Отклонения в строю
В эпоху информационных войн забыли о военных психиатрах
Есть ли в нашей армии специалисты, способные защитить солдата от особого вида оружия массового поражения, – информационно-психологического, травмирующего нервную и психическую систему человека? Пока есть. Но если не вмешаться в ситуацию, это «пока» будет недолгим.
Противостоять агрессивной информационной среде, которая выводит солдат из душевного равновесия, воздействует на мозг, нервную и иммунную систему, калечит психику, а порой и сводит с ума, могут лишь профессионально подготовленные люди. Вроде как аксиома: солдат должен быть психически здоров. И кто-то обязан за это отвечать.
«…Не должны быти дураками»
Эта задача уже давно не по зубам нынешним замполюдам-воспитателям, экс-пропагандистам идеологических отделов КПСС или аналитикам различных хитрых служб, работающих со СМИ и общественностью. Надежда на специалистов, в чьем ведении находится человеческая душа, которая на греческом именуется психо.
Оставим за скобками возрождаемый институт главных армейских «душеведов» – полковых священников, возвращаемых в строй в ранге помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. Их полезность сомнений не вызывает, но бесценный опыт военных батюшек – тема для другой статьи. Среди тех, кто также занят лечением душ, особое место занимают военные медики-психиатры. В России они появились в декабре 1909 года. Почти тогда же стали включаться в состав медкомиссий для отбора новобранцев на службу. Что, однако, не значит, будто прежде никто этим в русской армии не занимался. Еще император Петр в своих приказах по армии в 1722 и 1724 годах отмечал, что будущие солдаты «…не должны быти дураками». Замечание в корне верное, но вряд ли царь-реформатор задумывался, что дураками не только рождаются, но и становятся. В том числе уже после попадания в армию.
Сойти с ума солдату на войне можно запросто. Дело лишь в особенностях психики, крепости нервной системы и нагрузках на нее. С развитием и усложнением техники и вооружения, средств массового поражения процент воинов с душевными (психическими) расстройствами возрастал. Первые баталии, носящие ярко выраженный поражающий информационно-психологический характер, можно отнести к концу XVIII – началу XIX века, эпохе наполеоновских войн. Сам император Франции был не только прекрасным артиллеристом, отличным стратегом, но и великолепным психологом – хорошо знал не только о поражающей силе артогня, но и о деструктивных возможностях пропаганды. Поэтому Наполеон не щадил психику противника, потрясая его воображение демонстрацией ужасов войны и даже газетными «утками» с заведомой дезинформацией о переломе ситуации на фронтах в его пользу, взятии столицы, пленении командующего армией противника, ее капитуляции, чем вызывал всеобщую панику и шок в стане неприятеля. В сочетании с его безусловным полководческим талантом такие нетривиальные методы и приемы ведения войны с элементами информационно-психологического воздействия по сути сводили с ума сотни солдат и офицеров неприятеля, поражали их волю к сопротивлению и заставляли многие города сдаваться на милость победителя.
Россия отнюдь не плелась в хвосте психологической науки, получившей широкое развитие на Западе. В июне 1859 года, после Крымской войны в стране открылась первая в Европе специальная кафедральная клиника душевных болезней. Одной из ее задач было специальное лечение и изучение душевнобольных инвалидов-ветеранов. В июне 1892-го в столице империи состоялось торжественное открытие нового здания клиники, активную поддержку в строительстве которой оказал тогдашний военный министр России генерал-адьютант Петр Ванновский. Участник Балканской войны 1877–1878 годов, он хорошо понимал важность проблемы. Клиника была электрофицирована, телефонизирована, оборудована по последнему слову техники, например, гидротерапевтическим отделением с подогреваемым бассейном и даже собственным кегельбаном и оранжереями. В ней предусматривались койко-места не только для офицеров, но и для нижних чинов. Ясно, что попасть в данное лечебное заведение могли не все, а число нуждающихся росло.
Учеба на ошибках
Новый толчок развитию военной психиатрии как отдельной отрасли науки дали Русско-японская и особенно Первая мировая войны. Как выяснилось, удаление бойцов, получивших психологическую травму, с передовой способствовало не излечению, а закреплению заболевания. Поэтому для них стали создаваться специализированные отделения в прифронтовых госпиталях, что было новшеством в мировой практике. Надо сказать: опыт русских военных психиатров получил признание и распространение на Западе. Одной из главных задач медиков, возглавляемых к тому времени известным специалистом в этой области академиком Владимиром Бехтеревым, было возвращение солдат и офицеров в строй. Стремились к этому и военные медики Германии, где психиатрия тоже довольно бурно развивалась, однако они не смогли обнаружить у попавшего в их руки ефрейтора Адольфа Шикльгрубера признаков тяжелого психического расстройства. Хотя с фронта он был комиссован с диагнозом «истерическая слепота», которую получил вследствие газовой атаки. Возможно, это была самая непростительная ошибка педантичных немецких докторов.
А в послереволюционной России военная психиатрия была фактически изгнана из Красной армии. В ней по идеологическим соображениям не могло быть людей с психическими расстройствами и отклонениями. На этом основании нередко контуженых или поддавшихся во время боя панике красноармейцев, не разбираясь в причинах, расстреливали перед строем. Оставшихся в советской России лояльных власти военспецов-психиатров переквалифицировали в невропатологов, вменив им в обязанности «контроль за психическим и физическим развитием, трудом и бытом граждан». Такой классовый подход сохранился и в начальный период Великой Отечественной войны. Поскольку опыт и наработки прошлых лет были утеряны, то раненых и контуженых красноармейцев скопом вывозили в тыловые госпитали без оказания должной профильной помощи на местах. Таким образом эвакуировали до 70 процентов раненых с расстройствами психики. Впоследствии до половины из них были признаны негодными к службе и сняты с воинского учета. Понимание проблемы пришло вместе с нехваткой призывного контингента – где-то в начале 1942 года. С этого периода при госпиталях армий и фронтов стали создаваться отделения и учреждения психоневрологического профиля, куда возвращали не утративших квалификацию врачей-психиатров. В результате проделанной «большевистскими темпами» работы к концу войны уже около 90 процентов получивших психические расстройства возвращались в строй.
Конфликты, бьющие по мозгам
В послевоенный период интересный пример, подтверждающий необходимость присутствия психиатров в действующей армии мирного времени, дал Карибский кризис. Тогда судьба мира висела на волоске, а на Острове свободы разместилась Группа советских войск на Кубе численностью более 50 000 человек, имеющая на вооружении до 40 РСД с ядерными боеголовками. Главный врач-психиатр этого мощного объединения в секретном докладе своему руководству сообщал, что по известной причине полностью раскрыть психопотери он не может. Очевидно, они были высоки – военнослужащие понимали, что случись ядерная война, они окажутся на переднем крае. Нетрудно предположить, какими они были у американцев, если в годы Второй мировой аналогичные потери среди солдат армии США были в 2–2,5 раза выше, чем нашей.
Следующим этапом проверки на профпригодность для армейских психиатров стал Афганистан. Врач-психиатр 40-й армии, составлявшей костяк Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА), ежемесячно направлял в 340-й окружной военный госпиталь (ОВГ) ТуркВО в Ташкенте до ста военнослужащих, подлежащих, по его мнению, комиссованию. Психиатры ОВГ после лечебно-корректирующих мероприятий большинство из них возвращали обратно «за речку». Это расценивалось руководством ОКСВА как подрыв боеготовности и вскоре в Ташкент с проверкой прибыл начальник кафедры психиатрии ВМА – главный психиатр ГВМУ МО СССР профессор Виктор Смирнов. Изучив обстановку на месте, он признал действия своих ташкентских коллег правомерными, чем косвенно подтвердил эффективность и практическую обоснованность службы – возвращать получивших необходимую помощь солдат в строй.
События острого чеченского кризиса, практически совпавшего с болезненной сменой общественно-политического строя государства, в который раз спровоцировали эпидемию душевных расстройств. С десяток специалистов, включая профессоров и академиков, меняя друг друга, пытались наладить в растущей и постоянно ротируемой группировке работу по двум направлениям: информационному противодействию, то есть психологическому обеспечению военнослужащих, а также по профилактике такого рода потерь. Работая в тесном контакте с начмедами частей, командирами, офицерами тыла, военные психиатры пытались нащупать ту грань, за которой отдельные бойцы и подразделения становились недееспособными даже при наличии боеприпасов, сухпайков и алкоголя. Сделать это удавалось далеко не везде и не всегда – мало кто из командиров прислушивался к советам «людей в белых халатах» в накаленной обстановке. Один из ярких примеров – трагедия командира 160-го гвардейского танкового полка полковника Юрия Буданова, совершившего преступление в состоянии затянувшегося сильного психического расстройства. Это было признано всеми ведущими специалистами страны, в том числе и главным психиатром МО РФ, но не повлияло на решение суда.
Изданный по итогам первой кампании приказ МО РФ №-440 «О системе работы должностных лиц и органов управления по сохранению и укреплению психического здоровья военнослужащих ВС РФ» расширил деятельность соответствующей службы. В крупных гарнизонах и соединениях должны были создаваться группы психического здоровья, в окружных госпиталях – кабинеты медико-психической коррекции. Даже невооруженным взглядом было заметно, как под воздействием деструктивной и целенаправленной пропаганды СМИ растет процент людей с расстройствами психической системы и как все ниже опускается планка отбора призванных на службу людей, которым доверялось оружие. Военная психиатрия стала тем барьером, который должен был воспрепятствовать участившимся ЧП с суицидами и расстрелами сослуживцев.
Реабилитирована посмертно?
Удар по зарекомендовавшей себя в армии науке был внезапным, но остался практически не замечен обществом, так как наносился сразу, как при большевиках, по всей системе национальной обороны и безопасности. Решением закрытого заседания военной коллегии МО РФ от 14 октября 2008 года военные психиатры сначала расстались с погонами, а затем были сокращены и сами их должности. По странному совпадению это произошло накануне столетнего юбилея военной психиатрии. Нет смысла искать логическое объяснение причинам таких шагов в череде поистине безумных поступков тогдашнего министра обороны...
О возвращении опальной отрасли вроде как вспомнили в 2014 году, когда Сергей Шойгу приказом №-533 реабилитировал психиатрию в военном ведомстве. Увы, как считают специалисты, это скорее дань уважения почтенной во всех отношениях науке, чем реальная попытка вернуть ей прежние функции. Одна из причин – необратимые изменения в российском законодательстве. В 2005-м Россия подписала рамочную конвенцию ВОЗ, предусматривающую проведение кардинальных реформ в области здравоохранения и психиатрии. А с 2011 года в России вступил в силу закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», согласно которому вся военная медицина, включая и психиатрию, фактически попала в зависимость от принятых «на гражданке» порядков и стандартов лечения заболеваний. Что полностью исключает этап, например, профилактики, которой в психиатрии уделяется большое внимание. Нет в законе и штата военных психиатров. Не предусмотрены такие должности в войсках, гарнизонных госпиталях, а в окружных стационарах они представлены гражданским персоналом с мизерным окладом и соответствующим отношением к делу. И в профильном вузе (ВМедА) уже нет той «спецкафедры в погонах», где готовили бы будущих Бехтеревых. В случае локального военного конфликта или развязывания глобальной войны профессионально оказывать первую помощь на передовой солдатам, пережившим сильнейший стресс, будет, кроме священников, некому. А в том, что психопотери окажутся высоки, специалисты не сомневаются.
Чуть лучше ситуация в МВД, где удалось сохранить ведомственную медицину от разгрома, оставив врачам должности и погоны. Недавно в Главном клиническом военном госпитале ВВ МВД РФ в подмосковной Балашихе открылось психиатрическое отделение на 60 коек. Свыше 40 лет благополучно функционирует и профильное (хотя и сокращенное) отделение в ЦКБ МВД России. Через эти лечебные учреждения прошли сотни ветеранов и участников боевых действий, до 80 процентов которых вернулись на службу в правоохранительные структуры. Только нет уверенности в светлом будущем и у психиатров МВД: «А не подаст ли кто-нибудь из пациентов на них в суд из-за несоответствия оказания медицинских услуг стандартам, установленным новыми законами?».
Много ли сегодня в нашей армии, нарушая царский наказ, служит людей с явными и скрытыми признаками психических заболеваний, отклонений и расстройств? Во сколько раз увеличится их число в активной фазе боевых действий, которой всегда предшествует информационно-психологическая война? Если ответ и есть, то он большая государственная тайна. Самое время принимать неотложные меры по возвращению полноценного статуса профессионалам военной психиатрии, которой в этом году исполняется 105 лет.
Есть ли в нашей армии специалисты, способные защитить солдата от особого вида оружия массового поражения, – информационно-психологического, травмирующего нервную и психическую систему человека? Пока есть. Но если не вмешаться в ситуацию, это «пока» будет недолгим.
Противостоять агрессивной информационной среде, которая выводит солдат из душевного равновесия, воздействует на мозг, нервную и иммунную систему, калечит психику, а порой и сводит с ума, могут лишь профессионально подготовленные люди. Вроде как аксиома: солдат должен быть психически здоров. И кто-то обязан за это отвечать.
«…Не должны быти дураками»
Эта задача уже давно не по зубам нынешним замполюдам-воспитателям, экс-пропагандистам идеологических отделов КПСС или аналитикам различных хитрых служб, работающих со СМИ и общественностью. Надежда на специалистов, в чьем ведении находится человеческая душа, которая на греческом именуется психо.
Оставим за скобками возрождаемый институт главных армейских «душеведов» – полковых священников, возвращаемых в строй в ранге помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. Их полезность сомнений не вызывает, но бесценный опыт военных батюшек – тема для другой статьи. Среди тех, кто также занят лечением душ, особое место занимают военные медики-психиатры. В России они появились в декабре 1909 года. Почти тогда же стали включаться в состав медкомиссий для отбора новобранцев на службу. Что, однако, не значит, будто прежде никто этим в русской армии не занимался. Еще император Петр в своих приказах по армии в 1722 и 1724 годах отмечал, что будущие солдаты «…не должны быти дураками». Замечание в корне верное, но вряд ли царь-реформатор задумывался, что дураками не только рождаются, но и становятся. В том числе уже после попадания в армию.Сойти с ума солдату на войне можно запросто. Дело лишь в особенностях психики, крепости нервной системы и нагрузках на нее. С развитием и усложнением техники и вооружения, средств массового поражения процент воинов с душевными (психическими) расстройствами возрастал. Первые баталии, носящие ярко выраженный поражающий информационно-психологический характер, можно отнести к концу XVIII – началу XIX века, эпохе наполеоновских войн. Сам император Франции был не только прекрасным артиллеристом, отличным стратегом, но и великолепным психологом – хорошо знал не только о поражающей силе артогня, но и о деструктивных возможностях пропаганды. Поэтому Наполеон не щадил психику противника, потрясая его воображение демонстрацией ужасов войны и даже газетными «утками» с заведомой дезинформацией о переломе ситуации на фронтах в его пользу, взятии столицы, пленении командующего армией противника, ее капитуляции, чем вызывал всеобщую панику и шок в стане неприятеля. В сочетании с его безусловным полководческим талантом такие нетривиальные методы и приемы ведения войны с элементами информационно-психологического воздействия по сути сводили с ума сотни солдат и офицеров неприятеля, поражали их волю к сопротивлению и заставляли многие города сдаваться на милость победителя.
Россия отнюдь не плелась в хвосте психологической науки, получившей широкое развитие на Западе. В июне 1859 года, после Крымской войны в стране открылась первая в Европе специальная кафедральная клиника душевных болезней. Одной из ее задач было специальное лечение и изучение душевнобольных инвалидов-ветеранов. В июне 1892-го в столице империи состоялось торжественное открытие нового здания клиники, активную поддержку в строительстве которой оказал тогдашний военный министр России генерал-адьютант Петр Ванновский. Участник Балканской войны 1877–1878 годов, он хорошо понимал важность проблемы. Клиника была электрофицирована, телефонизирована, оборудована по последнему слову техники, например, гидротерапевтическим отделением с подогреваемым бассейном и даже собственным кегельбаном и оранжереями. В ней предусматривались койко-места не только для офицеров, но и для нижних чинов. Ясно, что попасть в данное лечебное заведение могли не все, а число нуждающихся росло.
Учеба на ошибках
Новый толчок развитию военной психиатрии как отдельной отрасли науки дали Русско-японская и особенно Первая мировая войны. Как выяснилось, удаление бойцов, получивших психологическую травму, с передовой способствовало не излечению, а закреплению заболевания. Поэтому для них стали создаваться специализированные отделения в прифронтовых госпиталях, что было новшеством в мировой практике. Надо сказать: опыт русских военных психиатров получил признание и распространение на Западе. Одной из главных задач медиков, возглавляемых к тому времени известным специалистом в этой области академиком Владимиром Бехтеревым, было возвращение солдат и офицеров в строй. Стремились к этому и военные медики Германии, где психиатрия тоже довольно бурно развивалась, однако они не смогли обнаружить у попавшего в их руки ефрейтора Адольфа Шикльгрубера признаков тяжелого психического расстройства. Хотя с фронта он был комиссован с диагнозом «истерическая слепота», которую получил вследствие газовой атаки. Возможно, это была самая непростительная ошибка педантичных немецких докторов.
А в послереволюционной России военная психиатрия была фактически изгнана из Красной армии. В ней по идеологическим соображениям не могло быть людей с психическими расстройствами и отклонениями. На этом основании нередко контуженых или поддавшихся во время боя панике красноармейцев, не разбираясь в причинах, расстреливали перед строем. Оставшихся в советской России лояльных власти военспецов-психиатров переквалифицировали в невропатологов, вменив им в обязанности «контроль за психическим и физическим развитием, трудом и бытом граждан». Такой классовый подход сохранился и в начальный период Великой Отечественной войны. Поскольку опыт и наработки прошлых лет были утеряны, то раненых и контуженых красноармейцев скопом вывозили в тыловые госпитали без оказания должной профильной помощи на местах. Таким образом эвакуировали до 70 процентов раненых с расстройствами психики. Впоследствии до половины из них были признаны негодными к службе и сняты с воинского учета. Понимание проблемы пришло вместе с нехваткой призывного контингента – где-то в начале 1942 года. С этого периода при госпиталях армий и фронтов стали создаваться отделения и учреждения психоневрологического профиля, куда возвращали не утративших квалификацию врачей-психиатров. В результате проделанной «большевистскими темпами» работы к концу войны уже около 90 процентов получивших психические расстройства возвращались в строй.
Конфликты, бьющие по мозгам
В послевоенный период интересный пример, подтверждающий необходимость присутствия психиатров в действующей армии мирного времени, дал Карибский кризис. Тогда судьба мира висела на волоске, а на Острове свободы разместилась Группа советских войск на Кубе численностью более 50 000 человек, имеющая на вооружении до 40 РСД с ядерными боеголовками. Главный врач-психиатр этого мощного объединения в секретном докладе своему руководству сообщал, что по известной причине полностью раскрыть психопотери он не может. Очевидно, они были высоки – военнослужащие понимали, что случись ядерная война, они окажутся на переднем крае. Нетрудно предположить, какими они были у американцев, если в годы Второй мировой аналогичные потери среди солдат армии США были в 2–2,5 раза выше, чем нашей.
Следующим этапом проверки на профпригодность для армейских психиатров стал Афганистан. Врач-психиатр 40-й армии, составлявшей костяк Ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА), ежемесячно направлял в 340-й окружной военный госпиталь (ОВГ) ТуркВО в Ташкенте до ста военнослужащих, подлежащих, по его мнению, комиссованию. Психиатры ОВГ после лечебно-корректирующих мероприятий большинство из них возвращали обратно «за речку». Это расценивалось руководством ОКСВА как подрыв боеготовности и вскоре в Ташкент с проверкой прибыл начальник кафедры психиатрии ВМА – главный психиатр ГВМУ МО СССР профессор Виктор Смирнов. Изучив обстановку на месте, он признал действия своих ташкентских коллег правомерными, чем косвенно подтвердил эффективность и практическую обоснованность службы – возвращать получивших необходимую помощь солдат в строй.
События острого чеченского кризиса, практически совпавшего с болезненной сменой общественно-политического строя государства, в который раз спровоцировали эпидемию душевных расстройств. С десяток специалистов, включая профессоров и академиков, меняя друг друга, пытались наладить в растущей и постоянно ротируемой группировке работу по двум направлениям: информационному противодействию, то есть психологическому обеспечению военнослужащих, а также по профилактике такого рода потерь. Работая в тесном контакте с начмедами частей, командирами, офицерами тыла, военные психиатры пытались нащупать ту грань, за которой отдельные бойцы и подразделения становились недееспособными даже при наличии боеприпасов, сухпайков и алкоголя. Сделать это удавалось далеко не везде и не всегда – мало кто из командиров прислушивался к советам «людей в белых халатах» в накаленной обстановке. Один из ярких примеров – трагедия командира 160-го гвардейского танкового полка полковника Юрия Буданова, совершившего преступление в состоянии затянувшегося сильного психического расстройства. Это было признано всеми ведущими специалистами страны, в том числе и главным психиатром МО РФ, но не повлияло на решение суда.
Изданный по итогам первой кампании приказ МО РФ №-440 «О системе работы должностных лиц и органов управления по сохранению и укреплению психического здоровья военнослужащих ВС РФ» расширил деятельность соответствующей службы. В крупных гарнизонах и соединениях должны были создаваться группы психического здоровья, в окружных госпиталях – кабинеты медико-психической коррекции. Даже невооруженным взглядом было заметно, как под воздействием деструктивной и целенаправленной пропаганды СМИ растет процент людей с расстройствами психической системы и как все ниже опускается планка отбора призванных на службу людей, которым доверялось оружие. Военная психиатрия стала тем барьером, который должен был воспрепятствовать участившимся ЧП с суицидами и расстрелами сослуживцев.
Реабилитирована посмертно?
Удар по зарекомендовавшей себя в армии науке был внезапным, но остался практически не замечен обществом, так как наносился сразу, как при большевиках, по всей системе национальной обороны и безопасности. Решением закрытого заседания военной коллегии МО РФ от 14 октября 2008 года военные психиатры сначала расстались с погонами, а затем были сокращены и сами их должности. По странному совпадению это произошло накануне столетнего юбилея военной психиатрии. Нет смысла искать логическое объяснение причинам таких шагов в череде поистине безумных поступков тогдашнего министра обороны...
О возвращении опальной отрасли вроде как вспомнили в 2014 году, когда Сергей Шойгу приказом №-533 реабилитировал психиатрию в военном ведомстве. Увы, как считают специалисты, это скорее дань уважения почтенной во всех отношениях науке, чем реальная попытка вернуть ей прежние функции. Одна из причин – необратимые изменения в российском законодательстве. В 2005-м Россия подписала рамочную конвенцию ВОЗ, предусматривающую проведение кардинальных реформ в области здравоохранения и психиатрии. А с 2011 года в России вступил в силу закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», согласно которому вся военная медицина, включая и психиатрию, фактически попала в зависимость от принятых «на гражданке» порядков и стандартов лечения заболеваний. Что полностью исключает этап, например, профилактики, которой в психиатрии уделяется большое внимание. Нет в законе и штата военных психиатров. Не предусмотрены такие должности в войсках, гарнизонных госпиталях, а в окружных стационарах они представлены гражданским персоналом с мизерным окладом и соответствующим отношением к делу. И в профильном вузе (ВМедА) уже нет той «спецкафедры в погонах», где готовили бы будущих Бехтеревых. В случае локального военного конфликта или развязывания глобальной войны профессионально оказывать первую помощь на передовой солдатам, пережившим сильнейший стресс, будет, кроме священников, некому. А в том, что психопотери окажутся высоки, специалисты не сомневаются.
Чуть лучше ситуация в МВД, где удалось сохранить ведомственную медицину от разгрома, оставив врачам должности и погоны. Недавно в Главном клиническом военном госпитале ВВ МВД РФ в подмосковной Балашихе открылось психиатрическое отделение на 60 коек. Свыше 40 лет благополучно функционирует и профильное (хотя и сокращенное) отделение в ЦКБ МВД России. Через эти лечебные учреждения прошли сотни ветеранов и участников боевых действий, до 80 процентов которых вернулись на службу в правоохранительные структуры. Только нет уверенности в светлом будущем и у психиатров МВД: «А не подаст ли кто-нибудь из пациентов на них в суд из-за несоответствия оказания медицинских услуг стандартам, установленным новыми законами?».
Много ли сегодня в нашей армии, нарушая царский наказ, служит людей с явными и скрытыми признаками психических заболеваний, отклонений и расстройств? Во сколько раз увеличится их число в активной фазе боевых действий, которой всегда предшествует информационно-психологическая война? Если ответ и есть, то он большая государственная тайна. Самое время принимать неотложные меры по возвращению полноценного статуса профессионалам военной психиатрии, которой в этом году исполняется 105 лет.
Информация