Бой в Желтом море 28 июля 1904 г. Часть 3: В.К. Витгефт принимает командование
Минный заградитель "Амур"
Из предыдущих статей мы увидели, что опыт В.К. Витгефта как флотоводца совершенно теряется на фоне его противника Хэйхатиро Того, а эскадра, над которой русский контр-адмирал принял командование, количественно, качественно и по подготовке экипажей существенно уступала японскому флоту. Казалось, что дела ухудшились окончательно, но это все же было не так, потому что с отъездом наместника парадигма «Беречь, и не рисковать!», доселе сковывавшая флот, неожиданно разжала когти.
А произошло это, как ни удивительно, благодаря наместнику Алексееву. И получилось это так: сам адмирал являлся главнокомандующим на театре, и потому непосредственное руководство эскадрой ему не угрожало – вроде как и не по чину. Поэтому наместник мог спокойно ожидать, пока на смену погибшему С.О. Макарову не прибудет новый командующий флотом, назначив временно исполняющим обязанности кого-то иного, к примеру, того же В.К. Витгефта. Вместо этого Алексеев поступает весьма политично: вскоре после гибели Степана Осиповича (несколько дней его замещал князь и младший флагман Ухтомский) он прибывает в Артур и вполне героически принимает командование на себя. Это, безусловно, выглядит эффектно и… не требует от наместника абсолютно никакой инициативы: поскольку эскадра понесла тяжелейшие потери, то речи о противостоянии с японским флотом пока не идет. А значит, можно, ничего не опасаясь, поднять свой флагманский стяг над броненосцем «Севастополь» и… не делать ничего в ожидании нового командующего.
Ведь что происходило при С.О. Макарове? Флот, хотя и был куда слабее японского, все же пытался вести постоянную и систематическую боевую работу, и это (невзирая на потери) давало нашим морякам бесценный опыт и сковывало действия японцев, а уж про подъем морального духа артурской эскадры и говорить было нечего. Ничто не мешало продолжить эти практики и после гибели «Петропавловска» - кроме страха потерь, разумеется. На войне без потерь нельзя, и Степан Осипович отлично это понимал, рискуя сам и требуя того же от своих подчиненных: как уже говорилось ранее, вопрос о том, был ли С.О. Макаров великим адмиралом или нет, остается дискуссионным, но вот о том, что природа наградила его известной предприимчивостью, личной отвагой и лидерскими качествами, двух мнений быть не может. С.О. Макаров не боялся потерь, но совсем иное дело – наместник Алексеев. Последний, безусловно, стремился покомандовать флотом в военную пору, вот только все его действия наводят на мысль, что, будучи готовым примерить на себя лавры боевого адмирала, наместник Алексеев совершенно не желал и не был готов принять на себя ответственности командующего флотом.
Дело в том, что как бы ни была ослаблена артурская эскадра, но как только стало ясно, что японцы готовят высадку всего в шестидесяти милях от Порт-Артура, флот просто обязан был вмешаться. Вовсе необязательно было пытаться атаковать японцев последними тремя оставшимися в строю броненосцами (из которых, к тому же, «Севастополь» не мог развивать больше 10 узлов до 15 мая, когда его отремонтировали). Но были быстроходные крейсера и миноносцы, была возможность ночных атак – проблема заключалась лишь в том, что такие действия были бы связаны с большим риском.
Эскадренный броненосец "Полтава" в Западном бассейне Порт-Артура 1904 г
И это ставило адмирала Алексеева перед крайне неприятной дилеммой: на свой страх и риск организовывать чреватое потерями противодействие японской высадке, или же войти в историю командующим эскадрой, у которого под самым носом японцы осуществили крупную десантную операцию, а он даже палец о палец не ударил, чтобы им помешать. Ни один вариант не сулил политического профита и потому наместник Алексеев… спешно убывает из Порт-Артура. Разумеется, не просто так – предварительно дав телеграмму на имя Государя Императора с обоснованием, почему Алексееву ну вот безумно срочно необходимо оказаться в Мукдене и получив от Государя соответствующее повеление. Итак, срочный отъезд Алексеева железно замотивирован – раз уж сам Государь Император соблаговолил приказать…
И тут же, еще до того, как поезд наместника прибыл по назначению, адмирал Алексеев внезапно становится поборником активных действий на море: он дает указание оставленному командовать эскадрой В.К. Витгефту атаковать место высадки силами 10-12 миноносцев под прикрытием крейсеров и броненосца «Пересвет»!
Вот ведь как интересно: то значит, «беречь и не рисковать» и вдруг – внезапная страсть к рискованным и даже авантюрным операциям в лучших традициях адмирала Ушакова... Каковая (не иначе как по чистой случайности!) совершенно противоречит указаниям наместника, данными им В.К. Витгефту при отъезде:
"1) в виду значительного ослабления сил, активных действий не предпринимать, ограничиваясь лишь производством рекогносцировок крейсерами и отрядами миноносцев для атаки неприятельских судов. При этом посылку тех или других обставлять такими условиями, дабы не подвергать их без нужды особому риску… посылка миноносцев совместно с крейсерами может быть произведена… без явной опасности быть отрезанным…"
Опытный в интригах Алексеев превосходно обставил дело: если ВРИО начальника эскадры не атакует японцев – что ж, он, наместник ни при чем, поскольку дал прямое указание атаковать, а контр-адмирал не выполнил приказа. Если же В.К. Витгефт рискнет напасть на японцев и потерпит при этом поражение с чувствительными потерями – значит, он нарушил распоряжения наместника без нужды не рисковать, данные им при отъезде. А в том крайне маловероятном случае, если оставленный на эскадре контр-адмирал все же добьется успеха – ну так и вовсе замечательно, большая часть лаврового венка в этом случае достанется Алексееву: это ведь произошло «согласно его указаниям» и вообще В.К. Витгефт – всего лишь начальник штаба у наместника…
В сущности, В.К. Витгефт угодил в ловушку. Что бы он не сделал (кроме, разумеется, героической виктории над японским флотом) – вина лежала бы исключительно на нем. Но зато над ним больше не довлел прямой приказ беречь вверенные ему силы: адмирал Алексеев не мог дать В.К. Витгефту прямого указания «сидеть и не высовываться», потому что в этом случае в бездействии флота обвинили бы самого наместника. Таким образом, В.К. Витгефт получил возможность без особого нарушения данных ему инструкций проводить боевые операции по своему разумению – и это был единственный (но крайне важный) плюс в его незавидном положении.
Вот только почему, собственно, незавидном? Ведь положение С.О. Макарова было ничуть не лучше: он руководил эскадрой на свой страх и риск, но ведь и отвечать, случись что, пришлось бы ему. Но только Степан Осипович ответственности не боялся, а вот Вильгельм Карлович Витгефт…
Не так уж сложно дать оценку действиям контр-адмирала за три месяца командования эскадрой, ставшие также и последними месяцами его жизни. Безусловно, временно И.Д. Командующего эскадрой контр-адмирал Витгефт не стал достойным продолжателем макаровских традиций. Он не организовал правильного обучения экипажей – разумеется, программа занятий была и исполнялась, но многому ли научишься, стоя на якоре? А в море за весь период своего командования В.К. Витгефт выводил эскадру всего лишь дважды. Первый раз - 10 июня, вроде бы на прорыв во Владивосток, но отступил, завидя японский флот. Повторно контр-адмирал вышел 28 июля, когда, исполняя волю Государя Императора, он все же повел вверенную ему эскадру на прорыв и погиб в бою, до последнего пытаясь выполнить данный ему приказ.
Регулярные боевые действия? Отнюдь, о лихих миноносных ночных рейдах в поисках неприятеля офицерам 1-ой пришлось забыть. Периодически корабли артурской эскадры выходили на поддержку собственных войск артиллерийским огнем, но это было и все. Еще в заслугу В.К. Витгефту обычно ставятся его усилия по расчистке свободного прохода в море от мин, и это действительно было достойным делом опытного в минном деле адмирала. Проблема заключалась лишь в том, что В.К. Витгефт боролся со следствием (минами), а не с причиной (кораблями, их ставившими). Вспомним, например, «Мнения, высказанные на собрание г.г. Флагманов, сухопутных Генералов и Командиров судов I-го ранга. 14 июня 1904 г»:
«Начальник крепостной артиллерии генерал-майор Белый высказал следующее: что для защиты рейда от минирования неприятелем и для свободного выхода флота в море, а также проходов по берегам для поддержки флангов крепости, не следует жалеть снарядов и не подпускать неприятельские суда на 40-50 кабельт. к крепости, что в данное время запрещено ему.»
Но береговая артиллерия во всяком случае не была панацеей от вражеских мин. Слово Вл. Семенову, на тот момент – старшему офицеру крейсера «Диана»:
«Так, в ночь на 7 мая пришли три небольших парохода и занялись своим делом. Крепостные прожекторы их осветили; батареи и лодки, стоящие в проходе, обстреливали их около получаса; хвалились, что один взорвался, а в результате — утром катера, вышедшие для траления, подобрали около 40 деревянных стеллажей, плававших на поверхности. Очевидно, по числу сброшенных мин. Но этих последних выловили всего пять. Неутешительно!..»
Что же это такое? Какие–то пароходы, ввиду эскадры… и никто ничего не мог сделать? А все потому, что даже такую макаровскую «мелочь», как дежурство крейсера на внешнем рейде, наместник отменил, ибо «как бы чего не вышло», а В.К. Витгефт, хотя, в конце концов, и решился восстановить дежурство, но далеко не сразу. О том, чтобы держать несколько миноносцев готовыми к ночной атаке и уничтожить нахальных японцев при очередной попытке минирования, не могло идти и речи.
В результате возник замкнутый круг – В.К. Витгефт имел все основания опасаться японских мин и уже только в силу этого не мог стремиться выводить свои корабли на внешний рейд. Несмотря на все его усилия по организации траления (а в этом вопросе распорядительности контр-адмирала ни в каком случае нельзя недооценивать), воды перед Порт-Артуром превратились в настоящее минное поле, отчего в ходе «вылазки» порт-артурской эскадры в море, 10 июня, подорвался эскадренный броненосец «Севастополь». Сам В.К. Витгефт на том же собрании Флагманов 14 июня отмечал:
«…несмотря на ежедневное траление в продолжение слишком месяца, в день выхода все суда оказались в явной опасности от вновь поставленных мин, от постановки которых защитить себя нет физической возможности, и если всего один «Севастополь», а не взорвались при выходе и постановке на якорь «Цесаревич», «Пересвет», «Аскольд» и другие корабли, то это только милость Бога.»
Известно, что 10 июня, во время выхода артурской эскадры, ее корабли встали на якорные стоянки на внешнем рейде, и между кораблями было выловлено не меньше 10 японских мин, так что контр-адмирал был во многом прав. Но следует понимать, что подобная плотность минных постановок была возможна только благодаря тому, что японские легкие корабли чувствовали себя вокруг Порт-Артура как дома – а кто им это позволил? Кто фактически запер легкие силы эскадры и крейсера во внутренней гавани Порт-Артура? Сначала – наместник, а затем – контр-адмирал В.К. Витгефт. И это притом, что отряд из «Баяна», «Аскольда» и «Новика» с миноносцами мог бы короткими рейдами наделать японцам изрядных пакостей даже в период максимальной слабости эскадры. Японцы регулярно патрулировали вблизи Порт-Артура своими бронепалубными крейсерами, а ведь все эти «Мацусимы», «Сумы» и прочие «Акицусимы» не могли ни уйти, ни сражаться с русским отрядом, да и «собачкам» очень сильно не поздоровилось бы, решись они на бой. Конечно, японцы могли попытаться отрезать русские крейсера от Артура, но на этот случай на время операции никто не мешал вывести на внешний рейд пару броненосцев. Таким либо иным способом можно было обеспечить прикрытие легких сил, было бы желание: но вот его-то у контр-адмирала В.К. Витгефта и не было.
Эскадренный броненосец "Севастополь"
Можно предполагать, что В.К. Витгефт чувствовал себя временщиком. Мы совершенно точно знаем, что он не считал себя способным привести вверенные ему силы к победе. Вполне вероятно, что он видел свою главную задачу лишь в том, чтобы сохранить корабельный состав и людей ко времени прибытия настоящего командующего эскадрой, а в наместнике, который вскоре после убытия начал «подзуживать» контр-адмирала на активные действия, усмотрел препятствие для выполнения того, что считал своим долгом. Судя по имеющимся в распоряжении автора настоящей статьи документам, ожидания наместника выглядели так: активные действия крейсерами и миноносцами (но без излишнего риска!), скорейшая починка поврежденных броненосцев, а пока те в ремонте, и остальные все равно нельзя использовать – снять с них орудия в пользу сухопутной крепости. Ну а там, глядишь, новый командующий подоспеет. Если же нет – дождаться, когда все броненосцы будут готовы, вернуть на них орудия и тогда уже действовать по обстановке.
В.К. Витгефт был всей душой за разоружение флота, он не только броненосцы, но и крейсера готов был разоружать (тут уже наместнику пришлось сдерживать порывы своего начштаба) – лишь бы только не вести корабли в бой. Вряд ли можно говорить о трусости – судя по всему, Вильгельм Карлович искренне был уверен в том, что активными действиями он не сможет ничего добиться и лишь завалит все дело. Поэтому В.К. Витгефт совершенно искренне убеждал флагманов принять знаменитую «Великую хартию отречения флота», как впоследствии называли ее в Порт-Артуре, согласно которой артиллерия броненосцев должна быть свезена на берег для усиления обороны крепости, а миноносцы отныне следовало беречь как зеницу ока для будущих операций. Возможно, В.К. Витгефт действительно был уверен в том, что действует во благо. Но если так, то можно лишь констатировать: Вильгельм Карлович совершенно не разбирался в людях, не умел и не знал, как следует их вести за собой и, увы, совершенно не понимал, в чем заключается его долг перед Отчизной.
Ведь что происходило на эскадре? С.О. Макаров погиб, отчего наступило всеобщее уныние, а вытравливание «макаровского» духа и всякой инициативы в период командования наместника только ухудшило обстановку. Но вот 22 апреля наместник покинул Артур, и все как будто даже вздохнули с облегчением, понимая, что при наместнике уж точно ничего не будет, а вот при новом командующем… кто знает?
В.К. Витгефту не следовало чрезмерно заботиться о сохранении кораблей. Ну, допустим, передал бы он технически исправные броненосцы вновь назначенному начальнику эскадры – дальше-то что? Что толку в исправных броненосцах, если их команды с ноября прошлого года имели меньше 40 дней практики в период командования С.О. Макарова? Как побеждать умелого, опытного, численно и качественно превосходящего врага с такими экипажами? Вот какими вопросами должен был озаботиться Вильгельм Карлович, а ответы на них заключались в необходимости продолжать то, что начал Степан Осипович Макаров. Единственным разумным поступком на месте нового командующего стало бы возобновление систематических боевых действий и самое интенсивное обучение оставшихся на ходу эскадренных броненосцев. Тем более что формальное разрешение на активные действия В.К. Витгефт получил.
Вместо этого, спустя каких-то три дня от вступления в должность, контр-адмирал убеждает флагманов подписать «Великую хартию отречения флота». Как писал Владимир Семенов («Расплата»):
«Протокол начинался заявлением, что в настоящем положении эскадра не в состоянии иметь какого-либо успеха в активных действиях, а потому до лучших времен все ее средства должны быть предоставлены на усиление обороны крепости… Настроение на судах было самое подавленное, не многим лучше, чем в день гибели Макарова… Рушились последние надежды…»
26 апреля текст «Великой хартии» стал известен на эскадре, что нанесло сильнейший удар по ее боевому духу, а менее чем через неделю, 2 мая, В.К. Витгефт добил его окончательно. Удивительно, как новый командующий умудрился превратить единственную неоспоримую победу русского оружия в моральное поражение, но ему это удалось.
Сейчас существуют разные взгляды на роль В.К. Витгефта в подрыве японских броненосцев «Ясима» и «Хацусэ». Долгое время господствовало мнение, что успех этот произошел не благодаря, а вопреки действиям контр-адмирала, и дело сделалось исключительно благодаря доблести командира минного заградителя «Амур» капитана 2-го ранга Ф.Н. Иванова. Но затем возникло предположение, что роль В.К. Витгефта куда существеннее, чем это было принято считать. Попробуем разобраться, что же все-таки произошло.
Итак, спустя каких-то 4 часа после отъезда наместника 22 апреля В.К. Витгефт собрал флагманов и капитанов 1-го и 2-го ранга на совещание. Судя по всему, он предложил им минирование подходов к внутреннему рейду, с тем, чтобы не пропустить брандеры японцев, однако предложение это было отвергнуто. Зато второй пункт протокола совещания гласил:
"При первой возможности поставить минное заграждение с транспорта "Амур"
Впрочем, ни места, ни времени минной постановки не уточнялось. На какое-то время все затихло, но потом контр-адмирала побеспокоил командир «Амура» капитан 2-го ранга Ф.Н. Иванов. Дело в том, что офицеры заметили: японцы, осуществляя ближнюю блокаду Порт-Артура, раз за разом следуют одним и тем же маршрутом. Следовало уточнить его координаты с тем, чтобы не ошибиться, выставляя минную банку. Для этого кавторанг просил В.К. Витгефта об особом распоряжении к наблюдательным постам. В.К. Витгефт такое распоряжение дал:
«Транспорту "Амур" предстоит в возможно скором времени выйти в море и на расстоянии 10 миль от входного маяка по створу входных огней на S поставить 50 мин заграждения, а потому предлагается дежурным офицерам сигнальной станции (Золотой Горы) следить внимательно за движением неприятеля, собирая сведения с окрестных постов, а когда дежурный офицер, сообразуясь с местом нахождения неприятеля и движением его, найдет, что транспорт "Амур" может выполнить вышеупомянутое поручение, сообщить на лодку '"Отважный" для доклада адмиралу Лощинскому и на транспорт "Амур"»
Несколько расположенных в различных местах наблюдательных постов взяли пеленги японского отряда во время очередного прохода последнего, и это позволило достаточно точно определить его маршрут. Теперь нужно было ставить мины, а это представляло собой достаточно сложную задачу. Днем у Порт-Артура находились японские корабли, которые могли потопить «Амур» или же просто заметить постановку мин, что сразу обрекало операцию на провал. Ночью был большой риск столкнуться с японскими миноносцами, а кроме того, было бы затруднительно определить точное местоположение минного заградителя, отчего имелся большой риск выставить мины совсем не там, где надо. Задача выглядела непростой, и В.К. Витгефт… самоустранился от ее решения. Право определить время выхода минзага было делегировано начальнику подвижной и минной обороны контр-адмиралу Лощинскому.
Утром 1 мая лейтенант Гадд, дежуривший на сигнальной станции Золотой Горы, обнаружил блокирующий отряд контр-адмирала Дэва. Гадд опросил другие посты и пришел к выводу, что постановка мин возможна, о чем и сообщил в штаб минной обороны и на «Амур». Однако выход минзага оставался достаточно рискованным, отчего контр-адмирал Лощинский не пожелал брать ответственность на себя – вместо того, чтобы отправить «Амур» ставить мины, он запросил указаний штаба эскадры. Однако же В.К. Витгефт, судя по всему, тоже не жаждал этой ответственности, поскольку приказал сообщить Лощинскому по телефону:
"Начальник эскадры приказал относительно высылки "Амура" руководствоваться местонахождением неприятельских судов"
Но Лощинский и теперь не желал собственной волей отправлять «Амур» на боевое задание. Вместо этого он, прихватив с собой командира минного заградителя, отправился на совещание – докладывать В.К. Витгефту и просить его разрешения. Но В.К. Витгефт вместо прямого указания отвечает Лощинскому:
"Минная оборона - ваше дело, и если вы находите полезным и удобным, то высылайте"
В конце концов В.К. Витгефт все же дал прямое указание подняв сигнал на «Севастополе»:
««Амур» идти по назначению. Идти осторожно»
На эти препирательства ушел почти час, что, впрочем, сыграло минной постановке только на руку – японские корабли удалялись от места постановки. Дело было рискованным – «Амур» отделяло от японцев совсем небольшое расстояние и полоска тумана: его могли заметить, в этом случае минный заградитель был бы обречен.
Но если В.К. Витгефт не стремился определить время выхода на постановку мин, то место постановки он определил точно – в 8-9 милях и совершенно непонятно, чем он при этом руководствовался. Повредить это заграждение японцам не могло, они ходили мористее. Адмирал не желал ставить заграждение за пределами территориальных вод? Но в те годы зона территориальных вод считалась на три мили от берега. В общем, решение совершенно необъяснимое, однако командир «Амура» получил именно такой приказ и нарушил его, выставив минное заграждение на расстоянии в 10,5-11 миль.
Факт нарушения приказа был отражен как в рапорте Ф.Н. Иванова В.К. Витгефту, так и в рапорте В.К. Витгефта – наместнику, а потому сомнений вызывать не может. Соответственно, можно утверждать, что официальная точка зрения на этот вопрос верна, и роль В.К. Витгефта в этой операции невелика. Безусловно, он поддержал (а может даже и выдвинул) идею активной минной постановки, и помог Ф.Н. Иванову (по его просьбе) определить маршрут прохождения японских отрядов, но это и все, что можно записать в актив контр-адмирала.
Очень печально, что, начав хоть какие-то активные действия, В.К. Витгефт не смог использовать их для подъема боевого духа эскадры. Поставив мины, он просто обязан был допустить, что на этих минах кто-нибудь да подорвется и возникнет необходимость добить отряд неприятеля. Более того – даже если бы никто и не подорвался, но корабли стояли «к походу и бою готовыми» (броненосцы можно было вывести на внешний рейд), то все равно такая готовность атаковать неприятеля вызвала на эскадре большой энтузиазм. Вместо этого, как пишет Вл. Семенов:
«— На рейд! На рейд! Раскатать остальных! — кричали и бесновались кругом…
Как я верил тогда, так верю и теперь: их бы «раскатали»!.. Но как было выйти на рейд, не имея паров?.. Блестящий, единственный за всю кампанию, момент был упущен…
…Этот промах подействовал на эскадру хуже всех потерь.
Ничего и никогда не сумеем! Куда нам! — желчно твердили горячие головы… Не судьба! — говорили более уравновешенные…И все как-то сразу решили, что больше ждать нечего, что остается только признать справедливость написанного в «великой хартии отречения»… Такого упадка духа я никогда еще не наблюдал. Правда, потом настроение опять окрепло, но это уже было на почве решимости драться во всяком случае и во всякой обстановке, как придется, словно «назло» кому-то…»
Как я верил тогда, так верю и теперь: их бы «раскатали»!.. Но как было выйти на рейд, не имея паров?.. Блестящий, единственный за всю кампанию, момент был упущен…
…Этот промах подействовал на эскадру хуже всех потерь.
Ничего и никогда не сумеем! Куда нам! — желчно твердили горячие головы… Не судьба! — говорили более уравновешенные…И все как-то сразу решили, что больше ждать нечего, что остается только признать справедливость написанного в «великой хартии отречения»… Такого упадка духа я никогда еще не наблюдал. Правда, потом настроение опять окрепло, но это уже было на почве решимости драться во всяком случае и во всякой обстановке, как придется, словно «назло» кому-то…»
Даже когда стал очевиден успех минной постановки, В.К. Витгефт все еще колебался – крейсера не получили приказа разводить пары вообще, а миноносцы – только с большим опозданием. Первый взрыв под кормой «Хацусэ» прозвучал в 09.55, русские миноносцы смогли выйти на внешний рейд только после 13.00. Результат не замедлил сказаться: японцы взяли на буксир поврежденный «Ясима» и ушли, отогнав миноносцы огнем крейсеров. Если бы временно И.Д. Командующего эскадрой контр-адмирал Витгефт имел под парами миноносцы и крейсера к моменту подрыва, то их совместная атака вполне могла покончить не только с «Ясимой», но, возможно, и «Сикисимой», поскольку в первый момент после подрыва японцы запаниковали, открыв стрельбу по воде (полагая, что их атаковали подводные лодки). Да и более поздние действия японских моряков выдает их сильнейшее психологическое потрясение. «Хацусэ» погиб ввиду Порт-Артура, «Ясиму» повели к острову Энкаунтер-Рок, но, согласно официальной японской истории войны на море, вскоре стало ясно, что возможности борьбы за живучесть броненосца исчерпаны. Корабль поставили на якорь в торжественной обстановке, под крики «Банзай!», вынесли портрет Императора, а затем вся команда броненосца организованно перешла на борт крейсера «Сума».
Эскадренный броненосец "Ясима"
Но это – согласно официальной истории, а вот рапорт британского наблюдателя, военно-морского атташе, кэптэна У. Пэкинхэма содержит «немного» иное видение тех событий. Как пишет С.А. Балакин в «Микаса» и другие ... Японские броненосцы 1897—1905»:
«По некоторым данным, «Ясима» оставалась на плаву до утра следующего дня, и несколько кораблей были отправлены для спасения брошенного броненосца уже 3 мая... В общем, в изложении Пэкинхэма история с «Ясимой» очень напоминает обстоятельства гибели крейсера «Боярин» тремя месяцами раньше».
Одной только своевременной атакой русские имели неплохие шансы увеличить количество погибших японских броненосцев с двух до трех. Но даже если бы этого не произошло, не приходится сомневаться, что 3 мая 1-ая эскадра Тихого океана могла если и не сокрушить японское господство на море, то существенно его поколебать и нанести мощнейший удар, серьезно спутавший все японские карты. Если бы в тот день русским флотом руководил решительный адмирал, способный пойти на риск, то…
Представим себе на секунду, что накануне 2-го мая в К.В. Витгефта вселился бы дух адмирала Ф.Ф. Ушакова – что в этом случае могло бы произойти? С рассветом все русские корабли вышли на внешний рейд - удалось бы им сблизиться с японской эскадрой после подрыва на минах их броненосцев или нет, вопрос гадательный, и допустим, что не удалось, и «Сикисима» с крейсерами ушел. Но очевидно, что после такой «конфузии» у японцев наступит разброд и шатание, поскольку командующий Объединенным флотом просто не будет готов к гибели двух своих броненосцев без малейшего ущерба для русского флота – а значит, самое время нанести удар по месту японской высадки в Бицзыво!
Удивительно, но факт – подобный ход имел отличные шансы на успех. Ведь буквально за несколько часов до подрыва на русских минах «Ясимы» и «Хацусэ» броненосный крейсер «Касуга» протаранил бронепалубный «Иосино». Последний немедленно пошел ко дну, но и «Касуге» досталось – корабль был тяжело поврежден, и другой броненосный крейсер, «Якумо» вынужден был тащить «Касугу» в Сасебо на ремонт. А Камимура со своими броненосными крейсерами в то время разыскивал Владивостокский отряд, поскольку Хэйхатиро Того вполне разумно считал, что для блокирования ослабленной артурской эскадры его 6 эскадренных броненосцев и трех броненосных крейсеров будет более чем достаточно. И действительно – 2 мая В.К. Витгефт мог повести в бой только три броненосца, броненосный и четыре бронепалубных крейсера, да 16 миноносцев, и такими силами, конечно, нечего было и мечтать сокрушить костяк Объединенного флота.
Но 2 мая все поменялось, и отсутствие Камимуры с его 2-ым отрядом могло сыграть с Того дурную шутку: в этот день силы Объединенного флота оказались разрознены, и он мог немедленно бросить в бой только 3 броненосца, 1-2 броненосных крейсера (причем, скорее, все же один), несколько бронепалубных, да штук 20 миноносцев – т.е. примерно равноценные русским силы. Да, конечно, «Микаса», «Асахи» и «Фудзи» были покрепче «Пересвета», «Полтавы» и «Севастополя», но баталия 28 июля 1904 г со всей неопровержимостью свидетельствовала – на тот момент русские броненосцы способны были выдерживать многочасовой бой с японскими, не теряя при этом боеспособности. Более того – со слов Вл. Семенова атаку Бицзыво оставшимися у русских в строю кораблями оживленно обсуждали офицеры эскадры:
«В кают-компаниях горячо обсуждался такой план. Пользуясь весенней погодой (часто набегали легкие туманы), выйти из Артура по возможности незаметно, разгромить транспортный флот и возвратиться обратно, конечно, с боем, так как японцы, несомненно, постараются не пустить нас назад. Это был бы даже не бой, а прорыв в свой собственный, хотя и блокируемый порт. Разумеется, мы сильно бы потерпели, но повреждения в артиллерийском бою всегда легче минных пробоин: при починке их обыкновенно можно обойтись и без дока, и без кессона, а значит — к тому времени, как будут исправлены «Цесаревич», «Ретвизан» и «Победа», — мы опять окажемся в полном составе. Наконец, если бы даже бой вышел решительным и несчастным для нас, если бы наши главные силы были почти уничтожены, — попало бы и японцам! Им пришлось бы уйти надолго и основательно чиниться, а тогда в каком положении оказалась бы высаженная армия, которую мы (по числу транспортов) определяли примерно в 30 тысяч?.. Без запасов, без обоза она вынуждена была бы отступить к Ялу на соединение с действовавшими там войсками…»
И если такие действия обсуждались при наличии у Того шести броненосцев, то теперь, когда он имел непосредственно в распоряжении только три… а хоть даже и четыре, если бы «Сикисиме» удалось присоединиться к главным силам до того, как русские корабли приблизились к Бицзыво? Во всяком случае, пока главные силы обеих эскадр связали бы друг друга боем, броненосный «Баян» при поддержке бронепалубных «шеститысячников» вполне мог прорваться и атаковать место высадки. Крайне сомнительно, чтобы непосредственное ее прикрытие, старички «Мацусимы» да «Чин-Иен» под командованием вице-адмирала С. Катаока смогли бы их остановить.
Может быть, такая атака и не увенчалась бы успехом, но она произвела бы самое существенное воздействие на японское командование. Что там говорить – один только робкий выход русской эскадры 10 июня, когда В.К. Витгефт не решился на бой с японцами и отступил ввиду неприятеля на внешний рейд под прикрытие береговой артиллерии вызвал определенное изменение планов японского командования – уже на следующий день после выхода эскадры в море командующие армиями были уведомлены:
«Факт, что русский флот может выходить из Порт-Артура, осуществился: перевозка морем продовольствия, потребного для соединений Маньчжурских армий, подвергнута опасности, и было бы неосторожным 2-й армии продвигаться севернее Гайчжоу в настоящее время. Ляоянский бой, который должен был произойти до наступления дождей, отложен на период времени после их окончания».
А какой бы эффект мог произвести тогда решительный бой главных сил едва ли не ввиду места высадки?
Впрочем, все это лишь нереализованные возможности и мы не можем знать, к чему они могли бы привести: все вышеперечисленное есть не более чем презираемый многими жанр альтернативной истории. И все же автор настоящей статьи полагает уместным показать, насколько на самом деле широким был выбор решений у В.К. Витгефта и сколь скромно он воспользовался представившимся ему возможностями.
Возвращаясь к реальной истории, следует отметить, что в период командования В.К. Витгефта достаточно хорошо работало портовое хозяйство, да и мастеровые-ремонтники: работы на поврежденных броненосцах проводились весьма быстро и качественно. Но можно ли поставить это в заслугу контр-адмиралу? Дело в том, что 28 марта 1904 г некий морской офицер, до того командовавший броненосцем «Цесаревич», получил производство в контр-адмиралы и был назначен командиром порта Порт-Артур. Сей офицер отличился чрезвычайной распорядительностью, переустроил работу портового хозяйства, отчего флот не знал проблем ни с углем, ни с материалами, ни с ремонтными работами. Звали его Иван Константинович Григорович, как известно, впоследствии он стал морским министром: и, надо сказать, что если он и не являлся лучшим, то уж одним из лучших министров за всю историю Государства Российского был наверняка. Также ни в коем случае не стоит забывать, что С.О. Макаров привез вместе с собой одного из лучших отечественных корабельных инженеров – Н.Н. Кутейникова, немедленно принявшего самое деятельное участие в ремонтах поврежденных кораблей. Таким подчиненным не стоило приказывать, что нужно делать – достаточно было им не мешать, чтобы дело было сделано в лучшем виде.
Таким образом, мы можем с привычной уже грустью констатировать, что В.К. Витгефт не справился с обязанностями начальника эскадры – он не захотел и не смог организовать ни обучения экипажей, ни систематических боевых действий, и ничем не помешал высадке японской армии, угрожавшей базе русского флота – Порт-Артуру. Кроме того, он совершенно не проявил себя как лидер, а его действия по разоружению флота в пользу крепости и неумение воспользоваться даром Судьбы (которая на сей раз выступила в лице командира минного заградителя «Амур» Ф.Н. Иванова) крайне негативно сказались на боевом духе эскадры.
Но к началу июня поврежденные броненосцы вернулись в строй – теперь русские имели 6 эскадренных броненосцев против четырех японских, и пора было уже что-то делать…
Продолжение следует...
Информация