«Новые левые» и «революция» 1968 года
В предыдущей части материала отмечалось, что вспышка студенческих протестов, получившая название «революции» 1968 года, была тесно связана с «новыми левыми». Новые левые тенденции, популярные в среде молодёжи отстаивали ценности максимальной личной свободы, а старая система ценностей не просто была подвержена сомнению, но стала главным объектом критики. Как впоследствии отмечал французский философ Жан Франсуа Лиотар:
«Мы уже более четверти века живем в состоянии, когда все наши великие нарративы рухнули. Один за другим они опровергались, становились непопулярными и сложными для поддержания. Первым пало объяснение причин нашего существования, которое давала религия – оно разрушалось с XIX века и далее. Затем, в XX веке, вслед за ней последовали секулярные надежды политических идеологий. В конце XX века мы вступили в эпоху постмодерна. Эта эпоха определяла сама себя и определялась другими через ее подозрительное отношение ко всем великим нарративам [5].»
В этой части материала автор постарается ответить на вопросы – чем «новые левые» отличаются от старых и какова их политическая программа? И почему именно благодаря им на Западе стали нормой политкорректность и культура отмены? Почему антирасизм, антиколониализм и культивирование чувства вины за своё прошлое стали нормой на Западе? Каковы результаты антиколониализма и антирасизма?
«Новые левые», политкорректность и культура отмены
Понятие «новые левые» появилось в 1960 году с подачи социолога Райта Миллса. Его знаменитое «Письмо к новым левым» стало источником вдохновения для левых, в частности, для программного документа «новых левых» США – Порт-Гуроновской декларации 15 июня 1962 года [1].
Главным отличием новых левых от старых была утеря веры в революционный потенциал рабочего класса, превратившегося на Западе в часть среднего класса и утерявшего веру в неизбежность краха капитализма [1]. «Новые левые» считали советскую систему такой же репрессивной, как и западную капиталистическую.
Отправной точкой «новых левых» явился тезис о невозможности достижения экономической демократии в рамках традиционной политической системы: когда у власти правые – кормятся частные привилегированные группы, а когда левые – правительственные и государственные чиновники [1]. Как отмечает Олег Пленков, «новых левых» отделяло от старых следующее:
«Во-первых, возвращение в теории к молодому Марксу, который делал акцент на отчуждение человека в процессе капиталистического развития, а не на эксплуатации, как это делали «старые левые». Теория отчуждения создавала возможности сближения с фрейдизмом, который делал похожие акценты. Во-вторых, по убеждению «новых левых», социализм не должен исчерпываться политической и социальной революцией, а должен обеспечить настоящее освобождение человека, его свободного времени, изменение семьи в сексуальном и социальном отношении. В-третьих, индивидуум должен быть освобожден от подчинения традиционным институтам общества, ему должны быть доступны новые формы организации жизни. В-четвертых, должна доминировать не организация, а спонтанные действия. В-пятых, носителем социальных изменений будет не пролетариат, который слился со средним классом, а интеллигенция, всякого рода аутсайдеры в обществе [1].»
Кроме того, «новые левые» потребовали разрыва с буржуазным прошлым, которое было объявлено устаревшим и «порождающим фашизм». Теоретики Франкфуртской школы сконструировали определение «фашизма», которое можно было распространить на всё, что кажется недостаточно прогрессивным.
Философ Франкфуртской школы еврейского происхождения Герберт Маркузе считал, что индустриальный капитализм и коммунизм являются прямыми наследниками нацизма и представляют собой тоталитарные режимы, управляемые бездушными технократами [2]. Парадоксальным образом именно «обличители» нацизма позаботились о продолжении его существования и даже усилили его в форме мифа – им всюду мерещится нацизм, как насильник старой деве за каждой дверью [1].
Как отмечает британский историк Дэвид Пристланд, в своей основе конфликт между новыми и старыми левыми заключался в понятиях равенства и власти: для мыслителей 1960-х годов одного экономического равенства (главной ценности старых левых) было недостаточно. Самыми важными идеями стали отношения с властями, культурная революция и конец всех форм иерархии [2].
Новые революционеры представляли собой союз социальных групп, подвергавшихся законодательной, политической или расовой дискриминации в мире, где господствующее положение занимают США, – союз студентов, афроамериканцев, революционеров «третьего мира», женщин и гомосексуалистов [2].
«В борьбе против отчуждения «новые левые» ломали табу, нормы и традиционные ценности. Они нарушали правила ради провокации и ради того, чтобы сделать действия карательных органов смешными [1]»,
— отмечает, в частности, историк Ингрид Гилчер-Холтей.
При этом, что интересно, именно «новые левые» стали последовательными приверженцами культуры политкорректности. Это привело к тому, что сначала в конце в 1980-х в Германии на радио, ТВ, печатных изданиях возникла леволиберальная монополия, которая продолжает функционировать до сих пор. Данная система работает не как заговор или строгий Минтроп, а как комбинация сообщающихся между собой каналов, дополняющих друг друга по принципу «рука руку моет» [1].
Отклонение от генеральной линии нежелательно, а неудобных людей изолируют или подвергают моральному остракизму. Задолго до того как в США появилось понятие «политкорректность», в Германии уже существовало принуждение к леволиберальной точке зрения, табуизация тем и личностей [1]. Как отмечает Олег Пленков, Ангела Меркель смогла реализовать цель 1968-го – общественную гегемонию «левых». А всё, что относится к «правым», в Германии теперь табу. Но любая гегемония в демократии чревата ответным противодействием [1].
Впоследствии культура политкорректности распространилась и на другие западные демократии. Как отмечает, в частности, профессор Ольга Леонтович, у политической корректности сложные отношения с наукой, литературой и искусством. Учёные отказываются исследовать «опасные» темы, например, сопоставление мужчин и женщин; проблемы, связанные с матерями-одиночками, бездомными, ожирением, алкоголем и наркотиками; высказываться за оценку учёных по их заслугам, а не исходя из принципа равенства, так как могут быть обвинены в политической некорректности, подвержены остракизму со стороны коллег, уволены из университета [12].
Учёные, придерживающиеся традиционных взглядов, обеспокоены тем, что «политически корректные» преподаватели университетов лишают студентов возможности ознакомиться со взглядами величайших учёных прошлого – «мёртвых белых мужчин», таких как Аристотель, и взамен включают в программы труды современных женщин и представителей этнических и сексуальных меньшинств не в силу их значимости, а в угоду мультикультурализму и прочим политическим веяниям [12].
Несмотря на то, что политкорректность ориентирована якобы на защиту дискриминируемых социальных групп, фактически она устанавливает запреты, которые вступают в конфликт с правом человека на свободное выражение своих мыслей.
Кроме того, появился новый вид коммуникативной практики, предполагающий бойкотирование знаменитостей, отказ обращать внимание на их творчество за выражение политически некорректных взглядов, получивший название cancel culture (культура отмены). По сути, культура отмены представляет собой современное проявление остракизма.
Говоря о культуре отмены, нельзя не упомянуть такую концепцию, как спираль молчания, предложенную немецким политологом Э. Ноэль-Нойман. Согласно ей, человек будет опасаться высказать своё мнение, если будет уверен, что находится в меньшинстве, и в связи с этим может столкнуться с общественным осуждением. Если человек не может свободно высказываться или поступать так, как считает нужным, не учитывая позиций и установок своего окружения, чтобы не оказаться в социальной изоляции, речь идёт о проявлении общественного мнения. Возможность оказаться в изоляции пугает людей сильнее, чем невозможность высказать своё мнение по тому или иному вопросу [11].
В том числе и по этой причине практика культуры отмены успешно работает на Западе.
Антиколониализм и культивирование чувства вины как новая нормальность
Под влиянием конфронтации поколений в 1968 году возник ранее неведомый феномен покаяния Запада перед своим прошлым – покаяние США за истребление коренных жителей Америки и угнетение афроамериканцев в годы рабства, покаяние бывших европейских метрополий за колониализм, немцев и в целом европейцев – за истребление евреев, итальянцев – за колонии в Северной Африке, французов – за Индокитай и африканские владения [1].
Французские левые культивировали чувство вины даже по поводу перезахоронения Гектора Берлиоза в Пантеоне. Поскольку Берлиоз написал оперу «Троянцы» по мотивам эпической поэмы римского поэта Вергилия «Энеида», посвящённой истокам и славе племени латинян, получалось, что чествование Берлиоза идентично чествованию Муссолини и фашизма [1]. Интересная постановка вопроса, не правда ли? По мнению нынешних левых, раз Берлиоз придерживался правых взглядов, ему не место в Пантеоне Республики.
В принципе, обязанность покаяния – это общая примета современной Европы. Чувство вины за своё колониальное прошлое и пересмотр некоторых страниц истории, которые могут быть восприняты обществом как неполиткорректные, потребность в «покаянии» и искуплении стали новой нормальностью. Особенно сильно это ощущается в Германии.
Как указывал французский писатель Паскаль Брюкнер, Третий рейх стал со временем матрицей всей истории Европы: всё, что с ним связано, – от массового уничтожения индейцев в Америке, рабства чёрных, всех бед колониализма – всё это наследие и предтечи Третьего рейха. Ныне любая бойня в истории – от альбигойцев до вандейцев, опустошение рейнского Пфальца Людовиком XIV или Тридцатилетняя война в Богемии – всё предвещает СС [6].
Как отмечают историки, большую роль в молодёжном движении Запада играли последствия освобождения африканских государств от колониальной зависимости. Особое значение при этом имела борьба за независимость против французских колонизаторов в Алжире. Именно эти события, как представляется, во многом сформировали взгляды «революционеров 68-го» о природе и последствиях европейского империализма. На таком фоне, несомненно, особый резонанс вызвала книга революционера и философа Ф. Фанона «Проклятьем заклеймённые», это словосочетание он позаимствовал из первого куплета коммунистического гимна «Интернационал» [7].
Эта работа принадлежала к тем опусам, которые не очень богаты смыслом. Вот её основные идеи: во-первых, Европа совершила по отношению к чернокожим немыслимые преступления; во-вторых, Европа умирает; в-третьих, цветное население Земли может «освободиться» только путём насилия. Фанон писал, что «очищающая сила жестокости сплотит массы воедино в борьбе за национальное освобождение» – борьбе, которая изменит сознание народа. Тем не менее эта книга произвела впечатление на студенческую среду: для студентов это было подходящее средство для обоснования радикального противостояния капиталистическому обществу [7].
Молодёжь 1968-го была убеждена, что в бедах стран третьего мира виноват Запад, поэтому развивающиеся страны, во-первых, нужно оставить в покое, предоставив полную свободу выбора, а во-вторых, им нужно дать средства для развития экономики. Однако и то, и другое обернулось для Африки трагедией. Ожидаемый подъём и торжество демократии в условиях самоопределения вылились в бесконечные военные диктатуры, а деньги, которые давал Запад, попросту разворовывались. Молодые же радикалы в 1968 г. не учитывали фактор культуры, полагая, что простых позитивных решений и готовности всё изменить вполне достаточно [7].
На фоне культивирования вины за давно прошедшие времена Западом забывается, что «сердцем тьмы» последние полвека была не колониальная эпоха, а независимая Африка. Жестокое царствование «красного негуса» Мангисту Хайле Мариама, зловещее шутовство Секу Туре и Бокассы, безумие либерийцев Самуэля Доу и Чарльза Тейлора, нескончаемый конфликт Эфиопии и Эритреи, гражданская война в Чаде, Судане, Сомали, Уганде, практика каннибализма в Конго, руандский геноцид, унёсший в 1988 году 4 миллиона жизней. Вчерашние рабы в процессе деколонизации всего за несколько лет сравнялись в зверствах со своими прежними хозяевами [1].
Даже не просто сравнялись, а по мнению автора, превзошли их. В Уганде, например, в 1980-х появилась так называемая «Армия сопротивления Господа» (Lord's Resistance Army, LRA), бойцы которой – жестокие убийцы, людоеды и похитители десятков тысяч человек, главным образом детей, которых делают боевиками, носильщиками и секс-рабами. Военные перевороты стали основным средством смены направления в политике. Всё это можно назвать итогами деколонизации.
Относительно быстрый материальный прогресс, характерный для последней фазы колониализма, с середины 1960-х годов повернул в обратную сторону. Войны, кризисы, конфликты, закрытие границ, разрушение шоссейных и железнодорожных связей, необновление подвижных составов: всё это привело к тому, что характер поездок в Африке становился такой же, как в XIX веке. Разруха была всеобщей – в 1982 году посол Чада в Бельгии жаловался, что правительство не могло связаться с ним в течение года. В конце 1970-х в Африке даже ликвидированная в 1950-е годы малярия стала возвращаться [1]. Таковы были итоги деколонизации.
Антирасизм как новая форма расизма
Как уже было сказано ранее, в 1968 году молодёжь протестовала не только против колониализма и империализма, но и против расизма, расовых различий. «Новые левые» (о чём, в частности, писал Райт Миллз) полагали, что новым носителем революционных преобразований станет не рабочий класс, а этнические группы, притесняемые государством, социальные аутсайдеры. В США, например, борьба за права чернокожего населения стала частью «революции» 1968-го.
Для наследников 1968-го иммиграция представляется не шансом для приезжающих и стран, их принимающих, а банальной реституцией: Франция, Англия, Испания расплачиваются с Африкой за свои долги, принимая её сыновей. Между тем Индия и Китай поставили своё прошлое на его место, стали хозяевами своей судьбы и не пытаются получить кое-что ни за что [1].
Благородная борьба против дискриминации чернокожего населения приводит к развитию «реверсивного расизма», или обратной дискриминации, направленной против белых (anti-white racism). В частности, движением BLM (Black Lives Matter, Жизни черных имеют значение) не признают лозунг White Lives Matter (Жизни белых имеют значение). В США звучат высказывания типа: «The problem in this country are whites» («Проблема в этой стране – белые»). В Великобритании семидесятилетний телеведущий Джон Сноу был вынужден извиняться после того, как, комментируя митинги против Брекзита, произнёс фразу:
«I have never seen so many white people in one place, it's an extraordinary story» («Никогда не видел столько белых в одном месте, это поразительно») [12]
Антирасистская тема в её радикальной интерпретации представляет белого человека как «привилегированное природой создание», а значит, его можно подозревать в расистском поведении. Парадоксально, но такое понимание антирасизма порождает расистское по своей сути утверждение о виновности белого человека, что способствовало радикализации протестных движений. К примеру, в государственном университете стали проводиться собрания, на которые вход белым был запрещён [10].
Именно движение BLM стало движущей силой массовых беспорядков, захлестнувших США и Западную Европу в последние годы. Их активисты нападают на белых, грабят магазины и уничтожают памятники. Основательницы движения Black Lives Matter Патрисс Каллорс, Алисия Гарза и Опал Томети называют себя марксистками. Наиболее радикальные выводы «нового левого» социалистического дискурса о расовом неравенстве сделаны в рамках т. н. критической расовой теории (КРТ). Согласно КРТ, раса – это не биологическая реальность, а некий социальный конструкт, якобы «специально созданный для угнетения и эксплуатации цветного населения».
Распространённая на Западе политическая корректность, которая якобы направлена на защиту социально уязвимых групп населения, на самом деле привела к обратной дискриминации против белых и ограничению свободы слова.
Французский писатель М. Уэльбек в романе «Покорность» (2015), написанном в жанре политической фантастики, писал, что
«закованные в кандалы идейного антирасизма, левые лишены возможности не только бороться с мусульманским кандидатом, но даже критиковать его.»
Ещё один французский писатель и философ Ален Финкелькрот отмечал, что иммигранты жгут автомобили и здания, потому что ненавидят Францию.
«Конечно, существует дискриминация, и есть французские расисты, французы, которые не любят арабов и негров. Они будут любить их еще меньше, когда осознают, насколько их ненавидят иммигранты… Идея войны против расизма постепенно превратилась в чудовищную идеологию лжи [9].»
Происходит то, о чём писал немецкий философ Освальд Шпенглер – слова о «человечестве» и вечном мире, «цветные» воспринимают это как отсутствие воли себя защитить.
«Цветные не пацифисты. Они поднимут меч, если мы его опустим»,
— писал Шпенглер в «Годах решений». Его прогноз оказался точен.
Заключение
Философ-традиционалист Юлиус Эвола, который после молодёжных протестов 1968-го года стал кумиром правой молодёжи, как Маркузе для левых, в своей книге «Оседлать тигра», говоря о современной кризисной ситуации в области морали и мировоззрения, отмечал:
«Отказавшись от признания за «добром» и «злом» абсолютной внутренней основы, нам предлагают для обоснования действующих моральных норм руководствоваться теми же соображениями, к которым прибегают в повседневной жизни для достижения личной выгоды или общественного материального блага. Эта мораль уже несёт на себе стойкий отпечаток нигилизма. Поскольку более не существует никаких внутренних уз, можно попытаться обойти любую внешнюю социально-юридическую санкцию; всякое действие или поступок становятся дозволенными, если они не вступают в прямое противоречие с законом [8].»
Это можно отнести и к «революции» 1968 года – «революционеры» и «новые левые» отвергали старые традиции, мораль, однако не предлагали ничего взамен. К моральным и культурным последствиям 1968 года следует отнести изменение стиля одежды, изменение сексуальной морали, признание сексуальных меньшинств, изменение поведения, отказ от дисциплины во всём. Кроме того, в течение 10 лет после 1968 г. был облегчён процесс развода семейных пар, разрешены аборты и контрацепция, право голоса получили 18-летние [1].
Фарид Закария в книге «Будущее свободы: нелиберальная демократия США и за их пределами» на примере фильма «Титаник» показывает, как реальность массового общества и массовой культуры значительно исказили перспективу, нивелировав представления обо всём. В кино, когда корабль тонет, пассажиры первого класса пытаются забраться в спасательные шлюпки, число которых ограничено, и только решительность моряков, которые отгоняют «плутократов», цепляющихся за борта лодок, позволяет попасть туда женщинам и детям.
Однако, по рассказам выживших в той катастрофе, на самом деле представители высших классов практически без исключений соблюдали правило «сначала женщины и дети». Об этом неопровержимо говорит статистика – в первом классе были спасены все дети и почти все из 144 женщин (за исключением пяти из них, причём трое сами предпочли умереть вместе со своими мужьями), а 70 % мужчин погибли. Во втором классе были спасены 80 % женщин, а 90 % мужчин утонули [3].
При этом среди менее обеспеченных пассажиров в числе выживших оказались практически одни мужчины. Это свидетельствует о том, что в те времена представители высшего класса придерживались неписанного кодекса чести. У Джеймса Кэмерона было основание исказить историю – если бы он показал правду, ему бы попросту никто не поверил.
«Революционеры» 1968 года хотели демократизации элит, и они действительно демократизировались, как и простые граждане. Однако больше моральных качеств у них от этого не стало. По мнению того же Фарида Закарии, как раз наоборот – высшие классы освободились от всякого чувства ответственности и стали «как все». Ведь именно «быть как все» требует от политиков «новая искренность».
В итоге 1968 год ознаменовал собой отказ от старых моральных ценностей, ради «демократизации повседневной жизни», но на их месте возник вакуум, пустота, которая не была ничем заполнена. Как отмечает Д. Пристланд, в сущности, выступления 1968 года ознаменовали начало конца послевоенного общественного уклада [2].
Использованная литература:
[1]. Пленков О. Ю. «Революция» 1968-го: эпоха, феномен, наследие. – СПб.: Владимир Даль, 2023.
[2]. Приcтланд Д. П. Красный флаг: история коммунизма; [пер. с англ.] / Дэвид Пристланд. – М. : Эксмо, 2011.
[3]. Фарид Закария. Будущее свободы: нелиберальная демократия США и за их пределами/пер. с английского под ред. В. Л. Иноземцева. – М. Ладомир, 2004.
[4]. Патрик Дж. Бьюкенен. Смерть Запада. – М.: АСТ, 2003.
[5]. See Jean-Francois Lyotard (trans. Geoff Bennington and Brian Massumi), The Postmodern Condition: A Report on Knowledge, Manchester University Press, 1984.
[6]. Пленков О. Ю. Национальное покаяние за нацизм в Германии в контексте сегодняшней европейской интеграции / О. Ю. Пленков // Вестн. Санкт-Петербург. ун-та – 2014. – № 4. – С. 91–100.
[7]. Барышников В.Н., Борисенко В.Н., Пленков О.Ю. Культурные итоги молодежной революции // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2021. Т. 66. Вып. 3. С. 1012–1026. https
[8]. Эвола Ю. Оседлать тигра. СПб.: Владимир Даль, 2016.
[9]. Тэйлор Дж. Гонка со временем: Расовые ереси в XXI столетии. – М.: Кучково поле, 2016.
[10]. Бурмо Д. Две Франции сквозь призму социальных движений. [Электронный ресурс] URL: https://cyberleninka.ru/article/n/dve-frantsii-skvoz-prizmu-sotsialnyh-dvizheniy
[11]. Субботина М.В. Культура отмены: проявление социальной справедливости или новый инструмент манипуляции // Общество: социология, психология, педагогика. – 2022. – № 3. – С. 34–37. – URL: https://www.elibrary.ru/item.asp?id=48318473
[12]. Леонтович О.А. Политическая корректность, инклюзивный язык и свобода слова: динамика понятий. Russian Journal of Linguistics. 2021. Т. 25. № 1. С. 194–220. DOI: 10.22363/2687-0088-2021-25-1-194-220.
Информация