Имамы вместо президентов

Военно-религиозный фактор на северном кавказе

Предложение лидеров трех северокавказских республик изменить официальное наименование их должностей вновь заставило задуматься над той ролью, которую играет в этом регионе слияние военного и религиозного начал в политической жизни.

Напомню, что руководитель Чечни Рамзан Кадыров выступил с инициативой отказаться от обозначения высшего административного поста в подведомственном ему субъекте Федерации словом «президент». Вместо этого чеченский парламент намеревался учредить должность имама республики. Примеру ЧР готовы были последовать Ингушетия и Карачаево-Черкесия. Официально изложенные мотивы подобного шага внешне вполне вписывались в контекст укрепления вертикали власти - в единой стране, в по-настоящему сильном государстве президентом должен быть только один человек. Однако замена названия вызывала ассоциации, весьма далекие от планов умиротворения самого конфликтного региона России.

РАЗБЕРЕМСЯ С ТЕРМИНАМИ

Слово «имам» имеет сугубо религиозное происхождение и его употребление в вопросах светской жизни свидетельствует о серьезном воздействии конфессионального фактора на процесс принятия и реализации политических решений на Северном Кавказе. Эксперты на протяжении многих лет отмечают нарастающее влияние на ситуацию в регионе умеренных клерикальных кругов, которые ведя совместно с федеральной властью борьбу с религиозным экстремизмом, последовательно усиливают свои позиции.

В качестве примера можно привести совещание президента России Дмитрия Медведева с руководителями республик Северного Кавказа и его духовными лидерами, состоявшееся 28 августа 2009 года в Сочи. Большая часть приглашенных религиозных деятелей представляли недавно созданный Координационный центр мусульман Северного Кавказа. На встрече была предпринята попытка выработки форм противодействия пропаганде воинствующего исламского фундаментализма, в последние годы завоевавшего немало сторонников среди населения кавказских республик, особенно молодой его части, неискушенной в вопросах вероучения пророка Мухаммеда.

Приоритетом государственной политики в данной области стало сочетание запретительных и просветительных мер, призванных оградить молодежь от влияния идеологов салафизма. Большие надежды, например, связываются с открытием исламского телеканала и новых высших учебных заведений по подготовке священнослужителей. С другой стороны, предусмотрено ужесточение контроля за выездом российских граждан для получения религиозного образования в зарубежных странах.

В свою очередь участники совещания постарались извлечь из него максимальные политические дивиденды и распространить авторитет высшей государственной власти России на декларируемые ими идеологические позиции. Так, неоднократно звучали обличительные эскапады в отношении политики стран западной цивилизации. Лидер Координационного центра мусульман Северного Кавказа муфтий Карачаево-Черкесии Исмаил Бердыев выразил одобрение по поводу мюнхенской речи Владимира Путина, где тот «поставил Америку на место». Рамзан Кадыров прямо обвинил в инспирировании сепаратистского движения на Северном Кавказе западные спецслужбы.

Между тем компетентные органы Российской Федерации неоднократно уличали в поддержке экстремизма в регионе правительственные и неправительственные организации из арабских стран, а также Турции. Почему же на встрече с Дмитрием Медведевым об этом не прозвучало ни слова? Видимо, потому, что многие светские и духовные лидеры Кавказа (а провести грань между таковыми становится все сложнее), исправно демонстрируя лояльность федеральному руководству, в то же время воспринимают себя в качестве членов мировой исламской уммы. На партнеров и союзников из государств мусульманского мира скорее всего и были рассчитаны антизападные выпады, озвученные на встрече с президентом России.

Исмаил Бердыев от имени исламского духовенства не преминул выступить и с инициативой по решению одной из наиболее серьезных проблем региона, предложив свою помощь в примирении сторон осетино-ингушского конфликта. Пока на это пожелание не откликнулись ни Владикавказ, ни Назрань, ни Кремль. В то же время президент России безоговорочно поддержал мнение Кадырова о том, что необходимо отказаться от официального употребления термина «исламский экстремизм». Участников незаконных вооруженных формирований было предложено именовать бандитами. Представляется, что подобный подход способен дезориентировать усилия тех, кто обязан противостоять терроризму на Северном Кавказе.

Общеизвестно, что члены устойчивых преступных групп, занятые криминальным промыслом, то есть бандиты, руководствуются исключительно меркантильными соображениями, им неведомо самопожертвование по идейным мотивам. Лица, чьим ремеслом является бандитизм, всячески сторонятся политических лозунгов и не ставят своей целью свержение существующего государственного строя.

Однако в советский период для обозначения вооруженных антиправительственных выступлений применялся термин «политический бандитизм». Под ним понимались государственные преступления весьма широкого спектра - от актов индивидуального террора до организации повстанческого движения. Временные рамки «политического бандитизма» также были обширны, включая в себя и крестьянские и казачьи восстания 20-х годов (так называемая малая гражданская война), и басмачество в Средней Азии, и борьбу галицийских, польских и прибалтийских националистов в 40-50-х годах.

В последующем от употребления указанного термина фактически отказались и участников незаконных вооруженных формирований периода первой чеченской кампании называли уже просто бандитами. Многие из них на сегодня легализовались и трудятся в различных органах законодательной и исполнительной власти, правоохранительных ведомствах.

Представляется, что понятие «политический бандитизм», будучи очищено от идеологических наслоений советского периода, может быть вновь востребовано в современных условиях. Хотя, думается, ситуацию на Северном Кавказе объективнее всего характеризуют термины «вооруженный мятеж» и «мятежники».

Однако это явление продолжает существовать независимо от того, насколько его звучание отвечает представлениям власть предержащих об окружающей реальности. Наиболее компетентные государственные руководители осознают это в полной мере: на той же встрече с президентом России глава Ингушетии Юнус-бек Евкуров указал, что ваххабизм остается главным дестабилизирующим фактором в республике и регионе в целом.

ГЛУБИННЫЕ ИСТОКИ ЭКСТРЕМИЗМА

Для того чтобы человеконенавистнические идеи религиозных сектантов обрели конкретное практическое выражение, необходимо наличие многих факторов: социально-экономических, политических и социокультурных. Сепаратизм на Северном Кавказе в 90-е годы представлял собой вполне светское явление, а его организаторы в то время апеллировали преимущественно не к деяниям «Аль-Каиды» или «братьев-мусульман», а к опыту националистических движений Прибалтики и Закавказья. Однако жизнь показала, что идеи национального единства в системе ценностей кавказских народов уступают приверженности родоплеменным интересам.

На рубеже XX-XXI столетий столкновение национализма и трайбализма (главенство клановых интересов над общенациональными), как правило, заканчивалось в пользу последнего. Это и стимулировало обращение предводителей мятежников к радикальному исламу, решительно отрицающему ценности традиционного общества в быту и политике. Салафизм или ваххабизм не оставляет места для существования клановой иерархии, с наличием которой, похоже, смирилась и официальная Москва. Поэтому выходцы из незнатных или обедневших родовых сообществ будут и далее весьма восприимчивы к экст-ремистским идеям, проповедуемым исламскими фанатиками.

Непрочный слой современных представлений маскирует мощный пласт характерных для традиционной культуры ценностей, мотиваций, поведенческих стереотипов. Практически во всех северокавказских этнических группах весьма почитаемы обычаи войны как одного из источников существования, пропагандируются в переломные моменты истории реальные или мифические ратные подвиги. Как дань таким традициям можно назвать и современное обращение к слову «имам». Прежние имамы полтора века назад прогремели на весь Кавказ отнюдь не в качестве мирных проповедников. Здесь и в XXI веке сохранились либо пребывают в латентной фазе устаревшие формы военного строительства. Их главное отличие - приверженность принципу иррегулярности и наличие негосударственных вооруженных формирований - как с легальным статусом, так и незаконных.

Советская модернизация ослабила традиционные культурно-хозяйственные типы, характерные для республик Кавказа, но не уничтожила основную системообразующую ячейку общества - семейно-родственную или родовую группу. Не произошло и вытеснения коллективного сознания индивидуальным, повседневная жизнь человека определяется волей и решениями родовых и клановых авторитетов. В патриархальном обществе сохранилась определенная клановая специализация, когда выходцы из одних кланов традиционно пополняли вооруженные силы или правоохранительные органы, тогда как из других занимались сельским хозяйством или предпринимательской деятельностью. Нередко и вооруженные формирования - как правительственные, так и нелегальные - сформированы по клановому принципу и подчиняются либо своему командиру, либо местным племенным лидерам.

Образцом для подражания для вооруженных группировок Кавказа являются военизированные структуры традиционного общества, существовавшие с древнейших времен. Ядром политической системы, не имевшей государственности, в регионе всегда выступали так называемые мужские союзы, культивирующие идеи боевого братства. Подобные группировки до сих пор широко распространены у всех народов мира, находящихся на доиндустриальной стадии развития. Неудивительно, что попав в ряды регулярных вооруженных сил, они стремятся воспроизвести привычные для себя модели поведения.

Отмечаются переход традиционных мужских союзов, братств на современные горизонтальные связи, включение в их состав профессиональных, территориальных, спортивно-прикладных, криминальных структур. При обострении общественно-политической ситуации такие группировки служат основой для создания незаконных вооруженных формирований. Практика показывает, что многие из них впоследствии могут быть востребованы и официальными властями для противодействия экстремистски настроенным этноклановым группировкам.

Обусловленный массовой безработицей исход наиболее активной части мужского населения за пределы изначального проживания в значительной мере ослабил контроль родовых старейшин за поведением соотечественников. В период вооруженного противостояния происходит превращение активной части молодежи в автономную силу. Клановые институты для нее замещаются новыми группировками, рядящимися в одежды мужских союзов или боевых братств во главе с криминальными лидерами или полевыми командирами. Даже попав в ряды регулярной армии, воспитанники подобных структур идут привычным путем, создавая этнические землячества и терроризируя сослуживцев, а порой и командный состав.

Ввиду того, что содержание и принципы деятельности древних мужских союзов или братств, на статус восприемника которых претендуют их нынешние апологеты, с течением времени оказались утрачены, сегодня практически невозможно восстановить традицию их полноценного функционирования. В результате формируется агрессивная среда, готовая выступить против подлинных или мнимых виновников бедственного положения народа.

ВОЖДИ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ

Мотивы, которыми руководствовались политические лидеры северокавказских республик при выборе наименования поста главы субъектов Федерации, понятны. Употребление слова «имам», окруженного героическим ореолом и имеющего религиозное происхождение, должно было укрепить влияние политика, который займет названную таким образом должность, на соотечественников, принадлежащих к различным родам и кланам. Однако не следовало упускать из вида, что имамы появились на Кавказе в тот период, когда здесь существовали влиятельные силы, враждебные России и угнетавшие собственных единоверцев.

Для мировоззрения народов Кавказа имам - это не только духовный лидер территориальной мусульманской общины, но и военно-религиозный вождь с диктаторскими полномочиями. Возможно, поэтому идею об использовании этого названия не поддержали в Республике Дагестан - именно там, где в первой четверти XIX века был создан имамат - теократическое квазигосударственное образование, в течение трех десятков лет противостоящее Российской империи.

Доныне на Северном Кавказе господствует убеждение об оборонительном характере действий вооруженных формирований горских народностей против российского царизма. Однако задолго до появления имперской администрации на Кубани и Тереке, еще в XVI-XVII веках отряды кавказских горцев в составе турецких войск принимали участие во вторжениях в российские пределы, поддерживали военные акции персидских шахов. Так обстояло дело и во время Русско-турецкой войны 1768-1774 годов, по итогам которой Россия впервые прочно утвердилась на Северном Кавказе.

Суровые меры, предпринимаемые русским командованием в ответ на постоянные грабительские посягательства, подвигли лидеров горских сообществ заняться поиском объединительной идеи, способной сплотить в единый фронт разрозненные и постоянно враждующие между собой племенные и клановые группировки. Поэтому когда в 1785 году житель чеченского селения Алды Мансур объявил себя пророком и призвал к священной войне с Россией, у него нашлось немало сторонников. Разгром посланного против Мансура русского отряда под командованием полковника Пьерри поднял его авторитет и к выступлению вскоре примкнули Чечня, Кабарда и кумыкские правители. Мансур, которого теперь именовали то шейхом, то имамом, в конечном итоге был разбит и укрылся в турецкой крепости Анапа. В 1791 году она была взята штурмом русскими войсками, Мансура взяли в плен и доставили в Петербург. Скончался он в заточении.

Его военно-политическая и военно-религиозная деятельность впервые охватила значительные территории Северного Кавказа, чему не в малой степени способствовала прямая помощь османского правительства. При этом движение Мансура было явно лишено рациональных обоснований - шейх так и не смог создать устойчивых управленческих или административных структур. Данная затея дорого обошлась сторонникам пророка, которые не только натерпелись от русских войск, но и оказались втянуты в новую междоусобную бойню, охватившую Чечню и Дагестан.

Следующее антироссийское выступление под религиозным знаменем также состоялось в Чечне. Оно произошло уже во времена правления на Кавказе генерала Алексея Ермолова. На сей раз на роль имама претендовал некий Мишко, который на самом деле являлся ставленником известнейшего абрека Бей-Булата. Влияние последнего на горцев было столь велико, что Ермолов в целях умиротворения мятежного края в свое время пожаловал ему чин поручика русской армии. Возмущение 1825-1826 годов не вышло за пределы Чечни и кумыкских владений и его удалось достаточно быстро подавить.

Дальнейшая судьба вдохновителя выступления Бей-Булата разительно отличалась от участи поверивших ему соплеменников, чьи аулы были сожжены российскими войсками. Она достаточно характерна для того времени и схожа с судьбами некоторых современных мятежников. По удалении с Кавказа Ермолова Бей-Булат нашел общий язык с новой военной администрацией, в обмен на лояльность получил прощение, офицерский чин и государственное жалованье. В конце концов он пал от руки кровника, также офицера русской службы князя Салат-Гирея, которому только заступничество боевых товарищей позволило избежать за это ссылки в Сибирь.

Спустя несколько лет группа единомышленников - жителей дагестанского селения Гимры - объявила о появлении нового имама. Это был Гази-Магомед, постигавший каноны мусульманского вероисповедания под наставничеством известного богослова Магомеда Ярагского. На становление имамата повлияло распространение одного из влиятельных течений суннитского ислама - тариката Накшбандийя. Оно существует и поныне, теперь относясь к традиционному исламу и отрицая идеологию религиозного фундаментализма. Однако полтора столетия назад накшбандийцы были настроены весьма решительно: требовали очищения исламской веры от влияния традиционных обычаев горцев - адатов и повсеместного введения законов шариата.

Впрочем, призыв к вооруженной борьбе вовсе не являлся главной миссионерской задачей накшбандийцев - основное внимание они обращали на внутреннее самосовершенствование мусульман. До мысли объявить русским священную войну Гази-Магомет дошел собственным умом. В своих публичных речах он грозил дойти до Москвы, а затем навести порядок в столицах исламского мира, погрузившихся, по его мнению, в порок и неверие. Вскоре под знамена нового имама, принявшего имя Кази-Мулла, собрались многочисленные отряды из Дагестана и Чечни, обрушившиеся на укрепления Кавказской линии. В 1832 году после двухмесячной осады русские войска взяли аул Гимры приступом, а Гази-Магомет погиб в бою.

Имам Гамзат-Бек основные усилия направил на борьбу с соотечественниками, не разделявшими его радикальных убеждений. Он методично уничтожал горскую аристократию, которая так или иначе склонялась к российскому подданству, вскоре объявив себя уже и светским владыкой - ханом Аварии. Это стоило Гамзат-Беку жизни: он пал жертвой заговора мстителей за гибель близких (в том числе знаменитого Хаджи-Мурата).

Наибольшего расцвета имамат достиг при Шамиле, ближайшем соратнике основоположника движения Гази-Магомета. Обладая незаурядными полководческими, административными и дипломатическими способностями, он создал достаточно эффективную систему управления горскими сообществами, сформировал военную организацию, способную противостоять одной из самых сильных армий Европы. Основными принципами управления при Шамиле были его личный пример в вопросах религиозной и военной жизни и репрессии в отношении единоверцев, отступающих от предписаний имама.

Когда вспыхнула Русско-турецкая война 1877-1878 годов, эмиссары Стамбула организовали избрание в Нагорном Дагестане нового имама - Мухаммада-Хаджи. Его первым мероприятием стала организация повстанческих отрядов в тылу воюющей русской армии, за что мятежный деятель был повешен осенью 1877 года.

Последним кавказским имамом считается Нажмуддин Гоцинский, авторитетный теолог начала ХХ века, потомок одного из соратников Шамиля. Его духовная карьера достигла пика в мае 1917 года, когда на I съезде Горской республики Гоцинского избрали муфтием и председателем Духовного управления, а в сентябре на II съезде провозгласили военно-религиозным вождем Дагестана и Чечни. В начале 20-х именно Гоцинский был вдохновителем повстанческого движения на Восточном Кавказе, требуя от большевиков очистить весь регион вплоть до Ростова и передать ему Астрахань и Крымский полуостров. Жители одного из чеченских селений выдали имама экспедиционному корпусу Красной армии. В 1925 году его расстреляли.

Таким образом, имамы как политические деятели выходили на авансцену истории в периоды крайнего обострения отношений между российской имперской властью и горскими кланами, жившими военным грабежом. Их внешняя политика была направлена против России, а на подвластных землях они устанавливали террористическую диктатуру, которая в конечном счете лишала их народной поддержки, приводя к безусловному военному и идейному поражению.

Инициатива назвать имамами глав российских регионов озвучивалась прежде всего в Чечне. Это объяснимо, ибо религиозный тарикат Кадирийя, о принадлежности к которому в последние годы заявляет нынешняя сформировавшаяся в годы войны политическая элита республики, никогда еще не имел лидера с подобным титулом. Указанное религиозное течение зародилось непосредственно в вайнахских землях на фоне неудач и лишений последней фазы Кавказской войны XIX столетия. Основоположник учения - шейх Кунта-Хаджи не претендовал на звание имама, проповедовал идеи ненасилия, за что преследовался и российской властью, и Шамилем. Во время мятежа 90-х кадиристы были по обе стороны конфликта. В сложившейся ситуации сторонники учения усматривают благоприятный момент для укрепления своего статуса по отношению к другим неформальным политико-религиозным группировкам Кавказа. Для этого, видимо, и потребовалось извлечь из прошлого наименование поста предводителей антироссийских выступлений минувших веков...

Восприятие исторического времени в традиционных обществах отличается от аналогичного процесса у модернизированных наций. Например, для населения Северного Кавказа события войны XIX века между Россией и имаматом Шамиля столь же близки и идеологически значимы, как события Второй мировой войны для современного европейца. Не секрет, что при вторжении в 1999 году террористической армии Басаева и Хаттаба в Дагестан этапы проводимой экстремистами операции носили имена первых имамов. Поэтому использование слова «имам» для названия государственной должности на Северном Кавказе неизбежно вызывало бы понятные исторические параллели, разбередило былые раны, заставило вспомнить о той поре, когда Россия и Кавказ противостояли друг другу. И хорошо, что от этой затеи отказались, хотя бы в Чечне.