Штык и перо
Запорошенная снегом подмосковная земля. Вдали темнеет лес. Совсем близко покрытая льдом река Нара. На противоположном крутом ее берегу разбросаны деревенские избы. Тихо кругом, словно война и не добралась до этих мест. Но именно здесь, под Наро-Фоминском, в семидесяти километрах от Москвы, и проходит передовая. Здесь остановлен враг.
Комиссар сводного полка 222-й стрелковой дивизий Владимир Константинович Соловьёв, низкорослый, плотный крепыш, пробирается от подразделения к подразделению. Солдаты, офицеры встречают его с радостью. Знают, у комиссара для каждого найдется доброе слово. В полку много подразделений, и Соловьев стремится по возможности побывать в каждом. От минометчиков к пулеметчикам, потом к разведчикам. Те собирались как раз в ночной поиск за «языком», и напутственное слово комиссара для них весьма кстати. А вопрос у всех один:
— Когда наступать начнем, товарищ комиссар?
— Придёт и наш черед, товарищи. Ждать осталось немного.
В декабре 1941 года в этих местах 33-я армия перешла в контрнаступление. Были освобождены Наро-Фоминск, несколько других населенных пунктов. Впереди — Верея. Стремясь удержать Верею, фашисты закрепились в районе Симбухово. Наступление приостановилось. Бойцы коченели от мороза. А противник словно задался целью перепахать снарядами и минами всё поле. Но наступать надо, нельзя упускать инициативу из своих рук. И тогда во второй батальон идёт комиссар полка Соловьев.
— Где комбат Юрченко?
— Комбат убит, — доложил политрук Туркин. — Потери большие, товарищ комиссар.
Соловьев вместе с Туркиным идут поднимать людей в атаку. Где пригибаясь, а где и ползком, под ураганным огнем фашистов, добрались до берега реки перед Симбухово. Батальон буквально врос в землю. Владимир Константинович наталкивается в снегу на бойца. Окликает — ответа нет. Мёртвый. Рядом второй. Этот поднимает голову.
— Ну как, браток, жарко? — спрашивает Соловьев.
— Да как сказать. Тут и жарко, и холодно. А в общем-то, дело дрянь, товарищ комиссар. Звереет фашист, голову не поднимешь.
— Так нам ли на родной земле фашиста бояться?
— И то правда. Но продыху, гад, не даёт.
— Так что ж, так и будем лежать, пока не перебьют всех? Или отступить придется?
В глазах бойца несогласие.
— Зачем же отступать? Вперед надо!
Подползают ещё двое:
— Что вы, товарищ комиссар, как же так. Столько выстрадали и вдруг назад?
— Ну, раз так, то в добрый час. — И комиссар поднимается во весь рост. — Вперёд, за Родину!
Вслед за Соловьевым вскакивает политрук Туркин. Потом те трое. Поднялись и остальные. И вот уже по берегу реки прокатывается дружное многоголосое «ура!» Батальон ворвался в Симбухово, и завязался жаркий уличный бой. Владимир Константинович видел, как политрук Шепелев направляет пулемет «максим» на окно чердака, где засели гитлеровские автоматчики. Впереди бежит командир роты лейтенант Кленов. Размахивая пистолетом, он увлекает бойцов в переулок. Там, соорудив подобие баррикады, обороняется большая группа фашистов. Бойцы Кленова бросаются на них со штыками наперевес. Тут же группу наших бойцов атакует до взвода гитлеровцев.
Комиссар Соловьев спешит на подмогу. А в это время из-за высокого деревянного сруба колодца поднялся огромного роста фашист и дал по комиссару автоматную очередь.
Владимир Константинович ощутил, как сердце его замирает. Тусклая дымка затянула дневной свет. Из горла хлынула кровь. Избы, улица, люди — все поднялось с земли и поплыло куда-то ввысь. Теряя сознание, он услышал тревожный крик.
— Товарищи, комиссара полка убили-и-и!
Очнулся Владимир Константинович в полевом лазарете. Пожилой хирург осмотрел его и сказал:
— Человек вы взрослый, партийный, и правды от вас скрывать не стану. Покорежило вас основательно, ремонт потребуется капитальный. Шесть пуль всадил фашист. Надо немедленно оперировать. Будет туговато, но придется потерпеть, батенька мой.
Ночью ему сделали операцию, удалили правое лёгкое. На второй день обессиленного Соловьева доставили в Москву в госпиталь. Здесь его ждал ещё один непредвиденный удар. Главный хирург осмотрел рану на правой руке и сказал:
— У вас гангрена. Нужна срочная ампутация руки. Решайте. Иначе — смерть.
Словно ножом в сердце, ударили слова хирурга.
— На операционный стол, — распорядился хирург властным голосом.
Долго шла борьба за жизнь Соловьева. Ему делали уколы, переливание крови, не скупились на лекарства. Врач часто прослушивал работу сердца. Температура не спадала. Сможет ли он выкарабкаться, одолеть недуг?
Лишь на третий месяц пребывания в госпитале Соловьев почувствовал облегчение. Наметился перелом, дело пошло на поправку. Он стал разговаривать, появилась на лице улыбка, в глазах искрилась радость.
В конце июля сорок второго года Соловьев предстал перед военно-врачебной комиссией. Через полчаса председатель комиссии вручил ему медицинское заключение, сказав:
— Это, к сожалению, все, что мы можем для вас сделать.
Владимир Константинович пробежал глазами бумагу. Там чёрным по белому было написано: «Негоден к военной службе». Сердце Соловьева резанула острая боль. Но с медициной не спорят. Он положил в карман гимнастерки документ, взял в левую руку вещевой мешок и вышел из ворот госпиталя. Что же он будет теперь делать? Минутное отчаяние охватило его. Долго он бродил в этот день по притихшим улицам Москвы. Вспомнилось детство на Смоленщине. Сын крестьянина-батрака, он в четырнадцать лет уже возглавлял комсомольскую ячейку. Принимал участие в организации комбедов, в вылавливании кулацких банд в Дорогобужском уезда. Был членом Дорогобужского уездного комитета комсомола. Потом Своленского губкома комсомола и, наконец, — Центрального Комитета комсомола Белоруссии. С переездом в Москву работал членом бюро Замоскворецкого, затем Бауманского районного комитета комсомола. В семнадцать лет ушел добровольцем в Красную Армию, вступил в партию. И вот — финал!
Долго упрашивал работников кадрового органа, чтобы оставили его в армии. Те пошли навстречу, назначили в тыловую воинскую часть. В конце сорок шестого года Владимир Константинович ушел в отставку. Сразу же направился в райком партии. Войдя к секретарю, представился:
— Полковник в отставке Соловьёв. Отслужился, списан, как говорится, по чистой. Охотно буду вести общественную работу.
Так Владимир Константинович стал внештатным пропагандистом райкома. Выступал с воспоминаниями, с докладами о международном положении. Выполнял поручения райкома партии и находил в работе удовлетворение.
Спустя год его неожиданно вызвали в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-морского флота. Поинтересовались здоровьем, самочувствием, а потом спросили:
— Товарищ Соловьев, это не ваши тетради? Посмотрите.
— Мои! Как они к вам попали?
— Разбирали архив тридцать третьей армии и обнаружили их. Интереснейший материал. Попробуйте написать записки комиссара. Поможем издать книгу.
Написать книгу. Это не политдонесение составить. Справится ли он, хватит ли сил? Тут пословица «не боги горшки обжигают» никак не применима.
— Подумаю над вашим предложением, — ответил фронтовик.
Уходя из ГлавПУРа со своими записками, Соловьев решил: «Буду писать, непременно буду. Это мой долг перед памятью погибших. Только бы пороху хватило. Не штыком, так пером буду сражаться, оставаясь в строю».
Ему стоило много труда научиться писать уцелевшей левой рукой. Уподобившись ученику первого класса, медленно выводил букву за буквой. Три года работал Соловьев над рукописью. Это был поистине титанический труд. Но он увенчался успехом. В 1953 году вышла книга Соловьева «Под Наро-Фоминском». Она получила широкое признание и по достоинству оценена в печати и на читательских конференциях.
Первая встреча автора с читателями книги состоялась в Центральном Доме Советской Армии имени М. В. Фрунзе. Выступало много товарищей. Все они отмечали, что воспроизведена одна из самых героических страниц бессмертного ратного подвига народа в войне с фашизмом. Автор, как непосредственный участник битвы под Москвой, запечатлел и правдиво передал боевые будни героических защитников столицы. Только близкое знание людей, умение рассказать о виденном и пережитом позволили Соловьеву создать целую галерею: Светлов, старший лейтенант Белкин, старшина Простаков и другие навсегда останутся в нашей памяти.
Информация