Самураи против Пентагона
Рассуждения об основных направлениях российской геополитики и ее приоритетах на современном этапе немыслимы без анализа ситуации на Дальнем Востоке и перспектив ее развития. Основное внимание в этом регионе уделяется нашими экспертами Китаю, что естественно, ибо не может не вызывать тревогу стремительное и сочетающееся с демографическим ростом военно-экономическое развитие КНР при убыли населения по нашу сторону границы. Но есть еще одна страна, чей боевой и главное – духовный потенциал мы, думается, недооцениваем. Озабоченная военной угрозой со стороны предельно милитаризованной Северной Кореи и не располагающая ядерным оружием Япония сегодня не вызывает у российских экспертов серьезных опасений. Справедливо ли это?
За ответом обратимся к истории самураев. Для наглядности наши рассуждения о системе ценностей этого во многом уникального служилого сословия построим на сравнении с менталитетом европейских рыцарей.
Древних японских воинов называли буси – вооруженные люди. История относит их появление к VII–VIII столетиям. В Европе тогда царили «темные» века, возникшие на обломках Римской империи варварские королевства трещали под ударами арабской конницы. Слово «самурай» в военной среде стало употребляться примерно с X века и переводится как служить. Тогда же сформировалась тактика, просуществовавшая почти в неизменном виде до XVI века и выражавшаяся в стремлении воинов к одиночным схваткам. За службу господин должен был кормить самурая, предоставлять ему дом, а порой и землю. Схожие процессы происходили на Западе, где к XI веку утвердилась вассально-ленная система, рыцари также стремились свести сражение к одиночным поединкам и, как и их дальневосточные коллеги, отличались презрением к простолюдинам.
Своего расцвета европейское рыцарство и самураи достигли в период феодальных войн, красной нитью проходящих через Средневековье. На первый взгляд, перед нами схожие тенденции и направления в развитии военных сословий и, казалось бы, общность менталитетов. Однако есть существенное различие. Оно заключается в отношении к смерти и восприятии мира в целом.
Рыцарь, как и самурай, был готов умереть без страха на поле боя, ибо христианское миросозерцание давало ему надежду на будущую жизнь в Царствии Небесном. В эпоху Крестовых походов многие верили, что если погибнут в битве с мусульманами, то непременно попадут в рай, что им и обещал в 1095 году папа Урбан II, вдохновивший европейских воинов на борьбу за освобождение гроба Господня. В какой-то степени виноваты здесь сами христианские миссионеры, утверждавшие Спасителя среди германских племен, для которых война была естественным состоянием и разговоры о любви и прощении не имели смысла. Поэтому Христа проповедовали как Бога победы, что, безусловно, способствовало крещению германцев.
Рыцари не боялись смерти, но и не стремились к ней, и в этом их существенное отличие от самураев. Кроме того, в эпоху феодальной раздробленности и междоусобных войн на Западе и в Японии складывается принципиально различное отношение к плену. Для рыцаря он не являлся чем-то предосудительным. Да и противники не горели желанием убить друг друга, скорее захватить для последующего выкупа. Пленный рыцарь, как правило, находился у своего победителя на положении почетного гостя. В Стране восходящего солнца все было иначе. Войны велись на уничтожение противника, плен считался несмываемым позором.
Смысл жизни – смерть
Для японского воина смерть не являлась антиценностью. Самурай не просто не боялся умереть, он стремился к гибели.
Нечто подобное встречается и в христианстве, если обратиться к словам апостола Павла: «Для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение». Однако в данном случае сходство внешнее. Апостол видит свое Отечество на небе, понимая, что здесь, на земле, он только странник. Тем не менее православные авторы никогда не писали о необходимости самоубийства, напротив, Церковь осуждает добровольный уход из жизни. Добавим, что ментальные установки дружинников, а позже дворян, детей боярских и казаков, также построенные на христианской системе ценностей, отличались готовностью наших воинов умереть за веру и Отечество, но исключали стремление к самоубийству. Даже когда русский воин шел на верную смерть, то, как правило, это выражалось в желании исполнить евангельскую заповедь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Стремление к самоуничтожению чуждо и исламу: с позиции веры средневекового воина-мусульманина его храбрая смерть в войне с неверными гарантирует райские обители, но ритуального расставания с жизнью и эта традиция не знает.
Для самурая гибель была не просто ценностью. Японская воинская культура создала целую эстетику смерти, совершенно чуждую западному менталитету. Самурай должен был расстаться с жизнью красиво, пройдя через изощренную процедуру ритуального самоубийства – сэппуку.
Чем было обусловлено подобное стремление к самоуничтожению? Причин несколько.
Ключ к пониманию ментальных установок самурая дает термин «буси», означающий не просто воина, а человека меча и учености. Самурай с детских лет не только обучался владению оружием, но и получал приличное по средневековым меркам образование. Это выгодно отличало японского воина от европейских рыцарей периода раннего Средневековья.
Менталитет самурая во многом сформировался под воздействием дзен-буддизма, в основе которого так называемые четыре благородные истины, первая из которых гласит: «Существование есть страдание». Для преодоления страдания следует убить в себе их источник – желания. Человек, сумевший добиться этого, становится буддой – просветленным и достигает нирваны.
В каком-то смысле буддизм, с точки зрения европейца, призывает к небытию, а само бытие есть иллюзия, вследствие чего в данной религиозной системе моста между временем и вечностью нет. Подобные мировоззренческие установки, воспринятые самураями, делали их земную жизнь и связанные с ней ценности ничего не значащими: раз жизнь – иллюзия, следовательно, смерть не трагедия.
Теперь о синтоизме. Это сугубо национальная религия японцев переводится как «путь богов». Она основана на культе предков, а в нем не просто почитание умерших, но и формирование в сознании воина представлений о цельности и единстве бытия, что также по сути приводит к отрицанию смерти и притупляет страх перед ней.
Сами японцы, и самураи прежде всего, верят, что их император – потомок богини Аматэрасу. Отсюда чувство превосходства над другими народами Индокитая и одна из составляющих (наряду с мощным экономическим стимулом) стремления в годы Второй мировой войны объединить этот регион под своей властью. Религиозная доктрина синтоизма основана на вере в ками – божественные существа, пронизывающие вселенную. После смерти самурай также становится ками. Строго говоря, японский воин считал, что он не умирает, а просто меняет форму бытия.
Как самурай мог сохранить абсолютное спокойствие в момент сэппуку – весьма мучительной формы ухода из жизни? Здесь на помощь воину приходил дзэн, медитативная практика которого позволяла отречься от самого себя и тем самым избавиться от страха смерти. При полном понимании того, что человек делает.
Еще одна причина, повлиявшая на мировоззрение самураев, заключается в их преданности роду. Западный рыцарь, как и русский дружинник, благодаря христианству воспринимал себя как уникальную личность и исходя из этого осознавал неповторимую ценность собственной жизни, дарованной Богом, жертвовать которой можно только в крайнем случае, например защищая Отечество или сражаясь за веру. В японской воинской традиции неизвестны подвиги, совершенные за прекрасную даму или ради личной славы. Основные поведенческие доминанты самурая – преданность роду и господину. Последнее – следствие проникновения конфуцианства в культуру Японии, влияние которого, впрочем, несравнимо с буддизмом и синтоизмом.
Кроме того, нужно принять во внимание длительную гражданскую войну, сотрясавшую страну с 1467 по 1568-й, когда смерть стала некой прозаической реальностью, неотъемлемым спутником жизни самурая. Для сравнения: кровопролитная Война Алой и Белой розы в Англии длилась 32 года.
Плюс специфические географические особенности Страны восходящего солнца: ее островное положение, обеспечивавшее относительную недоступность для иноземцев, горный ландшафт с фактически изолированными друг от друга областями консервировали мировоззренческие установки самураев и делали их не особенно восприимчивыми к внешнему воздействию. Пожалуй, в этом одна из причин духовной цельности и неизменности японского менталитета.
Самурайскому роду нет переводу
Сегодняшние японцы чтят традиции на уровне внешних символов, но несут ли они в себе менталитет воинов прошлого? Думается, да. В V веке великий христианский мыслитель Блаженный Августин говорил: нет прошлого, настоящего и будущего, существуют настоящее прошедшего, настоящее настоящего, настоящее будущего. Увы, в России иное восприятие времени, мы давно разорвали связь с бытием, упустили незримую нить из прошлого и потому легко взрывали храмы, а ныне рассказываем анекдоты про недавно ушедших вождей, каждые полвека переписываем собственную историю. Для нас прошлое – это «они», а не «мы».
На долю Страны восходящего солнца выпало немало потрясений: в 1867 году рухнула власть сегуната, началась реставрация Мэйдзи, в результате которой привилегии самураев были уничтожены. Япония вступила на путь бурного военно-экономического развития и внешней европеизации, подобно той, что испытала Россия в первой четверти XVIII столетия. Казалось бы, самураев ожидала участь нашего дворянства после петровских реформ. Ведь именно тогда появились две России: маленький и уютный мир барских усадеб, в котором по-французски говорили лучше, нежели по-русски, и враждебное ему необъятное крестьянское царство.
Однако историческая судьба Страны восходящего солнца сложилась иначе. Лишенные сословных привилегий, в значительной массе пережившие нищету и унижения, самураи не только выстояли, но и привнесли в военно-техническую мощь страны свой дух. Дело в том, что японскому обществу оказались близки их мировоззренческие установки, основанные на общей для всего населения религиозной традиции. Заметим, что крушение империй (трех христианских – Российской, Австро-Венгерской, Германской и одной мусульманской – Османской) в результате Первой мировой войны стало следствием в том числе религиозного индифферентизма и нежелания умирать за прежние идеалы.
В 1945 году Япония оказалась в более тяжелой, нежели названные страны, военно-экономической и политической ситуации. Однако никаких признаков революции в Стране восходящего солнца не наблюдалось, а вера в императора оставалась непоколебимой, несмотря на то что янки заставили Хирохито публично выступить с опровержением его божественного происхождения. Показательно, что американцам практически не удавалось брать пленных. Японцы предпочитали смерть неволе, один пленный приходился на 120 убитых (у американцев – 1 к 3). Ярким проявлением самурайского духа стали камикадзе, среди которых далеко не все были потомками сословия воинов. Для рационально мыслящих американцев действия этих летчиков стали потрясением, недаром они поручили крупнейшему своему антропологу Рут Бенедикт написать книгу, посвященную менталитету японцев, и уже в 1946-м была издана ее глубокая, написанная в кратчайшие сроки работа «Хризантема и меч».
Интересная деталь: в императорской армии не было традиции награждать лучших при жизни, и это считали в порядке вещей. Такое отношение невозможно представить в любой европейской или американской армиях.
Быть может, ментальные установки японцев, унаследованные ими от эпохи самураев, постепенно уходят в небытие в нынешней эпохе постмодерна, когда мир приходит к единому знаменателю в культуре, когда стираются не столько государственные границы, сколько национальные и религиозные особенности народов? Вряд ли. Есть основания полагать, что самурайский дух жив и сегодня. Не на уровне внешних символов и антуража, как на Западе или в России, а именно в качестве составной части менталитета и доминанты поведения. Подавляющее большинство жителей Страны восходящего солнца по-прежнему исповедует синтоизм – систему ценностей, определявшую образ мыслей самураев много веков назад.
Напомним также, что с 90-х годов японские военнослужащие участвовали в миротворческих операциях – в Анголе, Руанде, Мозамбике, на Голанских высотах, в Восточном Тиморе, в 2004 году в качестве американских союзников оккупировали Ирак, то есть имеют реальный боевой опыт.
За ответом обратимся к истории самураев. Для наглядности наши рассуждения о системе ценностей этого во многом уникального служилого сословия построим на сравнении с менталитетом европейских рыцарей.
Древних японских воинов называли буси – вооруженные люди. История относит их появление к VII–VIII столетиям. В Европе тогда царили «темные» века, возникшие на обломках Римской империи варварские королевства трещали под ударами арабской конницы. Слово «самурай» в военной среде стало употребляться примерно с X века и переводится как служить. Тогда же сформировалась тактика, просуществовавшая почти в неизменном виде до XVI века и выражавшаяся в стремлении воинов к одиночным схваткам. За службу господин должен был кормить самурая, предоставлять ему дом, а порой и землю. Схожие процессы происходили на Западе, где к XI веку утвердилась вассально-ленная система, рыцари также стремились свести сражение к одиночным поединкам и, как и их дальневосточные коллеги, отличались презрением к простолюдинам.
Своего расцвета европейское рыцарство и самураи достигли в период феодальных войн, красной нитью проходящих через Средневековье. На первый взгляд, перед нами схожие тенденции и направления в развитии военных сословий и, казалось бы, общность менталитетов. Однако есть существенное различие. Оно заключается в отношении к смерти и восприятии мира в целом.
Рыцарь, как и самурай, был готов умереть без страха на поле боя, ибо христианское миросозерцание давало ему надежду на будущую жизнь в Царствии Небесном. В эпоху Крестовых походов многие верили, что если погибнут в битве с мусульманами, то непременно попадут в рай, что им и обещал в 1095 году папа Урбан II, вдохновивший европейских воинов на борьбу за освобождение гроба Господня. В какой-то степени виноваты здесь сами христианские миссионеры, утверждавшие Спасителя среди германских племен, для которых война была естественным состоянием и разговоры о любви и прощении не имели смысла. Поэтому Христа проповедовали как Бога победы, что, безусловно, способствовало крещению германцев.
Рыцари не боялись смерти, но и не стремились к ней, и в этом их существенное отличие от самураев. Кроме того, в эпоху феодальной раздробленности и междоусобных войн на Западе и в Японии складывается принципиально различное отношение к плену. Для рыцаря он не являлся чем-то предосудительным. Да и противники не горели желанием убить друг друга, скорее захватить для последующего выкупа. Пленный рыцарь, как правило, находился у своего победителя на положении почетного гостя. В Стране восходящего солнца все было иначе. Войны велись на уничтожение противника, плен считался несмываемым позором.
Смысл жизни – смерть
Для японского воина смерть не являлась антиценностью. Самурай не просто не боялся умереть, он стремился к гибели.
Нечто подобное встречается и в христианстве, если обратиться к словам апостола Павла: «Для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение». Однако в данном случае сходство внешнее. Апостол видит свое Отечество на небе, понимая, что здесь, на земле, он только странник. Тем не менее православные авторы никогда не писали о необходимости самоубийства, напротив, Церковь осуждает добровольный уход из жизни. Добавим, что ментальные установки дружинников, а позже дворян, детей боярских и казаков, также построенные на христианской системе ценностей, отличались готовностью наших воинов умереть за веру и Отечество, но исключали стремление к самоубийству. Даже когда русский воин шел на верную смерть, то, как правило, это выражалось в желании исполнить евангельскую заповедь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».Стремление к самоуничтожению чуждо и исламу: с позиции веры средневекового воина-мусульманина его храбрая смерть в войне с неверными гарантирует райские обители, но ритуального расставания с жизнью и эта традиция не знает.
Для самурая гибель была не просто ценностью. Японская воинская культура создала целую эстетику смерти, совершенно чуждую западному менталитету. Самурай должен был расстаться с жизнью красиво, пройдя через изощренную процедуру ритуального самоубийства – сэппуку.
Чем было обусловлено подобное стремление к самоуничтожению? Причин несколько.
Ключ к пониманию ментальных установок самурая дает термин «буси», означающий не просто воина, а человека меча и учености. Самурай с детских лет не только обучался владению оружием, но и получал приличное по средневековым меркам образование. Это выгодно отличало японского воина от европейских рыцарей периода раннего Средневековья.
Менталитет самурая во многом сформировался под воздействием дзен-буддизма, в основе которого так называемые четыре благородные истины, первая из которых гласит: «Существование есть страдание». Для преодоления страдания следует убить в себе их источник – желания. Человек, сумевший добиться этого, становится буддой – просветленным и достигает нирваны.
В каком-то смысле буддизм, с точки зрения европейца, призывает к небытию, а само бытие есть иллюзия, вследствие чего в данной религиозной системе моста между временем и вечностью нет. Подобные мировоззренческие установки, воспринятые самураями, делали их земную жизнь и связанные с ней ценности ничего не значащими: раз жизнь – иллюзия, следовательно, смерть не трагедия.
Теперь о синтоизме. Это сугубо национальная религия японцев переводится как «путь богов». Она основана на культе предков, а в нем не просто почитание умерших, но и формирование в сознании воина представлений о цельности и единстве бытия, что также по сути приводит к отрицанию смерти и притупляет страх перед ней.
Сами японцы, и самураи прежде всего, верят, что их император – потомок богини Аматэрасу. Отсюда чувство превосходства над другими народами Индокитая и одна из составляющих (наряду с мощным экономическим стимулом) стремления в годы Второй мировой войны объединить этот регион под своей властью. Религиозная доктрина синтоизма основана на вере в ками – божественные существа, пронизывающие вселенную. После смерти самурай также становится ками. Строго говоря, японский воин считал, что он не умирает, а просто меняет форму бытия.
Как самурай мог сохранить абсолютное спокойствие в момент сэппуку – весьма мучительной формы ухода из жизни? Здесь на помощь воину приходил дзэн, медитативная практика которого позволяла отречься от самого себя и тем самым избавиться от страха смерти. При полном понимании того, что человек делает.
Еще одна причина, повлиявшая на мировоззрение самураев, заключается в их преданности роду. Западный рыцарь, как и русский дружинник, благодаря христианству воспринимал себя как уникальную личность и исходя из этого осознавал неповторимую ценность собственной жизни, дарованной Богом, жертвовать которой можно только в крайнем случае, например защищая Отечество или сражаясь за веру. В японской воинской традиции неизвестны подвиги, совершенные за прекрасную даму или ради личной славы. Основные поведенческие доминанты самурая – преданность роду и господину. Последнее – следствие проникновения конфуцианства в культуру Японии, влияние которого, впрочем, несравнимо с буддизмом и синтоизмом.
Кроме того, нужно принять во внимание длительную гражданскую войну, сотрясавшую страну с 1467 по 1568-й, когда смерть стала некой прозаической реальностью, неотъемлемым спутником жизни самурая. Для сравнения: кровопролитная Война Алой и Белой розы в Англии длилась 32 года.
Плюс специфические географические особенности Страны восходящего солнца: ее островное положение, обеспечивавшее относительную недоступность для иноземцев, горный ландшафт с фактически изолированными друг от друга областями консервировали мировоззренческие установки самураев и делали их не особенно восприимчивыми к внешнему воздействию. Пожалуй, в этом одна из причин духовной цельности и неизменности японского менталитета.
Самурайскому роду нет переводу
Сегодняшние японцы чтят традиции на уровне внешних символов, но несут ли они в себе менталитет воинов прошлого? Думается, да. В V веке великий христианский мыслитель Блаженный Августин говорил: нет прошлого, настоящего и будущего, существуют настоящее прошедшего, настоящее настоящего, настоящее будущего. Увы, в России иное восприятие времени, мы давно разорвали связь с бытием, упустили незримую нить из прошлого и потому легко взрывали храмы, а ныне рассказываем анекдоты про недавно ушедших вождей, каждые полвека переписываем собственную историю. Для нас прошлое – это «они», а не «мы».
На долю Страны восходящего солнца выпало немало потрясений: в 1867 году рухнула власть сегуната, началась реставрация Мэйдзи, в результате которой привилегии самураев были уничтожены. Япония вступила на путь бурного военно-экономического развития и внешней европеизации, подобно той, что испытала Россия в первой четверти XVIII столетия. Казалось бы, самураев ожидала участь нашего дворянства после петровских реформ. Ведь именно тогда появились две России: маленький и уютный мир барских усадеб, в котором по-французски говорили лучше, нежели по-русски, и враждебное ему необъятное крестьянское царство.Однако историческая судьба Страны восходящего солнца сложилась иначе. Лишенные сословных привилегий, в значительной массе пережившие нищету и унижения, самураи не только выстояли, но и привнесли в военно-техническую мощь страны свой дух. Дело в том, что японскому обществу оказались близки их мировоззренческие установки, основанные на общей для всего населения религиозной традиции. Заметим, что крушение империй (трех христианских – Российской, Австро-Венгерской, Германской и одной мусульманской – Османской) в результате Первой мировой войны стало следствием в том числе религиозного индифферентизма и нежелания умирать за прежние идеалы.
В 1945 году Япония оказалась в более тяжелой, нежели названные страны, военно-экономической и политической ситуации. Однако никаких признаков революции в Стране восходящего солнца не наблюдалось, а вера в императора оставалась непоколебимой, несмотря на то что янки заставили Хирохито публично выступить с опровержением его божественного происхождения. Показательно, что американцам практически не удавалось брать пленных. Японцы предпочитали смерть неволе, один пленный приходился на 120 убитых (у американцев – 1 к 3). Ярким проявлением самурайского духа стали камикадзе, среди которых далеко не все были потомками сословия воинов. Для рационально мыслящих американцев действия этих летчиков стали потрясением, недаром они поручили крупнейшему своему антропологу Рут Бенедикт написать книгу, посвященную менталитету японцев, и уже в 1946-м была издана ее глубокая, написанная в кратчайшие сроки работа «Хризантема и меч».
Интересная деталь: в императорской армии не было традиции награждать лучших при жизни, и это считали в порядке вещей. Такое отношение невозможно представить в любой европейской или американской армиях.
Быть может, ментальные установки японцев, унаследованные ими от эпохи самураев, постепенно уходят в небытие в нынешней эпохе постмодерна, когда мир приходит к единому знаменателю в культуре, когда стираются не столько государственные границы, сколько национальные и религиозные особенности народов? Вряд ли. Есть основания полагать, что самурайский дух жив и сегодня. Не на уровне внешних символов и антуража, как на Западе или в России, а именно в качестве составной части менталитета и доминанты поведения. Подавляющее большинство жителей Страны восходящего солнца по-прежнему исповедует синтоизм – систему ценностей, определявшую образ мыслей самураев много веков назад.
Напомним также, что с 90-х годов японские военнослужащие участвовали в миротворческих операциях – в Анголе, Руанде, Мозамбике, на Голанских высотах, в Восточном Тиморе, в 2004 году в качестве американских союзников оккупировали Ирак, то есть имеют реальный боевой опыт.
Информация