Анатолий Вассерман: В буднях Великих строек, или Великие задачи создают великое общество
Советская власть, как известно, была необычайно изобретательна по части доставления своим гражданам разнообразнейших жизненных сложностей. Даже тех, чью судьбу на несколько лет вперёд уже определил суд или иные уполномоченные тогдашним законом лица и органы, власть не оставляла в покое, а направляла на грандиозные стройки — от Беломорско-Балтийского канала, запечатлённого на популярных папиросах, до Норильска, по сей день обеспечивающего процветание то ли Прохорова, то ли Потанина, то ли ещё кого-то из сверхсметного множества перекупщиков.Более того, власть ухитрялась не оставлять в покое даже творческие личности. Например, арестованные (в основном — в связи с авариями, увы, весьма вероятными при тогдашнем уровне развития техники) авиаконструкторы попадали в закрытые конструкторские бюро, где создавали новые машины с учётом накопленного печального опыта.
Всё это, разумеется, в высшей степени негуманно. Куда рукопожатнее сдавать заключённых в аренду частным фирмам, как с незапамятных времён и по сей день принято в англосаксонской юриспруденции. Или просто содержать их в жизнеобеспечивающих (в меру возможностей страны пребывания) условиях, предоставляя право самостоятельно сходить с ума от безделья.
Недаром Соединённые Государства Америки закрыли большинству советских товаров вход на свой рынок, ибо при их производстве применялся принудительный труд (так, лесоповал — одно из популярнейших занятий советских заключённых, содержащихся в местах, где более полезных дел не найти). Правда, в 1928–31-м страстный коллекционер живописи министр финансов Эндрю Уильям Томасович Меллон купил — да ещё не с аукциона, а по экспертной оценке — с десяток шедевров Эрмитажа, и советские товары оказались немедленно признаны произведенными свободно, а потому допустимыми к импорту в СГА. Вышел некоторый скандал, Меллон даже завещал государству всю свою коллекцию и десяток миллионов тогдашних долларов (в пересчёте через золото — восемьсот–девятьсот миллионов нынешних) на строительство Национальной галереи искусств в Вашингтоне. Но советская продукция на американском рынке с тех пор продаётся без оглядки на заключённых.
Оно и понятно. Труд заключённого обходится — с учётом расходов на его охрану — заметно дороже труда соответствующего вольнонаёмного работника. Только англоамериканские коммерсанты считают иначе, поскольку арендуют заключённых за гроши, оставляя государству расходы на охрану.
Увы, с нелёгкой американской руки наше массовое сознание также уверовало в выгодность подневольного труда. Марксизм, напоминающий о неуклонности перехода к более экономически эффективным общественным формациям, ещё задолго до перестройки стал казаться устаревшим (в основном — вследствие примитивизации преподавания), а посему рабовладение нам (как и американцам, отказавшимся от него лишь в 1860-х) представлялось ушедшим по возвышенным моральным соображениям, а не по сухому бухгалтерскому расчёту. Вот и расползлась по нашим мозгам странная байка: массовые аресты в СССР имели своей целью обеспечение великих строек социализма живой силой. А отсюда — логичный вывод: пусть уж лучше не будет никаких великих строек, лишь бы и массовых арестов более не случилось.
Но сколь угодно строгая логика рассуждений не может возместить ложность исходных посылок. Аресты и ссылки в СССР происходили по причинам, лишь очень косвенно связанным с великими стройками. Более того, сами руководители страны (не только хозяйственные, но и политические) и даже сотрудники правоохранительных органов прекрасно сознавали невыгодность подневольного труда и прибегали к нему только вследствие самого факта наличия значительного (в пиковые моменты — более процента всего населения, то есть примерно столько же, сколько в нынешних образцах либерализма вроде Соединённых Государств Америки и подражающей им Российской Федерации) числа трудоспособных граждан, уже лишённых свободы. Ну и, разумеется, сами великие стройки затевались вовсе не ради утилизации труда заключённых.
А для чего же?
Социализм — строй, где все средства производства принадлежат государству как единому целому. Или по меньшей мере значительным группам граждан.
Например, в сельском хозяйстве основной организационной формой было коллективное хозяйство (колхоз), принадлежащее в равной мере всем, кто в нём трудился. Результаты его деятельности (за вычетом налогов и платежей за внешние услуги) делились между всеми членами хозяйства пропорционально их трудовому вкладу (так называемым трудодням). Советские хозяйства, принадлежащие государству и управляемые подобно прочим государственным предприятиям, стали действительно массовой формой только при Никите Сергеевиче Хрущёве. Он же преобразовал в государственные предприятия и многочисленные производственные артели (в одной из них — в Красногорске — в конце 1940-х работал бухгалтером мой дед по материнской линии).
Тем не менее даже артели опирались на поддержку государства в целом. Так, сельскохозяйственная техника при Иосифе Виссарионовиче Джугашвили группировалась на государственных машинно-тракторных станциях (оплата их труда — одна из основных тогда статей внешних расходов сельскохозяйственных предприятий). Только Хрущёв расформировал МТС, велел колхозам и совхозам выкупить их технику и в дальнейшем приобретать и обслуживать её самостоятельно. Это, естественно, резко снизило эффективность использования сельхозтехники. Ведь при прочих равных условиях крупное предприятие вообще эффективнее мелкого: меньше соотношение всевозможных накладных расходов к общей выработке и проще согласование взаимосвязанных процессов.
Именно рост эффективности при укрупнении предприятий влечёт в рыночной экономике бесчисленные слияния, поглощения и прочие формы монополизации. Антимонопольные ограничения неукоснительно вводятся в разных странах — и столь же неукоснительно обходятся. Ибо ещё Владимир Ильич Ульянов учил: политика — концентрированное выражение экономики. Если экономика нечто предписывает — политике приходится под неё подстраиваться.
Социализм — крайнее выражение той же экономической тенденции. При нём всё государство становится единым — хотя и очень диверсифицированным — производственным предприятием. Не зря тот же Ульянов постоянно сравнивал социализм с государственным капитализмом, отмечал единство их экономической организации, даже опасался деградации политической надстройки из социалистической в капиталистическую (что и случилось в конце 1980-х).
Увы, недостатки — продолжения достоинств. Экономическая эффективность крупных предприятий, как правило, сопряжена с негибкостью, неготовностью подстраиваться под изменения внешних условий или творить нечто новое. Это — одна из причин сравнительно мирного сосуществования крупного бизнеса с малым, включая производственные артели эпохи Джугашвили.
Основная причина такой негибкости — чисто управленческая. Чем разнообразнее номенклатура производства — тем сложнее отслеживать и планировать. Да и сведения о возможностях производителей и желаниях потребителей становятся едва ли не вовсе недостижимы. До недавнего времени было технически невозможно в сколько-нибудь реалистичные сроки создавать хотя бы сбалансированный (не говоря уж об оптимальном) план производства хотя бы десятков тысяч видов продукции. А в развитом государстве этих видов десятки и сотни миллионов!
По счастью, развитие информационных технологий радикально меняет положение. Уже через 8–10 лет полный точный оптимальный план производства для всего мирового хозяйства можно будет подсчитывать менее чем за сутки. Причём все преимущества такого плана будут доступны только при условии единой собственности на все средства производства — при социализме (без него слишком велик соблазн получить выгоду за чужой счёт, скрыв от планирующего органа какие-то сведения или отклонившись от его указаний).
Раз целый мир (или по меньшей мере наша страна) станет единым производственным предприятием — неизбежны новые творения, сомасштабные такому размаху. Не берусь перечислить все возможные проекты такого рода. Для начала отмечу лишь самое очевидное.
Север и восток нашей страны всё ещё остро нуждается в развитии путей сообщения. Вряд ли кому-то под силу отменить транспортную теорему: если скорости развития регионов превышают скорость развития хозяйственных связей между ними — страна разваливается. Между тем у нас сейчас даже скромная железнодорожная ветка, дотянутая почти до Якутска (но пока остановившаяся на другом берегу реки), удостоена открытия собственными руками президента, да и решение о строительстве моста к Якутску принял он же. А ведь железные дороги — самый экономичный сухопутный транспорт. Без их дальнейшего развития не только природные богатства холодной части Евразии останутся недоступны всему миру, но и множество романтиков, жаждущих максимального проявления своих сил и способностей, не найдёт себе достойной цели.
Кроме дальнейшего развития Байкало-Амурской и Амуро-Якутской магистралей и соответствующего хозяйственного освоения громадных северных территорий, необходимо радикально совершенствовать уже давно действующие дороги. Прежде всего Транссибирскую магистраль, способную послужить кратчайшим и скорейшим способм связи двух ключевых регионов мировой экономики — Европейского Союза и Юго-Восточной Азии (включая Китай). Но и на других путях необходимо обеспечить скоростное пассажирское (а в дальнейшем и грузовое) движение. В частности, для того, чтобы впредь не стягивать в одну Москву всё живое, а обеспечить распределение хозяйственной и управленческой деятельности по всей стране. Причём не в ущерб местным связям. Сейчас каждый скоростной «Сапсан» выметает с Октябрьской железной дороги 2–3 обычных поезда и добрый десяток электричек, да и «Аэроэкспрессы» к московским аэропортам, идущие каждые полчаса без остановок, сократили число пригородных поездов на соответствующих направлениях едва ли не в полтора раза. Значит, нужно строить дополнительные пути, разъезды, стоянки…
Другая категория проектов, сомасштабных стране — гидротехнические. Сама человеческая цивилизация долгое время развивалась прежде всего в регионах активного гидростроительства. Правда, репутация отечественных мелиораторов изрядно испорчена ещё в 1970-е годы, когда они взялись за несколько неудачных работ без учёта отдалённых последствий (так, осушённую часть Припятских болот в Белоруссии пришлось вскоре вновь затапливать, ибо климат изрядных окружающих территорий резко поменялся к худшему). Но, например, идея подпитки бассейна Аральского моря водой из низовий Оби, напрочь скомпрометированная отечественной прогрессивной общественностью на заре перестройки, реабилитирована многими экспертами уже в нынешнем тысячелетии. Более того, есть основания полагать, что без этой воды будет и впредь ухудшаться климат доброй половины Евразии — в том числе и России. А современные технологии — вроде труб из тонкой пластмассовой плёнки — обеспечивают перекачку воды на сколь угодно дальние расстояния с минимальными потерями любого рода. Так что водопровод Обь–Арал скорее всего следует строить, даже не дожидаясь социализма.
Ещё один грандиозный проект предложил мой партнёр по многим направлениям деятельности Нурали Нурисламович Латыпов (звезда телеклуба «Что? Где? Когда?», первый — ещё в 1984-м! — лауреат «Хрустальной совы»). Территория бывшего ядерного полигона в Семипалатинской области Казахстана — идеальное место размещения ядерного энергетического комплекса, способного в обозримом будущем покрывать потребности едва ли не всей Евразии в электричестве (а заодно — и синтетическом жидком топливе). Правда, комплекс потребует подпитки из вышеупомянутого водопровода Обь–Арал. И это вновь указывает на преимущества социализма: в нём сравнительно легко увязывать даже очень крупные взаимозависимые системы.
Правда, последнее в какой-то мере возможно и в рыночной экономике. Так, Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт прославился, помимо прочего, созданием администрации долины реки Теннесси (TWA): там построили каскад электростанций и множество предприятий, пользующихся их энергией. А Джон Фитцджералд Джозефович Кеннеди запустил программу достижения человеком Луны: в рамках этой программы взаимодействовали многие тысячи организаций и предприятий, совместно создавшие грандиозный комплекс на пределе возможностей тогдашней техники (в связи с чем по сей день не утихает спор: удалось ли людям в самом деле побывать на Луне и вернуться — или всё же возможностей не хватило и пришлось имитировать полёт). Но оба президента вошли в американскую историю как леваки с социалистическим уклоном. Так, TWA возникла как часть обширной системы почти социалистических мер по выводу Соединённых Государств Америки из Первой Великой Депрессии, порождённой (как и нынешняя Вторая) неограниченной рыночной свободой.
Кстати, в те годы значительное — заметно превышающее тогдашний контингент советских мест лишения свободы — число трудоспособных американцев оказалось в лагерях общественных работ, где условия содержания и оплата труда были похуже, чем в советском Главном управлении исправительно-трудовых лагерей. Оно и понятно: СССР сумел использовать чужой спад как опору для своего роста. Именно благодаря социализму. Экономические подробности тогдашних наших манёвров исследованы давно и всесторонне. И могут многому научить нынешних руководителей.
Впрочем, надеюсь, новые руководители и нового ума наберутся. И найдут точки приложения наших — всё ещё громадных — возможностей. Так что можно быть уверенным: нас ещё ждут действительно великие стройки (в том числе — и в сферах, кои мне в данный момент и в голову не приходят). Если мы сами готовы вновь стать великими.
Информация