Потомок гетмана Полуботка — главный жандарм России
Ни дня не прослужив в полиции, генерал Джунковский сразу же возглавил Корпус жандармов.
Генерал-лейтенант Владимир Федорович Джунковский был человеком, в биографии которого самым удивительным образом переплелись трагические и комические элементы. Потомок древнего малороссийского рода, происходившего, по легенде, от татарского хана Джунке. Выпускник привилегированного Пажеского корпуса в Петербурге, поставлявшего Российской империи кадры гвардейских кавалерийских офицеров и… генерал-губернаторов — именно это учебное заведение окончил автор известных мемуаров «50 лет в строю» граф Игнатьев. Многолетний адъютант великого князя Сергея Александровича, до сорока лет не сумевший подняться выше капитана, и боевой командир 15-й Сибирской стрелковой дивизии в годы Первой мировой войны.
Борец с пьянством и основатель Музея Бородинской битвы под Москвой. Пчеловод и жандарм. Убежденный монархист и консультант Феликса Дзержинского. Кем он был на самом деле? А Бог его знает! Лично у меня нет ни сил, ни желания осуждать или прославлять одного из последних командиров Отдельного корпуса жандармов Российской империи. Но его биография позволяет лучше понять, по каким неписанным законам жила высшая бюрократия дореволюционной России и благодаря каким талантам «кадры» занимали свои посты, с одинаковым успехом руководя тайной полицией и пчелами, алкоголиками и сибирскими стрелками. Это тем более поучительно, что по тем же законам знакомства и «случая» формировалась партийная номенклатура застойного СССР и нынешняя политическая «элита» независимой Украины.
Вроде бы ничего общего, на первый взгляд, нет между дореволюционным генерал-лейтенантом в роскошных эполетах и современным «менагером», как в шутку называют топ-менеджеров, в костюмчике с галстуком. А присмотришься, как оба скачут с должности на должность, оставляя за собой руины, и понимаешь: честные люди, хорошие, но лучше бы держать их на цепи и не подпускать ни к какому делу!
Кроме всего прочего, в историю России Владимир Джунковский вошел как человек, попытавшийся устранить из царского окружения Распутина и перестроить деятельность жандармерии на основах душевности и благородства. Вступая в 1913 году на должность командира корпуса жандармов, наш герой в первом же приказе огласил подчиненным принципы своей дальнейшей деятельности: «Отметив главнейшие руководящие начала деятельности Корпуса жандармов, выражаю надежду, что в офицерской среде его я встречу те качества, которыми гордится Русская армия, а именно: дух товарищества, взаимного доверия и благородного прямодушия в отношении к начальникам, друг к другу и к подчиненным. Отклонения от этих принципов я не потерплю».
Создатели недавно снятого российского документального фильма, который посвящен биографии Джунковского, просто восхищаются своим героем. Вот, мол, какой был человек! Между тем деятельность нового главного жандарма парализовала агентурную работу всего его ведомства. Едва вступив в должность, Джунковский обнаружил, что агентами секретной полиции являются часто весьма уважаемые люди, вплоть до депутатов Государственной думы. Для любого настоящего жандарма это было бы показателем высокого качества работы его подчиненных. Но не для Владимира Федоровича как жандарма-любителя. «Непорядок!» — решил он и тут же стал перестраивать деятельность охранки на основе методов Льва Толстого о любви к ближнему.
Кроме должности командира корпуса жандармов Джунковский был еще и заместителем министра внутренних дел. Тогда этот пост забавно назывался «товарищ министра». Что мог посоветовать своим подчиненным новый начальник, служивший до этого только московским генерал-губернатором и адъютантом великого князя? Ничего! А как же тогда ум показать?
Естественно, обнаружив недостатки в работе — не так собираете информацию. Причем в своих мемуарах, как всякий бывший высокопоставленный честный дурак, Джунковский признается в этом с очаровательной простотой, которая, как известно, хуже воровства: «Белецкий на докладах у меня очень часто упоминал, что такие-то сведения у него имеются от «Икса», но мне и в голову не приходило, что этот «Икс» был не кто иной, как Малиновский, спрашивать же Белецкого, кто этот «Икс», я считал для себя излишним и вообще никогда не интересовался вопросами, какие у него имелись секретные сотрудники, не снисходя до этого».
Упомянутый Степан Белецкий — это директор Департамента полиции. Генеральская должность! Департамент полиции — ведомство, в которое входили все охранные отделения Российской империи. Именно они вылавливали революционеров, пытавшихся методами агитации и террора изменить государственный строй. Революционеры устраивали восстания, публиковали подрывную литературу, «мочили» губернаторов и министров. Именно они, кстати, разорвали на куски бомбой в 1905 году прежнего начальника Джунковского, великого князя Сергея, выехавшего из Кремля на саночках в баню.
Естественно, что полиция стремилась иметь агентов в среде революционного подполья. Некоторые из этих тайных сотрудников хорошо росли в революционной иерархии и пользовались доверием своих партийных товарищей, на которых «стучали» в Департамент полиции, а один из них — Роман Малиновский (человек, обличенный доверием самого Ленина!) даже стал депутатом Думы от ленинской РСДРП. Это ведь была либеральная демократическая царская Россия с легальными выборами и независимым судом!
Что плохого, если депутат Госдумы Малиновский находится в курсе всех дел подпольщиков и регулярно докладывает о них своему полицейскому начальству? Да с такого человека пылинки надо сдувать! Ценнейший агент! Но совсем другого мнения был об этой ситуации новый заместитель министра. Между ним и директором Департамента полиции Белецким, ведавшим секретными агентами, вскоре возник конфликт.
Белецкий был полной противоположностью Джунковского. Единственное, что их объединяло, это украинское происхождение. Но сыну генерала Джунковскому все приносили на блюдечке, а Белецкий дослужился до своей генеральской должности в полиции из обычных черниговских мещан. Он за свой счет окончил юридический факультет Киевского университета св. Владимира, поступил в канцелярию киевского генерал-губернатора, долго тянул служебную лямку на различных должностях, медленно поднимаясь вверх, пока не приглянулся своими деловыми качествами знаменитому министру внутренних дел и одновременно премьер-министру Петру Аркадьевичу Столыпину. Так он попал в Департамент полиции, что было близко ему в связи с юридическим образованием, и оказался там последним великим реформатором.
Именно Белецкому принадлежит честь организации прослушки телефонных разговоров. Вскрытием писем русская полиция занималась еще с XVIII века, ни в чем не отставая от своих зарубежных коллег. Она читала переписку послов, заговорщиков, шпионов. Именно перехват одного из писем, посланных по обычной почте, позволил раскрыть заговор с целью убийства Александра III, в котором участвовал старший брат Ленина. Но до мысли подслушивать телефонные разговоры дошел именно наш земляк Степан Петрович Белецкий — отец отечественной прослушки.
В новом начальнике он видел всего лишь импозантного недоумка, волею случая из адъютантов ставшего замминистра. К тому же еще и опасного по причине полного полицейского непрофессионализма. Однако Джунковский был не полный дурак. Усмотрев в Белецком возможного кандидата на свою должность, он добился его увольнения с должности директора департамента, а методы, которыми тот добывал информацию в революционной среде, объявил аморальными.
Следующей жертвой Джунковского стал депутат Госдумы Малиновский — ценнейший информатор Белецкого. «Он числился личным сотрудником директора Департамента полиции Белецкого под именем «Икс», — вспоминал Джунковский. — Так шло время, пока директором Департамента полиции был Белецкий; когда же мне удалось с ним расстаться и заменить его безукоризненным и кристальной чистоты человеком — В. А. Брюн де Сент-Ипполитом, то тайна департамента открылась мне».
Джунковский потребовал от Малиновского оставить пост депутата Думы. Под угрозой немыслимого разоблачения со стороны своего же начальства секретный агент-большевик уехал в эмиграцию. Все это кажется фантастикой. Но это было!
Между тем главный принцип, которым должен был руководствоваться жандармский офицер в работе со своими осведомителями, был сформулирован одним из коллег Джунковского и Белецкого — генералом Александром Спиридовичем — почти поэтически, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что по женской линии Спиридович был потомком баснописца Крылова: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно… Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму».
Спиридович же как настоящий кадровый жандарм с большим опытом предупреждал молодых офицеров тайной полиции о психологической ломке, которая непременно случается почти у каждого осведомителя: «Помните, что в работе сотрудника, как ни был он вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступает момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпустите его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему. Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет и дальше полезен для государства, хотя и не сотрудником; будет полезен уже в новом положении. Вы лишитесь сотрудника, но вы приобретете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства».
Ни в коем случае не нужно путать секретных сотрудников, о которых с таким воодушевлением говорил Спиридович, с обычными анонимщиками или добровольными стукачами, доносящими на коллег начальству. Высказывание жандармского генерала принадлежит к эпохе, когда имперская власть и революция вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Каждый осведомитель в прямом, а не в переносном смысле рисковал своей головой в случае разоблачения. Тот же Малиновский после революции в 1918 году был расстрелян победившими большевиками, узнавшими о его работе на полицию. А Спиридович — не просто красноречивый теоретик жандармского ремесла, а боевой начальник Киевского жандармского управления. Его карьера взлетела вверх после того, как в 1903 году он получил ранение при захвате опаснейшего эсеровского террориста Гершуни.
Всего этого Джунковский, никогда не занимавшийся оперативной работой и не завербовавший в жизни ни одного агента, просто не мог понять. Возглавляя Корпус жандармов из 12 700 человек, чьими обязанностями было «обнаружение и исследование государственных преступлений», он не знал даже азов своей службы. Его назначение было одной из крупнейших кадровых ошибок императора Николая II. Но ни царь, ни новоиспеченный жандарм об этом даже не догадывались.
Следующий шаг Джунковского в качестве главы жандармского ведомства был не менее поразительным. Российские революционеры подыскивали кадры для своих рядов среди гимназистов и студентов. Они считали, что учащаяся молодежь является наиболее подходящей средой для распространения марксистских идей — горючим элементом будущей революции. Естественно, полиция следила за студентами. Секретные осведомители вербовались из их же среды. Но Джунковский, одевший жандармскую форму с серебряными погонами с целью, как он говорил, «поднять престиж этого мундира» и «постараться искоренить все то, что вызывало недоброжелательное к нему отношение», был жандармом только по форме, а не по существу. Он распорядился запретить вербовать осведомителей из числа учащихся, дабы «не развращать юношество». Теперь полиция ничего не знала о революционной деятельности среди молодежи, но любви к жандармам у либеральной общественности все равно не прибавилось.
Однако расплата за такое легкомыслие уже поджидала Джунковского за следующим поворотом бюрократического коридора.
Генерал-майор Джунковский, возглавив Корпус жандармов, потребовал у подчиненных осушать слезы несчастных.
Итак, накануне Первой мировой войны во главе жандармского корпуса, по странному стечению обстоятельств, оказался порядочный и благородный человек — Владимир Федорович Джунковский. Более того! Подозреваю, что это был самый порядочный человек в России, если не считать самого Государя императора. Он, несомненно, вел себя куда приличнее и революционеров, и реакционеров, чем раздражал и тех, и других.
Во-первых, Владимир Федорович был абсолютно доволен своим местом службы и не искал ничего лучше. Такова уж была его природа. Будучи многолетним адъютантом губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, он не брал взяток, не искал чинов, не просил повышения. Другие к 40 годам успели стать полковыми командирами, а этот до 40 лет проходил в капитанах и не сумел даже выгодно жениться. Не убили бы террористы патрона Владимира Федоровича, он адъютантствовал бы до самой отставки! Ей Богу!
Назначенный Николаем II губернатором вместо убитого Джунковский тоже не пустился во все тяжкие. Он боролся с пожарами, привозил крестьянам в отдаленные деревни лично яйца во время Пасхи, устроил мемориал в Бородино в честь 100-летия знаменитого сражения с Наполеоном, и не просто устроил, а еще и купил у местных крестьян землю под этот мемориал. Не за казенные деньги, а за свои! До сих пор музей Бородинской битвы существует благодаря именно энтузиазму Джунковского — потомку простого украинского попа с Полтавщины, чьи предки выслужили российское дворянство и умудрились пробиться в элиту империи.
ЦАРЬ ПОДЛИВАЛ ПОРТВЕЙН ЛИЧНО. Именно размах и организованность Бородинского юбилея, отпразднованного в 1912 году под бдительным руководством Джунковского и расположили к нему царя. Николай II искал преданных и честных людей. На Джунковского не было абсолютно никакого компромата. Кроме того, его обаяние и умение создавать вокруг себя обстановку душевного комфорта произвели на императора просто неотразимое впечатление. Последний русский царь больше всего любил, как раз таких людей — ничего не просивших и не создававших ему никаких психологических проблем.
Именно так сумел пробиться к вершинам власти еще один потомок украинских казаков — киевский генерал-губернатор Владимир Сухомлинов. Он так умел развлекать Николая II своими шутками и создавать ощущение бодрости и оптимизма, что царь назначил его военным министром. Причем император и сам умел отплатить верным слугам такой же душевностью. Он любил опрокинуть рюмку с гвардейскими офицерами, часто заезжая «на огонек» в тот или иной полк и засиживаясь под бесконечные тосты до поздней ночи. А Джунковский вспоминал, что незадолго до его назначения командиром корпуса жандармов Николай II, выпивая с ним, лично подливал собутыльнику любимый портвейн.
В Петербурге на новом месте службы Джунковский вел такой же скромный образ жизни, как и раньше. Он всегда жил на казенной квартире, не имея своей недвижимости, а вступая в должность, напомнил подчиненным слова Николая I, определившего назначение жандарма следующей крылатой фразой: «Утирай слезы несчастным!». Так, по преданию, посоветовал этот царь Бенкендорфу при учреждении Корпуса жандармов в ответ на требование высочайших инструкций. А Джунковский, напоминая борцам с крамолой эту фразу основателя их ведомства, торжественно провозгласил: «Священный завет милосердия, призывавший осушать слезы несчастных, да останется неизменным девизом для каждого из нас!»
О степени свободы слова в тогдашнюю эпоху может свидетельствовать тот факт, что сразу же после этой речи главного жандарма на нее откликнулась фельетоном газета «Утро России»: «Новый шеф пел новую песню, а темные глубины жандармского леса слушали ее внимательно, вдумчиво. Когда же умолкли последние ноты, лес зашумел всеми своими ветвями — отозвался своим суровым голосом: «Слушаем, ваше превосходительство. Постараемся исполнить». Что запоет дальше В.Ф. Джунковский, трудно сказать. Во всяком случае, густой темный лес с нетерпением ждет его новых приказов, а мы, обыватели, попытаемся угадать, кто кого раньше переделает на свой лад: жандармы своего начальника или начальник жандармов».
Подобные вольности были немыслимы уже через несколько лет, когда благодушную царскую жандармерию заменила свирепая ЧК большевиков. Ни по поводу ее, ни в адрес сменивших ЧК организаций-наследников ГПУ, НКВД, МГБ и КГБ ни один фельетонист не написал бы ничего подобного аж до перестроечных времен. Вольность «Утра России» говорила, что никаким «темным лесом» Корпус жандармов в реальности не являлся. Он не выносил приговоров, а все расследованные дела передавал в суд, и уж тот решал, как наказать грабителей и душегубов, какими являлись в своей массе большевики и эсеры. Мягкость приговоров в отношении этих деятелей, тепличный режим российских тюрем, в камерах которых Ленин писал молоком тайные записки на волю, как рассказывали нам в детстве, а в Сибири лопал целых баранов в виде котлет, лучше всего демонстрируют, какую Россию мы потеряли и какого красного монстра соорудили злодеи-интернационалисты взамен ее.
Тут бы вместо Джунковского настоящего опричника в крови по колено, а еще лучше по пояс. Но не сложилось — добр был царь, а значит, мягких он подбирал подчиненных. Ему бы обратиться к историческому опыту — вспомнить, как Петр Великий лично пытал и даже рубил головы стрельцам на Красной площади. Но от предка у Николая II осталась только простота в обращении и ни капли жестокости. Почему при жизни его совершенно несправедливо обозвали Кровавым, а после смерти причислили к лику святых, что вряд ли облегчило его работу на троне. Царь должен быть не со скипетром, а с топором! А скипетр брать в руку только по праздникам — нарубил голов нерадивых бояр и смутьянов-злоумышленников, значит, можно расслабиться и вместо секача подержать легкую, украшенную бриллиантами палочку.
ДАЛ РАСПУТИНУ В МОРДУ? Подсознательно именно такого царя хотела накануне революции Россия. И таких же царских слуг, напоминавших петровского князя Ромодановского во главе Приказа тайных дел. Тот тоже вел следствие лично, наблюдая, как раскрывают на дыбе душу государственные преступники. Об этом свидетельствует и слух, распространившийся по Петербургу, как только Джунковский возглавил жандармское ведомство. Слух гласил: новый главный жандарм набил морду Распутину.
В романе Пикуля «Нечистая сила» эта сплетня, гулявшая по столице, материализовалась так: «Все документы о скандале сконцентрировались в сейфе шефа жандармов Джунковского; с докладом к царю он пришел в приемную императора, где случайно напоролся на Распутина.
— А-а, ты здесь… Тебя-то мне и надобно!
Нервный генерал по всем правилам бокса нанес острый хук в подвздошину. Распутин от боли открыл рот, но… безмолвствовал. Свинг в челюсть склонил его голову на левое плечо. Джунковский прямым снизу поправил ее — и она повисла на правом плече. Последовал заключительный апперкот — Распутин мешком осел на пол»…
Смачно написано! Но ничего общего с действительностью. Колоритная картина опровергается всего одним абзацем из мемуаров Джунковского. Вступив в должность, он должен был объехать с визитами всех высочайших особ: «Одновременно с приемом дел и ознакомлением с личным составом очень много времени у меня отняли официальные визиты. Кроме того, пришлось представиться всем особам императорского дома, причем у великих княгинь и старших великих князей испросить особого приема чрез заведовавших дворами их высочеств. Прошло несколько недель, пока я успел всем представиться». Не приняла генерала только жена царя — Александра Федоровна, сказав, что и так с ним увидится на докладе у императора: «Я отлично понял, что ее величество избегает меня, будучи настроена против меня кругами, близкими к Распутину, тем более что в это время распространился слух, будто я ударил Распутина и вытолкал его вон, когда он пришел ко мне. Но это была неправда, Распутин никогда у меня не был, и я с ним никогда не встречался».
Слух об избиении Джунковским Распутина относился к самому началу 1913 года, когда генерал-филантроп только возглавил корпус жандармов. Никакого компромата на «святого черта» Владимир Федорович еще не мог собрать, чтобы лупить старца прямо в царской приемной. Реально же их столкновение, но не лицом к лицу, а заочное, подковерное, произошло только через два года — в разгар Первой мировой войны. К тому времени Джунковский чувствовал себя в полной силе. Он освоился с делами, расставил в Департаменте полиции своих людей и вел себя так, как понимал предназначение верного царского слуги.
РАСПУТИН НАЗЫВАЛ ЦАРИЦУ СТАРУХОЙ. За Распутиным было установлено негласное полицейское наблюдение. Доклады о его «деятельности» постоянно ложились от подчиненных на стол Джунковского как главы тайной полиции. В основном в это досье попадали живописные скандалы и дебоши старца Григория в различных ресторанах. Папка о похождениях близкого к царской семье человека пухла, но до поры до времени Джунковский закрывал на все это глаза. Терпение добропорядочного жандарма лопнуло, когда к нему попал отчет полицейского пристава одного из московских участков, подполковника Семенова: «26 марта 1915 года около 10 часов вечера в ресторан «Яр» прибыл в сильной стадии опьянения Григорий Распутин. Заняв отдельный кабинет, вызвал по телефону редактора-издателя московской газеты Семена Лазаревича Кагульского и пригласил женский хор. Далее поведение Распутина приняло совершено безобразный характер. Он разделся и в голом виде продолжил вести беседу с певичками хора».
По донесению и.о. начальника Московского охранного отделения ротмистра Мартынова: «Совершенно опьянев, Распутин начал откровенничать с певичками в таком роде: «Этот кафтан подарила мне «старуха», она его и шила. Эх! Что бы «сама» сказала, если бы меня сейчас здесь увидела». На вопрос одной из певичек, о какой старухе он говорит, Распутин отвечал: «О царице, дура».
Рапорт Мартынова адресовался лично Джунковскому. Так как сведений о безобразном поведении Распутина, порочащем царскую семью, накопилось более, чем достаточно, генерал отправился на доклад к Николаю II. К своему визиту он готовился в обстановке глубочайшей секретности, никому ничего не говоря, кроме самых близких людей: «Весь день 1 июня, до самого вечера, я просидел над составлением всеподданнейшей записки, в которой самым подробным образом изложил все добытые факты, перечисленные выше и характеризовавшие Распутина с самой отрицательной стороны, называя все своими именами… К 6 часам вечера записка была готова, я ее перечел, исправил и дал моему верному секретарю Сенько-Поповскому лично переписать на машинке, после чего черновик был мною уничтожен — мне не хотелось никого посвящать в это дело и оставлять в делах какой-либо след. Знали об этом только Брюн де Сент-Ипполит — директор Департамента полиции и Никольский — начальник штаба корпуса жандармов — оба верные и глубоко мне преданные сотрудники. Должен был я ознакомить с этой запиской и министра, так как не считал себя вправе без его разрешения представлять что-либо государю». Министр внутренних дел Маклаков, по словам Джунковского, «одобрил мое намерение, расцеловал меня и с большим волнением отпустил».
Вот в какой обстановке шел Джунковский на доклад к государю! В МВД его провожали просто, как богатыря на смерть. Бедный генерал должен был даже предупредить о своем «подвиге» сестру, так как «легко мог ожидать неблагоприятного исхода доклада, и мне хотелось получить от нее нравственную поддержку».
Николай II принял Джунковского в тот же день, 1 июня 1915 года, в 10 часов вечера в Царском Селе. «Сначала, как мне показалось, несвязно, очевидно от волнения, — вспоминал генерал, — начал я докладывать государю, как проводит Распутин время вне Царского Села, но потом, мало-помалу воодушевляясь и видя, что государь внимательно слушает меня, я все смелее стал докладывать все то зло, которое Распутин приносит династии, а этим самым и России. Когда я кончил, государь тихим голосом меня спросил: «У вас это все изложено, у вас есть памятная записка?». Я ответил утвердительно. «Дайте мне ее». Государь ее взял, открыл средний ящик письменного стола, и, положив ее туда, запер ящик на ключ».
Джунковский предупредил царя, что составил записку не как командир Корпуса жандармов, а лично как верноподданный, что черновик ее им уничтожен, а в описи министерских дел она не значится, и предложил «установить строжайшее наблюдение за всеми лицами, посещающими Распутина, и кого он посещает, а особенно за лицами, подающими ему прошения для передачи на высочайшее имя». Николай II ответил: «Я вас даже прошу это выполнить, но все, что вы будете замечать, вы будете говорить мне непосредственно, это все будет между нами, я вас очень благодарю».
После этого Николай II два месяца не пускал в Царское Село Распутина. Но Александра Федоровна убедила его, что в московском ресторане гулял не старец, а его двойник, подосланный недоброжелателями «святого человека». Результатом всего этого явилось увольнение Джунковского с должности командира Корпуса жандармов. Мнение жены перевесило многочисленные факты. А честный генерал отправился в действующую армию и принял под командование бригаду сибирских стрелков.
После революции Джунковский остался в России. Большевики несколько раз его арестовывали, но выпускали. С ним встречался Дзержинский, любивший расспросить бывшего главного жандарма о тайнах царского режима с другой, контрреволюционной стороны. А потом снова наступили жестокие времена, и в 1938 году старый генерал, которому шел 73-й год, был расстрелян в Бутово под Москвой. По-видимому, он слишком много знал.
Так погиб потомок гетмана Полуботка, достигший высот в жандармском ведомстве, хотя сам он никогда не мечтал о такой карьере. Добрый и наивный Владимир Федорович служит наглядным примером того, что праведники гибнут так же легко, как и бесы, а пути Господни — неисповедимы.
Генерал-лейтенант Владимир Федорович Джунковский был человеком, в биографии которого самым удивительным образом переплелись трагические и комические элементы. Потомок древнего малороссийского рода, происходившего, по легенде, от татарского хана Джунке. Выпускник привилегированного Пажеского корпуса в Петербурге, поставлявшего Российской империи кадры гвардейских кавалерийских офицеров и… генерал-губернаторов — именно это учебное заведение окончил автор известных мемуаров «50 лет в строю» граф Игнатьев. Многолетний адъютант великого князя Сергея Александровича, до сорока лет не сумевший подняться выше капитана, и боевой командир 15-й Сибирской стрелковой дивизии в годы Первой мировой войны.
Борец с пьянством и основатель Музея Бородинской битвы под Москвой. Пчеловод и жандарм. Убежденный монархист и консультант Феликса Дзержинского. Кем он был на самом деле? А Бог его знает! Лично у меня нет ни сил, ни желания осуждать или прославлять одного из последних командиров Отдельного корпуса жандармов Российской империи. Но его биография позволяет лучше понять, по каким неписанным законам жила высшая бюрократия дореволюционной России и благодаря каким талантам «кадры» занимали свои посты, с одинаковым успехом руководя тайной полицией и пчелами, алкоголиками и сибирскими стрелками. Это тем более поучительно, что по тем же законам знакомства и «случая» формировалась партийная номенклатура застойного СССР и нынешняя политическая «элита» независимой Украины.
Вроде бы ничего общего, на первый взгляд, нет между дореволюционным генерал-лейтенантом в роскошных эполетах и современным «менагером», как в шутку называют топ-менеджеров, в костюмчике с галстуком. А присмотришься, как оба скачут с должности на должность, оставляя за собой руины, и понимаешь: честные люди, хорошие, но лучше бы держать их на цепи и не подпускать ни к какому делу!
Кроме всего прочего, в историю России Владимир Джунковский вошел как человек, попытавшийся устранить из царского окружения Распутина и перестроить деятельность жандармерии на основах душевности и благородства. Вступая в 1913 году на должность командира корпуса жандармов, наш герой в первом же приказе огласил подчиненным принципы своей дальнейшей деятельности: «Отметив главнейшие руководящие начала деятельности Корпуса жандармов, выражаю надежду, что в офицерской среде его я встречу те качества, которыми гордится Русская армия, а именно: дух товарищества, взаимного доверия и благородного прямодушия в отношении к начальникам, друг к другу и к подчиненным. Отклонения от этих принципов я не потерплю».
Создатели недавно снятого российского документального фильма, который посвящен биографии Джунковского, просто восхищаются своим героем. Вот, мол, какой был человек! Между тем деятельность нового главного жандарма парализовала агентурную работу всего его ведомства. Едва вступив в должность, Джунковский обнаружил, что агентами секретной полиции являются часто весьма уважаемые люди, вплоть до депутатов Государственной думы. Для любого настоящего жандарма это было бы показателем высокого качества работы его подчиненных. Но не для Владимира Федоровича как жандарма-любителя. «Непорядок!» — решил он и тут же стал перестраивать деятельность охранки на основе методов Льва Толстого о любви к ближнему.
Кроме должности командира корпуса жандармов Джунковский был еще и заместителем министра внутренних дел. Тогда этот пост забавно назывался «товарищ министра». Что мог посоветовать своим подчиненным новый начальник, служивший до этого только московским генерал-губернатором и адъютантом великого князя? Ничего! А как же тогда ум показать?
Естественно, обнаружив недостатки в работе — не так собираете информацию. Причем в своих мемуарах, как всякий бывший высокопоставленный честный дурак, Джунковский признается в этом с очаровательной простотой, которая, как известно, хуже воровства: «Белецкий на докладах у меня очень часто упоминал, что такие-то сведения у него имеются от «Икса», но мне и в голову не приходило, что этот «Икс» был не кто иной, как Малиновский, спрашивать же Белецкого, кто этот «Икс», я считал для себя излишним и вообще никогда не интересовался вопросами, какие у него имелись секретные сотрудники, не снисходя до этого».
Упомянутый Степан Белецкий — это директор Департамента полиции. Генеральская должность! Департамент полиции — ведомство, в которое входили все охранные отделения Российской империи. Именно они вылавливали революционеров, пытавшихся методами агитации и террора изменить государственный строй. Революционеры устраивали восстания, публиковали подрывную литературу, «мочили» губернаторов и министров. Именно они, кстати, разорвали на куски бомбой в 1905 году прежнего начальника Джунковского, великого князя Сергея, выехавшего из Кремля на саночках в баню.
Естественно, что полиция стремилась иметь агентов в среде революционного подполья. Некоторые из этих тайных сотрудников хорошо росли в революционной иерархии и пользовались доверием своих партийных товарищей, на которых «стучали» в Департамент полиции, а один из них — Роман Малиновский (человек, обличенный доверием самого Ленина!) даже стал депутатом Думы от ленинской РСДРП. Это ведь была либеральная демократическая царская Россия с легальными выборами и независимым судом!
Что плохого, если депутат Госдумы Малиновский находится в курсе всех дел подпольщиков и регулярно докладывает о них своему полицейскому начальству? Да с такого человека пылинки надо сдувать! Ценнейший агент! Но совсем другого мнения был об этой ситуации новый заместитель министра. Между ним и директором Департамента полиции Белецким, ведавшим секретными агентами, вскоре возник конфликт.
Белецкий был полной противоположностью Джунковского. Единственное, что их объединяло, это украинское происхождение. Но сыну генерала Джунковскому все приносили на блюдечке, а Белецкий дослужился до своей генеральской должности в полиции из обычных черниговских мещан. Он за свой счет окончил юридический факультет Киевского университета св. Владимира, поступил в канцелярию киевского генерал-губернатора, долго тянул служебную лямку на различных должностях, медленно поднимаясь вверх, пока не приглянулся своими деловыми качествами знаменитому министру внутренних дел и одновременно премьер-министру Петру Аркадьевичу Столыпину. Так он попал в Департамент полиции, что было близко ему в связи с юридическим образованием, и оказался там последним великим реформатором.
Именно Белецкому принадлежит честь организации прослушки телефонных разговоров. Вскрытием писем русская полиция занималась еще с XVIII века, ни в чем не отставая от своих зарубежных коллег. Она читала переписку послов, заговорщиков, шпионов. Именно перехват одного из писем, посланных по обычной почте, позволил раскрыть заговор с целью убийства Александра III, в котором участвовал старший брат Ленина. Но до мысли подслушивать телефонные разговоры дошел именно наш земляк Степан Петрович Белецкий — отец отечественной прослушки.
В новом начальнике он видел всего лишь импозантного недоумка, волею случая из адъютантов ставшего замминистра. К тому же еще и опасного по причине полного полицейского непрофессионализма. Однако Джунковский был не полный дурак. Усмотрев в Белецком возможного кандидата на свою должность, он добился его увольнения с должности директора департамента, а методы, которыми тот добывал информацию в революционной среде, объявил аморальными.
Следующей жертвой Джунковского стал депутат Госдумы Малиновский — ценнейший информатор Белецкого. «Он числился личным сотрудником директора Департамента полиции Белецкого под именем «Икс», — вспоминал Джунковский. — Так шло время, пока директором Департамента полиции был Белецкий; когда же мне удалось с ним расстаться и заменить его безукоризненным и кристальной чистоты человеком — В. А. Брюн де Сент-Ипполитом, то тайна департамента открылась мне».
Джунковский потребовал от Малиновского оставить пост депутата Думы. Под угрозой немыслимого разоблачения со стороны своего же начальства секретный агент-большевик уехал в эмиграцию. Все это кажется фантастикой. Но это было!
Между тем главный принцип, которым должен был руководствоваться жандармский офицер в работе со своими осведомителями, был сформулирован одним из коллег Джунковского и Белецкого — генералом Александром Спиридовичем — почти поэтически, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что по женской линии Спиридович был потомком баснописца Крылова: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно… Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму».
Спиридович же как настоящий кадровый жандарм с большим опытом предупреждал молодых офицеров тайной полиции о психологической ломке, которая непременно случается почти у каждого осведомителя: «Помните, что в работе сотрудника, как ни был он вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступает момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпустите его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему. Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет и дальше полезен для государства, хотя и не сотрудником; будет полезен уже в новом положении. Вы лишитесь сотрудника, но вы приобретете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства».
Ни в коем случае не нужно путать секретных сотрудников, о которых с таким воодушевлением говорил Спиридович, с обычными анонимщиками или добровольными стукачами, доносящими на коллег начальству. Высказывание жандармского генерала принадлежит к эпохе, когда имперская власть и революция вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Каждый осведомитель в прямом, а не в переносном смысле рисковал своей головой в случае разоблачения. Тот же Малиновский после революции в 1918 году был расстрелян победившими большевиками, узнавшими о его работе на полицию. А Спиридович — не просто красноречивый теоретик жандармского ремесла, а боевой начальник Киевского жандармского управления. Его карьера взлетела вверх после того, как в 1903 году он получил ранение при захвате опаснейшего эсеровского террориста Гершуни.
Всего этого Джунковский, никогда не занимавшийся оперативной работой и не завербовавший в жизни ни одного агента, просто не мог понять. Возглавляя Корпус жандармов из 12 700 человек, чьими обязанностями было «обнаружение и исследование государственных преступлений», он не знал даже азов своей службы. Его назначение было одной из крупнейших кадровых ошибок императора Николая II. Но ни царь, ни новоиспеченный жандарм об этом даже не догадывались.
Следующий шаг Джунковского в качестве главы жандармского ведомства был не менее поразительным. Российские революционеры подыскивали кадры для своих рядов среди гимназистов и студентов. Они считали, что учащаяся молодежь является наиболее подходящей средой для распространения марксистских идей — горючим элементом будущей революции. Естественно, полиция следила за студентами. Секретные осведомители вербовались из их же среды. Но Джунковский, одевший жандармскую форму с серебряными погонами с целью, как он говорил, «поднять престиж этого мундира» и «постараться искоренить все то, что вызывало недоброжелательное к нему отношение», был жандармом только по форме, а не по существу. Он распорядился запретить вербовать осведомителей из числа учащихся, дабы «не развращать юношество». Теперь полиция ничего не знала о революционной деятельности среди молодежи, но любви к жандармам у либеральной общественности все равно не прибавилось.
Однако расплата за такое легкомыслие уже поджидала Джунковского за следующим поворотом бюрократического коридора.
Генерал-майор Джунковский, возглавив Корпус жандармов, потребовал у подчиненных осушать слезы несчастных.
Итак, накануне Первой мировой войны во главе жандармского корпуса, по странному стечению обстоятельств, оказался порядочный и благородный человек — Владимир Федорович Джунковский. Более того! Подозреваю, что это был самый порядочный человек в России, если не считать самого Государя императора. Он, несомненно, вел себя куда приличнее и революционеров, и реакционеров, чем раздражал и тех, и других.
Во-первых, Владимир Федорович был абсолютно доволен своим местом службы и не искал ничего лучше. Такова уж была его природа. Будучи многолетним адъютантом губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, он не брал взяток, не искал чинов, не просил повышения. Другие к 40 годам успели стать полковыми командирами, а этот до 40 лет проходил в капитанах и не сумел даже выгодно жениться. Не убили бы террористы патрона Владимира Федоровича, он адъютантствовал бы до самой отставки! Ей Богу!
Назначенный Николаем II губернатором вместо убитого Джунковский тоже не пустился во все тяжкие. Он боролся с пожарами, привозил крестьянам в отдаленные деревни лично яйца во время Пасхи, устроил мемориал в Бородино в честь 100-летия знаменитого сражения с Наполеоном, и не просто устроил, а еще и купил у местных крестьян землю под этот мемориал. Не за казенные деньги, а за свои! До сих пор музей Бородинской битвы существует благодаря именно энтузиазму Джунковского — потомку простого украинского попа с Полтавщины, чьи предки выслужили российское дворянство и умудрились пробиться в элиту империи.
ЦАРЬ ПОДЛИВАЛ ПОРТВЕЙН ЛИЧНО. Именно размах и организованность Бородинского юбилея, отпразднованного в 1912 году под бдительным руководством Джунковского и расположили к нему царя. Николай II искал преданных и честных людей. На Джунковского не было абсолютно никакого компромата. Кроме того, его обаяние и умение создавать вокруг себя обстановку душевного комфорта произвели на императора просто неотразимое впечатление. Последний русский царь больше всего любил, как раз таких людей — ничего не просивших и не создававших ему никаких психологических проблем.
Именно так сумел пробиться к вершинам власти еще один потомок украинских казаков — киевский генерал-губернатор Владимир Сухомлинов. Он так умел развлекать Николая II своими шутками и создавать ощущение бодрости и оптимизма, что царь назначил его военным министром. Причем император и сам умел отплатить верным слугам такой же душевностью. Он любил опрокинуть рюмку с гвардейскими офицерами, часто заезжая «на огонек» в тот или иной полк и засиживаясь под бесконечные тосты до поздней ночи. А Джунковский вспоминал, что незадолго до его назначения командиром корпуса жандармов Николай II, выпивая с ним, лично подливал собутыльнику любимый портвейн.
В Петербурге на новом месте службы Джунковский вел такой же скромный образ жизни, как и раньше. Он всегда жил на казенной квартире, не имея своей недвижимости, а вступая в должность, напомнил подчиненным слова Николая I, определившего назначение жандарма следующей крылатой фразой: «Утирай слезы несчастным!». Так, по преданию, посоветовал этот царь Бенкендорфу при учреждении Корпуса жандармов в ответ на требование высочайших инструкций. А Джунковский, напоминая борцам с крамолой эту фразу основателя их ведомства, торжественно провозгласил: «Священный завет милосердия, призывавший осушать слезы несчастных, да останется неизменным девизом для каждого из нас!»
О степени свободы слова в тогдашнюю эпоху может свидетельствовать тот факт, что сразу же после этой речи главного жандарма на нее откликнулась фельетоном газета «Утро России»: «Новый шеф пел новую песню, а темные глубины жандармского леса слушали ее внимательно, вдумчиво. Когда же умолкли последние ноты, лес зашумел всеми своими ветвями — отозвался своим суровым голосом: «Слушаем, ваше превосходительство. Постараемся исполнить». Что запоет дальше В.Ф. Джунковский, трудно сказать. Во всяком случае, густой темный лес с нетерпением ждет его новых приказов, а мы, обыватели, попытаемся угадать, кто кого раньше переделает на свой лад: жандармы своего начальника или начальник жандармов».
Подобные вольности были немыслимы уже через несколько лет, когда благодушную царскую жандармерию заменила свирепая ЧК большевиков. Ни по поводу ее, ни в адрес сменивших ЧК организаций-наследников ГПУ, НКВД, МГБ и КГБ ни один фельетонист не написал бы ничего подобного аж до перестроечных времен. Вольность «Утра России» говорила, что никаким «темным лесом» Корпус жандармов в реальности не являлся. Он не выносил приговоров, а все расследованные дела передавал в суд, и уж тот решал, как наказать грабителей и душегубов, какими являлись в своей массе большевики и эсеры. Мягкость приговоров в отношении этих деятелей, тепличный режим российских тюрем, в камерах которых Ленин писал молоком тайные записки на волю, как рассказывали нам в детстве, а в Сибири лопал целых баранов в виде котлет, лучше всего демонстрируют, какую Россию мы потеряли и какого красного монстра соорудили злодеи-интернационалисты взамен ее.
Тут бы вместо Джунковского настоящего опричника в крови по колено, а еще лучше по пояс. Но не сложилось — добр был царь, а значит, мягких он подбирал подчиненных. Ему бы обратиться к историческому опыту — вспомнить, как Петр Великий лично пытал и даже рубил головы стрельцам на Красной площади. Но от предка у Николая II осталась только простота в обращении и ни капли жестокости. Почему при жизни его совершенно несправедливо обозвали Кровавым, а после смерти причислили к лику святых, что вряд ли облегчило его работу на троне. Царь должен быть не со скипетром, а с топором! А скипетр брать в руку только по праздникам — нарубил голов нерадивых бояр и смутьянов-злоумышленников, значит, можно расслабиться и вместо секача подержать легкую, украшенную бриллиантами палочку.
ДАЛ РАСПУТИНУ В МОРДУ? Подсознательно именно такого царя хотела накануне революции Россия. И таких же царских слуг, напоминавших петровского князя Ромодановского во главе Приказа тайных дел. Тот тоже вел следствие лично, наблюдая, как раскрывают на дыбе душу государственные преступники. Об этом свидетельствует и слух, распространившийся по Петербургу, как только Джунковский возглавил жандармское ведомство. Слух гласил: новый главный жандарм набил морду Распутину.
В романе Пикуля «Нечистая сила» эта сплетня, гулявшая по столице, материализовалась так: «Все документы о скандале сконцентрировались в сейфе шефа жандармов Джунковского; с докладом к царю он пришел в приемную императора, где случайно напоролся на Распутина.
— А-а, ты здесь… Тебя-то мне и надобно!
Нервный генерал по всем правилам бокса нанес острый хук в подвздошину. Распутин от боли открыл рот, но… безмолвствовал. Свинг в челюсть склонил его голову на левое плечо. Джунковский прямым снизу поправил ее — и она повисла на правом плече. Последовал заключительный апперкот — Распутин мешком осел на пол»…
Смачно написано! Но ничего общего с действительностью. Колоритная картина опровергается всего одним абзацем из мемуаров Джунковского. Вступив в должность, он должен был объехать с визитами всех высочайших особ: «Одновременно с приемом дел и ознакомлением с личным составом очень много времени у меня отняли официальные визиты. Кроме того, пришлось представиться всем особам императорского дома, причем у великих княгинь и старших великих князей испросить особого приема чрез заведовавших дворами их высочеств. Прошло несколько недель, пока я успел всем представиться». Не приняла генерала только жена царя — Александра Федоровна, сказав, что и так с ним увидится на докладе у императора: «Я отлично понял, что ее величество избегает меня, будучи настроена против меня кругами, близкими к Распутину, тем более что в это время распространился слух, будто я ударил Распутина и вытолкал его вон, когда он пришел ко мне. Но это была неправда, Распутин никогда у меня не был, и я с ним никогда не встречался».
Слух об избиении Джунковским Распутина относился к самому началу 1913 года, когда генерал-филантроп только возглавил корпус жандармов. Никакого компромата на «святого черта» Владимир Федорович еще не мог собрать, чтобы лупить старца прямо в царской приемной. Реально же их столкновение, но не лицом к лицу, а заочное, подковерное, произошло только через два года — в разгар Первой мировой войны. К тому времени Джунковский чувствовал себя в полной силе. Он освоился с делами, расставил в Департаменте полиции своих людей и вел себя так, как понимал предназначение верного царского слуги.
РАСПУТИН НАЗЫВАЛ ЦАРИЦУ СТАРУХОЙ. За Распутиным было установлено негласное полицейское наблюдение. Доклады о его «деятельности» постоянно ложились от подчиненных на стол Джунковского как главы тайной полиции. В основном в это досье попадали живописные скандалы и дебоши старца Григория в различных ресторанах. Папка о похождениях близкого к царской семье человека пухла, но до поры до времени Джунковский закрывал на все это глаза. Терпение добропорядочного жандарма лопнуло, когда к нему попал отчет полицейского пристава одного из московских участков, подполковника Семенова: «26 марта 1915 года около 10 часов вечера в ресторан «Яр» прибыл в сильной стадии опьянения Григорий Распутин. Заняв отдельный кабинет, вызвал по телефону редактора-издателя московской газеты Семена Лазаревича Кагульского и пригласил женский хор. Далее поведение Распутина приняло совершено безобразный характер. Он разделся и в голом виде продолжил вести беседу с певичками хора».
По донесению и.о. начальника Московского охранного отделения ротмистра Мартынова: «Совершенно опьянев, Распутин начал откровенничать с певичками в таком роде: «Этот кафтан подарила мне «старуха», она его и шила. Эх! Что бы «сама» сказала, если бы меня сейчас здесь увидела». На вопрос одной из певичек, о какой старухе он говорит, Распутин отвечал: «О царице, дура».
Рапорт Мартынова адресовался лично Джунковскому. Так как сведений о безобразном поведении Распутина, порочащем царскую семью, накопилось более, чем достаточно, генерал отправился на доклад к Николаю II. К своему визиту он готовился в обстановке глубочайшей секретности, никому ничего не говоря, кроме самых близких людей: «Весь день 1 июня, до самого вечера, я просидел над составлением всеподданнейшей записки, в которой самым подробным образом изложил все добытые факты, перечисленные выше и характеризовавшие Распутина с самой отрицательной стороны, называя все своими именами… К 6 часам вечера записка была готова, я ее перечел, исправил и дал моему верному секретарю Сенько-Поповскому лично переписать на машинке, после чего черновик был мною уничтожен — мне не хотелось никого посвящать в это дело и оставлять в делах какой-либо след. Знали об этом только Брюн де Сент-Ипполит — директор Департамента полиции и Никольский — начальник штаба корпуса жандармов — оба верные и глубоко мне преданные сотрудники. Должен был я ознакомить с этой запиской и министра, так как не считал себя вправе без его разрешения представлять что-либо государю». Министр внутренних дел Маклаков, по словам Джунковского, «одобрил мое намерение, расцеловал меня и с большим волнением отпустил».
Вот в какой обстановке шел Джунковский на доклад к государю! В МВД его провожали просто, как богатыря на смерть. Бедный генерал должен был даже предупредить о своем «подвиге» сестру, так как «легко мог ожидать неблагоприятного исхода доклада, и мне хотелось получить от нее нравственную поддержку».
Николай II принял Джунковского в тот же день, 1 июня 1915 года, в 10 часов вечера в Царском Селе. «Сначала, как мне показалось, несвязно, очевидно от волнения, — вспоминал генерал, — начал я докладывать государю, как проводит Распутин время вне Царского Села, но потом, мало-помалу воодушевляясь и видя, что государь внимательно слушает меня, я все смелее стал докладывать все то зло, которое Распутин приносит династии, а этим самым и России. Когда я кончил, государь тихим голосом меня спросил: «У вас это все изложено, у вас есть памятная записка?». Я ответил утвердительно. «Дайте мне ее». Государь ее взял, открыл средний ящик письменного стола, и, положив ее туда, запер ящик на ключ».
Джунковский предупредил царя, что составил записку не как командир Корпуса жандармов, а лично как верноподданный, что черновик ее им уничтожен, а в описи министерских дел она не значится, и предложил «установить строжайшее наблюдение за всеми лицами, посещающими Распутина, и кого он посещает, а особенно за лицами, подающими ему прошения для передачи на высочайшее имя». Николай II ответил: «Я вас даже прошу это выполнить, но все, что вы будете замечать, вы будете говорить мне непосредственно, это все будет между нами, я вас очень благодарю».
После этого Николай II два месяца не пускал в Царское Село Распутина. Но Александра Федоровна убедила его, что в московском ресторане гулял не старец, а его двойник, подосланный недоброжелателями «святого человека». Результатом всего этого явилось увольнение Джунковского с должности командира Корпуса жандармов. Мнение жены перевесило многочисленные факты. А честный генерал отправился в действующую армию и принял под командование бригаду сибирских стрелков.
После революции Джунковский остался в России. Большевики несколько раз его арестовывали, но выпускали. С ним встречался Дзержинский, любивший расспросить бывшего главного жандарма о тайнах царского режима с другой, контрреволюционной стороны. А потом снова наступили жестокие времена, и в 1938 году старый генерал, которому шел 73-й год, был расстрелян в Бутово под Москвой. По-видимому, он слишком много знал.
Так погиб потомок гетмана Полуботка, достигший высот в жандармском ведомстве, хотя сам он никогда не мечтал о такой карьере. Добрый и наивный Владимир Федорович служит наглядным примером того, что праведники гибнут так же легко, как и бесы, а пути Господни — неисповедимы.
Информация