Осчастливленные свободой творцы из советской творческой интеллигенции просто на глазах превращались в жертв «кровавого сталинского режима». Порой казалось, что количество «диссидентов» и «жертв ГУЛАГа» в разы превосходило количество народонаселения страны Советов. При этом их физическая неспособность быть «жертвами сталинского режима» ввиду возраста с лихвой компенсировалась фантазией, отчаянным желанием находиться в тренде и поразительным умением оправдать собственную бездарность в том или ином случае давлением власти.
И пока творцы отращивали собственное увесистое эго размером с кафедральный собор, народ пытался всеми силами выжить, а свои культурные потребности на удивление «творцов» (униженных и оскорблённых) он часто восполнял советским наследием. Память хитрая штука и, хоть ты тресни, пытается оставить для себя чистые и добрые воспоминания. Сочетание всех этих факторов породил изумительный парадокс, который я окрестил постсоветским тремором.
Постсоветский тремор заключается в том, что, с одной стороны, наслаждающаяся собственным клиническим нарциссизмом творческая интеллигенция продолжала свою «борьбу» (неважно против кого), а с другой стороны народ, ностальгирующий по старым временам и прощающий первым их творческие эксперименты, как живым мостам с той жизнью битком забитых кинозалов, театров и домов книги. За четверть века нахождения в собственном мире «творческая интеллигенция» искренне и бесповоротно уверовала в собственную неприкосновенность. Даже не первые и не вторые актёры советского экрана и театральных подмостков медленно переименовывались в мэтров и легенд. Внутри этого мира было легко вручать друг дружке награды, пестовать мифы о собственной незаменимости, не отходя от финансового родничка госбюджета. Тем временем всё чаще премьеры этих самых мэтров у зрителей запоминались исключительно скандалами. Залы же всё пустели и пустели, так народ старался не замарать свои воспоминания и компенсировал встряску нервной системы с приступами тошноты после очередной «премьеры».
Безответная ностальгическая народная любовь, помноженная на параноидальное себялюбие богемы, развешенное в кабинетах и кабинетиках в виде разного рода грамот, наград и дипломов, дала поразительные результаты. Любая критика мутировала в «травлю» безграмотным быдлом. Но если какой-то ничтожный червь и решился высказать своё мнение на творение небожителей, то начинать он должен был непременно с длинного списка восхищений и регалий. В такие секунды «творческая интеллигенция» снисходительно закатывает глаза и бессмысленно скалится.
Так народ и «творцы» и жили 25 лет кряду в относительном мире, каждый в своей реальности до прошлой недели… Пока…
И тут Остапа понесло
Пока очередной поход к финансовому родничку государства закончился для «мэтра» Константина Райкина, руководителя театра «Сатирикон», безрезультатно. И тут у неполживого живого гения открылись глаза, его совесть не могла молчать! Разверзлись небеса и пошатнулись устои общества! Примеряя терновый венец, Константин Райкин взошёл на плаху режима! С трибуны съезда Союза театральных деятелей России он решил открыть глаза и прочим заблудшим. Он метал молнии и гремел громом! Оказалось, что российский театр под прицелом жестокой цензуры, что несчастный театр агонизирует под ударами жестокой власти и купленных активистов!
Скромный голос замминистра культуры Александра Журавского, говоривший о том, что только в 2016 году государство без какого-либо вмешательства в творческий процесс «Сатирикона» выделил последнему 235 миллионов рублей (миллионов, Карл!), никто не услышал.
25 лет пребывания по ту сторону реальности не проходят бесследно. В той реальности Константина Райкина «кровавая рука гэбни» уже преследовала его. Чекист под кроватью уже прослушивал его телефон, в перерыве цензурируя каждую театральную постановку. Снайпер, засевший на крыше, уже был готов действовать по команде из Кремля. Уже сейчас во дворах ФСБ заводили машины, чтобы скрыть крики завзятых театралов, выловленных у кассы, дабы разорить храм искусств. Из окон «Сатирикона» уже выбрасывали на бетон кричащих актёров, чтобы освободить место для будущей военно-политической академии им. Владимира Путина. А нанятые Кремлём активисты уже проводили опыты по воскрешению Сталина в подвалах Лубянки.
Райкин играл свою лучшую роль в жизни. Такого количества театралов (из бывших специалистов по экономике, геополитике, военным конфликтам и т.д.) Райкин не видел десятки лет. Он в экстазе раздавал интервью, поменяв терновый венец на корону.
Но тут опять послышался тихий голос (и что ему неймется). Оказывается, что уже два года наполняемость зала в «Сатириконе» составляет 50%, и в прошлом году театру также выделили средства в размере 191 миллиона рублей. Однако Костя, рыцарь в блистающих доспехах, уже не мог прекратить свою борьбу «за нашу и вашу свободу» в искусстве.
Свободный рынок, который является условием для существования свободы в искусстве, вещь двоякая. Кто платит – тот и заказывает музыку, посему творцы ищут не кошелёк, а единомышленника с кошельком, который не наступит на это самое «искусство» (снимаешь арт-хаус или пытаешься запихнуть курицу в клитор – не имеет значения). Объяснить эти банальные вещи Райкину оказалось настолько же сложно, как объяснить голливудскому продюсеру, какого банана РФ спонсирует убыточный театр, не размещая там даже госзаказа.
К концу недели Министерство культуры «нашего мордора» всё же осознало свою вину, меру, степень, глубину. Посему, по заявлению министерства, конфликтные вопросы были успешно разрешены в рамках какого-то высокопоставленного междусобойчика, этакого «капустника» на высшем уровне. А значит, господин Райкин сможет смазать свои душевные раны от «сталинской цензуры» очередной порцией бюджетных миллионов.
Но «творческая интеллигенция» не была бы «творческой», если бы любой свой позор не делала достоянием общественности. А потому миленький распилочный междусобойчик был немедленно заявлен как большая «перемога».
И снова 25 лет кряду нахождения в тепличных условия собственной реальности, как ананасы в оранжерее, дали о себе знать. Став в итоге патологически глухими не только к запросам общества, но и к его критике, театральные деятели к их колоссальному удивлению обнаружили крайне враждебную реакцию общества в отношении своих персон. Театральная элита никак не могла понять, по какой такой причине народ не желает разделить с ними радость очередного безвозмездного государственного вливания средств в их «храмы искусства». Что тут сказать? Ну, не радовался народ. Тот самый народ, которому пожелали хорошего настроения, народ, который держится, народ, которому здравоохранение урезали в разы, народ, который ведёт жестокую войну против изуверов в Сирии. Не мог народ взять в толк и странную тенденцию пустующих залов, но при этом удивительную стабильность личных доходов «театральной элиты».
Медвежья услуга или как патриции усмиряли плебс…
После того как деятели театра «Сатирикон» живописали свою победу над Мединским, который чуть ли не в соплях пал на грудь «великого» Райкина, голоса оргазмирующих от нечаянной радости «мэтров» в поддержке своего вождя слились в нескончаемый сонм. То ли господа воистину уверовали в божественность собственного начала, как следствие их инкубаторской оранжерейной жизни, то ли ребятки решили нанести удар первыми, не дожидаясь пока государство всерьёз займётся поистине странным распределением финансов. Последнее подчёркнуто расследованием портала life.ru (https://life.ru/t/%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0/921994/viesiolyie_i_nakhodchivyie_kak_kvn_zarabatyvaiet_na_satirikonie_arkadiia_raikina), а также известного журналиста Олега Лурье (http://oleglurie-new.livejournal.com). А может это была и вовсе медвежья услуга, в надежде, что снаряды пролетят мимо.
Так или иначе, в выражениях «творческая интеллигенция» не стеснялась. Познер, рванув рубаху, как истинный демократ возвестил: «Голос народа далеко не всегда достоин уважения». Следующим из безвестности выплыл «легендарный» режиссёр Звягинцев: «Нет, не художник обязан государству, а государство обязано помогать художнику». Продолжил этот творец тем, что вовсе объявил, что государственные деньги являются также и его деньгами, а не деньгами какого-то министерства. Да не отсохнет рука просящего, воистину, Господи!
Кстати, это тот самый Звягинцев, который поразил страну «Левиафаном», вспомнили? Нет? Не важно. Картина этого мэтра в прокате провалилась, при этом сам «мэтр», верно, немало исстрадался своей тонкой душой, получив от «государства цензуры» почти 80 миллионов рублей на свой шедевр.
Но ярче всех блеснул Евгений Миронов, руководитель Государственного театра наций. Всех критиков Райкина он назвал «агрессивными невежами», и тут Остапа понесло. Расправив плечи, Миронов возвестил, что необходимо создать профессиональное сообщество для каждого вида искусств, в которое войдут «люди с безупречной репутацией». Мало того, Евгений и вовсе объявил, что «нашу профессию мы понимаем лучше всех», и всё тут, ребята.
Вдруг Булгаков подмигнул
И тут мне поплохело. Невольно я оказался внутри того самого мира, который вознамерились уже структурно утвердить наши «мэтры».
Я стоял напротив Дома Грибоедова. Наконец оторопь спала, благодаря навязчивому запаху бензина. Справа от меня какой-то небритый оборванец всё время вертел в руках смердящий примус. Слева же стоял престранный долговязый субъект с жиденькими усиками и с умилением смотрел через забор на прелестнейший фасад грибоедовского дома. С его веранды до нас доносились изумительные ароматы изысканных яств, и, судя по звону посуды и отчаянному скрежету ножей о фарфор тарелок, работа была в самом разгаре.
- Любезнейший, прошу с нами! Смею отрекомендоваться, Коровьев, а этот милый господин – Бегемот! – проговорил долговязый, и они оба увлекли меня за собой.
- Что это за дом?
- Как? Это дом профессиональных сообществ искусств, коротко ПРОСИС, хотя менее элегантно… - ответил Коровьев.
- Дом кого? – снова оторопел я.
- Не надо столь скептично, молодой человек! Как знать, может, где-то здесь зреет будущий голос русской народной прозы Шукшин или поэтический дар Есенина!
- Здесь? – я начал заикаться, а скрежет ножей становился всё громче.
Ответа я не услышал, так как какая-то крикливая особа преградила нам путь:
- Ваши удостоверения?
- Приношу вам тысячу извинений, какие удостоверения? – спросил Коровьев.
- Вы профессиональные деятели искусств?
- Неужели не видно? – выпалил Бегемот, прижав примус к груди.
Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть.
- Ваши удостоверения, что вы профессиональные деятели искусств с безупречной репутацией!
- Но это же смешно, их и в природе-то не существует… тем паче с безупречной репутацией…
- Зуб даю, не существует! – снова выпалил Бегемот.
- Вот! И как вообще определить безупречность репутации? У великого Есенина и вовсе репутация была отнюдь не безупречной!
- Точно, - бросил Бегемот и показательно пригубил из примуса.
- Да и кому судить об искусстве, сударыня?
- Нам, - внезапно раздалось на весь зал.
К нам спустился моложавый господин.
- Евгений Витальевич Миронов, - представился он, но, учуяв запах бензина, услужливо пролепетал: - А господа не из Роснефти?
Мы покачали головой, и моложавый господин погрустнел.
- Любезнейший, не могли бы вы нам помочь. Кто же конкретно решает вопрос профессионализма в искусстве?
- Разумеется, мы! – насмешливо ответил Евгений Витальевич.
- Мы, это кто?
- Мы, профессиональное сообщество деятелей искусства с безупречной репутацией!
- Простите мою назойливость, но кто вам лично сказал, что вы профессиональный деятель искусств?
- Другие деятели искусств!
- Тысяча извинений, а им, наверное, об этом сказали вы?
- Ну вот, что я говорил? Вот они – агрессивные невежи! – победно резюмировал Евгений Витальевич, глядя на громогласную особу: - Ну да ладно, кажется, подали второе! Надо успеть, пока всё не поделили.
Коровьев, Бегемот и я вышли на улицу, оставив позади чугунную решётку забора грибоедовского дома, а заодно и нарастающие крики деятелей искусств, возникшие при делёжке котлет де-воляй. Мы шли быстро, и звон посуды казался уже лёгким эхом московских дворов.
- Не печальтесь, молодой человек, эти двери закрываются с обеих сторон. Сначала ты закрываешь дверь, а потом снаружи её ещё и досками заколачивают! – сказал Коровьев, подмигнув мне и Бегемоту, нежно потирающему примус.