Партизанская война против Аксак Темира
Легенда «Последний из Сартаева рода» как образец партизанской войны татар против Аксак Темира
Почитав еще не законченную серию статей Александра Самсонова «Железный Хромец и его империя», решил и я внести свой вклад в эту тему. Начал копаться в разных библиотеках, искать материал на данному вопросу, и нашел интересный источник о временах войны Токтамыша с Тимуром. История его происхождения достаточно запутанная и не отвечает археографическим критериям. Также данный источник, кроме одного фиксированного русского машинописного текста, больше не известен. Машинописный оригинал этого рассказа, который назван «Последний из Сартаева рода», хранится в г. Уфе. Данный источник был также опубликован несколько раз, но впервые с комментариями и с текстологическим анализом было издано Ф.А. Надршиной в серии «Башкирское народное творчество». Уфимские издатели посчитали, что данный рассказ является произведением, занимающим промежуточное положение между фольклором и литературой. К сожалению, информатор-рассказчик археографом-собирателем не указан. Сообщается, что она переведена на русский язык в 1935 г. археологом-краеведом М.И. Касьяновым, но при этом сам оригинал не сохранился. (Касьянов М.И. Последний из Саратаева рода (историческое предание). УНЦ РАН. Ф.3; оп. 5; ед. хр. 97. 9 л.) А так как предание было написано в тридцатых годах на территории Башкирии, то, естественно, уфимские товарищи назвали ее «Башкирской легендой», хотя рассказчик был татарином, судя по языку, месту записи и месту событий. Это мы видим в тексте, где не все слова переведены на русский язык с татарского языка. В скобках я привел перевод с татарского на русский язык. В данной легенде описывается борьба одного татарского рода с захватчиками Аксак Темира.
Фрагмент источника
Моя голова горит, когда я вспоминаю все это! Но я заставлю свой язык рассказать вам все, что было. Слушайте все! Имя мое — Джалык. Я — сын Бурнака, сына Ташкая, из Сартаева рода. Моя тамга — хвост лисицы. И я был когда-то не последним яу (Здесь — воин, профессиональный походный воин). Айе (да). Меня называли прежде и аксакалом (старейшина рода, племени; старший уважаемый человек. Дословный перевод: «белобородый») и бием (глава рода, клана). И я когда-то жил хорошо. Кибитка моя стояла близ высокого холма Чиялы-Туб. Стада мои паслись под надзором одного главного кытучи (пастух), которого я поставил башлыком (руководителем, головой над остальными) над остальными. Он был из народа джунгар и мог хорошо видеть ночью, потому что не клал в шурпу (суп) соль. Он был взят мною в ясыр (плен). Он попробовал бежать — я поймал его. Я прибил его ухо к деревянной колоде, из которой поят лошадей. Я сделал его своим рабом. Бу яхши (Это хорошо)! Я был молодым и сильным. Я мог легко носить в руках двухлетнего жеребенка. Когда родился мой первый сын, мне было столько лет, сколько будет восемь раз по четыре и еще один год (33 года). Я имел трех жен. Они стлали для меня мягкий палac, когда я, опьянев от выпитого кумыса, ложился отдыхать. Я выезжал со своим соколом на охоту. Я пил кумыс. Я веселился. Aйe. Я жил. Когда Тура-Мянгу послал мне свою басму (печать), я отослал ее обратно. И еще прибавил к этому надломленную стрелу и мертвую мышь. Я смеялся над ним. Я сам имел свой пернач и тамгу (родовой знак, метка). Я сам ими мог распоряжаться, как мне было угодно. Я был и аксакалом и бием. Хха! Тура-Мянгу наелся грязи! Для того, чтобы отомстить, он собрал своих сарбазов и пошел на меня войной. Джумран (суслик)! Он остановился на правом берегу Ак-Су и приказал своим глупым сарбазам кричать: «Ур! ур!» Мои люди много смеялись и свистели им в ответ, прижимая к губам пальцы.
Потом:
Моя стрела скоро нашла горло Тура-Мянгу, и он утонул в реке. Так было. Вот как я жил, пока не пришел Темир со своими мурзами и атабеками. Тынлагыз барыгызда (слушайте все)! Я расскажу вам о своих детях. Их было двое. Это были два сына. Когда родился первый, я дал ему имя Кармасан. Второго же я назвал Чермасаном, в память брата моего отца. Их нет теперь. Они ушли от силы света. Но имена их огнем выжжены в моем сердце! Смерть есть чаша, из которой все живущее вынуждено пить! Иляги! Аларнын каберэ рахматын иля тутыр! (О Всевышний! Наполни их могилы своей милостью.)
Вероятное место происходивших событий, описываемых в легенде.
Я скажу:
Они нисколько не походили друг на друга, хотя и были дети одной матери, имя которой было Улькун. Старший был выше брата на полголовы и имел такие глаза, как хорошо созревшие ягоды карагата (смородины) после дождя. Он всегда смел и отважен, как раненый беркут. Я видел: барласы Темира убили под ним коня. Уже аркан мурзы Кутлубека готовился опуститься на его шею. Но он вскочил, он схватил Кутлубека, он прыгнул с ним вниз со скалы в воду. Его кистян (палица) разбивал одетые в железо головы атабеков точно спелые орехи. За всю жизнь он видел только шесть промахов своей стрелы. Он был джигит.
Еще — Чермасан.
Эй, агайлярым! (О, мои братцы!) Видели ли вы когда-нибудь молодую надречную осокорь? Она стоит прямо потому, что она стройная. Айе. И если ее качает ветром, она качается мягко. Она — всегда красивая. Шулай (так). Вот такой же был и мой Чермасан. Он услаждал мой слух своими песнями, он хорошо умел играть на курае. Он был и певцом и храбрым яу. И это было хорошо. Я любил его. Я любил их обоих. Они были мои дети, они были славные батыри, имена их остались навечно. Я, Худай! Ниспошли на них милость твою!
Слушайте:
Аксакал Кара-Абыз имел дочь, которая затмевала своей красотой даже летнюю луну. Ее волосы были много чернее, чем крыло кузгуна (ворона). Но цвет ее лица был не желтее, чем свежий курт из овечьего молока. И когда смотрела она, то жар светился в глазах ее. Хур-кызы! (Гурий!) Ее имя было — Айбикэ. Она не красила брови и ногти в черное и красное. Она была молода и красива.
И вот:
Я увидел ее; я сказал своему сыну Кармасану: «Улым (Сын мой)! Твой брат еще молод. А ты знаешь, что по ту сторону Ак-Су живет аксакал Кара-Абыз. У него есть кыз (Дочь) — Айбикэ. Рожденный женщиной ищет женщину, чтобы дать себе подобных!» Такие слова я сказал Кармасану. И он понял меня. Он не сказал «бельмэйм» (не знаю). Он не сказал также и «не хочу». Он был мне сын. И я послал Кара-Абызу три табуна овец и пол табуна кобылиц. Я дал жену Кармасану. И я устроил большой туй (свадьбу). Мои гости пили бал (мёд), пили кумыс. Они пели разные песни, пока не явился хабарчи (вестник). Я, Худай! Сабырлык бир! (О, Бог мой! Дай терпения!) Мысли мои путаются, как мокрые волосы в хвосте паршивого коня. Но я буду терпелив, я буду говорить до конца.
Итак:
Мы сидели, мы пили бал, мы пили кумыс, мы пировали. Все было хорошо. Настал вечер. Когда затихли песни, я слышал: где-то звонко доили кобылиц и трещали в траве зеленые чикыртя (кузнечики). Я встал. Я пошел. Все было спокойно, как нужно. Я взглянул на небо: там не было туч. В вышине сверкал Джиды-Юлдуз (семь звезд, созвездие Большой медведицы), который так походит на опрокинутый черпак для кумыса. Все звезды его горели точно дорогие асыл-таш (драгоценный камень), что так искусно вправляют в рукоятки клычей (меч) черкесские мастера. Айе, все было спокойно вокруг, но я чего-то ждал, чего-то боялся. И вот явился он: первый хабарчи. Я помню: под ним был усталый айгыр (конь, жеребец). С боков его бежала горько пахнувшая пена на землю. Вот что говорил хабарчи. Он сказал мне: — Тюра! Я еду из Баракова аймака, что лежит подле большого сырта (хребет) Джабык-Карагая (название хребта). Я принес весть. Абау (восклицание)! Хан Темир — да ослепнут его глаза! — идет сюда с полуденной стороны. Он ведет с собою много сарбазов (воин, боец (перс.)) и барласов (племя Темира). Айе. Их столько, сколько может быть дурных мух в сухое жаркое лето. И с ним его мурзы и атабеки. Они идут сюда через горы. Их зеленые байраки (знамена) уже видны по эту сторону Джаика (р. Яик). Вот какие вести услышал я от него. И я не сделал в своих глазах огонь, я не рассердился на этого бедного хабарчи. Я не приказал отрезать ему язык и повесить на шею за его худые вести. Йук?! (Нет?!) Я ввел его в свою кибитку, я накормил его. Он был моим гостем. Я поступил хорошо. Дырыст! Хабарчи принес не ложные вести. Так и было. Они пришли. Это случилось в ту пору, когда перестает куковать в урмане (в лесу) бессемейный кякук (кукушка). Эттляр (Собаки)! Они были тьма и двигались как тьма. Их было много. Мой раб-джунгар — да будет имя его вонючим! — убежал к ним, чтобы показать брод через Ак-Су. Тогда они взяли кожаные турсуки (кожаные мешки), они наполнили их воздухом, они привязали их к своим седлам по одному с каждого бока. Они перешли Ак-Су. Я увидел их скрипучие арбы впервые за ближним тюбяком, что находится вправо от Чиялы-Туб. Они были от меня на расстоянии трех полетов стрелы, но я видел их лица. Я понял: Они несли смерть и рабство. (Я знал): Их лошади и верблюды выпьют и загрязнят нашу воду, потопчут наши степи. Я ушел. Я молился святому Хусейн-Беку из земли Туркестан, но он не слышал меня. Я обратился к Кадыр-эль-Исламу, но он не явился, чтобы защитить наши кибитки. Мы были одни. Тогда я встал, тогда я воскликнул: «Улюм душманга» (Смерть врагу)!
Я увидел перед собой Кармасана и Чермасана. Они оба дышали горячо. Их глаза говорили: Алга (Вперед)! И мы пошли. Мы отправили далеко на полночь от места Чиялы-Туб наши кибитки и угнали стада. Мы кликнули всех мужчин, которые могли владеть буздыканом (татарская булава, имеющая шипы) и клычем. Мы составили алай (отряд). Нас собралось не так много, как барласов Темира, но каждый из нас был храбрым яу. Мин блям (Я знаю): В сердце каждого из нас тогда кипела отвага и ненависть. Мы шли защищать свои леса, защищать свои степи. Мы не хотели рабства. И когда явился к нам баскак Темира и потребовал от нас «землю и воду» — я не отпустил его обратно. Нет. Я приказал его вымазать медом и посадить в муравейник. Ха! Как он визжал тогда! Точно кучук (щенок), когда ударят его палкой! А как мы дрались! Я не раз ломал свой сунгю (копье) о крепкие щиты атабеков. Я нe раз заставлял их грызть землю и царапать ее ногтями. Остроту своей сабли я испробовал о головы и юзбаши (сотник) и темников и простых сарбазов. Сам Темир — да жалит его змея! — слышал свист моей стрелы. Ax-гай! Я знал, что такое решимость и верный удар с левого плеча! Я видел Кармасана: он голыми руками изорвал бехтерь (железный доспех) Тургут-бея, как будто бы это был ветхий кульмяк (рубашка) из верблюжьей шерсти. Айе. Его рука была тяжелее и крепче, чем копыто лося. Кулаки его сжимались только для того, чтобы душить. Он заставил умереть многих батырей Темира. Чермасан! Он был со мной, я видел: его сабля резво порхала среди вражеских клинков. Конь его часто вздымался на дыбы, чтобы кусать лицо врага… Мы дрались. Мы были все выносливы, мы были храбры, мы были яу. О нас пели песни. Но нас было мало и мы отступали. Нет! Нет! Мы не бежали! Я вам скажу: Когда рана в живот или грудь, это — смерть. Будь то конь или воин. Кармасан и Чермасан!! Зачем я буду говорить о том, что вы умерли! Знайте: я сделал людям о вас хорошую память. Ваши имена остались навечно! Там, за Ак-Су, текут две елги (Реки), которые извиваются, как серебряная надпись из Аль Корана над преддверием Газиевой мечети. У них тогда еще не было имен, мы их никак не называли. И вот я дал ваши имена, я похоронил вас там! Балаларым (Дети)! Да будет над вами милость пророка!
А потом:
Я ушел. Я отомстил за вас! Айе. Я не брал никого в ясыр (плен). Я только убивал. Стоны поверженного врага приятны воину. Мольбы о пощаде — веселят его сердце. Кто скажет, что это не так!? Но я заткнул свои уши перстами ненависти и в глазах своих носил только месть и огонь. Да, да! Я не брал никого в ясыр, я только убивал. Я вырывал всем глаза, я клал туда соль, я зарывал в землю. И это было хорошо. За это враги мои прозвали меня: «Юлбасар» (разбойник). Ай-гай! Как я мстил! Знайте все: это я с Тятигачем переплыл темной ночью Дим в весенний разлив и убил Улукая! Он лежал у костра, окруженный своими батырами. Но наши руки были достаточно крепки еще в то время, чтобы заставить их умереть. А их было в пять раз больше, чем нас. Нас же было только двое и ночь. Ха! Как нам было тогда весело! Мы убили их всех, мы обрезали им уши и бросили в горячую золу костра. Мы были победителями.
Татарский конный воин
Помню:
Я встретил Тугай-бея. Он ехал куда-то один, лишь в сопровождении молодого джуры (раба). Кагар (Проклятье)! Он осмелился еще кричать мне худые слова, ядовитые, как корень аксыргака (Чемерица). И я сделал то, что нужно было сделать. Я погнал своего коня. Я настиг его. Я отрезал ему голову! ... А потом, — белегыз, кышылярым! — я отослал эту голову самому Темиру, — да спалит его огонь! — которого за хромую ногу прозвали «Аксаком». Вот что я сделал. Я мстил. Враги мои страшились меня больше, чем уркуян (заяц-русак) карагуша (стервятник). Они поворачивали мне свою спину еще прежде, чем я успевал взмахнуть своим буздыханом. Уже при одном упоминании моего имени они начинали дрожать, как дрожат глупые маленькие жеребята, когда заслышат голос волка. Ха-ха! Они меня назвали: юлбасар! Куркаклар (Трусы)!? Поганая базы (подпол) вам могила! Судьба родившегося в год Барса подобна весеннему ветру, изменчивому как женщина, которая есть тепло и холод. Это так. Но я скажу: горькое и сладкое узнает только отведавший. Вот: дорога моей судьбы привела меня, наконец, уже к закату солнца, и мне ничего не нужно. Для меня все прошло. Я лишился своей кибитки, лишился своих стад, лишился всего. Теперь я бездомная собака, подбирающая обглоданные кости. Я — как барсук, потерявший свою нору. Я брожу теперь из коша в кош (Очаг) и греюсь подле чужого огня. Мне дают только одну баранью лопатку за чужим котлом. Я ношу также чужой халат и спать ложусь на чужой кииз (Войлок). Миным бер намэ да йук (У меня ничего нет)! Я — байгуш (сова). Где мои друзья, руки которых когда-то лежали в моих руках!? Их нет. Где батыр Сарым? Где Тятиагач? Где Хани-Углан? Они ушли. Их глаза уже давно протекли в землю. Я — один. Я — последний из Сартаева рода… Но знайте: Я был не последним яу! Меня прежде называли и аксакалом и бием! Айе. А теперь я стар. Я умру. Булсун шулай (Пусть будет так).
Принимая во внимание, что территория бассейнов рек Чермасан и Кармасан находится не так уж далеко от территории кондурчинского сражения Токтамыш-хана с Аксак Темиром в 1391 году, возможно, описываемые события происходили после указанной битвы между местными тюрко-татарскими племенами и карательными отрядами армии Темира, которые рассеялись с целью разведки и грабежа. По степи молва быстро катится, и о том, что захватчики рядом с Яиком, народ узнал быстро.
Таким образом, мы видим, что каждый человек, живший в то время в этих местах, считал своим долгом защитить свою землю, невзирая ни на что и не жалея своей жизни. И ни о какой долговременной оккупации не могло быть и речи. Победы Железному Хромцу давались тяжело.
Почитав еще не законченную серию статей Александра Самсонова «Железный Хромец и его империя», решил и я внести свой вклад в эту тему. Начал копаться в разных библиотеках, искать материал на данному вопросу, и нашел интересный источник о временах войны Токтамыша с Тимуром. История его происхождения достаточно запутанная и не отвечает археографическим критериям. Также данный источник, кроме одного фиксированного русского машинописного текста, больше не известен. Машинописный оригинал этого рассказа, который назван «Последний из Сартаева рода», хранится в г. Уфе. Данный источник был также опубликован несколько раз, но впервые с комментариями и с текстологическим анализом было издано Ф.А. Надршиной в серии «Башкирское народное творчество». Уфимские издатели посчитали, что данный рассказ является произведением, занимающим промежуточное положение между фольклором и литературой. К сожалению, информатор-рассказчик археографом-собирателем не указан. Сообщается, что она переведена на русский язык в 1935 г. археологом-краеведом М.И. Касьяновым, но при этом сам оригинал не сохранился. (Касьянов М.И. Последний из Саратаева рода (историческое предание). УНЦ РАН. Ф.3; оп. 5; ед. хр. 97. 9 л.) А так как предание было написано в тридцатых годах на территории Башкирии, то, естественно, уфимские товарищи назвали ее «Башкирской легендой», хотя рассказчик был татарином, судя по языку, месту записи и месту событий. Это мы видим в тексте, где не все слова переведены на русский язык с татарского языка. В скобках я привел перевод с татарского на русский язык. В данной легенде описывается борьба одного татарского рода с захватчиками Аксак Темира.
Фрагмент источника
«Последний из Сартаева рода»
Моя голова горит, когда я вспоминаю все это! Но я заставлю свой язык рассказать вам все, что было. Слушайте все! Имя мое — Джалык. Я — сын Бурнака, сына Ташкая, из Сартаева рода. Моя тамга — хвост лисицы. И я был когда-то не последним яу (Здесь — воин, профессиональный походный воин). Айе (да). Меня называли прежде и аксакалом (старейшина рода, племени; старший уважаемый человек. Дословный перевод: «белобородый») и бием (глава рода, клана). И я когда-то жил хорошо. Кибитка моя стояла близ высокого холма Чиялы-Туб. Стада мои паслись под надзором одного главного кытучи (пастух), которого я поставил башлыком (руководителем, головой над остальными) над остальными. Он был из народа джунгар и мог хорошо видеть ночью, потому что не клал в шурпу (суп) соль. Он был взят мною в ясыр (плен). Он попробовал бежать — я поймал его. Я прибил его ухо к деревянной колоде, из которой поят лошадей. Я сделал его своим рабом. Бу яхши (Это хорошо)! Я был молодым и сильным. Я мог легко носить в руках двухлетнего жеребенка. Когда родился мой первый сын, мне было столько лет, сколько будет восемь раз по четыре и еще один год (33 года). Я имел трех жен. Они стлали для меня мягкий палac, когда я, опьянев от выпитого кумыса, ложился отдыхать. Я выезжал со своим соколом на охоту. Я пил кумыс. Я веселился. Aйe. Я жил. Когда Тура-Мянгу послал мне свою басму (печать), я отослал ее обратно. И еще прибавил к этому надломленную стрелу и мертвую мышь. Я смеялся над ним. Я сам имел свой пернач и тамгу (родовой знак, метка). Я сам ими мог распоряжаться, как мне было угодно. Я был и аксакалом и бием. Хха! Тура-Мянгу наелся грязи! Для того, чтобы отомстить, он собрал своих сарбазов и пошел на меня войной. Джумран (суслик)! Он остановился на правом берегу Ак-Су и приказал своим глупым сарбазам кричать: «Ур! ур!» Мои люди много смеялись и свистели им в ответ, прижимая к губам пальцы.
Потом:
Моя стрела скоро нашла горло Тура-Мянгу, и он утонул в реке. Так было. Вот как я жил, пока не пришел Темир со своими мурзами и атабеками. Тынлагыз барыгызда (слушайте все)! Я расскажу вам о своих детях. Их было двое. Это были два сына. Когда родился первый, я дал ему имя Кармасан. Второго же я назвал Чермасаном, в память брата моего отца. Их нет теперь. Они ушли от силы света. Но имена их огнем выжжены в моем сердце! Смерть есть чаша, из которой все живущее вынуждено пить! Иляги! Аларнын каберэ рахматын иля тутыр! (О Всевышний! Наполни их могилы своей милостью.)
Вероятное место происходивших событий, описываемых в легенде.
Я скажу:
Они нисколько не походили друг на друга, хотя и были дети одной матери, имя которой было Улькун. Старший был выше брата на полголовы и имел такие глаза, как хорошо созревшие ягоды карагата (смородины) после дождя. Он всегда смел и отважен, как раненый беркут. Я видел: барласы Темира убили под ним коня. Уже аркан мурзы Кутлубека готовился опуститься на его шею. Но он вскочил, он схватил Кутлубека, он прыгнул с ним вниз со скалы в воду. Его кистян (палица) разбивал одетые в железо головы атабеков точно спелые орехи. За всю жизнь он видел только шесть промахов своей стрелы. Он был джигит.
Еще — Чермасан.
Эй, агайлярым! (О, мои братцы!) Видели ли вы когда-нибудь молодую надречную осокорь? Она стоит прямо потому, что она стройная. Айе. И если ее качает ветром, она качается мягко. Она — всегда красивая. Шулай (так). Вот такой же был и мой Чермасан. Он услаждал мой слух своими песнями, он хорошо умел играть на курае. Он был и певцом и храбрым яу. И это было хорошо. Я любил его. Я любил их обоих. Они были мои дети, они были славные батыри, имена их остались навечно. Я, Худай! Ниспошли на них милость твою!
Слушайте:
Аксакал Кара-Абыз имел дочь, которая затмевала своей красотой даже летнюю луну. Ее волосы были много чернее, чем крыло кузгуна (ворона). Но цвет ее лица был не желтее, чем свежий курт из овечьего молока. И когда смотрела она, то жар светился в глазах ее. Хур-кызы! (Гурий!) Ее имя было — Айбикэ. Она не красила брови и ногти в черное и красное. Она была молода и красива.
И вот:
Я увидел ее; я сказал своему сыну Кармасану: «Улым (Сын мой)! Твой брат еще молод. А ты знаешь, что по ту сторону Ак-Су живет аксакал Кара-Абыз. У него есть кыз (Дочь) — Айбикэ. Рожденный женщиной ищет женщину, чтобы дать себе подобных!» Такие слова я сказал Кармасану. И он понял меня. Он не сказал «бельмэйм» (не знаю). Он не сказал также и «не хочу». Он был мне сын. И я послал Кара-Абызу три табуна овец и пол табуна кобылиц. Я дал жену Кармасану. И я устроил большой туй (свадьбу). Мои гости пили бал (мёд), пили кумыс. Они пели разные песни, пока не явился хабарчи (вестник). Я, Худай! Сабырлык бир! (О, Бог мой! Дай терпения!) Мысли мои путаются, как мокрые волосы в хвосте паршивого коня. Но я буду терпелив, я буду говорить до конца.
Итак:
Мы сидели, мы пили бал, мы пили кумыс, мы пировали. Все было хорошо. Настал вечер. Когда затихли песни, я слышал: где-то звонко доили кобылиц и трещали в траве зеленые чикыртя (кузнечики). Я встал. Я пошел. Все было спокойно, как нужно. Я взглянул на небо: там не было туч. В вышине сверкал Джиды-Юлдуз (семь звезд, созвездие Большой медведицы), который так походит на опрокинутый черпак для кумыса. Все звезды его горели точно дорогие асыл-таш (драгоценный камень), что так искусно вправляют в рукоятки клычей (меч) черкесские мастера. Айе, все было спокойно вокруг, но я чего-то ждал, чего-то боялся. И вот явился он: первый хабарчи. Я помню: под ним был усталый айгыр (конь, жеребец). С боков его бежала горько пахнувшая пена на землю. Вот что говорил хабарчи. Он сказал мне: — Тюра! Я еду из Баракова аймака, что лежит подле большого сырта (хребет) Джабык-Карагая (название хребта). Я принес весть. Абау (восклицание)! Хан Темир — да ослепнут его глаза! — идет сюда с полуденной стороны. Он ведет с собою много сарбазов (воин, боец (перс.)) и барласов (племя Темира). Айе. Их столько, сколько может быть дурных мух в сухое жаркое лето. И с ним его мурзы и атабеки. Они идут сюда через горы. Их зеленые байраки (знамена) уже видны по эту сторону Джаика (р. Яик). Вот какие вести услышал я от него. И я не сделал в своих глазах огонь, я не рассердился на этого бедного хабарчи. Я не приказал отрезать ему язык и повесить на шею за его худые вести. Йук?! (Нет?!) Я ввел его в свою кибитку, я накормил его. Он был моим гостем. Я поступил хорошо. Дырыст! Хабарчи принес не ложные вести. Так и было. Они пришли. Это случилось в ту пору, когда перестает куковать в урмане (в лесу) бессемейный кякук (кукушка). Эттляр (Собаки)! Они были тьма и двигались как тьма. Их было много. Мой раб-джунгар — да будет имя его вонючим! — убежал к ним, чтобы показать брод через Ак-Су. Тогда они взяли кожаные турсуки (кожаные мешки), они наполнили их воздухом, они привязали их к своим седлам по одному с каждого бока. Они перешли Ак-Су. Я увидел их скрипучие арбы впервые за ближним тюбяком, что находится вправо от Чиялы-Туб. Они были от меня на расстоянии трех полетов стрелы, но я видел их лица. Я понял: Они несли смерть и рабство. (Я знал): Их лошади и верблюды выпьют и загрязнят нашу воду, потопчут наши степи. Я ушел. Я молился святому Хусейн-Беку из земли Туркестан, но он не слышал меня. Я обратился к Кадыр-эль-Исламу, но он не явился, чтобы защитить наши кибитки. Мы были одни. Тогда я встал, тогда я воскликнул: «Улюм душманга» (Смерть врагу)!
Я увидел перед собой Кармасана и Чермасана. Они оба дышали горячо. Их глаза говорили: Алга (Вперед)! И мы пошли. Мы отправили далеко на полночь от места Чиялы-Туб наши кибитки и угнали стада. Мы кликнули всех мужчин, которые могли владеть буздыканом (татарская булава, имеющая шипы) и клычем. Мы составили алай (отряд). Нас собралось не так много, как барласов Темира, но каждый из нас был храбрым яу. Мин блям (Я знаю): В сердце каждого из нас тогда кипела отвага и ненависть. Мы шли защищать свои леса, защищать свои степи. Мы не хотели рабства. И когда явился к нам баскак Темира и потребовал от нас «землю и воду» — я не отпустил его обратно. Нет. Я приказал его вымазать медом и посадить в муравейник. Ха! Как он визжал тогда! Точно кучук (щенок), когда ударят его палкой! А как мы дрались! Я не раз ломал свой сунгю (копье) о крепкие щиты атабеков. Я нe раз заставлял их грызть землю и царапать ее ногтями. Остроту своей сабли я испробовал о головы и юзбаши (сотник) и темников и простых сарбазов. Сам Темир — да жалит его змея! — слышал свист моей стрелы. Ax-гай! Я знал, что такое решимость и верный удар с левого плеча! Я видел Кармасана: он голыми руками изорвал бехтерь (железный доспех) Тургут-бея, как будто бы это был ветхий кульмяк (рубашка) из верблюжьей шерсти. Айе. Его рука была тяжелее и крепче, чем копыто лося. Кулаки его сжимались только для того, чтобы душить. Он заставил умереть многих батырей Темира. Чермасан! Он был со мной, я видел: его сабля резво порхала среди вражеских клинков. Конь его часто вздымался на дыбы, чтобы кусать лицо врага… Мы дрались. Мы были все выносливы, мы были храбры, мы были яу. О нас пели песни. Но нас было мало и мы отступали. Нет! Нет! Мы не бежали! Я вам скажу: Когда рана в живот или грудь, это — смерть. Будь то конь или воин. Кармасан и Чермасан!! Зачем я буду говорить о том, что вы умерли! Знайте: я сделал людям о вас хорошую память. Ваши имена остались навечно! Там, за Ак-Су, текут две елги (Реки), которые извиваются, как серебряная надпись из Аль Корана над преддверием Газиевой мечети. У них тогда еще не было имен, мы их никак не называли. И вот я дал ваши имена, я похоронил вас там! Балаларым (Дети)! Да будет над вами милость пророка!
А потом:
Я ушел. Я отомстил за вас! Айе. Я не брал никого в ясыр (плен). Я только убивал. Стоны поверженного врага приятны воину. Мольбы о пощаде — веселят его сердце. Кто скажет, что это не так!? Но я заткнул свои уши перстами ненависти и в глазах своих носил только месть и огонь. Да, да! Я не брал никого в ясыр, я только убивал. Я вырывал всем глаза, я клал туда соль, я зарывал в землю. И это было хорошо. За это враги мои прозвали меня: «Юлбасар» (разбойник). Ай-гай! Как я мстил! Знайте все: это я с Тятигачем переплыл темной ночью Дим в весенний разлив и убил Улукая! Он лежал у костра, окруженный своими батырами. Но наши руки были достаточно крепки еще в то время, чтобы заставить их умереть. А их было в пять раз больше, чем нас. Нас же было только двое и ночь. Ха! Как нам было тогда весело! Мы убили их всех, мы обрезали им уши и бросили в горячую золу костра. Мы были победителями.
Татарский конный воин
Помню:
Я встретил Тугай-бея. Он ехал куда-то один, лишь в сопровождении молодого джуры (раба). Кагар (Проклятье)! Он осмелился еще кричать мне худые слова, ядовитые, как корень аксыргака (Чемерица). И я сделал то, что нужно было сделать. Я погнал своего коня. Я настиг его. Я отрезал ему голову! ... А потом, — белегыз, кышылярым! — я отослал эту голову самому Темиру, — да спалит его огонь! — которого за хромую ногу прозвали «Аксаком». Вот что я сделал. Я мстил. Враги мои страшились меня больше, чем уркуян (заяц-русак) карагуша (стервятник). Они поворачивали мне свою спину еще прежде, чем я успевал взмахнуть своим буздыханом. Уже при одном упоминании моего имени они начинали дрожать, как дрожат глупые маленькие жеребята, когда заслышат голос волка. Ха-ха! Они меня назвали: юлбасар! Куркаклар (Трусы)!? Поганая базы (подпол) вам могила! Судьба родившегося в год Барса подобна весеннему ветру, изменчивому как женщина, которая есть тепло и холод. Это так. Но я скажу: горькое и сладкое узнает только отведавший. Вот: дорога моей судьбы привела меня, наконец, уже к закату солнца, и мне ничего не нужно. Для меня все прошло. Я лишился своей кибитки, лишился своих стад, лишился всего. Теперь я бездомная собака, подбирающая обглоданные кости. Я — как барсук, потерявший свою нору. Я брожу теперь из коша в кош (Очаг) и греюсь подле чужого огня. Мне дают только одну баранью лопатку за чужим котлом. Я ношу также чужой халат и спать ложусь на чужой кииз (Войлок). Миным бер намэ да йук (У меня ничего нет)! Я — байгуш (сова). Где мои друзья, руки которых когда-то лежали в моих руках!? Их нет. Где батыр Сарым? Где Тятиагач? Где Хани-Углан? Они ушли. Их глаза уже давно протекли в землю. Я — один. Я — последний из Сартаева рода… Но знайте: Я был не последним яу! Меня прежде называли и аксакалом и бием! Айе. А теперь я стар. Я умру. Булсун шулай (Пусть будет так).
Принимая во внимание, что территория бассейнов рек Чермасан и Кармасан находится не так уж далеко от территории кондурчинского сражения Токтамыш-хана с Аксак Темиром в 1391 году, возможно, описываемые события происходили после указанной битвы между местными тюрко-татарскими племенами и карательными отрядами армии Темира, которые рассеялись с целью разведки и грабежа. По степи молва быстро катится, и о том, что захватчики рядом с Яиком, народ узнал быстро.
Таким образом, мы видим, что каждый человек, живший в то время в этих местах, считал своим долгом защитить свою землю, невзирая ни на что и не жалея своей жизни. И ни о какой долговременной оккупации не могло быть и речи. Победы Железному Хромцу давались тяжело.
Информация