Эвакуация: приказа выжить самостоятельно не поступало
Стремительное продвижение фашистских войск и жестокая политика тотального уничтожения населения на оккупированной территории вынуждали людей к массовому бегству на восток, в тыл. В первую очередь приход оккупантов означал риск для жизни коммунистов, советских и партийных работников, членов семей офицерского и рядового состава Красной армии, евреев. Эвакуация имела решающее значение для их выживания. Враг оккупировал часть территории СССР, на которой до войны проживало около 85 миллионов человек, тогда как эвакуироваться сумело в советский тыл около 12 миллионов человек.
"За" и "против"
Часть населения не хотела покидать родные места потому, что не могла обеспечить проживание своих родных из-за отсутствия средств, а также из-за моральных соображений. Вспоминает Н. Семпер: "Для нашей семьи бездомность страшнее всяких налётов — решили остаться в родной Москве" (Семпер. Портреты и пейзажи. Частные воспоминания о 20-м веке. 1997. С. 107). Пожилые люди считали, что не могут вынести тягот эвакуации.
Вот как воспринял приказ эвакуировать завод его директор В.П. Курганов: "Это сообщение ошеломило нас. Ведь в предвоенные годы мы твёрдо усвоили: советские вооружённые силы не допустят вторжения врага на нашу землю. Кто бы на нас ни напал, мы будем громить противника на его территории (В.П. Курганов. Так рождался Уралхиммаш. Свердловск, 1973).
Иногда люди недооценивали опасность возможного оккупационного режима. Например, в представлении некоторых пожилых людей немцы оставались примерно такими же обычными вояками, какими они были в годы Первой мировой войне. М.М. Литичевский вспоминает долгие споры между отцом и дедом: "День и ночь через город шли беженцы. Дед каждый день приводил их домой и расспрашивал. Дед пережил оккупацию немцев в Первую мировую войну и говорил о них как о цивилизованной нации. Но беженцы рассказывали страшные вещи. Отец настаивал на эвакуации. Мы уехали с оборудованием завода предпоследним эшелоном".
Арест за самопроизвольную эвакуацию
Нередко эвакуация не разрешалась семьям рабочих и служащих, вывозившихся вместе с предприятиями и учреждениями. Помощь в эвакуации своей семье в некоторых случаях считалась нарушением трудовой дисциплины. В этой ситуации людям предстояло сделать выбор между возможным наказанием и жизнью своих близких. Так, в октябре 1941 года из рядов партии был исключён Г.Э. Зухер за то, что, эвакуируясь с заводом, вывез в тыл свою семью. Арестом на 10 суток с исполнением служебных обязанностей и удержанием 50 процентов от зарплаты был наказан военный юрист 3-го ранга П.Б. Фих за самовольное сопровождение в эвакуацию своей семьи. Наказания с учётом военной обстановки были не очень серьезными, скорее показательными.
Дорога в эвакуацию стала тяжёлым испытанием, потребовавшим дополнительных усилий по обеспечению выживания. Вот как описывает эвакуацию из Ленинграда в Челябинск рабочий Кировского завода В. Гусев: "Наш эшелон двигался до Челябинска 29 суток. Мы больше стояли, чем ехали. Морозы всё усиливались. Скоро продовольствие кончилось, и, когда поезд стоял, мы разбредались в поисках еды порой за 5-7 километров от железной дороги".
Иллюзии эвакуированных
Проезжая незнакомые города и посёлки, важно было приложить усилия для выбора места жительства в условиях эвакуации (высадка в населённых пунктах центральных районов России часто приводила к необходимости вторичной эвакуации летом 1942 года). Но всё это касалось неорганизованного потока беженцев, так как сотрудники, ехавшие в эвакуацию с промышленным предприятием или учреждением, следовали в определённым пункт назначения. Самовольные высадки расценивались как дезертирство.
У многих беженцев существовала иллюзия, что в советской Азии будет тепло, сытно и гостеприимно. Урал, а тем более Сибирь страшили суровым климатом и угрюмыми жителями. В итоге прибывших в Среднюю Азию в огромном количестве беженцев невозможно было обеспечить ни продовольствием, ни работой.
В условиях военного лихолетья помощь родственников или знакомых, проживающих в восточных регионах страны, а также общение эвакуированных между собой и взаимопомощь стали основой для выживания. Эвакуированные писатели и художники вспоминали, что часто от голода и холода их в эвакуации спасали "собратья по перу и кисти". Эвакуированные евреи получали помощь от представителей местной еврейской этнической диаспоры.
Вне всякого сомнения, уровень жизни рабочих и служащих, прибывших в эвакуацию со своими предприятиями и учреждениями, был выше, чем у остальной массы эвакуированных. Среди так называемого "неорганизованного" потока прибывшего в тыл населения в худшем положении находились эвакуированные из блокадного Ленинграда; люди, пережившие двойную, а то и тройную эвакуацию; беженцы из районов боевых действий.
В гораздо лучшем положении находились эвакуированные семьи сотрудников центральных учреждений, организаций и творческих союзов, а также жители Москвы и некоторых других городов, вывозившихся в тыл в менее тревожной обстановке. Например, 11 июля 1941 года в город Лысьева Пермского края прибыли 124 человека — семьи работников искусства из Москвы, для обустройства которых Музфонд перевёл 250 тысяч рублей (данные Пермского государственного архива новейшей истории. Ф. 105).
Определённое значение для благополучия людей имели время года, в которое проходила эвакуация и география их расселения. Легче приходилось семьям, прибывшим весной и летом, успевшим к зиме собрать урожай с огородов, заработать трудодни в колхозах. Многое зависело от места трудоустройства, поскольку нормы снабжения разделялись по четырём группам населения: рабочие, служащие, иждивенцы, дети в возрасте до 12 лет.
Переход к мирной жизни (конверсия производства и переход предприятий на выпуск товаров народного потребления, отмена карточной системы, расширение торговой сети и т.д.) оказал существенное положительное влияние на уровень жизни эвакуированных. Кроме того, по мере сокращения состоящего на учёте эваконаселения, увеличился объём помощи ему.
Государственный "опекун"
Исследователи положения эвакуированных сходятся во мнении, что сложилось две модели поведения. Первая — это социальное иждивенчество. Оно стало типичным для большинства жителей советского тыла в целом и для эваконаселения в частности. В силу особенностей геополитического положения России, государство исторически играло особую роль опекуна народа. Люди считали, что государство должно решать насущные проблемы их жизнедеятельности и стремились получить помощь в виде разного государственных выплат или льгот. Номенклатурные работники, попав в эвакуацию, зачастую сохраняли свой привилегированный статус. Это давало доступ к дефицитным товарам.
Интересна схема получения товаров и услуг, придуманная и осуществлённая группой столичных писателей, эвакуированных в Алма-Ату.
"В Союз писателей привозили иногда национальную реликвию — почти столетнего акына Джамбула, певца дружбы народов и советской власти. Его усаживали дремать в каком-нибудь укромном уголке во дворе, а в это время многочисленные секретари звонили по инстанциям, требуя от имени Джамбула разных насущных благ, к пример: "Джамбулу требуются двадцать пар лакированных сапог". Хотя Джамбул даже не говорил по-русски, его именем кормились как местные, так и эвакуированные "секретари" и "переводчики" (Е. Аксельрод. Казахстанская пурга. Воспоминания о детстве, опалённом огнём катастрофы).
Письмо И.В. Сталину
В обстановке всеобщего контроля большая часть населения относилась к категории "льготников". Получение официального статуса "эвакуированного" давало возможность получения продуктовых карточек (что было особенно актуально в сельской местности) и материальной помощи.
Для получения различных социальных льгот и выплат, как правило, необходимо было пройти длительную и утомительную бюрократическую процедуру: собрать многочисленные справки, отнести их в соответствующие инстанции и т.д. Это было связано со стоянием в очередях, ожидаем ответов. Всё это занимало очень много времени, поэтому оставался ещё один верный способ добиться положительно решения — написать свою жалобу "во власть".
Наибольший эффект давали жалобы мужьям в действующую армию или в Москву — руководителям партии и правительства. Жительница Курганской области Р.С. Чистякова, приняв эвакуированный из Курской области детский дом и отчаявшись достать фонды на питание и одежду, написала письмо председателю Государственного комитета обороны СССР И.В. Сталину: "Ровно через две недели детскому дому дали всё и даже больше, вплоть до американского шоколада" (из книги "Священная война". Великая Отечественная война в памяти фронтовиков и тружеников тыла. Курган, 2000 г.).
Как добыть угля
Вторая модель поведения, которую вычленили исследователи, — это стратегии выживания, связанные с уклонением от выполнения или прямым нарушением существовавших правовых норм. Обстановка тотального дефицита и общего снижения уровня жизни населения, вызванная военными обстоятельствами, ставила человека в пограничную ситуацию между должным и приемлемым поведением. Главный мотив — "выжить любой ценой". Некоторые деяния граждан, наказуемые с точки зрения закона, не считались преступными в общественном мнении. Сбор колосков или картофеля на колхозных полях, воровство торфа или угля с добывающих предприятий для отопления своего жилища и т.д.
Вспоминая о своих действиях, большинство людей объясняют их безысходностью: "Из-за холода "буржуйку" надо было топить круглосуточно, и часто угля не хватало. Нам приходилось идти на территорию ближайшего завода и оттуда таскать уголь в мешках и вёдрах. Для нас, детей (мне было в первый год войны пять лет, братику — три года), это было тяжёлым испытанием: мороз доходил до минус 35 градусов, дули сильные степные ветры. А снега был выше нашего роста. Но делали мы это потому, что было необходимо" (данные из книги Г. Канович "Лики во тьме. Эвакуация. Воспоминания о детстве, опалённом огнём катастрофы").
Продуктовая карточка первой категории, огородничество и старинные ремёсла
В условиях мобилизационной экономики заработная плата на госпредприятии была основным источником выживания. К тому же отсутствие официального трудоустройства без достаточно веских оснований грозило наказанием. Устройство на работу на предприятие оборонного значения повышало уровень жизни, поскольку работник получал продуктовую карточку первой категории, талоны на горячее питание в заводской столовой, возможность дополнительного снабжения в случае перевыполнения норм выработки. Прибывшие по организованной эвакуации с предприятиями или учреждениями сохраняли свой трудовой стаж и зарплату. Беженцы стремились как можно быстрее устроиться на работу.
Первое место по масштабам и значимости в структуре питания населения советского тыла применительно к военному периоду занимало огородничество. Не только селяне, но и население промышленных городов вскапывало и засеивало коллективные и индивидуальные огороды, выращивая различные овощи (преимущественно картофель).
Государство уже с 1942 года стало активно поддерживать и пропагандировать этот вид деятельности: бесплатно нарезались земельные участки, организовывалась вспашка земли, людям помогали семенами и инвентарём.
Вот, например, что вспоминает эвакуированный на Урал известный учёный, академик Е.О. Патон: "В холодное дождливое лето 1942 года немногие свободные вечера я проводил на огороде. Огороды были у всех сотрудников института, и осенью я вышел победителем в соревновании за лучший урожай" (Е.О. Патон. Воспоминания. Киев, 1955 г. С.250).
В условиях дефицита эвакуированные вспоминали старинные ремёсла и придумывали оригинальные поделки на продажу. Виктор Ваксман рассказывал: "Я плёл корзины и лапти, которые мы носили в соседнее татарское село Тавель и обменивали на салму (что-то вроде клёцок из жмыха)" (В. Ваксман. Воспоминания братьев Ваксманов. Эвакуация. Воспоминания о детстве, опалённом огнём катастрофы, С.129).
В эвакуации многое зависело от склада ума, характера, психологической устойчивости, а иногда и просто от везения человека.
Информация