«Враг он есть, враг он будет, немчура злодейская!»
«А пришёл он, проклятый, да всё с крестами: на самолётах — кресты, на мундирах и шеях — кресты. А младенческие души загубил, сатана подземельная».
Советский фольклор — уникальное явление отечественной, а может быть, и мировой истории и культуры. Для этого термина пока не сложилось единого общепринятого определения. В научной литературе понятие «советский фольклор» рассматривают и в широком смысле — как фольклор советского времени, и в узком — как идеологическое явление, поставлено на службу советскому режиму.
Часть исследователей считает, что к советскому фольклору можно отнести не только просоветский фольклор, но и антисоветский. Тем не менее, в советской фольклористике, а также в работах о советском фольклоре, написанных в постсоветское время, под советским фольклором подразумевался зачастую именно просоветский фольклор, отвечавший идеологическим и эстетическим критериям советской власти.
В узком смысле под советским фольклором принято понимать произведения, отражающие советскую действительность, ориентированные на традиционные эпические и лиро-эпические жанры: былины, плачи, исторические песни, сказки. Создателями советского эпического фольклора были отдельные народные исполнители, с которыми собиратели проводили индивидуальную работу, включавшую в себя не только фиксацию, но и «творческую помощь» в создании новых текстов.
Такие произведения издавались в сборниках, газетах и журналах с указанием автора и собирателя, сделавшего запись и обработавшего её. Передача этих произведений «из уст в уста» осуществлялась далеко не всегда, поэтому вопрос о том, насколько корректно называть их фольклором, неоднократно обсуждался и остался не решённым до сих пор.
Исследователи отмечают, что, несмотря на установку подчинить устную стихию идеологическому курсу, носители традиционной культуры не только шли навстречу авторской импровизации, но часто сами инициировали создание подобных образцов народного творчества.
Ещё одним важным отличительным признаком произведений советского фольклора является отражение в них сиюминутных реалий, лиц, событий, их мифологизация.
Если традиционная былина не откликалась на актуальные политические события, то произведения, классифицируемые как советский фольклор, использовали «старую форму для выражения нового идеологического содержания».
Несомненно, фольклор казаков-некрасовцев периода Великой Отечественной войны является частью советского фольклора. По словам собирателя Ф.В. Тумилевича, произведения этой группы прежде всего раскрывают «душу народа, его отношение к совершившимся политическим событиям огромной важности».
В период войны такие фольклорные тексты оказывали на людей эмоционально-мобилизующее воздействие. «Сложенные ярко, образно, с использованием форм народного творчества, они призывали к беспощадной борьбе против ненавистного врага, внушали чувство патриотического долга, беспредельной любви к матери-Родине, к большевистской партии — организатору всенародной войны против немецко-фашистских захватчиков, вероломно напавших на нашу страну», — такую эмоциональную характеристику особенностям этих произведений даёт донской фольклорист Ф.В. Тумилевич в статье «Устная поэзия некрасовцев об Отечественной войне» (книга «Песни и сказки. Фольклор казаков-некрасовцев о Великой Отечественной войне. Ростов-на-Дону, 1947 год).
Выдающиеся народные импровизаторы
Тумилевич также анализирует механизмы создания произведений «военного» фольклора казаков-некрасовцев и обращает внимание на важную роль индивидуальности носителя фольклорной традиции. В частности, он указывает на «выдающиеся импровизаторские способности» Т.И. Капустиной — известной сказательницы-некрасовки. «В её творчестве наблюдается две особенности. Татьяна Ивановна очень часто берёт канву старой песни, или её музыкальный строй, или тему и на этой основе создаёт новые произведения. Свободный полёт фантазии, поэтический дар позволяют ей создавать не только варианты, но и самостоятельные произведения».
Плач о девушке в немецком рабстве
Главной причиной, побудившей Татьяну Ивановну Капустину создать плач о девушке, попавшей в немецкое рабство, «нужно считать следующий факт: 20 августа 1944 года к Татьяне Ивановне пришёл председатель местного колхоза Т.Н. Горшков и рассказал ей содержание опубликованной в газете «Правда» статьи об одной русской девушке, вырвавшейся из немецкой каторги. Сильно подействовавший на Татьяну Ивановну рассказ Горшкова вызвал у неё воспоминания о кошмарных днях оккупации немцами хутора. Всё это и повлияло на создание этого плача».
Другой известный сочинитель песен — Иван Господарев, единственный знаток преданий об Игнате Некрасове, — «сжился с образом Игната и в дни Отечественной войны «воскресил его из мёртвых», сделал участником великого сражения под Сталинградом».
Таким образом, исторически достоверный факт отходит на второй план, уступая место иным художественным задачам. Так, Ф.В. Тумилевич подчёркивает, что «в период Отечественной войны вся жизнь нашей страны была подчинена интересам и нуждам фронта. Поэзия, созданная казаками-некрасовцами, с чрезвычайной яркостью воспроизводит эту великую цель».
Фольклор казаков-некрасовцев периода Великой Отечественной войны несёт в себе признаки произведений устной традиционной культуры. Современные события, описываемые в песнях, причётах, сказках, обрастают мотивами, имеющими глубокие корни. Так, образ врага в славянской традиционной культуре соотносится с понятием «чужого», часто ассоциируется с образом инородца.
Оценка «чужих» как враждебных и опасных существ восходит к архаичным представлениям о том, что все пришедшие извне и не принадлежащие сообществу люди являются представителями иного мира, наделяются зооморфными чертами.
«…все вороны немецкие, вороны чёрные…»
Инородец, как правило, сопоставляется в народном сознании с нечистым животным. Так и немцы, вторгшиеся с войной в советское государство, предстают в некрасовских текстах в образе шакалов: «И набросились же на твою телу белую, как шакалки, терзать тебя начали». А также воронов: «Да вот надлетели они над лебедью белую, все вороны немецкие, вороны чёрные. Убить, стребить хотят тебя, ненаглядную». А также змеев: «Будьте прокляты, матеря, спородившие змеев лютых!», «Вы вернитесь наши соколы любимаи, порубайте змею со змеёнышами головы, чтобы не ползали они по земле нашей».
Происхождение инородца в славянской традиционной культуре зачастую связывается с чёртом, нечистой силой. То же видим в причетах некрасовцев: «А пришёл он, проклятый, да всё с крестами: на самолётах — кресты, на мундирах и шеях — кресты. А младенческие души загубил, сатана подземельная», «А и пошли они на того врага нечистого, на разорителя-немчуру проклятого, будь он тысячу раз и трижды проклятый, пусть ему места не будет на страшном суде»; «Как пришли они, антихристы, да злые немчуги треисподния»; «А они, злые вороги — немчуга треисподния…»
Выше как один из признаков советского фольклора мы охарактеризовали использование традиционно формы народного произведения для отражения реалий. В некрасовских причетах и сказках военного времени традиционные образы былинных чудовищ используются для обозначения врагов-немцев: «Кожедёр проклятый, кровожадный Змей Тугаринин» (о Гитлере); «А они, злые вороги-немчуга треисподния, да со своим Змеем Горынычем всё едят наших детушек, да не наедятся»; «В не нашем царстве, в не нашем государстве жил-был злой, жадный царь. Обернулся он тогда змеем о двенадцати головах, о семи хоботах да пополз со змеёнышами по землям завоёванным».
В соответствии с традиционными представлениями подчёркивается связь инородца-немца с «чужим» пространством: «В не нашем царстве, в не нашем государстве жил-был злой, жадный царь. Стал он захватывать земли».
Признаком демонической природы инородцев-немцев, согласно традиционным представлениям, служит чернота: «Бейтя его, антихриста, до тех пор, чтобы прах его земля чёрная немецкая пожрала!»; «Игнат-то всё идёт вместе с Красным войском, и до тех пор не ляжет он в могилу, пока чёрный город Берлин наши не возьмут».
Враги-инородцы оскверняют землю, на которую пришли: «Ой, мать сыра земля застонала. Ой, по мне же идут все вороги. Ой да, вороги, они немецкие. Ой, они идут да меня потопчут, меня топчут да огнём палят».
Помимо мифологических характеристик, немцы наделяются вполне «человеческими» качествами: они характеризируются как «воры», «грабители», «разорители», «немчуги злодейские», «разбойники лютые», «заразы немецкие», «изверги проклятые»: «А и пошли они на того ворога нечистого, на разорителя-немчугу проклятого. Враг он есть, враг он будет, немчуга злодейская». «Как пришли они, антихристы, да злые немчуги треисподния, как разбойники они лютаи». «Они не верят, начинают искать по хате, на дворе. Высмотрели это всё, а потом начали забирать, кому что понравилось. У кого патефон, у кого часы, у кого из одёжи тащут, а у кого курицу, свинью, хлеб печёный».
Крайне презрительно авторы-сказатели отзываются о хуторянах, перешедших на сторону врага, «полицаях»; но и эти хуторяне «не наши», из «пришлых»: «Будь он трижды проклят этот полицай-то! У нас жил до прихода немцев, анафема; не наш он — из пришлых был. Мы-то ему и хлеба нанесли, и хату дали, и одежонку кой-какую, а он, собачье рыло, тотчас как пришли немцы, в полицаи поступил».
Информация