Некоторые особенности турецкой экономической модели или Почему рано хоронить турецкую лиру
Что с лирой?
28 мая в Турции завершилась весьма напряженная президентская избирательная кампания, в которой Р. Эрдоган одержал убедительную победу, набрав 52,2 % голосов при явке в 84 %. Его соперник набрал 47,8 %. Внешне может показаться, что 4,4 % разницы – это победа «на грани», но с учетом особенностей турецкого избирательного процесса результат, наоборот, очень хороший.
Прошлые выборы проходили в 2018 году. Тогда Р. Эрдоган набрал 52,6 %, а если суммировать результаты его оппонентов (выборы шли в один тур), то окажется, что они получили 47,5 %. Возьмем выборы 2014 года – Р. Эрдоган финишировал с результатом в 51,8 %, его соперники – 48,2 %. На самом деле турецкий лидер показал даже лучший результат по сравнению с 2018 – время, на которое пришлась смена конституционной модели, да и сирийская кампания (относительно Турции) проходила с большими проблемами.
В России перед первым и вторым туром выборов очень напряженно следили за шагами Р. Эрдогана и оппозиции, а сами выборы транслировали чуть ли не в режиме «онлайн». За неделю до второго тура появлялись один за другим весьма пессимистичные прогнозы, хотя сам Р. Эрдоган очевидно не собирался «петь Лазаря», поскольку как раз первый тур дал очень позитивные результаты, если взять показатели по округам.
Сегодня у нас в медиа идет вторая волна прогнозов, которая связана уже с турецкой экономикой, в частности с падением курса лиры. Дескать, турецкая валюта «при смерти» и, видимо, последним шансом на спасение от коллапса и дефолта является ни много ни мало, а присоединение к Евразийской экономической зоне (ЕАЭС).
В отличие от президентских выборов, которые все-таки происходят раз в пять лет, «отпевать» турецкую валюту стало уже некой традицией. Она падает с 2017 года ежегодно – 2018: –42 %, 2019: –13 %, 2020: –23 %, 2021: –76 %, 2022: –44 %. Перед выборами даже приходилось слышать такие тезисы, что «американцы решили не девальвировать турецкую валюту перед вторым туром, все-таки о чем-то договорившись с Р. Эрдоганом».
Звучало это довольно странно, если учитывать, что как раз к выборам за пять месяцев 2023 года турецкая лира ушла на 27 % вниз. Странные договоренности, если бы они в реальности имели место. Выглядит все ровно наоборот. Только вот в атаке ли американцев на турецкую экономику лежат причины такого падения, и стоит ли раньше времени заказывать по турецким финансам очередную панихиду?
Как видно из приведенных цифр, жить в условиях перманентной девальвации у Турции все-таки получается, и даже на электоральных показателях это не отражается критически. Хотя девальвация совпала с очень сильным негативным фактором – землетрясением в марте.
Все это не означает, что турецкий избиратель и предприниматель испытывает от этого особую радость. Нет, не испытывает. Но это значит, что существует потребность в адекватных оценках, если мы действительно хотим разобраться, чем дышит и куда идет наш важный южный сосед, ведь, скорее всего, в Турции и не догадываются, что вхождение в ЕАЭС является для них спасательным кругом.
В конце июня Анкара действительно решила ввести барьеры для эмиссии и повысила учетную ставку с 8,5 % до 15 %. Выглядело это как жесткий шаг, однако проблема в том, что изначально речь шла о показателе 25 % и выше. Goldman Sachs давали прогноз вообще до 40 %. Вполне возможно, что банковские аналитики этой корпорации окажутся правы, поскольку есть шансы, что подъем не окончательный. Новая глава ЦБ Турции Х. Эркан – это бывший топ-менеджер Goldman.
Другое дело, что в плане Турции не очень корректно говорить о 15 % как «высокой ставке» – в 2021 году она составляла 19 %. К ограничению эмиссии Анкара прибегает не в первый раз, и это вполне логично, учитывая приведенные курсовые показатели по годам.
Вектор турецкой экономической модели
Западных аналитиков волнует не некий «дефолт», а сам вектор турецкой экономической модели – насколько долго кабинет Р. Эрдогана будет пытаться создавать «альтернативную реальность» под зонтиком экономики Евросоюза. В данном случае речь не идет о формальном вступлении Турции в ЕС. На самом деле этого не особо хотят элиты, как европейские, так и турецкие (хотя население Турции на 2/3 за такой вариант). Речь идет, говоря в новых терминах, о поиске эффективных форм «коллаборации» – тесном сотрудничестве с созданием совместных координирующих институтов. И надо рассмотреть, почему речь идет не о дефолте и крахе, а именно о европейском векторе.
В Анкаре рассчитывают, что создание широкой зоны турецкого экономического и политического партнерства, которая иногда наделяется смыслами «тюркского мира», позволит ей войти в такую коллаборацию с ЕС на равных. Западные визави предпочитают дождаться момента, когда напор кабинета Р. Эрдогана (в том числе и по финансовым причинам) иссякнет, чтобы условия равными не были. И в этом Европу понять можно – им не охота получить в ЕС еще одну «Британию», тем более что Турция и Лондон часто играют в одной команде.
Пока опций у турецкого лидера тут достаточно, а военные маневры по периметру, и особенно в плане Греции, европейские элиты откровенно раздражают, потому что политика Анкары в Ливии, по греческим островам, по карабахскому вопросу и беженцам с точки зрения ЕС выглядит как откровенный шантаж.
На первый взгляд, на стороне Европы тут работает время. В самом деле, сколько может играть в «собственный мир» страна, которая имеет хронический дефицит торгового баланса, ежегодную инфляцию в 20–30 % (а в 2022 году аж все 89 %), ежеквартальную девальвацию валюты, помимо всего прочего дефицит бюджета по 3–4 млрд долларов в месяц, а еще кучу проектов в Африке, на Ближнем Востоке, в Центральной Азии.
Экономическая модель Турции вроде бы не дает повода для оптимизма, не то что для широкомасштабной экспансии. Дефицит торгового баланса из года в год стабилен ±110 млрд долларов. В год. За прошлый год экспорт Анкары составил 252 млрд долларов, импорт – 360 млрд долларов. Оплачивать импорт необходимо в долларах США или евро, оборот лиры во внешней торговле минимален, финансировать внешнеполитические программы приходится также преимущественно не в турецкой валюте.
Раздражение и усталость в ЕС понятны, если учитывать, что из 252 млрд долларов турецкого экспорта 105 млрд долларов приходится на Евросоюз и Великобританию, а еще 17 млрд долларов на США – т. е. 50 % экспорта завязано на западный блок. По импорту из ЕС показатели в долях хоть и скромнее – 85 млрд долларов (24 %), но и сам импорт – это продукция технологически емкая.
Откуда же Турция годами берет ±100 млрд долларов для покрытия и дефицита торгового баланса, и расходов во внешней политике? А ведь расходы там вполне ощутимые: содержание своих «партий» в Ираке, Сирии, Ливии, Судане, Палестине, гуманитарные программы в Центральной Азии, базы в Восточной Африке.
Безвозмездных кредитов и субсидий из МВФ Анкаре не поступает, философского камня в рабочем столе Р. Эрдогана не видели, а валютные резервы есть. Каким-то образом год за годом экономика переваривает и бюджетные дефициты и инфляцию. Безработицу в 10 %. Для того, чтобы ответить на эти вопросы, требуется отойти от привычных показателей и посмотреть на структурные особенности турецкой экономики.
Многие помнят, как в конце 2022 года в ЕС схватились за голову, посмотрев на динамику инфляции. Выяснилось, что при 15,7 % потребительской инфляции жить и управлять «по-старому» стало невозможно. А почему эти 15–16 % стали так важны, и важны критично? Потому что инфляция издержек производства составила +37 %.
ЕС было отчего беспокоиться, поскольку такое соотношение говорило о том, что потребитель не может покупать по ценам, покрывающим издержки производителя. А это спад производства. Более того, даже с помощью «бухгалтерских приемов» такая ситуация не позволит и продемонстрировать хоть какой-то рост ВВП, который по своей сути является характеристикой добавленной стоимости за вычетом издержек.
Управлять производственной инфляцией очень сложно, поскольку, в отличие от потребительских цен, ее рост идет не равномерно. Как одна отрасль отреагирует на другую, не всегда можно оценить адекватно, производственные цепочки переплетены. Когда же все в итоге упирается в пределы покупательной способности, то государству еще надо контролировать торможение выпуска продукции, не допустить отраслевых кризисов.
В Турции показатели производственной инфляции в 2021–2022 зачастую описывались такими значениями, что в ЕС бы развели руками: +65 %, +70 %, +150 % и т. д. Но и потребительская инфляция, если не обгоняла, то и сильно не проседала в этом отношении. Рост конечных цен зачастую просто превышал 100 %. Для потребителя это крайне неприятное обстоятельство, мягко говоря, но для экономики как для организма в целом, как ни странно, это лучше, чем европейское соотношение прошлой осенью – 37 % к 16 %.
Удержать подобную структуру цен кабинет Р. Эрдогана в 2021–2022 году смог довольно нетривиальным образом. Когда все западные аналитики советовали поднять учетную ставку, Р. Эрдоган ее опустил: с 19 % до 14 %, потом и вовсе до 8,5 %.
По сути дела, Р. Эрдоган попытался таким образом увеличить (и увеличил) объем инвестиций в национальной валюте, при этом хоть и прогнозировался отток инвестиций из-за рубежа, но он не произошел – Анкара привлекла как средства частные, так и по линии ЕБРР (свыше 11 млрд долларов).
Инфляцию сдержать Р. Эрдогану не удалось, зато удалось сохранить ценовую структуру, которая могла «переварить» рост вложений. Такая структура позволила вывести даже в кризисный для всех год ВВП Турции на прирост в 3,5 %, другое дело, что банковский сектор здесь остался де-факто проигравшим – турецкое государство в таких условиях фактически принудительно ограничило его доходность.
Это отчасти объясняет почему Анкаре удалось привлечь даже 2 млрд долларов инвестиций по линии Европейского банка. «Разогрев» экономическую активность даже в кризисный 2022 год, там смогли нарастить экспорт на 13 %, и такая активность неплохо отразилась на фондовом рынке. Тем более что в Турции за несколько предыдущих лет сформировались свои «драконы» в сфере высоких технологий и IT. На фоне роста экономической активности инвесторы не прекращали и даже наращивали вложения в Dream Games, Hepsiburada, Insider, Trendyol, Getir – капитализация которых перевалила за 37 млрд долларов. Понятно, что сейчас капитализация этого сектора завышена, но в данном случае этим турки сумели как раз воспользоваться.
Здесь надо перейти к тому, что, собственно, экспортирует Турция. У нас в свое время был популярен тезис «про помидоры», но если посмотреть на отчетность, то хоть сельскохозяйственные товары для Турции и важны, но в лидерах экспорта находятся: автомобили, электроника, оборудование для сетей, нефтехимия, топливо, пластмассы и полимеры, текстиль и предметы бижутерии.
Сельское хозяйство имеет свою важную нишу, но уступает по обороту в деньгах приведенным отраслям. Такая структура позволяет Турции долгое время иметь выручку ниже сырьевых государств, но получать больше по доходности – до 17 % в год или до 42 млрд долларов за 2022 год. Здесь, опять-таки, работает прямая взаимосвязь с показателем ВВП, который сегодня является одним из ключевых – такая отраслевая структура дает плюс к добавленной стоимости. Высокую добавленную стоимость имеет и туристическая отрасль.
Следующий момент, который надо учитывать, когда речь идет о том, как Анкара покрывает валютный дефицит, это реэкспорт и услуги по транзитной торговле. С точки зрения учета в структуре ВВП реэкспорт и услуги – это по сути комиссии, вклад их в показатель прироста статистически невелик, но вот роль в привлечении валюты и обеспечении ликвидности весьма высока.
В статье «Феномен турецких рычагов» описывалось, как Турция создает транзитные торговые площадки, на деле – брокерские муравейники. Это не уникальное явление – в мире много подобных биржевых и брокерских площадок, но Турция пользуется близостью к ЕС. У нее до трети подобных контор имеют именно европейские корни, работают с Северной и Восточной Африкой, Иракским Курдистаном, Ираком, а еще через турецкие площадки покупают уже для нужд самой Европы.
Не давая напрямую особой добавленной стоимости в экономику, такая система обеспечивает финансовый сектор долларовой ликвидностью, это постоянный денежный поток, который ежегодно возрастает. Управлять таким потоком – дело не самое простое, даже опасное, поскольку ошибки тут могут привести к тому, что могут возникнуть финансовые воронки, которые восполнять придется за счет бюджета, но, с другой стороны, банковский сектор, имеющий доступ к ЕС и США, всегда может этот поток использовать как базу для кредитных рычагов. Деньги вроде бы транзитные и не турецкие, но с их помощью можно постоянно и кредитовать, и кредитоваться самим.
Следующая сфера, откуда Турция черпает долларовый ресурс – ближневосточный банкинг. Турция открывала филиалы своих банков там, откуда остальные операторы уходили. А сегодня турецкие банки активно работают в Ливане, Ираке, где как отмечалось в прошлой статье, весьма своеобразно накапливаются и двигаются долларовые потоки. Также роль «страхового троса» для Турции играет давний и близкий партнер Катар, который либо стыкует свои финансовые учреждения с турецкими, либо поддерживает инвестиции через QIA (суверенный фонд Катара), либо прямо предоставляет крупные валютные свопы Анкаре.
Все это показывает, что хоть ситуация с девальвацией лиры и инфляцией действительно сложна, но Анкара даже в условиях дефицита торгового баланса находит способы держать ее на относительном контроле, пусть эти решения зачастую не всегда понятны международным финансовым аналитикам
Здесь главный вопрос заключается в том, насколько долго нынешний кабинет будет способен выдерживать эту «гонку с препятствиями». Ведь в такой позиции есть и понятные уязвимости. Эта система, как несложно заметить, вынуждена одновременно поддерживать и внутренний спрос, и постоянно наращивать темпы экспорта, при этом постоянно борясь за каждый цент производственных издержек. Логично было бы провести «санацию» лиры через налоговую систему и закрыть дыры бюджетного дефицита, но Анкара не может уронить потребление.
Вывод
В такой ситуации у кабинета Р. Эрдогана по сути дела два выхода.
Первый, заключается в том, чтобы каким-то путем перевести импорт в расчеты в национальной валюте, а экспорт оставить в валютах доллар-евро. При этом сам экспорт придется расширять и дальше, не снижая темпа.
Второй, более традиционный и быстрый – получить ряд стабилизационных займов или их аналогов и продолжить валютные интервенции, даже нарастить их – сейчас турецкие резервы находятся на отметке 62 млрд долларов, и этого недостаточно, чтобы потратить на подобную программу 23–24 млрд долларов. Проблема в том, что это затормозит инфляцию «в моменте», но постепенно утечет в финансирование импорта. Другая проблема будет заключаться в том, что нет гарантий сохранения ценовой структуры.
Новые монетарные власти Турции, представителей которых СМИ уже успели окрестить «ставленниками финансового глобализма» (Х. Эркан и М. Шимшек), решили поступить на первый взгляд не вполне логично – подняли учетную ставку в два раза и прекратили вообще валютные интервенции, чем еще больше разогнали инфляцию. В СМИ заговорили о том, что те действуют по шаблонам, которые окончательно «завалят» турецкую экономику.
Но обсуждение шаблонов надо все-таки пока поставить на паузу, потому что мы не видим следующих шагов. Ведь, поднимая ставку, они потенциально возвращают доходность в банковский сектор, а после создания таких предпосылок мы вполне можем увидеть и решение вопроса о получении стабилизационных займов – оба персонажа в наднациональных финансовых структурах хорошо известны. Более того, не стоит удивляться, если именно эти «глобалисты» первыми выступят именно за схему оплаты за импорт в турецкой лире. Вот это будет точно не по шаблону.
Отношение Р. Эрдогана к МВФ известно хорошо – он считает МВФ последним местом, куда придет за деньгами. Но, помимо МВФ, вокруг Турции вполне может сформироваться инвестиционный банковский пул, который будет не против заработать на торговой интеграции Анкары и Евросоюза. Тем более что Goldman Sachs, из которого и вышла нынешняя глава ЦБ Турции, не только активно скупает европейские активы, но и рассадил своих людей во многих европейских политических и финансовых институтах, да и с ЕБРР у Р. Эрдогана никаких трений нет.
Пока все выглядит так, что скептикам, которые ждут, на каких ролях Турция будет входить в «коллаборацию» с ЕС, осталось потерпеть не очень долго. В этом году турецкий лидер еще попробует и дальше бороться за равные доли. Р. Эрдоган не изменяет своей манере – он не просто нанял финансистов решать «проблемы с инфляцией», но еще и рассчитывает поучаствовать в дальнейшем освоении Европы с рядом крупнейших банковских корпораций.
Если такой банковский пул этой команде удастся создать, то доли Турции и ЕС будут примерно равными, не удастся – Р. Эрдоган довольно быстро поувольняет своих финансовых менеджеров, зато и равных долей уже в таком случае не будет, поскольку придется просить займы уже на других условиях.
Информация