Назад в Сирию
В обществе не прекращаются дискуссии – стоило ли нам влезать в сирийский конфликт. Проблема же, как представляется, глубже: действия России в регионе имеют смысл только при четко сформулированной геополитической стратегии.
Есть у нашей страны таковая или нет – тема отдельная. Поговорим о некоторых бытовавших среди интеллектуальной элиты взглядах на геополитическое развитие СССР и еще ранее – Российской империи.
Декабристы разбудили Брежнева
За основу возьмем идеи, сформулированные Солженицыным в 1973 году на страницах его знаменитого письма «Вождям Советского Союза». Представляется интересным посмотреть на этот документ глазами геополитика и ученого-антиковеда Вадима Леонидовича Цымбурского. Письму «Вождям…» он посвятил две статьи: «Солженицын и русская контрреформация» и отчасти «Цивилизация и ее геополитика».
В первой работе ученый анализирует призыв Солженицына к Брежневу сосредоточить государственные усилия «на русском северо-востоке со свертыванием большой советской игры в Европе и на дальних континентах и построением более чем половины государства на новом, свежем месте». Любопытно, что Цымбурский вспоминает о забытом декабристском проекте схожего содержания, призванном стать противовесом геополитическим устремлениям Александра I. Склонный к чрезмерно мистическому восприятию монаршего служения, император мечтал о восстановлении единства всего христианского мира под своей эгидой, ибо полагал себя главным творцом победы над Наполеоном. Недаром Цымбурский остроумно характеризует Александра I как последнего средневекового правителя Старого Света. А декабристы, по словам Цымбурского, видели в царе «волонтера чужого дела для России» (А. Поджио), их геополитика «словно обращает к его европейско-христианскому видению язвительный риторический вопрос: да что здесь нашего?». При всем моем негативном отношении к декабристам данная характеристика верна. Но что они предлагали взамен? «Выстраивание образа России как ушедшего из Европы, отстранившегося от нее и от Средиземноморья царства (или республики) на востоке». Здесь фанатику Пестелю и его единомышленникам не откажешь в прозорливости.
История последующего столетия со всей очевидностью продемонстрировала, что для Европы в ее классическом, западном понимании Россия в сущности иная цивилизация. Обращение к единым христианским корням, приводимое ныне рядом публицистов и общественных деятелей, уместно в домонгольской Руси. Созданное же при Иване Грозном царство, фундаментом которого стали Великое княжение Владимирское, Новгородская республика и земли распавшейся Золотой Орды, представляло собой иной, по формулировке Николая Данилевского, культурно-исторический тип – с отличными от Запада пониманием христианства и ментальными установками социума в целом.
И это притом что начиная с XVIII столетия отечественная интеллектуальная элита, включая славянолюбов, была насквозь европеизирована с точки зрения образования: вспомним ее увлечения Шеллингом, Гегелем и Кантом. Тем не менее и она понимала: Запад чужд России хотя бы на уровне пространственно-географических характеристик, определяющих стереотип поведения народа, о чем в разное время писали Иван Ильин и Лев Гумилев, равно как и многие евразийцы. Примечательно также, что о культурно-цивилизационной чуждости нам Старого Света свидетельствует и статья одного из самых востребованных ныне российских политологов Руслана Курбанова «Темное сердце Европы». К его размышлениям я еще вернусь.
Получается интересная картина: о чуждости нам Европы в разное время писали столь непохожие друг на друга деятели: масоны-декабристы, мусульманин Курбанов, православные христиане Данилевский и Солженицын. Последний, по словам Цымбурского, выступал с «Антитезой Большого Северо-Востока, пространства строительства новых и возрождения старых, «мягких для жизни» русских городов…» Думается, эти идеи особенно актуальны на фоне американской стратегии управляемого хаоса в непосредственной близости от наших границ – на Украине прежде всего. Понятно, что стратегия эта будет осуществляться вне зависимости от того, кто возглавляет Соединенные Штаты. Да и поддерживая призванную стать сырьевым придатком Евросоюза Украину, а точнее, правящие различными ее регионами криминальные структуры, и пытаясь разговаривать с нами языком навязанных Вашингтоном санкций, Запад по сути сам отгораживается от России.
Происходящее в мире заставляет Москву корректировать геополитическую стратегию, перенося центр тяжести ее усилий не только на северо-восток, чего, конечно, требует элементарный инстинкт самосохранения страны, но и на Ближний Восток, что мы наблюдаем сейчас в Сирии. И если о необходимости изоляционизма русской внешней политики писали Цымбурский и Солженицын, а еще раньше декабристы, то о важности ближневосточного направления свидетельствует советский опыт. И это устремление России, несомненно, соответствует ее национальным интересам. Ибо при всем желании невозможно изолировать страну от событий, происходящих в исламском мире, тем более сейчас, когда мусульманская цивилизация переживает период своей эмансипации. Примечательны слова, произнесенные Курбановым несколько лет назад: «Одним из векторов арабского пробуждения одновременно было и освобождение подавленной исламской активности, исламской энергии. Мусульманский мир переходит на новый этап развития. Эту эмансипацию можно сравнить с той, что проходили евреи в начале XX века, когда начали покидать свои местечки за чертой оседлости и создавали свои политические и идеологические проекты».
Другой вопрос: сможет ли исламская цивилизация достичь того интеллектуально-культурного и военного уровня, присущего ей в раннее Средневековье – до XII века включительно? Но речь сейчас об ином: эмансипация затрагивает исламские регионы России – Поволжье и Северный Кавказ.
Советская заповедь: помоги ближнему
Если Москва может в той или иной степени закрыться от Европы, особенно на волне доминирующих в обществе антизападных настроений, то остаться в стороне от процессов эмансипации наднациональной по самой сути своей мусульманской цивилизации мы не в состоянии. Скажу больше, сам пробуждающийся исламский мир активно проникает в Россию. Вследствие этого участие Кремля в урегулировании ближневосточного кризиса не только необходимо, но и неизбежно. И если мы не решим проблему в Сирии сегодня, сохранив целостность этой несчастной страны и остановив распространение псевдоисламского радикализма, то в недалеком будущем нам придется бороться с запрещенным у нас ИГ в Татарстане – не секрет, что мы стоим перед угрозой превращения этой республики в горячую точку, каковой по сути ныне является Дагестан. А Евгений Сатановский предрек еще и «Центральноазиатскую весну» («ВПК», № 46, 2012).
Саддам Хусейн в Москве. 1972.
Какова должна быть отечественная стратегия на Ближнем Востоке? Обратимся к опыту советской политики, главным образом в брежневскую эпоху. Он достаточно многогранен, поэтому сосредоточим внимание на советско-иракских взаимоотношениях. Почему именно на них? Во-первых, и предшественник нашего нынешнего союзника Башара Асада – его отец Хафез, равно как и Саддам Хусейн, возглавлял партию БААС, провозгласившую, по словам Курбанова, «своей стратегической целью достижение единства всей арабской нации». Оба лидера также добились установления контроля над армией и подавления оппозиции.
Как известно, в своей ближневосточной политике СССР поддерживал Ирак, который со времен бригадного генерала Абдель Касема стал активно закупать советское вооружение, а в 1972-м превратился в крупнейшего после Индии его импортера. Доля поставок вооружения из СССР составила 95 процентов. В том году, к слову, состоялся первый (и не последний) визит Саддама в Москву. В тот исторический период он уже стал фактическим хозяином страны, поскольку власть президента аль Бакра в 70-е была чисто формальной. Заручившись поддержкой Москвы, Хусейн национализировал нефтяную промышленность, что давало его стране около трех миллионов баррелей в день и огромные доходы, позволив начать перевооружение армии. Наконец в 1979-м Саддам стал полновластным правителем.
Интересная деталь: тот год оказался для Ближнего Востока и Азиатского региона в целом одним из важнейших по масштабу исторических последствий. Советские войска вошли в Афганистан, дав новый виток холодной войне и в некотором смысле предопределив крушение СССР. В Иране к власти пришел аятолла Хомейни. Это стало шоком для западной интеллектуальной элиты, уже воспринимавшей мир в предложенной Фукиямой парадигме «Конца истории», призванной свидетельствовать о торжестве либерализма даже в исламской цивилизации. Но вместе триумфа «прогрессивных» евро-атлантических ценностей на «отсталом» Востоке Запад был ошарашен захватом американского посольства в Тегеране. В 1979-м же китайские войска вторглись во Вьетнам, что привело к обострению и без того крайне напряженных отношений Москвы и Пекина. Конфликт двух ядерных держав грозил всему миру катастрофой.
Интерес советского руководства к Ираку зародился еще на исходе 40-х, когда Кремль предоставил политическое убежище лидеру курдов Мустафе Барзани. Его военный талант и организаторские способности Москва решила использовать в борьбе против англо-американского влияния на Ближнем Востоке, а именно в Ираке. По словам Максима Лебского, перед Барзани поставили задачу: «Разрушить нефтяные коммуникации Северного Ирака, который обеспечивал нефтью военную группировку англо-американских войск на Ближнем Востоке. Эта страна, имевшая богатейшие запасы, играла роль одного из ключевых английских форпостов на Ближнем Востоке». Оправдала ли себя подобная стратегия? Вполне. Вновь обратимся к рассуждениям Лебского: «В 50-е годы англичане совместно с американцами активно проталкивали идею создания из ближневосточных стран военно-политического блока, с помощью которого империалистические страны могли оказывать свое влияние на весь регион. В 1955-м был подписан союзнический договор между Турцией и Ираком, он заложил фундамент Багдадского пакта (СЕНТО). В дальнейшем к этому блоку присоединились Великобритания (апрель, 1955), Иран (ноябрь, 1955) и Пакистан (сентябрь, 1955). Ираку как единственному представителю арабского мира в коалиции отводилась особо важная роль».
Попытка вытеснить Штаты с Ближнего Востока и превратить Ирак в собственную сферу влияния – не перекликается ли это с рассмотренными выше геополитическими идеями Солженицына и декабристов о переносе центра тяжести российской геополитики на Восток. Да, в данном случае речь не идет об освоении Сибири, но не были ли действия Кремля упреждающим ударом по заокеанским планам «освоения» советского мусульманского Поволжья? Перенос же центра тяжести развития России с Запада на Восток, включая Поволжье, невозможен без выстраивания взаимовыгодных отношений с исламским миром.
В середине XX столетия политическая ситуация благоприятствовала Кремлю. В 1958 году в результате военного переворота к власти в Ираке пришел Касем. Ирак вышел из Багдадского пакта и пошел на сближение с СССР. От этого курса позже не отказался и Саддам, небезосновательно претендовавший на роль нового Ататюрка. Правда, разница между ними все же была существенная: первый слыл человеком религиозным, во всяком случае внешне, второй – атеистом. И что еще более важно, если Кемаль возглавил довольно однородное суннитское государство, то Саддаму досталась страна с веками тлевшими религиозными противоречиями между суннитами и шиитами. Последние опирались на соседний и поддерживаемый Штатами (при шахском режиме) шиитский Иран, с которым у Ирака со времен Касема оставались неурегулированные пограничные споры. Да и курдская проблема перед Хусейном стояла острее, нежели в Турции времен Ататюрка.
Общим между Саддамом и Кемалем было их стремление заручиться советской военно-технической помощью, благодаря которой к началу 80-х иракская армия превратилась в одну из сильнейших на Ближнем Востоке. Но отметим, и Кемаль, и Саддам искали именно военно-технической поддержки, ни тот ни другой не собирался становиться другом или тем более марионеткой северного соседа. Тот же Хусейн вел двойную игру. Так, в 1979-м он восстановил дипломатические отношения с США, ранее разорванные Касемом, заявил, что отказывается от прежней бескомпромиссной борьбы с Израилем и декларировал курс на поэтапное создание Палестинского государства. Причины подобного поворота вполне прагматичны и объяснены самим Саддамом, полагавшим, что Ирак не может успешно бороться против Израиля, пока не станет сильным в научном, экономическом и военном отношении. Да и жестокие поражения арабских стран в предыдущих войнах с израильтянами заставляли Багдад вести взвешенную политику по отношению к Тель-Авиву.
С другой стороны, после подписания Кэмп-Дэвидских соглашений между Израилем, США и Египтом Саддам увидел для себя возможность стать лидером арабского мира. Подобные устремления Хусейна были небезосновательны. Напомню, что египетский лидер Садат пошел на сближение с Вашингтоном, в том числе и в военно-технической сфере; в результате советские военные покинули страну пирамид. В 1978-м в Багдаде состоялся экстренный саммит Лиги арабских стран, осудивший диалог Садата с Израилем. И хотя председательствовал на мероприятии аль-Бакр, всем было ясно, что главный со стороны Ирака – именно Хусейн.
Придя к власти, Саддам взял курс на превращение страны во всеарабского лидера, что породило соперничество с Сирией, управляемой также харизматичным Хафезом Асадом, отнюдь не соглашавшимся быть на вторых ролях, уготованных ему коллегой. Как Асад в Сирии, Хусейн вынужден был бороться с оппозицией – курдами. Напомню, что последних поддерживали США и вестернизированный шахский Иран. При этом, по словам Лебского, «оказывая поддержку Барзани, он (шах. – И. Х.) опасался курдского восстания в собственной стране. Шах разрывался между этой боязнью и желанием максимально ослабить и раздробить Ирак».
Отношения Москвы и Багдада складывались не всегда гладко. Так, начиная войну против Ирана, строптивый и независимый по самому складу личности Саддам не предупредил о своих планах Кремль, следствием чего с нашей стороны стало сокращение военных поставок в Ирак, впрочем, сотрудничество в этой сфере не было свернуто совсем. И более того, Хусейн пытался опереться на советскую помощь при реализации иракской ядерной программы, однако договориться тогда не удалось.
Собственно, стремление Саддама превратить Ирак во всеарабского лидера, попытка вести двойную игру, выстраивая отношения одновременно и с Кремлем, и с Белым домом, конфликт с Хафезом Асадом и, наконец, втягивание страны в изнуряющую войну с Ираном существенно ослабляли и сам Ирак, и геополитическое влияние СССР на Ближнем Востоке.
Думается, в Кремле отдавали себе отчет в слишком утилитарно-прагматичном отношении Багдада и отчасти поэтому не приложили достаточных усилий к предотвращению сначала вторжения саддамовских войск в Кувейт, а потом и американской агрессии против Ирака. Стоит учитывать в этой ситуации и человеческий фактор: масштаб личности последнего советского президента явно не соответствовал глобальным, в том числе внешнеполитическим проблемам, стоявшим перед страной. В 1991-м Горбачев должен был сделать в Ираке то, что осуществил спустя двадцать четыре года Путин на сирийской земле: не допустить разгрома своего союзника. А Ирак, несмотря на все прегрешения Саддама, равно как и его строптивость во взаимоотношениях с Москвой, являл собой фактор стабильности в регионе, даже несмотря на явный внешнеполитический промах Багдада в виде кувейтской авантюры и нерешенную курдскую проблему.
Что ж, на ошибках учатся, и прекраснодушные мечты отечественных западников об интеграции в Европу, думается, похоронила диктуемая из Вашингтона политика Старого Света последних трех-четырех лет. Сама история направляет нас на освоение Сибири, равно как и на активное участие в разворачивающихся на Ближнем Востоке событиях. К тому же у мусульман России немало общего с их собратьями в Сирии. Достаточно привести слова Курбанова о том, что значительная часть российской молодежи учится в сирийских вузах, а Дагестан представляет собой регион с самым длительным пребыванием в ареале исламской культуры, не стоит также забывать и о сирийских христианах.
Только добившись стабильности на Ближнем Востоке, сохранив целостность Сирии, мы сможем возродить в социально-экономическом и демографическом плане северо-восток России.
Есть у нашей страны таковая или нет – тема отдельная. Поговорим о некоторых бытовавших среди интеллектуальной элиты взглядах на геополитическое развитие СССР и еще ранее – Российской империи.
Декабристы разбудили Брежнева
За основу возьмем идеи, сформулированные Солженицыным в 1973 году на страницах его знаменитого письма «Вождям Советского Союза». Представляется интересным посмотреть на этот документ глазами геополитика и ученого-антиковеда Вадима Леонидовича Цымбурского. Письму «Вождям…» он посвятил две статьи: «Солженицын и русская контрреформация» и отчасти «Цивилизация и ее геополитика».
В первой работе ученый анализирует призыв Солженицына к Брежневу сосредоточить государственные усилия «на русском северо-востоке со свертыванием большой советской игры в Европе и на дальних континентах и построением более чем половины государства на новом, свежем месте». Любопытно, что Цымбурский вспоминает о забытом декабристском проекте схожего содержания, призванном стать противовесом геополитическим устремлениям Александра I. Склонный к чрезмерно мистическому восприятию монаршего служения, император мечтал о восстановлении единства всего христианского мира под своей эгидой, ибо полагал себя главным творцом победы над Наполеоном. Недаром Цымбурский остроумно характеризует Александра I как последнего средневекового правителя Старого Света. А декабристы, по словам Цымбурского, видели в царе «волонтера чужого дела для России» (А. Поджио), их геополитика «словно обращает к его европейско-христианскому видению язвительный риторический вопрос: да что здесь нашего?». При всем моем негативном отношении к декабристам данная характеристика верна. Но что они предлагали взамен? «Выстраивание образа России как ушедшего из Европы, отстранившегося от нее и от Средиземноморья царства (или республики) на востоке». Здесь фанатику Пестелю и его единомышленникам не откажешь в прозорливости.
История последующего столетия со всей очевидностью продемонстрировала, что для Европы в ее классическом, западном понимании Россия в сущности иная цивилизация. Обращение к единым христианским корням, приводимое ныне рядом публицистов и общественных деятелей, уместно в домонгольской Руси. Созданное же при Иване Грозном царство, фундаментом которого стали Великое княжение Владимирское, Новгородская республика и земли распавшейся Золотой Орды, представляло собой иной, по формулировке Николая Данилевского, культурно-исторический тип – с отличными от Запада пониманием христианства и ментальными установками социума в целом.
И это притом что начиная с XVIII столетия отечественная интеллектуальная элита, включая славянолюбов, была насквозь европеизирована с точки зрения образования: вспомним ее увлечения Шеллингом, Гегелем и Кантом. Тем не менее и она понимала: Запад чужд России хотя бы на уровне пространственно-географических характеристик, определяющих стереотип поведения народа, о чем в разное время писали Иван Ильин и Лев Гумилев, равно как и многие евразийцы. Примечательно также, что о культурно-цивилизационной чуждости нам Старого Света свидетельствует и статья одного из самых востребованных ныне российских политологов Руслана Курбанова «Темное сердце Европы». К его размышлениям я еще вернусь.Получается интересная картина: о чуждости нам Европы в разное время писали столь непохожие друг на друга деятели: масоны-декабристы, мусульманин Курбанов, православные христиане Данилевский и Солженицын. Последний, по словам Цымбурского, выступал с «Антитезой Большого Северо-Востока, пространства строительства новых и возрождения старых, «мягких для жизни» русских городов…» Думается, эти идеи особенно актуальны на фоне американской стратегии управляемого хаоса в непосредственной близости от наших границ – на Украине прежде всего. Понятно, что стратегия эта будет осуществляться вне зависимости от того, кто возглавляет Соединенные Штаты. Да и поддерживая призванную стать сырьевым придатком Евросоюза Украину, а точнее, правящие различными ее регионами криминальные структуры, и пытаясь разговаривать с нами языком навязанных Вашингтоном санкций, Запад по сути сам отгораживается от России.
Происходящее в мире заставляет Москву корректировать геополитическую стратегию, перенося центр тяжести ее усилий не только на северо-восток, чего, конечно, требует элементарный инстинкт самосохранения страны, но и на Ближний Восток, что мы наблюдаем сейчас в Сирии. И если о необходимости изоляционизма русской внешней политики писали Цымбурский и Солженицын, а еще раньше декабристы, то о важности ближневосточного направления свидетельствует советский опыт. И это устремление России, несомненно, соответствует ее национальным интересам. Ибо при всем желании невозможно изолировать страну от событий, происходящих в исламском мире, тем более сейчас, когда мусульманская цивилизация переживает период своей эмансипации. Примечательны слова, произнесенные Курбановым несколько лет назад: «Одним из векторов арабского пробуждения одновременно было и освобождение подавленной исламской активности, исламской энергии. Мусульманский мир переходит на новый этап развития. Эту эмансипацию можно сравнить с той, что проходили евреи в начале XX века, когда начали покидать свои местечки за чертой оседлости и создавали свои политические и идеологические проекты».
Другой вопрос: сможет ли исламская цивилизация достичь того интеллектуально-культурного и военного уровня, присущего ей в раннее Средневековье – до XII века включительно? Но речь сейчас об ином: эмансипация затрагивает исламские регионы России – Поволжье и Северный Кавказ.
Советская заповедь: помоги ближнему
Если Москва может в той или иной степени закрыться от Европы, особенно на волне доминирующих в обществе антизападных настроений, то остаться в стороне от процессов эмансипации наднациональной по самой сути своей мусульманской цивилизации мы не в состоянии. Скажу больше, сам пробуждающийся исламский мир активно проникает в Россию. Вследствие этого участие Кремля в урегулировании ближневосточного кризиса не только необходимо, но и неизбежно. И если мы не решим проблему в Сирии сегодня, сохранив целостность этой несчастной страны и остановив распространение псевдоисламского радикализма, то в недалеком будущем нам придется бороться с запрещенным у нас ИГ в Татарстане – не секрет, что мы стоим перед угрозой превращения этой республики в горячую точку, каковой по сути ныне является Дагестан. А Евгений Сатановский предрек еще и «Центральноазиатскую весну» («ВПК», № 46, 2012).
Саддам Хусейн в Москве. 1972.
Какова должна быть отечественная стратегия на Ближнем Востоке? Обратимся к опыту советской политики, главным образом в брежневскую эпоху. Он достаточно многогранен, поэтому сосредоточим внимание на советско-иракских взаимоотношениях. Почему именно на них? Во-первых, и предшественник нашего нынешнего союзника Башара Асада – его отец Хафез, равно как и Саддам Хусейн, возглавлял партию БААС, провозгласившую, по словам Курбанова, «своей стратегической целью достижение единства всей арабской нации». Оба лидера также добились установления контроля над армией и подавления оппозиции.
Как известно, в своей ближневосточной политике СССР поддерживал Ирак, который со времен бригадного генерала Абдель Касема стал активно закупать советское вооружение, а в 1972-м превратился в крупнейшего после Индии его импортера. Доля поставок вооружения из СССР составила 95 процентов. В том году, к слову, состоялся первый (и не последний) визит Саддама в Москву. В тот исторический период он уже стал фактическим хозяином страны, поскольку власть президента аль Бакра в 70-е была чисто формальной. Заручившись поддержкой Москвы, Хусейн национализировал нефтяную промышленность, что давало его стране около трех миллионов баррелей в день и огромные доходы, позволив начать перевооружение армии. Наконец в 1979-м Саддам стал полновластным правителем.
Интересная деталь: тот год оказался для Ближнего Востока и Азиатского региона в целом одним из важнейших по масштабу исторических последствий. Советские войска вошли в Афганистан, дав новый виток холодной войне и в некотором смысле предопределив крушение СССР. В Иране к власти пришел аятолла Хомейни. Это стало шоком для западной интеллектуальной элиты, уже воспринимавшей мир в предложенной Фукиямой парадигме «Конца истории», призванной свидетельствовать о торжестве либерализма даже в исламской цивилизации. Но вместе триумфа «прогрессивных» евро-атлантических ценностей на «отсталом» Востоке Запад был ошарашен захватом американского посольства в Тегеране. В 1979-м же китайские войска вторглись во Вьетнам, что привело к обострению и без того крайне напряженных отношений Москвы и Пекина. Конфликт двух ядерных держав грозил всему миру катастрофой.
Интерес советского руководства к Ираку зародился еще на исходе 40-х, когда Кремль предоставил политическое убежище лидеру курдов Мустафе Барзани. Его военный талант и организаторские способности Москва решила использовать в борьбе против англо-американского влияния на Ближнем Востоке, а именно в Ираке. По словам Максима Лебского, перед Барзани поставили задачу: «Разрушить нефтяные коммуникации Северного Ирака, который обеспечивал нефтью военную группировку англо-американских войск на Ближнем Востоке. Эта страна, имевшая богатейшие запасы, играла роль одного из ключевых английских форпостов на Ближнем Востоке». Оправдала ли себя подобная стратегия? Вполне. Вновь обратимся к рассуждениям Лебского: «В 50-е годы англичане совместно с американцами активно проталкивали идею создания из ближневосточных стран военно-политического блока, с помощью которого империалистические страны могли оказывать свое влияние на весь регион. В 1955-м был подписан союзнический договор между Турцией и Ираком, он заложил фундамент Багдадского пакта (СЕНТО). В дальнейшем к этому блоку присоединились Великобритания (апрель, 1955), Иран (ноябрь, 1955) и Пакистан (сентябрь, 1955). Ираку как единственному представителю арабского мира в коалиции отводилась особо важная роль».
Попытка вытеснить Штаты с Ближнего Востока и превратить Ирак в собственную сферу влияния – не перекликается ли это с рассмотренными выше геополитическими идеями Солженицына и декабристов о переносе центра тяжести российской геополитики на Восток. Да, в данном случае речь не идет об освоении Сибири, но не были ли действия Кремля упреждающим ударом по заокеанским планам «освоения» советского мусульманского Поволжья? Перенос же центра тяжести развития России с Запада на Восток, включая Поволжье, невозможен без выстраивания взаимовыгодных отношений с исламским миром.
В середине XX столетия политическая ситуация благоприятствовала Кремлю. В 1958 году в результате военного переворота к власти в Ираке пришел Касем. Ирак вышел из Багдадского пакта и пошел на сближение с СССР. От этого курса позже не отказался и Саддам, небезосновательно претендовавший на роль нового Ататюрка. Правда, разница между ними все же была существенная: первый слыл человеком религиозным, во всяком случае внешне, второй – атеистом. И что еще более важно, если Кемаль возглавил довольно однородное суннитское государство, то Саддаму досталась страна с веками тлевшими религиозными противоречиями между суннитами и шиитами. Последние опирались на соседний и поддерживаемый Штатами (при шахском режиме) шиитский Иран, с которым у Ирака со времен Касема оставались неурегулированные пограничные споры. Да и курдская проблема перед Хусейном стояла острее, нежели в Турции времен Ататюрка.
Общим между Саддамом и Кемалем было их стремление заручиться советской военно-технической помощью, благодаря которой к началу 80-х иракская армия превратилась в одну из сильнейших на Ближнем Востоке. Но отметим, и Кемаль, и Саддам искали именно военно-технической поддержки, ни тот ни другой не собирался становиться другом или тем более марионеткой северного соседа. Тот же Хусейн вел двойную игру. Так, в 1979-м он восстановил дипломатические отношения с США, ранее разорванные Касемом, заявил, что отказывается от прежней бескомпромиссной борьбы с Израилем и декларировал курс на поэтапное создание Палестинского государства. Причины подобного поворота вполне прагматичны и объяснены самим Саддамом, полагавшим, что Ирак не может успешно бороться против Израиля, пока не станет сильным в научном, экономическом и военном отношении. Да и жестокие поражения арабских стран в предыдущих войнах с израильтянами заставляли Багдад вести взвешенную политику по отношению к Тель-Авиву.
С другой стороны, после подписания Кэмп-Дэвидских соглашений между Израилем, США и Египтом Саддам увидел для себя возможность стать лидером арабского мира. Подобные устремления Хусейна были небезосновательны. Напомню, что египетский лидер Садат пошел на сближение с Вашингтоном, в том числе и в военно-технической сфере; в результате советские военные покинули страну пирамид. В 1978-м в Багдаде состоялся экстренный саммит Лиги арабских стран, осудивший диалог Садата с Израилем. И хотя председательствовал на мероприятии аль-Бакр, всем было ясно, что главный со стороны Ирака – именно Хусейн.
Придя к власти, Саддам взял курс на превращение страны во всеарабского лидера, что породило соперничество с Сирией, управляемой также харизматичным Хафезом Асадом, отнюдь не соглашавшимся быть на вторых ролях, уготованных ему коллегой. Как Асад в Сирии, Хусейн вынужден был бороться с оппозицией – курдами. Напомню, что последних поддерживали США и вестернизированный шахский Иран. При этом, по словам Лебского, «оказывая поддержку Барзани, он (шах. – И. Х.) опасался курдского восстания в собственной стране. Шах разрывался между этой боязнью и желанием максимально ослабить и раздробить Ирак».
Отношения Москвы и Багдада складывались не всегда гладко. Так, начиная войну против Ирана, строптивый и независимый по самому складу личности Саддам не предупредил о своих планах Кремль, следствием чего с нашей стороны стало сокращение военных поставок в Ирак, впрочем, сотрудничество в этой сфере не было свернуто совсем. И более того, Хусейн пытался опереться на советскую помощь при реализации иракской ядерной программы, однако договориться тогда не удалось.
Собственно, стремление Саддама превратить Ирак во всеарабского лидера, попытка вести двойную игру, выстраивая отношения одновременно и с Кремлем, и с Белым домом, конфликт с Хафезом Асадом и, наконец, втягивание страны в изнуряющую войну с Ираном существенно ослабляли и сам Ирак, и геополитическое влияние СССР на Ближнем Востоке.
Думается, в Кремле отдавали себе отчет в слишком утилитарно-прагматичном отношении Багдада и отчасти поэтому не приложили достаточных усилий к предотвращению сначала вторжения саддамовских войск в Кувейт, а потом и американской агрессии против Ирака. Стоит учитывать в этой ситуации и человеческий фактор: масштаб личности последнего советского президента явно не соответствовал глобальным, в том числе внешнеполитическим проблемам, стоявшим перед страной. В 1991-м Горбачев должен был сделать в Ираке то, что осуществил спустя двадцать четыре года Путин на сирийской земле: не допустить разгрома своего союзника. А Ирак, несмотря на все прегрешения Саддама, равно как и его строптивость во взаимоотношениях с Москвой, являл собой фактор стабильности в регионе, даже несмотря на явный внешнеполитический промах Багдада в виде кувейтской авантюры и нерешенную курдскую проблему.
Что ж, на ошибках учатся, и прекраснодушные мечты отечественных западников об интеграции в Европу, думается, похоронила диктуемая из Вашингтона политика Старого Света последних трех-четырех лет. Сама история направляет нас на освоение Сибири, равно как и на активное участие в разворачивающихся на Ближнем Востоке событиях. К тому же у мусульман России немало общего с их собратьями в Сирии. Достаточно привести слова Курбанова о том, что значительная часть российской молодежи учится в сирийских вузах, а Дагестан представляет собой регион с самым длительным пребыванием в ареале исламской культуры, не стоит также забывать и о сирийских христианах.
Только добившись стабильности на Ближнем Востоке, сохранив целостность Сирии, мы сможем возродить в социально-экономическом и демографическом плане северо-восток России.
Информация