуда, производя 24,2, лишь только в неблагополучной Австро-Венгрии, доживавшей последние годы, потребление зерновых составляло 23,8 пуда на душу.
Мяса русский крестьянин потреблял в два раза меньше, чем в Дании, и в семь-восемь раз меньше, чем во Франции. Молока русский крестьян выпивал в 2,5 раза меньше, чем датчанин, и в 1,3 раза меньше, чем француз.
Яиц русский крестьянин съедал в аж 2,7 (!) г в день, в то время как датский крестьянин – 30 г, а французский – 70,2 г в день.
Другое дело, что наш современник ленив, чтобы посмотреть свидетельства из открытых источников, верит на слово тому, во что приятно верить – про рай в Российской империи. Да – соглашаются с нами защитники царского уклада и поясняют для общего развития – основной отраслью российской экономики было сельское хозяйство, дававшее 55,7% дохода: "Но если отвлечься от "прогрессивных" критериев развития, это было и немалым достоинством, ибо крестьянский образ жизни был более православным, чем промышленно-городской".
Вот как этот "более православный" образ жизни описывает ученый-химик и агроном Александр Энгельгардт, он жил и работал в деревне, оставил потомкам фундаментальное исследование реальности русского села — "Письма из деревни":
"Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка… В человеке из интеллигентного класса такое сомнение понятно, потому что просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем, это действительно так. Не то, чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь… У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси".
Пока русский царь упражнялся в стрельбе по воронам, министры надеялись слепить законы о начальном образовании, а 1% от населения страны хрустел французской булкой, Февраль попытался предотвратить социальный бунт, крестьянскую войну, которую предчувствовали, читая сводки о положении дел в деревне будущие временщики.
После штурма Зимнего сто лет назад первыми решениями большевиков стали "Декрет о мире" и "Декрет о земле". Новая власть объявила о национализации "земли, недр, вод и лесов".
"Россия была беременна революцией, неслучайно за несколько лет до смерти Лев Толстой в дневнике пишет, что ему приснился сон – в России произошла революция не против частной собственности, а против собственности вообще, – говорит в беседе с Накануне.RU историк Андрей Фурсов. – Ну, так оно и вышло, поэтому Ленин и назвал в свое время Льва Толстого зеркалом русской революции".
Информация