Геополитика на пиках Гиндукуша
Одним из интересных вопросов, связанных с Центральной Азией, является специфическая позиция Таджикистана в отношении нынешнего афганского режима, представленного разными течениями движения Талибан (запрещено в РФ). Дело доходит до того, что некоторые политические обозреватели пытаются представить подходы Таджикистана и США на этом направлении не просто переговорами, а чуть ли не прологом к антиталибскому союзу. Цепочка таких рассуждений неизбежно приводит к роли ОДКБ, роли России, позиции Китая и т. д.
С одной стороны, историю о таджикистанско-американском «союзе» всё-таки следует отнести к части сугубо медийных нарративов, но, с другой стороны, ситуация и в самом деле весьма интересная и заслуживает внимания, тем более что Афганистан по-прежнему представляет собой тлеющий очаг напряжённости в самом центре континента.
Представители Соединенных Штатов действительно частые гости в Таджикистане, «липкая дипломатия» не отделялась от региона никогда. У нас много сообщений проходило относительно военных учений, которые устраивал Вашингтон, но политико-экономические контакты более обширны. Год назад на должность посла США в Таджикистане был выдвинут М. Микалер, который прибыл в Душанбе в конце нынешнего января.
Послужной список нового посла значителен: это работа в Индии и Непале, Марокко, работа на должности зам. директора по направлению ЮВА и Центральная Азия, но что более интересно, так это Монголия и Туркмения, а ещё новый посол говорит на фарси, то есть без проблем общается в Таджикистане на языке принимающей страны.
При всём уважении к таджикистанским коллегам, следует отметить, что это назначение, конечно, не обусловлено растущей мощью экономики Душанбе, но, несомненно, имеет связь как с Афганистаном, так и со сдерживанием стратегии Пекина, которая готовилась не один месяц, но в итоге была формализована в тезисах Сианьской декларации.
Знание же послом реалий индийского региона позволяет говорить о том, что новый представитель США не в последнюю очередь займётся продвижением идей новой концепции «I2U2 в расширенном формате» и постарается нормализовать отношения Душанбе с таким весьма специфическим институтом, даже феноменом, как «Фонд Ага-Хана».
Чтобы сделать прогноз, необходимо рассмотреть каждый из указанных факторов и оценить их роль как для Душанбе, так и для Вашингтона.
Для тех, кто интересуется международной политикой, Фонд Ага-Хана (Ага-Хан — это наследный титул) это известная структура. Для адептов конспирологии фонд также привлекателен, поскольку включает в себя несколько политически значимых компонентов.
Фонд является личной структурой правящей семьи приверженцев низаритской формы ислама (знаменитые исмаилиты и ассасины древности имеют с ними историческое родство). С одной стороны, это настоящий религиозный орден, а их лидер — это верховный имам всей межгосударственной общины, с другой, правящие корни уходят в персидскую империю, поскольку семья находится в родстве с династией Каджаров. А ещё семья, глава которой носит титул Ага-Хан, это потомки не только фатимидов, но и имеют прямое родство с прор. Мухаммедом (носят статус «сейд»).
Сейчас, когда в Иране утвердилась форма «богословской республики» («велайят аль-факих»). Роль старых персидских родов, которые в основном переселились в Европу, в Иране ослабла. Но, ослабнув в Иране, они укрепились в самой Европе, где потомки шахов и старой персидской аристократии находятся с европейской аристократией на одном уровне негласной «табели о рангах».
В табели они находятся, но вот вопрос о капиталах сложнее. И здесь низаритская элита имеет колоссальное преимущество перед «коллегами», поскольку все низариты вполне по доброй воле и осознанно платят налоги в тот самый фонд Ага-Хана. Капитал этой и смежных финансовых структур (т.н. «Сеть развития Ага-Хана» из почти 200 агентств) оценивается в 13 млрд долл., и что самое важное — этот капитал постоянно воспроизводится.
Правящая семья низаритов участвовала во всех перипетиях и баталиях международной политики до Второй мировой войны, в течение Холодной войны, участвуют и сейчас. Новейшая история низаритов такова, что несомненно заслуживает продолжения статей В. Рыжова на тему «Низаритское государство ассасинов».
Общины низаритов рассеяны по миру, но есть и места концентрации — Таджикистан (Горно-Бадахшанская АО), Афганистан (часть Ваханской долины, граничащая с ГБАО), Пакистан и Индия, есть небольшие анклавы в Сирии и Ираке. Финансово Фонд поддерживает деятельность общин, а при необходимости и влияет на политику вокруг них (например, в Пакистане). В Индии низаритская элита традиционно включена прямо и косвенно в структуру управления.
Участвуют структуры Ага-Хана и в действительно глобальной политике, например, через них поддерживалось антисоветское движение в Афганистане в 1980-х. Дядя нынешнего главы низаритов С. Ага-Хан почти тридцать лет возглавлял различные институты ООН.
Специфика Фонда Ага-Хана такова, что он структурно, даже официально и формально входит в такие проекты, как одиозный американский USAID и десятки (не фигура речи) ему подобных. То есть Фонд Ага-Хана — это и неотъемлемая часть американской внешней политики и неотъемлемая часть элитных структур в Европе, при этом финансово и политически имеющая рычаги в Центральной Азии, индо-пакистанском регионе, а ещё голос и представительство в арабских странах.
Не столь уж мало для относительно небольшой религиозной группы (ок. 16-18 млн чел), которая разделена по миру и не имеет своего государства. 40-миллионый Курдистан (если брать все его четыре исторические части) смотрит на это с нескрываемым интересом.
Фонд Ага-Хана был признан нежелательной организацией в России, и это было понятно, учитывая его структурную связь с USAID, но вот когда с фондом вступил в конфронтацию уже официальный Душанбе, тут вопросы становятся куда как сложнее. Таджикистан субрегионально, по сути дела, состоит из четырёх частей, но Памир и Горно-Бадахшанская АО — это своё государство в государстве, и у населения, как уже понятно, есть свой лидер-имам Ага-Хан IV.
Деятельность Фонда применительно конкретно к ГБАО сложно однозначно идентифицировать: с одной стороны, там осуществлялось посредничество в ряде конфликтов, и оно приводило к снижению накала противостояния. Также в ГБАО вливались пусть не великие, но нужные этой откровенно бедной области деньги, строились образовательные учреждения.
С другой стороны, финансовые потоки такого рода Душанбе не мог адекватно проконтролировать, а роль государства, в той конструкции, которую выстраивал Э. Рахмон, размывалась. С третьей же стороны, через контакты с этой «орденской корпорацией», Душанбе получал и выход на разные международные площадки. Европейские в особенности. И на этом факторе следует остановиться отдельно.
С прошлого года Душанбе начало поддавливать структуры Ага-Хана в республике. Возникли вопросы к собственности в ГБАО, к нормам, действующим в лицеях. Но одновременно же Душанбе вёл очень серьёзный торг с США и ЕС по участию в вопросах урегулирования в Афганистане.
В ряде материалов автор рассматривал особенности внешнеполитической концепции, которую выбрали США для Афганистана — это внешний контроль через финансовый сектор, противодействие международному признанию правительства Талибов, бесконечный переговорный процесс. Говоря бытовым языком, пока США держат регион «на минималках», не позволяя развернуть там инфраструктурную перестройку.
Таджикистан же твёрдо намерен обеспечить себе «инклюзивное представительство» в будущей структуре афганской власти. Инструмент у Душанбе для этого есть — оппозиция талибам в лице Ахмада Масуда, сына небезызвестного у нас в стране А. Шах Масуда. Сын, как и в прошлом его отец, контролирует путь с востока на Кабул — Панджшерское ущелье, где подавляющее этическое большинство — это таджики.
Нарратив «защиты этнических таджиков», который выбран сегодня Душанбе, относительно всего Афганистана довольно спорен — там более 30 % населения таджикской национальности, и многие из них работают на Талибан и служат в Талибане. Однако в плане Панджшера нарратив работает, и тут руководство Таджикистана опирается на главное обещание самих талибов — обеспечение представительства всех основных этнических групп в правительстве.
С этим обещанием Талибан в 2020 г. приходил к власти, и вполне резонно, что Душанбе ставит условием его выполнение. Другое дело, что на практике речь идёт не чисто об этническом представительстве, а о конкретной региональной, но очень сильной группе. Обеспечение такого представительства чрезвычайно важно для будущего Таджикистана, где хорошо понимают, что рано или поздно, но Афганистан превратится в точку приложения инфраструктурных инвестиций.
Связь между Пандшером и Ваханским коридором не географическая, а политическая, и именно политически Таджикистан хочет в будущем иметь своё представительство. Но чтобы контролировать процессы в том самом Ваханском коридоре, Душанбе требуется усилить прямое влияние в ГБАО, а не смотреть на то, как структуры Ага-Хана окормляют своих подопечных. Давление на низаритские фонды — это способ подтолкнуть низаритскую верхушку на путь помощи афганскому проекту с учётом взглядов Душанбе. Ресурсы у фондов, мягко говоря, немалые, а Горный Бадахшан — это одна из опор Ага-Хана.
Ваханский коридор — это географическое определение. В реальности это узкая долина, вытянутая в направлении Китая между Таджикистаном и Пакистаном, где 90 % населения сосредоточено в посёлке Ишкашим, который р. Пяндж делит на две неравные части — таджикистанскую и афганскую. Далее на восток долина сужается, рельеф поднимается и оканчивается цепью снежных перевалов на высоте свыше 4,5-5 тыс. м, где проходит номинальная граница Афганистана и Китая (фактически китайцы стоят на 15-20 км южнее).
Долгое время считалось, что разработки в плане прокладки железнодорожной трассы через Вахан со стороны Китая — это политические шаги, ведь на самом деле было много проектов, которые остались только проектами, но Китай действительно выражает намерение строить трассу через эти перевалы, чтобы на западе состыковать эту ветку с кабульской железной дорогой и вытягивать литиевую руду из провинций.
Появлялись сообщения, что восточную часть Ваханского коридора контролируют части спец. назначения КНР. Это возможно, поскольку населения там практически нет, путь используется совсем «отмороженной» частью контрабандистов, а готовить разведку местности, которая требует для железнодорожной трассы не просто картографии, а геологических исследований, необходимо.
В этом плане становится понятно, зачем Таджикистану оказывать давление на столь мощную структуру, вхожую во все серьёзные западные кабинеты, как Фонд Ага-Хана, постоянные контакты с США, а также проявлять завидную неуступчивость в плане «таджикского представительства в афганском правительстве». Для Душанбе это действительно важный и действительно стратегический проект, не говоря уже о том, что Ишкашим — это ворота для торговли.
Для США важно поставить на мощном движении Китая в сторону создания центральноазиатской фабрики определённые блоки, и они меньше всего ожидают увидеть движение из Афганистана грузовых составов с литиевой рудой на восток. Позиции сторон сложны, однозначности нет ни у кого, и то, что Штаты посылают в Таджикистан серьёзного специалиста-дипломата, говорит о том, что эту сложность они осознают в полной мере.
Проблема США в данном случае заключается в том, что им требуется предложить Таджикистану свой «план Маршалла», но план свёрстан для Индии и Ближнего Востока. Проблема Таджикистана заключается в том, что получить доли в будущей политике Афганистана (значит, и зарабатывать с Китаем и на плечах Китая) Душанбе может пока только с опорой на западные институции, а в чём для них выгода, ещё никому не понятно.
Рассматривать как антироссийские контакты Душанбе и США в этом ключе было бы слишком большим упрощением, даже откровенной ошибкой. Какой же тут «проамериканский вектор», если давят на институты, непосредственно связанные с USAID? А вот умно подойти с учётом интересов Душанбе можно. Вопрос — сможет ли Россия выделить на это время и ресурсы.
Информация