Саммит «Центральная Азия – Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива»
Примечательное событие
19 июля состоялось довольно примечательное событие – саммит Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) и стран Центральной Азии (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан). Саммит проходил в Саудовской Аравии (Джидда) и считается первым в таком формате, хотя его и предваряли несколько этапов министерских встреч.
Почему его можно охарактеризовать как «примечательное событие» и каковы общие и отличные черты в отношении других международных площадок, ведь саммитов, форумов, встреч проходит ежегодно несколько десятков, а только активно действующих коллективных площадок насчитывается аж семьдесят восемь?
Если посмотреть на Ближний Восток, то можно выделить два переговорных формата: Лигу арабских государств (ЛАГ) и ССАГПЗ. Это наиболее влиятельные и весомые институты, но разные по своим задачам. Лига объединяет в себе все то, что можно назвать «арабский мир», это не «исламский» формат, не территориально-экономический, а именно арабский.
В ЛАГ, помимо ядра аравийских стран, входят и Ливан, и Сирия, и Ирак, но также Египет, Марокко, Мавритания, Судан, Коморры, Тунис. Фактически в ЛАГ страны включены не по принципу географии, а прежде всего по принципу исторической и культурной идентификации. Соответственно по объективным причинам основной приоритет ЛАГ – это политическая сфера, а также отношение к конфликтным узлам в мире и внутри сообщества с точки зрения арабского мира.
ССАГПЗ построен из шести государств – соседей по побережью Персидского залива (ОАЭ, Саудовская Аравия, Катар, Бахрейн, Кувейт, Оман). Также по вполне объективным причинам их сотрудничество связано с фактором добычи углеводородов, их ценообразованием и логистикой.
Это не исключительная сфера ССАГПЗ, но основа, базис для налаживания взаимодействия (и между собой, и с другими государствами) в остальных сферах, в том числе инвестиционной, оборонительной, пограничной, миграционной, культурной и т. д.
Были приглашения в ССАГПЗ Иордании и даже Марокко, его саммиты часто проходят в расширенном составе со странами региона, но развития это направление на расширение членства не получило – эти приглашения больше были частью политики «в моменте», и ССАГПЗ так и остался «группой шести».
Многих удивило в свое время, зачем принц М. бин-Салман пригласил на прошлый саммит ЛАГ В. Зеленского. А на саммиты ССАГПЗ не только приглашения не было, но Зеленский сам туда не особо стремился. Форматы разные. В ЛАГ Эр-Рияд подложил канцелярскую кнопку под сиденье сирийского лидера Б. Асада, раз уж Сирия победно вернулась в Лигу на своих условиях.
Впрочем, относительно ССАГПЗ будет интересно посмотреть на то, как американцы рано или поздно попробуют использовать даже этот формат как переговорную площадку по Украине, раз уж мы не скрываем своих надежд на финансовую систему участников.
И ЛАГ, и ССАГПЗ могут и обсуждают пограничные вопросы в регионе, но территориальные споры внутри стран ССАГПЗ еще и чувствительно влияют на сырьевой рынок, поскольку в основном разделяют Персидский залив, который является не только транспортной артерией, но и сам по себе хранилище запасов природного газа, как кластеры Северный и Южный Парс. Плюс к этому залив еще и под завязку набит американскими, аравийскими, иранскими военными базами, системами разведки.
Что искали наши южные соседи в Джидде?
Ответ, с одной стороны, очевиден – инвестиции в развитие. Но это общие слова, ведь в арабские страны за инвестициями едут многие – вот лидер Турции Р. Эрдоган отправился на Ближний Восток добывать инвестиционные средства, Россия предлагает создать то «финансовый хаб», то отдельный расчетный депозитарий, независимый от США и ЕС. Сами США выступают с масштабным проектом «индо-авраамического блока», продвигая идеи сращивания ближневосточных финансов и индийских трудовых и промышленных ресурсов.
Деньги нужны всем, другое дело – как все эти инвестиционные потоки встраиваются в процессы экономической интеграции регионов или наоборот – их дезинтеграции. Частных проектов у арабских фондов более чем достаточно по миру. Важно улавливать направление потоков «в целом». Тем более что реальный товарооборот стран Центральной Азии и ССАГПЗ с трудом перешагивает отметку 3 млрд долларов. Лидер Казахстана приводит пример, что объем прямых инвестиций аравийцев в республику накопленным итогом составляет 3,6 млрд долларов. Но это за все годы независимости.
Арабские инвестиции в Центральную Азию действительно шли ежегодно, но очень скромно – по 80–120 млн долларов в год на каждую страну (Туркменистан, Казахстан, Узбекистан). Своеобразное преимущество по объемам прямых инвестиций имелось у Туркменистана, который в кооперации с фондами ОАЭ реконструировал порт Туркменбаши, аэропорты, полимерное производство, электростанции, а еще у Абу-Даби имеются доли в сырьевом секторе. В целом же крупных и системных проектов в регионе обсуждалось всегда довольно много, но даже в Туркменистане рост инвестиций шел очень осторожно и медленно.
Однако в прошлом году лидер Узбекистана подписывает соглашения с ОАЭ на общую сумму 12,3 млрд долларов, Казахстан не отстает и заключает с фондами уже Эр-Рияда договоров также почти на 12 млрд долларов. Это очень крупные инвестиционные пакеты, даже с учетом того, что все эти инвестиции распределяются на период 2023–2030 гг.
В отличие от динамики предыдущих лет, выглядит весьма впечатляющее. Но инвестиции делаются, очевидно, не в надежде на будущий рост взаимного торгового оборота, если на полях саммита президент Казахстана (как наиболее диверсифицированной по экспорту экономики региона) ставит задачу нарастить оборот всего до 400 млн долларов в год.
И вот, чтобы понять, зачем и для чего уже членам ССАГПЗ стали интересны такие вложения, следует ретроспективно посмотреть на политику наших соседей в Центральной Азии. Получается, что до этого не было определенных условий, а теперь условия сложились.
Как-то постепенно все привыкли к тому, что Средняя Азия стала называться во всех официальных документах Центральной, но только с прошлого года один за другим идут форумы, саммиты, совещания, где Центральная Азия консолидированно представлена именно пятеркой бывших советских республик.
Раньше тоже было много форумов, но такую общую консолидацию «на пять» представить себе было сложно. Даже летом прошлого года Туркменистан и Таджикистан еще держались на саммитах несколько особняком. Кстати, и Монголия, и Афганистан – это ведь тоже Центральная Азия (в ООН так и официально), но сейчас это уже почти всегда именно пять стран.
К лету нынешнему практически все крупные площадки уже идут в формате «Пять+»: Центральная Азия плюс Китай, Центральная Азия плюс Россия, плюс США, плюс ЕС, плюс ССАГПЗ. Но вопрос больше не в формате, а консолидированной позиции. Собственно, можно посмотреть на переговоры последнего полугодия – там мы и Центральная Азия идем отдельно, за исключением таких площадок как ШОС, но ШОС – это уже почти глобальный формат.
Тренд на серьезное межгосударственное объединение еще два года назад многим казался тупиковым процессом. Можно бесконечно приводить разные экспертные аргументы на тему «нерешаемых противоречий», однако эта консолидация действительно шла весь прошлый год, об этом неоднократно писалось, в том числе и в «Военном обозрении».
В результате получилась пятерка стран, которая может выступать как единый регион, пробует решать сложные внутренние вопросы (Киргизия – Таджикистан) без внешних модераторов, а между соперниками за лидерство (Казахстан и Узбекистан) подписан союзный договор. Даже Туркменистан, который годами держался подчеркнуто отдельно, сейчас постоянный и активный участник форумов «пятерки».
Следующий важный аспект – внутренние политические шаги, которые де-факто установили новый общественный консенсус. Из пяти стран таких существенных изменений не произошло только в Таджикистане. В Узбекистане и Казахстане прошли полноценные политические реформы – с разными моделями, но гарантировавшие социально-политическую стабильность. В Киргизии произошла перетряска элит. В начале июня была «предотвращена попытка государственного переворота».
Можно приводить разные версии произошедшего (в Киргизии этих версий как минимум четыре), говорить о масштабах (участников несколько десятков) и т. д., но в данном случае на эти процессы надо посмотреть глазами инвесторов из Китая и Персидского залива, где главный вопрос – обеспечена общественная стабильность или нет. Кстати, аналогичные сигналы в июне поступали и из Туркменистана, но Ашхабад официально эти сообщения категорически отвергал.
По сути дела, за прошлый год Средняя Азия (или, как принято говорить, Центральная) с точки зрения крупных внешних игроков стала выступать отдельной региональной единицей, где гарантируется возможность решать внутренние проблемы (в частности пограничные) через диалог и обеспечена преемственность политики до 2030-х годов.
Понятно, что это общая модель, ясно, что это только базовые необходимые условия, но важно, что именно модель стала другой – до 2023 года были одни отношения и методы работы, с 2023 года – другие. Это не означает, что с 2023 года не будет перебоев с электроснабжением зимой, они, скорее всего, будут, это означает, что есть фундамент, на котором можно встраивать регион в тот или иной большой проект.
Чтобы понять рамки этого проекта, можно посмотреть на направления инвестиций, а также на результаты других саммитов, связанных с Центральной Азией. Саммит в Сиане завершился насыщенной совместной Декларацией, где буквально каждый пункт свидетельствует о том, что Китай будет превращать регион в свою производственную площадку, параллельно развивая транспортную инфраструктуру.
Саммит в Джидде и предыдущие инвестконтракты показывают, что аравийские фонды будут вкладываться в инфраструктуру, в том числе цифровую, а ОАЭ в Туркмении – прямо финансировать проекты по увеличению добычи и поставок, прежде всего, в Китай. Саммит с ЕС показал, что Евросоюз, хоть и будет санкционно поддавливать регион в отношении России, но в плане работы с Китаем, наоборот, даст дополнительный доступ к технологиям.
США сейчас вообще сместили фокус на отношения с Индией и также не намерены «вырывать» Центральную Азию из китайской сферы и тратить на это отдельно ресурсы. В этой специфической логике строить с Китаем производство можно, но не наращивать параллельный импорт в РФ. При этом позиция ЕС будет заведомо мягче, чем США (см. «Евросоюз и Средняя Азия – парадоксы июньского саммита»).
Можно сказать, что это гипотетические рассуждения, но объем инвестиционных соглашений говорит об обратном, а это только начало. Не было бы консолидации и политических реформ, не было бы и Сианьской декларации и инвестиций с Ближнего Востока. Здесь просто надо понимать, что такие процессы идут не строго последовательно, один за другим.
Например, тот же саммит Центральная Азия – ССАГПЗ готовился не в июле, а предварялся тремя этапами переговоров, которые стартовали еще прошлой осенью, когда реформы в Казахстане и Узбекистане только готовились, а союзный договор проходил экспертную обкатку.
Для Китая такой выбор в направлении финансирования крупнейших арабских фондов является, в общем-то, неплохим подспорьем, потому что общий объем средств в развитие Центральной Азии определяется трехзначными показателями. Для аравийских фондов это финансирование пока не является стратегическим, для них главное, что оно уже не венчурное, не рисковое, а гарантируется китайской стратегией. Если Пекин готов вложиться под будущий экономический рост региона, то инфраструктурные инвестиции покажут доходность. Как и вложения в цифровизацию, поскольку это вложения под рост экономической активности и рост торговых операций внутри Центральной Азии.
Вообще, сейчас монархии Персидского залива находятся в весьма сильной позиции – их накопленный совокупный финансовый ресурс при относительно невысокой численности населения позволяет им выбирать перспективные проекты, при этом на Ближнем Востоке в целом удалось погасить наиболее острые военные конфликты, которые эти ресурсы поглощали. Только четыре суверенных фонда: SFH (Саудовская Аравия), QIA (Катар), Abu Dhabi Investment Authority (ОАЭ), KIA (Кувейт) имеют ресурс в 2,2 трлн долларов, если добавить знаменитый фонд Mabudala Investment (ОАЭ), то и все 2,4 трлн долларов. И это не считая фондов поменьше. Китай, конечно, по совокупным резервам впереди, но они и распределяются на миллиардное население и широту экономического охвата.
При всей масштабности суммы 2,4 трлн долларов следует сделать ремарку, что это все-таки не свободные средства на счетах, а именно активы с разной степенью ликвидности. Некоторые составляют часть национальных долгосрочных проектов, некоторые долгосрочных международных. Считается, что 35–36 % активов фондов могут быть использованы для новых проектов, сменив свое назначение, но и в этом случае финансовый ресурс выглядит впечатляюще.
Вопрос, будут ли этой намечающейся «свадьбе» аравийцев и Центральной Азии противодействовать США, зависит от успехов последних с их «индо-авраамическим» проектом. В отличие от китайцев, в Вашингтоне не скрывают, что финансирование восстановления Йемена, Ирака, а также инвестиции в Индию весьма желательно оплатить из кармана нефтяных королей.
Сейчас, конечно, нет риторики, которую «мудро» использовал Д. Трамп, заявлявший, что заставит ОПЕК с его аравийским ядром платить буквально за все хорошее, но сам подход остается неизменным. Да и какой смысл вкладывать деньги, если можно будет попытаться просто убедить арабов в выгодности создания с Индией общего экономического кластера.
В конце концов, это не мифический проект, и Индия сейчас находится на подъеме от открывающихся возможностей. В крайнем случае, есть Япония, которая уже год буквально упрашивает США дать разрешение на инвестиции в Индию. Вот от успеха или провала этой идеи будет уже зависеть политика США в Центральной Азии – пока офис Э. Блинкена и Д. Салливана рассчитывает на выигрыш.
Что для России?
Традиционно следует завершить материал ответом на вопрос, какие плюсы или минусы эти процессы имеют для России, но это, пожалуй, самая сложная часть работы. Дело в том, что плюс или минус зависят от той проектной модели, которую строит наша страна. Модель – это то, что предлагает Россия окружающему миру взять за основу, а проектная, поскольку предлагается в будущем. Вот с этим возникают неиллюзорные трудности, потому что это некая тайна, которую каждый для себя открывает сам.
Вроде бы у нас главный приоритет – это многополярность, но так и у Китая есть концепция многополярности, и даже (на удивление) у США. Чем отличается концепция США с их третьим «индо-авраамическим» полюсом и Китай с их «Сообществом единой судьбы», понять можно, в чем особенности нашей многополярности и концепция российского полюса – понять гораздо сложнее.
Собственно, само по себе создание китайского промышленного кластера в Центральной Азии позволяет России как минимум туда направить объемы углеводородов, поучаствовать в проектах генерации. Для кого-то будет плюсом и то, что этот кластер потенциально должен когда-нибудь снизить поток трудовой миграции. Правда, пока избыток трудовых ресурсов эти страны с неплохой прибылью для экономики отправляют к нам.
Для кого-то это будет точкой приложения инвестиций, раз уж у себя на родине вкладывать не судьба. Другое дело, что это не общая зона стоимости, не зона совместного производства и потребления, а общий рынок, под китайским зонтиком и с некоторым российским участием.
Как иллюстрацию тут можно привести самый недавний пример со скандалом вокруг островов в Персидском заливе, когда по итогам министерской встречи Россия плюс ССАГПЗ мы выступили с формулировками поддержки территориальной целостности ОАЭ. Возможно, потому что там как раз затрагивались вопросы, предваряющие и подводящие к диалогу по теме «финансового хаба» и создания расчетного депозитария.
С одной стороны, депозитарий действительно желателен, а с другой – нас в спину подпирает, и весьма действенно, Иран.
Что и какой вопрос поставить приоритетом: хаб плюс депозитарий или плечо Ирана – зависит как раз от проектной модели.
Вот центрально-азиатской пятерке для получения инвестиционных средств не потребовалось упоминать эту тему, что, в общем-то, для ССАГПЗ редкость. Это деталь, но деталь характерная, поскольку именно проектная модель – это есть точка отсчета.
Информация